Улетел ночевать за хребты надоедливый
ветер,
Холст заката до крови крылом ободрав на лету.
Тополюшки дрожат-шелестят, ждут, с тоскою, рассвета:
Прилетит лиходей, изнасилует вновь красоту.
Засыпает село. Набрехавшись, устали
собаки.
И трескучим нытьём поприветствовал ночь козодой.
Штиль и тишь на реке. Заскучал в неподвижности бакен
И в гляделки играет с жеманной полярной звездой.
Чутким сном дремлет пыль на петляющих
теплых дорогах,
И зевает луна, прикрываясь перчатками туч,
А младенец-туман, народившись в скалистых отрогах,
Быстро учится ползать, траву орошая чуть-чуть.
Утонул горизонт под мазками
художницы-ночи.
Звуки-краски вросли в колыбельную песнь-полотно.
Спать нельзя: разве можно у ночи учиться заочно?
Жаль, что красок украсть у неё мне давно не дано…
Поутру мне претит рисовать кривоногую
Ганну,
Муж её, пусть не красками, — злотыми жаждет помочь,
Без изъянов портреты для паночек дюже желанны.
Время женщин и денег. И днём снится женщина-ночь.
Пародия
Насильник
Прилетит Графоман,
изнасиловать вновь красоту.
Тополюшки дрожат, он имел их уже на
рассвете,
холст заката до крови задрал. И теперь, тут
как тут -
он поэтам докажет, что в слове и в деле –
бессмертен.
Набрехавшись,
устали собаки, а он не устал
безпощадно
насиловать ветер, луну и туманы…
Вот сейчас
оросит он траву в обалдевших кустах
и придет в
интернет испраб-лять кривоногую Ганну.