Главы 16, 17, 18
«Из века в век в подлунном мире
О жизни спорят мудрецы.
Во всех краях о ней на лире
Поют поэты и певцы.
А жить не просто, как и прежде,
А жизнь по-прежнему трудна,
Но мы живём в слепой надежде,
Что станет лучше вдруг она.
Одни из нас уже робеют
И молодыми смерть зовут,
Другие, зубы сжав, живут,
Хоть, в общем, жить-то не умеют.
Теперь на трудную дорогу
Тебе пришел черёд ступить.
Сумей же гордо, понемногу
Всю чашу горестей испить.
Пусть мир совсем не идеальный
Предстал тебе, но всем назло,
Не надо думать, друг печальный,
Что в жизни нам не повезло.
Всё впереди, мой друг, ты молод,
Будь в жизни честен, прост и смел.
Держи, кузнец, покрепче молот,
Чтоб счастье выковать сумел.
Всё испытать тебе придётся,
Всё будет – горе и беда.
Но знай, что верный друг найдётся
В беде помочь тебе всегда».
Так верил Костя, проезжая
Ковровский старенький перрон.
Что ждёт его страна чужая,
Об этом и не думал он.
Вот он уже в Калининграде,
В гостях у тётки, у родной.
С собой он взял свои тетради
И фото девушки одной.
Она стоит в пол-оборота,
Чтоб впечатление создать…
Что за красавица на фото,
Нам не приходится гадать.
Конечно, то была Марина –
Любовь и муза Константина.
Её он всюду брал с собой –
Портрет в обложке голубой.
Племянник возложил на тётку
Свои надежды на жильё;
Устроить Костю в мореходку
Не в планах было у неё.
Но окружить заботой сына
Своей сестры – закон родни.
Она любовь на Константина
Излить старалась в эти дни.
Порхала бабочкой по дому,
Варила, жарила, пекла,
Чтоб как-то порадеть родному;
И хлопотала, как могла.
Племяш, вначале тётке «выкнув»,
Свободно перешёл на «ты»,
Но, дома к постным щам привыкнув,
Не оценил он суеты.
Наоборот, обильный ужин
Рождал бурленье в животе,
Ему вредил и был не нужен;
Он не был склонен к полноте.
Но, чтобы тётю не обидеть,
Он всё за ужином съедал,
Хвалил, что всё, мол, в лучшем виде;
Зато потом в стихах страдал:
«Я приехал к тетке на борщи,
От которых сразу не уснешь.
Ты меня, товарищ, не ищи,
Все равно меня ты не найдешь.
Спросишь, где скитался, где я был,
Я отвечу – среди гор и скал.
По крутым тропинкам я ходил,
Счастье на дорогах я искал.
Я, конечно, счастья не нашёл,
Видно я искал его не там,
Хоть и все дороги обошёл,
Прошагал по многим городам.
Вот вернулся я к себе домой,
Долго я на город свой смотрел,
Город мой любимый и родной
Стал красивей, но не постарел.
Встретили родные у крыльца,
Стали целовать и обнимать.
Обнял дорогого я отца,
Обнял и седую свою мать.
О любимой и родной своей
Я спросил у друга своего.
«Замужем она давно теперь,
И растит сынишку одного».
Знать, она ждала меня, ждала,
Счастья припасла мне целый воз,
Но не дождалась и отдала
Все другому, что с ней рядом рос.
Что теперь мне делать, как мне быть,
Что я буду делать без неё.
Можно ль мне теперь её забыть,
Ведь как сильно я любил её!
Я-то думал, вот вернусь домой,
Обниму любимую свою,
Назову её своей женой,
Буду счастлив я в родном краю.
Долго я не мог прийти в себя
От того, что вновь судьба мне шлёт,
Что ж, пусть будет счастье у тебя,
Если уж ко мне оно нейдёт.
Уезжая снова в дальний край,
Я своей любимой всё простил:
«Ты меня хотя бы вспоминай»,
Лишь об этом я ее просил.
Руку на прощанье подала,
Опустив глаза свои к земле,
Ничего на память не дала,
Только грустно улыбнулась мне.
Где с тех пор я только ни бывал,
Весь объехал шарик наш земной,
В шлюпке океан переплывал,
Побывал, где холод и где зной.
Только не бывал я больше там,
Где мои друзья и где мой дом,
Где стоит веселый птичий гам –
Не был я на родине давно».
Ему бы лучше теоремы
И уравненья повторить,
А он, не видя в них проблемы,
Стихи, поэмы стал творить…
И не прошёл он в мореходку…
С тяжёлым чувством шёл домой:
Зря вырабатывал походку,
Зря закалялся он зимой…
Обида на себя мутила.
Отбор был строг, но не суров;
Всего-то балла не хватило…
И что теперь, опять в Ковров?
Но как взглянуть в глаза знакомым?
Как объяснить им свой провал?
Стояли слёзы в горле комом,
Он на себе рубашку рвал,
Конечно, мысленно покамест.
Шёл, никого не замечал,
Жестикулируя руками,
И скоро вышел на причал.
Как он попал туда – загадка.
Да просто ноги принесли –
Сказать так можно, если кратко.
И там стояли корабли!
Не те, что снятся нам ночами, –
Фрегаты в алых парусах,
Где девы с томными очами,
С цветами в пышных волосах,
Сидят и ждут нас в полумраке
Уютных маленьких кают
И нам – зеваке и писаке –
Вино в бокалах подают.
Те – лишь мечтание и грёза,
Те – только в сказках или снах.
А в жизни – скука, серость, проза
Сейчас качались на волнах:
Два старых сейнера колхозных
Унылых, ржавых и бесхозных;
Меж ними, «беден, наг и сир»,
Качался маленький буксир.
А возле борта, на причале,
Стояли двое моряков,
И Костя принял их вначале
За местных пьяных мужиков.
Они то жмурились от солнца,
А то смеялись, хохоча.
Потом, увидев незнакомца,
По виду вроде не бича,
К себе позвали Константина,
Тот подошёл, хотя не вдруг;
Узнать хотелось, в чём причина
Их интереса.
– Здравствуй, друг, –
Сказал один (голубоглазый,
Сажень в плечах, высокий рост).
Он приглянулся Косте сразу.
– Стасис Виявичус, матрос.
Подав мозолистую руку
И перейдя легко на «ты»,
Он улыбнулся, словно другу,
Тем без труда навёл мосты:
– Хотел бы ты, не глядя, сразу
На корабле уйти в моря?
Сейчас-то мы пришли на базу,
А в ночь поднимем якоря
И снова в путь. Одна проблема:
Напарник мой, Петро, – хромой,
Упал и повредил колено;
Его отправили домой.
Теперь дыра у нас в команде, –
Всё сразу выложил моряк,
– А мы, дружок, не на шаланде*,
Мне без напарника никак!
– Ну, Стасик, разве этак можно?
Ты напугал парнишку зря, –
Сказал второй, – да врёшь безбожно!
Какие, брат, для нас моря?
Мы ходим-бродим по каналу,
Вдоль бережка, туда-сюда,
Идём на вызов по сигналу,
Заводим к пристани суда.
Михеич я, моя забота –
Держать в исправности мотор,
Работа, друг, – всегда работа,
Но здесь фантазии простор!
– Да как зовут тебя?
– Я – Костя;
Мечтал попасть к вам, морякам,
Да чтобы насовсем – не в гости…
– Тогда ты с нами! По рукам!
Пойдём в каюту капитана,
Там у него как раз старпом*…
Герою нашего романа
Старпом пока что не знаком.
_______
*Шаланда – баржа;
*Старпом – старший помощник капитана
Глава 17
Старпом – помощник капитана,
Был душка, коль его не злить.
Он и без помощи секстана*
Мог широту определить.
Он знал все мели и затоны,
Каноны, нормы и законы –
Что в судоходстве так нужны,
Хотя и прочие важны.
И, как сказал о нём механик:
Старпом надёжен, но проказник.
__________
*секстан – навигационный измерительный инструмент
Так, проведённый инструктаж
Похожим был на эпатаж:
– Легка работа на буксире:
Надраить* палубу, потом…
Потом тяжёлые, как гири,
Поправить кранцы* за бортом
Да уложить канаты в бухты*,
Перенести на борт продукты,
Запчасти, книги, инструмент,
Сложить на палубе в момент;
Потом прибрать всё в баталерку*,
Закрыть на ключ, задраив* дверку;
И капитану ключ отдать.
Ещё, конечно, нужно знать,
Как отстоять на вахте сутки;
Как принайтовить* шкертик* к утке*,
Уметь с улыбкой плутовской
Вязать булинь* одной рукой,
Чинить и чистить, шить и красить,
Варить и печь, солить и квасить, –
У нас в команде кока* нет.
И так работать много лет.
__________
*надраить – начистить
*кранец – упругий предмет (например, автомобильная шина) предназначенный для предохранения борта судна от удара о причальную стенку или борт другого судна
*бухта – трос, свёрнутый кругами, или снасть, уложенная в круги
*баталерка – кладовка
*задраить – закрыть
*принайтовить – привязать
*шкертик – трос, линь
*кок – повар на корабле
И в дополненье к инструктажу
Он по плечу похлопал даже
Оторопевшего слегка
От инструктажа новичка:
– Да, вот что нужно знать пока:
Уметь надёжно швартоваться*,
Куда не надо — не соваться,
Буксир в порядке содержать,
А также, главное, держать
Язык болтливый за зубами,
И в души к нам не лезть с ногами.
И будешь ты всецело наш –
Ведь мы единый экипаж.
_________
*швартоваться – закреплять судно за причальные устройства
Конечно, Костя всё немного
Себе иначе представлял.
Он в капитане видел бога,
Старпом, так, просто идеал,
Хоть бюст с него лепи из глины
Или пиши с него картины.
Или кино о нём снимай:
«Злодей», «Пират» иль «Самурай»:
Слегка обветренные скулы
И шрам, «конечно, от акулы» –
Герой, не знавший слова страх,
И с трубкой пенковой в зубах.
А Костя, что он знал о море?
Что в нём солёная вода?
И всё же он усвоил вскоре
Азы матросского труда.
Но мня себя ещё поэтом,
Певцом бушующих стихий,
Он успевал при всём при этом
Кропать помпезные стихи:
«Как грозно ты, седое море,
Порой бываешь иногда,
И горе тем, кто вздумал спорить
С тобою, море, ты тогда
Бываешь страшно: вал за валом
Встают отвесною стеной,
Пеной, как рваным покрывалом,
Покрыты волны. Ледяной
Рвёт облака, бушует ветер,
И стонет судно – верный друг.
Вдруг вспыхнут молнии, осветят
Картину жуткую вокруг.
И словно в тысячи орудий
Над головой ударит гром,
Расколет небо мощной грудью.
Куда ни взглянешь – ад кругом!
Бесстрастно в гневе убиваешь,
Ничто живое не щадя.
О море, страшно ты бываешь!
Но Человек сильней тебя!
Не раз победою венчалась
Его борьба с твоей волной,
Не раз его скорлупка мчалась
Сквозь бури к гавани родной.
Летят стрелою дни и годы,
Настанет время, верю я,
И Человек, как царь природы,
Желанью подчинит тебя.
Лишь взглянет Он, свой лоб нахмурив,
В пучину жуткую твою –
Умолкнет гром, утихнут бури,
Умеришь силу ты свою.
Где ж волн пенящиеся гривы?
Где грохот рыка твоего?
Лишь лижешь ты, журча игриво,
Морской песок у ног Его».
Но заурядны будни флота,
В них «романтизму» с гулькин нос.
И началась у них работа,
И в ней пощады не нашлось.
Буксир работал на канале,
Возил людей на землесос*,
И люди те, казалось, знали,
Что на буксире есть матрос,
Который «пороху не нюхал»,
А лишь закончил школьный курс,
Что в деле он профан и тюха,
Зато поэт – любимец муз.
Но так казалось только Косте.
Другим же было всё равно,
У них своих забот полно,
Чтоб мыть ещё чужие кости.
К тому ж, злословить за спиной –
Позор! Согласен ты со мной?
___________
*землесос – дноуглубительное судно
А будни серые команда
Умела красить в яркий цвет.
Буксир – не старая шаланда,
И для него различий нет
Где проявлять свою сноровку:
Умело обойти буйки*
Иль подойти к причалу ловко –
Всё знали чётко моряки.
_______
*буй – поплавок, крепящийся на воде при помощи якоря на тросе
Однажды, ушлые, прознали:
В одном местечке на канале,
А может, даже не в одном,
Стояли в месте потайном
Готовые к отправке бочки.
И в них не сало, не грибочки,
А гордость всякого стола –
Селёдка в бочках тех была!
Вот дождалась команда ночки…
Сегодня первый раз один
Стоит на вахте Константин,
Он вдаль глядит вперёдсмотрящим.
Ликует, радуясь, душа,
И жизнь, конечно, хороша
Своим реальным настоящим.
И мысли строятся в стихи,
Рифмуя строчки по порядку,
И пусть они ещё плохи,
Но всё же просятся в тетрадку:
«Глубок и мрачен синий тон
Ночной спокойной водной глади:
Под днищем миллионы тонн
Бесчувственной солёной влаги.
Трепещет корпус корабля:
Мотор работает поршнями.
И мирно светится земля,
Маня приветливо огнями».
– Эй, там, на палубе, матрос!
Не дремлешь, часом, под сурдинку?
Давай готовь к причалу трос,
Хорош там грезить про блондинку.
Готово всё? Ну, подь сюда, –
Старпом в зубах поправил трубку, –
Смотри, как чалятся суда.
Да заходи скорее в рубку!
Держись покрепче за штурвал,
Чтоб даже чёрт не оторвал!
Буксир на берег торопился.
И мог бы носом ткнуться, но…
Старпом задумал финт у пирса:
Буксир – корабль, а не бревно,
И, несмотря на непогоду,
Он должен был причалить сходу
И показать всем высший класс…
Вот только не на этот раз.
Как командир перед сраженьем,
Старпом уверен был и горд,
Что мог он словом – не движеньем –
Заставить руль свернуть «на борт».
«А новичок-то парень хваткий
И вроде вовсе не дурак.
Вон, как вцепился в рукоятки,
Что ж, выйдет из него моряк…»
– Матрос, внимательнее! Лево
НА БОРТ! – скомандовал старпом.
А тот рифмует: «Королева…»,
Стоит как вкопанный, столбом.
Короче, Костя, дал ты маху…
Тебе сегодня не свезло:
Корабль разбился бы с размаху…
Стихи на вахте – это зло!
Маневр был прост. Яйцо Колумба
Возможно, проще было, но
Буксир, левее взяв полрумба*,
Скорее мог пойти на дно,
Чем подойти к причалу с шиком…
Наполнив рубку матом, криком,
Старпом, герой, не прозевал,
Сам крутанул «на борт» штурвал…
Буксир, с волны срывая пену,
И, заложив крутой вираж,
Благодаря судьбе и крену,
Не взял причал на абордаж,
А лишь бортом царапнул стену.
Помощник бледен был и зол
И откусил мундштук у трубки…
А «рулевой» — какой позор! –
«Навечно» изгнан был из рубки,
Но всё ж помилован потом,
Слегка отделавшись стыдом.
Да, сделан был старпом из стали…
А ту селёдку всё ж достали!
________
*румб – мера угла окружности горизонта, разделённой на 32 части
Глава 18
Дам направление рассказу
Другое несколько. Так вот,
Борис, окончив школу, сразу
Пошёл работать на завод.
Тогда, ещё в советской школе,
А может, даже в детсаду,
Всем прививали поневоле
Любовь к Отчизне и труду.
Был труд любой у нас в почёте:
Кузнец и пахарь – все равны.
«Вот вы в пекарне хлеб печёте,
Я сталь варю для всей страны».
Да, и ткачам, и комбайнёрам
Не всем давали ордена.
Но пионерам «славу» хором
С восторгом пела вся страна.
Сегодня даже космонавтам
Звезду Героя не дают.
Как ни печально, с этим фактом
Смирился наш российский люд.
Верну читателя к Борису…
По правде я сказать могу:
Он был не склонен к компромиссу
И беспощаден был к врагу.
А кто же враг? – лентяй и лодырь,
Прогульщик, пьяница и вор.
С «работниками» той породы
Он вёл короткий разговор:
«Ханыги – недруги и гады,
Вам ставить надобно заслон,
Гнать разгильдяев из бригады:
Худые травы с поля вон!»
Везде – и в радости, и в горе
Борис всегда был твёрд и смел.
И отстоять во всяком споре
Свою позицию умел.
Закономерно и логично,
Он стал рабочим вожаком,
И приглашён к беседе лично
Самим начальником в завком.
Недолго там тянули жилы,
Но, пожурив за перекос,
Ему внезапно предложили
Возглавить миссию в колхоз.
Там на селе у них запарка,
Картошки много – мало сил.
И так некстати сухо, жарко…
Колхозник помощь запросил.
Пожить чуток в деревне летом
На всём готовом – кто ж не рад?
Вот как писал Борис об этом
В своём письме в Калининград.
«Привет, дружище! Костя, где ты?
Что ж писем нам совсем не шлёшь?
В Калининграде все поэты
Теперь, чай, ходят в брюках клёш))).
Надеюсь, ты писать не бросил,
Стихи при случае пришли.
А к нам опять вернулась осень,
Дожди унылые пришли.
У нас всё то же: жизни проза.
Я, как и прежде, жив-здоров,
И лишь недавно из колхоза
Вернулся в наш родной Ковров.
Колхоз – тоскливых две недели.
Но я в мажоре расскажу,
Про то, как руки не хотели
Кидать картошку на межу.
Про то, как спины с тяжким скрипом
Держали наши телеса.
Про то, как с журавлиным криком
Тянулись души в небеса
И стоном полнили округу
Под тихий шорох ветерка.
Послушай, Костя – мне, как другу,
Ты веришь на слово пока.
Дорожной пылью убелённый,
Меняя скорость в сотый раз,
Наш ЗИЛ, тяжелый и зелёный,
Устал вбивать в ухабы нас.
В просвете старого брезента
Мелькали контуры берёз,
Бежал навстречу серой лентой
Песок в прожилках от колёс.
Давно за лесом скрылся город,
Отстал в заутренней дали.
Под монотонный гул мотора
Девчата песню завели.
Но вот, чихнув вонючим дымом,
Наш грузовик перед селом
Застыл в молчанье терпеливом,
Обдав нас гарью и теплом.
Мы ж, одуревшие от тряски,
С лихим весельем казаков
Сигали с борта в дикой пляске
На спины наших рюкзаков.
И, отряхнувшись, поневоле
Смотрела шумная братва
Туда, где горбилась на поле
Сухая рыжая ботва
Еще весной, когда посевы
Взошли и набирали рост,
Еще тогда с волненьем все мы
Так ждали тёплых летних гроз.
Но лето выдалось сухое,
И влагой бредила земля.
Горели листья, никла хвоя,
Ботва пожухла на полях.
Пред нами, шефами, большая
Задача встала: как теперь
Убрать не долю урожая,
А весь картофель без потерь.
И мы – пятнадцать среди многих,
Сменив привычный ритм работ
На пыль просёлочной дороги,
В тот день оставили завод
И вот оно – раздолье сосен,
И царство бежевых берёз,
Природа, убранная в осень,
Родная, близкая до слёз.
Здесь всё не так, здесь всё иное.
Нам, уроженцам городов,
Так сладко марево хмельное
Лесных просторов и садов.
Мы все порою тяготеем
К величью девственных картин,
К нерукотворным их куделям
Посеребрённых паутин.
В нас необузданная тяга
К прохладе утренней росы,
И терпкий дух созревших ягод
Нас манит в дальние кусты
И, словно остров неизвестный,
Среди берёзовых стволов
Пред нами встали грудой тесной
С полсотни домиков – село.
Деревня, русская деревня!
Простые избы в два ряда
И одинокий тополь древний
У обмелевшего пруда.
Жара. В полуденной истоме
Ни звука. Только изредка
Состав на дальнем перегоне
Оглушит криками гудка.
Толкутся куры под кустами,
Ища спасительную тень.
Два пса с поникшими хвостами
Скулят и бродят целый день.
Всё в тень от зноя скрыться радо.
И нас, уставших от езды,
Манила тёмная прохлада
Большой приветливой избы.
Вошли. Опрятная светёлка
В лицо пахнула стариной,
Укропом, собранным в метёлку,
И щедрой русской добротой.
В углу лампадка с образами,
И, аккуратна и бела,
Старушка с добрыми глазами
Снует, хлопочет у стола.
И вот уже перед тобою,
Под потолок пуская пар,
Стоит серебряной горою,
Пыхтит пузатый самовар.
Вмиг стол накрыт. В стакан закапал
Душистый чай и через час
Нас сон свалил бы прямо на пол,
Но поле поджидало нас.
Кто знал возвышеннее доли
Из всех живущих на селе,
Чем просто прикоснуться в поле
К ботвою пахнущей земле?
Кто знал приятную усталость
От ветра заскорузлых рук
И очищающую радость
За свой полезный нужный труд?
Движенья слаженны и точны,
Нам отвлекаться недосуг,
Когда конвейером поточным
Пятнадцать пар проворных рук.
Когда огонь соревнованья
Зажег в нас жажду победить,
Когда от личного старанья
Зависит: быть или не быть.
Упрямо метр за метром к цели
Мы шли попарно бороздой.
Уж спины будто онемели
И грязь не смыть одной водой.
Но и она конец имела,
Та наша первая межа*.
И вот уж кто-то неумело
Из леса выкатил ежа.
_______
*Межа – здесь в значении «борозда»
От гама вздрогнули осины.
Девичий визг и смех парней.
Забыты вёдра и корзины
И неизбежность трудных дней.
Усталость вмиг как ветром сдуло,
И слышно было до небес,
Как вдруг от топота и гула
Весь зазвенел осенний лес.
Но день за днем – минули сроки,
Поля пустели, лес редел.
И беззаботные сороки
Совсем остались не у дел.
Среди подружек белобоких
Им скучно, вестникам лесным,
Сидеть на ветках одиноким
И ждать, и мёрзнуть до весны.
И глядя вверх из-под ладони
На них, я видел, как легко
Пастух – весёлый ветер – гонит
Куда-то стадо облаков.
И предо мной уже не небо –
Склады картошки и зерна.
Не облака – машины с хлебом
Идут с рассвета дотемна.
Я слышал, как под урожаем
Трещали, гнулись закрома…
Нас до вокзала провожали
С резными ставнями дома.
И там, в конце второй недели,
Я, как и все, был рад тогда,
Что в этом нашем общем деле
Есть доля моего труда.
Засим кончаю. До рассвета
Всё небо в звёздных огоньках…
Пиши, мой друг, я жду ответа,
И если сможешь, то в стихах».
Герой лишь розовые краски
Решил, как видно, применить,
Рассказывая другу сказки,
Чтоб лишь занудой не прослыть.
Возможно, где-то так и было,
Но только, точно, не везде.
Обычно мало было пыла
У тех, кто ползал в борозде.
Я тоже, вот, в одном колхозе
Повинность сельскую отбыл,
В земле копаясь и в навозе,
Среди быков, коров, кобыл.
Я помню сельские пейзажи:
Деревня, поле, чернозём…
И мы, в осеннем антураже,
Домой усталые бредём.
А «дом» наш – бывшие кошары*:
Там мы и спали – мужики;
А ночью снились нам кошмары –
С рогами чёрные жуки.
_________
*кошара – помещение для содержания овец, скота
Нас попросили подработать:
Убрать в хранилище зерно.
И мы, с усердием, до пота
Крутились, как веретено,
Лишь отдыхать мы не умели.
Сейчас не вспомнить без стыда,
Как потянулись дни похмелий
За днями тяжкого труда.
В деревне был сельмаг-избёнка,
На взгорке – мимо не пройти.
А торговала в нём бабëнка,
Лет, правда, этак двадцати.
И покупали мы в сельмаге
Консервы, водку, колбасу.
Писала суммы на бумаге
Татарка смуглая Алсу,
Поскольку денег за работу
Нам не давали наперёд,
В сельмаге мы имели льготу
С оплатой позже – под расчёт.
У ней была сестра Венера.
Красотка – лучше не найти.
Могла любого кавалера
С собой налево увести.
И вот придумали девицы:
Кто будет первая со мной,
На той обязан я жениться,
При всех назвав её женой.
И в ход пошли любые средства,
От макияжа до кокетства.
И алость губ, и томный взгляд,
И обещаний сладкий яд.
Но не сбылись мечты селянок,
(Дороже были мне друзья).
Сквозь пот трудов и дым гулянок
Сигналов их не видел я.
Дам направление рассказу
Другое несколько. Так вот,
Борис, окончив школу, сразу
Пошёл работать на завод.
Тогда, ещё в советской школе,
А может, даже в детсаду,
Всем прививали поневоле
Любовь к Отчизне и труду.
Был труд любой у нас в почёте:
Кузнец и пахарь – все равны.
«Вот вы в пекарне хлеб печёте,
Я сталь варю для всей страны».
Да, и ткачам, и комбайнёрам
Не всем давали ордена.
Но пионерам «славу» хором
С восторгом пела вся страна.
Сегодня даже космонавтам
Звезду Героя не дают.
Как ни печально, с этим фактом
Смирился наш российский люд.
Верну читателя к Борису…
По правде я сказать могу:
Он был не склонен к компромиссу
И беспощаден был к врагу.
А кто же враг? – лентяй и лодырь,
Прогульщик, пьяница и вор.
С «работниками» той породы
Он вёл короткий разговор:
«Ханыги – недруги и гады,
Вам ставить надобно заслон,
Гнать разгильдяев из бригады:
Худые травы с поля вон!»
Везде – и в радости, и в горе
Борис всегда был твёрд и смел.
И отстоять во всяком споре
Свою позицию умел.
Закономерно и логично,
Он стал рабочим вожаком,
И приглашён к беседе лично
Самим начальником в завком.
Недолго там тянули жилы,
Но, пожурив за перекос,
Ему внезапно предложили
Возглавить миссию в колхоз.
Там на селе у них запарка,
Картошки много – мало сил.
И так некстати сухо, жарко…
Колхозник помощь запросил.
Пожить чуток в деревне летом
На всём готовом – кто ж не рад?
Вот как писал Борис об этом
В своём письме в Калининград.
«Привет, дружище! Костя, где ты?
Что ж писем нам совсем не шлёшь?
В Калининграде все поэты
Теперь, чай, ходят в брюках клёш))).
Надеюсь, ты писать не бросил,
Стихи при случае пришли.
А к нам опять вернулась осень,
Дожди унылые пришли.
У нас всё то же: жизни проза.
Я, как и прежде, жив-здоров,
И лишь недавно из колхоза
Вернулся в наш родной Ковров.
Колхоз – тоскливых две недели.
Но я в мажоре расскажу,
Про то, как руки не хотели
Кидать картошку на межу.
Про то, как спины с тяжким скрипом
Держали наши телеса.
Про то, как с журавлиным криком
Тянулись души в небеса
И стоном полнили округу
Под тихий шорох ветерка.
Послушай, Костя – мне, как другу,
Ты веришь на слово пока.
Дорожной пылью убелённый,
Меняя скорость в сотый раз,
Наш ЗИЛ, тяжелый и зелёный,
Устал вбивать в ухабы нас.
В просвете старого брезента
Мелькали контуры берёз,
Бежал навстречу серой лентой
Песок в прожилках от колёс.
Давно за лесом скрылся город,
Отстал в заутренней дали.
Под монотонный гул мотора
Девчата песню завели.
Но вот, чихнув вонючим дымом,
Наш грузовик перед селом
Застыл в молчанье терпеливом,
Обдав нас гарью и теплом.
Мы ж, одуревшие от тряски,
С лихим весельем казаков
Сигали с борта в дикой пляске
На спины наших рюкзаков.
И, отряхнувшись, поневоле
Смотрела шумная братва
Туда, где горбилась на поле
Сухая рыжая ботва
Еще весной, когда посевы
Взошли и набирали рост,
Еще тогда с волненьем все мы
Так ждали тёплых летних гроз.
Но лето выдалось сухое,
И влагой бредила земля.
Горели листья, никла хвоя,
Ботва пожухла на полях.
Пред нами, шефами, большая
Задача встала: как теперь
Убрать не долю урожая,
А весь картофель без потерь.
И мы – пятнадцать среди многих,
Сменив привычный ритм работ
На пыль просёлочной дороги,
В тот день оставили завод
И вот оно – раздолье сосен,
И царство бежевых берёз,
Природа, убранная в осень,
Родная, близкая до слёз.
Здесь всё не так, здесь всё иное.
Нам, уроженцам городов,
Так сладко марево хмельное
Лесных просторов и садов.
Мы все порою тяготеем
К величью девственных картин,
К нерукотворным их куделям
Посеребрённых паутин.
В нас необузданная тяга
К прохладе утренней росы,
И терпкий дух созревших ягод
Нас манит в дальние кусты
И, словно остров неизвестный,
Среди берёзовых стволов
Пред нами встали грудой тесной
С полсотни домиков – село.
Деревня, русская деревня!
Простые избы в два ряда
И одинокий тополь древний
У обмелевшего пруда.
Жара. В полуденной истоме
Ни звука. Только изредка
Состав на дальнем перегоне
Оглушит криками гудка.
Толкутся куры под кустами,
Ища спасительную тень.
Два пса с поникшими хвостами
Скулят и бродят целый день.
Всё в тень от зноя скрыться радо.
И нас, уставших от езды,
Манила тёмная прохлада
Большой приветливой избы.
Вошли. Опрятная светёлка
В лицо пахнула стариной,
Укропом, собранным в метёлку,
И щедрой русской добротой.
В углу лампадка с образами,
И, аккуратна и бела,
Старушка с добрыми глазами
Снует, хлопочет у стола.
И вот уже перед тобою,
Под потолок пуская пар,
Стоит серебряной горою,
Пыхтит пузатый самовар.
Вмиг стол накрыт. В стакан закапал
Душистый чай и через час
Нас сон свалил бы прямо на пол,
Но поле поджидало нас.
Кто знал возвышеннее доли
Из всех живущих на селе,
Чем просто прикоснуться в поле
К ботвою пахнущей земле?
Кто знал приятную усталость
От ветра заскорузлых рук
И очищающую радость
За свой полезный нужный труд?
Движенья слаженны и точны,
Нам отвлекаться недосуг,
Когда конвейером поточным
Пятнадцать пар проворных рук.
Когда огонь соревнованья
Зажег в нас жажду победить,
Когда от личного старанья
Зависит: быть или не быть.
Упрямо метр за метром к цели
Мы шли попарно бороздой.
Уж спины будто онемели
И грязь не смыть одной водой.
Но и она конец имела,
Та наша первая межа*.
И вот уж кто-то неумело
Из леса выкатил ежа.
_______
*Межа – здесь в значении «борозда»
От гама вздрогнули осины.
Девичий визг и смех парней.
Забыты вёдра и корзины
И неизбежность трудных дней.
Усталость вмиг как ветром сдуло,
И слышно было до небес,
Как вдруг от топота и гула
Весь зазвенел осенний лес.
Но день за днем – минули сроки,
Поля пустели, лес редел.
И беззаботные сороки
Совсем остались не у дел.
Среди подружек белобоких
Им скучно, вестникам лесным,
Сидеть на ветках одиноким
И ждать, и мёрзнуть до весны.
И глядя вверх из-под ладони
На них, я видел, как легко
Пастух – весёлый ветер – гонит
Куда-то стадо облаков.
И предо мной уже не небо –
Склады картошки и зерна.
Не облака – машины с хлебом
Идут с рассвета дотемна.
Я слышал, как под урожаем
Трещали, гнулись закрома…
Нас до вокзала провожали
С резными ставнями дома.
И там, в конце второй недели,
Я, как и все, был рад тогда,
Что в этом нашем общем деле
Есть доля моего труда.
Засим кончаю. До рассвета
Всё небо в звёздных огоньках…
Пиши, мой друг, я жду ответа,
И если сможешь, то в стихах».
Герой лишь розовые краски
Решил, как видно, применить,
Рассказывая другу сказки,
Чтоб лишь занудой не прослыть.
Возможно, где-то так и было,
Но только, точно, не везде.
Обычно мало было пыла
У тех, кто ползал в борозде.
Я тоже, вот, в одном колхозе
Повинность сельскую отбыл,
В земле копаясь и в навозе,
Среди быков, коров, кобыл.
Я помню сельские пейзажи:
Деревня, поле, чернозём…
И мы, в осеннем антураже,
Домой усталые бредём.
А «дом» наш – бывшие кошары*:
Там мы и спали – мужики;
А ночью снились нам кошмары –
С рогами чёрные жуки.
_________
*кошара – помещение для содержания овец, скота
Нас попросили подработать:
Убрать в хранилище зерно.
И мы, с усердием, до пота
Крутились, как веретено,
Лишь отдыхать мы не умели.
Сейчас не вспомнить без стыда,
Как потянулись дни похмелий
За днями тяжкого труда.
В деревне был сельмаг-избёнка,
На взгорке – мимо не пройти.
А торговала в нём девчонка,
Лет, правда, этак двадцати.
И покупали мы в сельмаге
Консервы, водку, колбасу.
Писала суммы на бумаге
Татарка смуглая Алсу,
Поскольку денег за работу
Нам не давали наперёд,
В сельмаге мы имели льготу
С оплатой позже – под расчёт.
У ней была сестра Венера.
Красотка – лучше не найти.
Могла любого кавалера
С собой налево увести.
И вот придумали девицы:
Кто будет первая со мной,
На той обязан я жениться,
При всех назвав её женой.
И в ход пошли любые средства,
От макияжа до кокетства.
И алость губ, и томный взгляд,
И обещаний сладкий яд.
Но не сбылись мечты селянок,
(Дороже были мне друзья).
Сквозь пот трудов и дым гулянок
Сигналов их не видел я.
Дмитрий Сергеевич Гавриленко # 1 мая 2023 в 07:50 +1 |
Валентин Воробьев # 1 мая 2023 в 08:46 0 |
Александр Надежный # 10 августа 2024 в 20:07 +1 |
Валентин Воробьев # 10 августа 2024 в 20:59 +1 |
Александр Надежный # 10 августа 2024 в 21:56 +1 | ||
|
Валентин Воробьев # 11 августа 2024 в 06:02 0 | ||
|