Глава 6
Отход
В ходе флангового удара, на р. Шаня,
немцам удалось зайти в тыл нашим частям.
Опасаясь окружения, те были вынуждены отойти на Ильинские рубежи.
Бой был кровавый,
жёсткий
и короткий.
Горели танков чёрные коробки
по всему фронту -
Наших и чужих -
Куда ни глянь – от края и до края:
То, небеса о мщении взывая,
то, в ослепленье,
проклиная их!
…По ветру чутко голову склонив,
бродило вороньё в пару навозном.
Чуть вязковатый, сладко – терпкий воздух,
в колеблющемся мареве дрожал.
И после схватки, как после пирушки,
обняв друг друга в пьяно – нежной дружбе,
Враг на враге
доверчиво лежал…
***
…Сносили стяги, мёртвых и оружье.
У блиндажа штабного кэп медслужбы
Недоумённо фалдами махал,
потухшую раскуривая трубку:
«-Не вижу раненых; одни лишь только трупы!
Где ж делись раненые,
чёрт бы их побрал...!?»
Был капитан не в силах догадаться
(в недоуменье искренен своём),
Что все кто мог, хоть как передвигаться,
(С крестом завидев издали фургон)
Позиции оставить не желая,
Кто под руки,
кто сам,
кто на клюке –
В соседнем схоронилися леске,
Его отъезда там
пережидая…
* * *
Фургон уехал. Радость: дождались!
Шутили,
веселилися как дети.
Слепого Колю под руки вели.
И не было одной руки у Пети…
Но зубы, стиснув из последних сил,
презрев аспекты выгодности личной,
Любой из них – себе бесчестьем мнил
спасенье, в безопасности больничной,
за спинами друзей…
И в первый раз,
ослушавшись любимых командиров,
Никто из них не выполнил приказ;
Из медсанбата ставши -
дезертиром...
* * *
Сносили стяги, мёртвых и оружье…
Таскали цинки, ящики, кули.
По сторонам зевая равнодушно
Трёх пленных немцев медленно вели
Два сумрачных десанта – белорОса…
Не чаяли потомки Барбароссы
(Недоумённый не скрывая взгляд),
Что их, фартовых рыцарей удачи,
Погонят вдруг - не как-нибудь иначе!-
С руками заведёнными назад.
И вот, сошли, с лица и спесь и гордость.
И плечи стали ближе к голове…
Но взгляды наши приковала форма
Парадная! Надеялись в Москве
Хлестать «клико», не нынче – завтра, гады,
Им, поливая званья и награды…
Но далеки теперь были парады
Для них, троих…как птица в синеве.
* * *
Была недолгой в бое передышка.
Издалека – сначала еле слышно,
Потом всё ближе, явственнее, злей –
Послышался утробный гул моторов.
И белизну заснеженных просторов
Крестами чёрными накрыла сверху тень…
* * *
Не только манну небо может дать;
обманчиво течение ветров.
И крест, порой, несёт не благодать,
а бомбы - в перекрестье трассеров…
Но даже через тысячу веков
напомнит о себе волненьем рук,
Как «чёртово» крутили колесо
нам двадцать самолётов,
ставши в круг.
Как грациозно уходя в пике
«люфтваффе» молодцы, за асом – ас,
Играючись гашеткою в руке,
из облаков расстреливали нас.
Как плавилась и корчилась земля,
в кромешной боли ставши на дыбы,
И смерть клевала, распластав крыла,
глаза её,
слепые от мольбы…
Ну, а от бомб, защитой – лишь окоп.
(Прямые попадания не в счёт.)
И вспомнишь, вдруг:
ведь есть на свете Бог!
А остальное…как уж повезёт.
И тут, хоть плачь,
а хоть – пускайся в пляс,
Хошь - мать зови,
а, хочешь – волком вой;
Но ты обязан выполнить приказ:
Не отступить.
Ни мёртвый.
Ни живой…
А мёртвым здесь –
земля не станет пухом.
Не упадёт, рыдая, мать старуха,
на грудь сыновью,
горестно – бела,
А станет лишь – могилою воронка,
венком – ковыль,
а вестью – похоронка,
И, крыжмой, снег
укутает тела…
* * *
Стоял полдЕнь.
Противника атаки
Накатывали, за волной – волна,
на укрепленья наши;
Как стена
Темнеющей пучины,
с воем зверя,
Встав на дыбы, бросается на берег,
неутолимой ярости полна,
И прочь отпрянув,
обнажает дна
алеющие десна, в клочьях пены,
Влача с утробным рокотом каменья
И, чуть помедлив,
откатившись вспять,
озлобленно бросается опять…
Налёт с небес - сменялся артобстрелом.
Рвались снаряды, мины;
Всё горело:
земля,
тела,
деревья,
танки,
мост…
И чёрный дым плясал,
задравши хвост,
над рванными, кровавыми телами.
И лошади, мотая удилами,
метались в нём, теряя седоков…
И капала - за каплей капля – кровь
из головы немецкого солдата,
Глядевшего смущенно – виновато,
в окоп неловко голову склоня,
глазами голубыми…сквозь меня.
И, думал я, зубами, зажимая,
Конец бинта;
плечо себе мотая,
осколком распанаханное влёт:
«Ведь и его, конечно, кто-то ждёт!
Ждёт старый домик,
сад,
невесты ласки…
Так, неужели, не хватало счастью
под солнцем места, или под луной,
ему, в его Германии, родной?!
Зачем, творя бесчинства и насилья,
он шёл сюда,
в далёкую Россию,
Топча носком тупого сапога
Её поля,
просёлки
и снега,
Её просторы,
без конца,
без края?
(Уже не Бога – чёрта поминая…)
Оставив дом и сад,
родных,
семью,
Чтоб отыскать здесь -
только смерть свою…!»
* * *
« - …Ну, молодец! Живой, старик!»
Передо мною вдруг возник,
как с того света, старшина:
« - А я-то думал все: хана!
Когда у вас, тут, эта мразь
над головой разорвалась…!»
Я отмахнулся: « - Ерунда…!
Как там ребята?
Целы? Да?
Уж час, как пулемёт молчит…
Патроны кончились…?»
« - Убит»
« - Серёга…»
« - В голову его…»
« - А Сашка…? Генка?»
« - Никого…»
« - Как, неужели, точно вы…»
« - Куда точнее…
Все мертвы.
Из всего взвода кто живой –
лишь ты да я,
да мы с тобой»
…Как мутный, треснувший хрусталь
Вдруг свет померк
и стала даль
расплывчата и неясна…
И отвернулся старшина,
чтоб не мешать моим слезам;
а, может быть, и плача сам…
Махорочный глотая дым,
За день короткий став седым,
И сам не рад тому, что жив,
Весь взвод, в сраженье положив.
Осиротевший в одночасье…
Но дав зарок держаться насмерть -
мы все исполнили его.
И все легли б, до одного…
Но весь в крови, полуживой,
четвёртой роты вестовой
Весь опалённый,
кровью истекая,
Добравшись, Бог весть как,
с другого края,
Глотая спирт из фляги,
сообщил
(Родную речь, с матючьями мешая),
Что у реки,
с названьем мягким Шаня,
С полсотни танков
прорвалось к нам в тыл…
* * *
Такой расклад – ещё не пораженье.
И не страшна угроза окруженья,
коль есть надёжный за спиной заслон.
Но, продувными ветрами прошитый,
Лежал весь фронт
пустынный и открытый,
На сотню вёрст…
в любую из сторон.
…И вот,
без приказаний и без связи,
Хрустя ледком по придорожной грязи,
Не зная, где чужие,
где свои?
Назад слезу бессилья загоняя,
Мы отступали,
немцу оставляя
Пылающую факелом Медынь.
***
…Мороз крепчал. Эриннией* горбатой,
Кружила ночь «невидимо крылата»,
на нетопырьих вкрадчивых крылах.
Тенями чёрными на сумрачных стенах
Пляша,
скользя,
коверкаясь,
кривляясь,
рыча,
сопя,
сигналя
и ругаясь,
Не утруждаясь в выраженье слов,
Людей,
машин,
подвод столпотворенье
Бурлило и металось в озаренье
пылающих с гудением домов.
И с треском проломившиеся крыши
Обрушась вниз,
разбрасывали искры
мерцающих, дымящих светляков.
…Мы отступали.
Враг дышал нам в спину.
То тут, то там, шальные рвались мины,
проверещав над самой головой.
И черноту небес пунктиром выткав,
надсадно глухо ухала зенитка;
Куда? -
известно только ей самой…
Мы шли к Москве.
И в сумрачном молчанье
Никто не мнил иного испытанья,
Что вскоре всем снести принадлежит…
Там, в синеве завьюженной метелью,
Последней укреплённой цитаделью,
Застывшею, холодною постелью
Ильинские лежали рубежи…
…………………………………………………………………………….
*Эриннии – крылатые богини мести в греческой мифологии.
(Продолжение следует)
Помочь сайту
Поздравления
