Семён Кирсанов - "Литературное Кафе"
16 сентября 2018 -
Серж Хан
Семён Кирсанов начал свой поэтический путь как футурист, последователь Маяковского. И этот замес авангарда хранил всю жизнь. Кирсанов умел быть сложным, причудливым, формалистичным. Не боялся скрещивать поэзию с прозой, да ещё как никто другой в советской литературе. Не стыдился откликаться на сиюминутное, оставаясь при этом лириком-философом. Был обласкан властью, но мыслил образами пронзительными, думал о безвозвратном и трепетном. Выражал общий пафос и постоянно экспериментировал со смыслом слова. Его поэзия стала своеобразным мостом между исканиями 1930-х и новыми течениями 1960-х.
***
Грифельные доски,парты в ряд,сидят подростки,сидят - зубрят:"Четырежды восемь -тридцать два".(Улица - осень,жива едва...)- Дети, молчите.Кирсанов, цыц!..сыплет учительв изгородь лиц.Сыплются рокотомдни подряд.Вырасту докторомя (говорят).Будет нарисованозолотом букв:"ДОКТОР КИРСАНОВ,прием до двух".Плача и ноя,придет больной,держась за больноеместо: "Ой!"Пощупаю вену,задам вопрос,скажу: - "Несомненно,туберкулез.Но будьте стойки.Вот вам приказ:стакан касторкичерез каждый час!"Ах, вышло иначе,мечты - пустяки.Я вырос и началписать стихи.Отец голосил:"Судьба сама -единственный сынсошел с ума!.."Что мне семейка -пускай поют.Бульварная скамейка -мой приют.Хожу, мостовымобминая бока,вдыхаю дымтабака,Ничего не кушаюи не пью -слушаюстихии пою.Греми, мандолина,под уличный гам...Не жизнь, а малина -дайбогвам!1925
Непохожесть Кирсанова на других отразилась не только в творчестве, но и на общественно-пропагандистской стороне его жизни и деятельности.
Кирсанов был авангардистом и формалистом, поэтому официозная пропаганда держалась от него подальше и даже частенько покритиковывала - "что это за треугольные и ромбические стихотворения? не надо такого, наш народ этого не поймёт".
Но в то же время сама власть (не пропаганда) его привечала. Он был орденоносцем, депутатом и весьма выездным, объездил полмира, регулярно издавался. А в 1937 вместо того, чтобы попасть под репрессии, стал преподавателем Литературного института.
Потому и "альтернативной" пропаганде он был неугоден.
Да и сейчас его имя отнюдь не мелькает в разного рода пропагандистских материалах. Несмотря на величину таланта и место в литературе.
Ему это и не надо, у него и без того великое множество читателей и почитателей. Я, например, узнал и запомнил имя "поэт Семён Кирсанов" ещё в детстве, когда не было мне даже десяти лет - узнал и запомнил, услышав пару песен на его стихи. И тогда он был ещё жив!
Ниже - выдержки из литературной биографии Кирсанова, опубликованной без указания автора на нескольких тематических сайтах.
***
Родился 5 (18) сентября 1906 года в Одессе, в семье Исаака Иосифовича Кортчика и Анны Самойловны Фельдман. Исаак Кортчик был известным модельером женской одежды; он купил часть особняка в центре города, где организовал свою мастерскую. По утверждению Владимира Кирсанова, сына поэта, его отец был бы прекрасным закройщиком, если бы не стал поэтом.
В 1914 году 8-летний Семён поступил во вторую Одесскую классическую гимназию. Закончив в 1923 году образованную на основе этой гимназии среднюю школу, учился на филологическом факультете Одесского института народного образования.
Согласно автобиографии Кирсанова (1947) первое стихотворение он написал в 1916 году. Однако в Одесском литературном институте хранится рукопись Кирсанова, которая датирована 1915 годом. В литературных тетрадях 1915—1923 годов есть 268 ранних стихотворений.
В 1920 году он вступил в одесский «Коллектив поэтов», куда входили Эдуард Багрицкий, Валентин Катаев, Юрий Олеша, Вера Инбер. Там господствовали вкусы Багрицкого и Катаева; начинающий поэт считал эти вкусы неоклассическими. Старшеклассник Семён Кортчик, исповедовавший, как он позже напишет в автобиографии, «Хлебникова и словотворчество», организовал в 1922 году Одесскую ассоциацию футуристов, участвовал (как автор пьес и актёр) в создании авангардистского молодёжного театра и придумал себе псевдоним — Корсемов (сочетание первого слога фамилии и первого слога имени), затем переделанный им в Кирсанов. Этот псевдоним стал его фамилией, которую носили и его жёны, которую получили оба сына. Тогда же Кирсанов начал публиковаться в городских газетах «Станок», «Одесские известия», «Моряк». (В 1971 году, отвечая на вопросы анкеты, Кирсанов сообщил, что первая публикация его стихотворения состоялась в 1917 году, в одесской детской газете. Однако издание исследователям не удалось найти в библиотечных фондах).
В 1924 году, поддерживая московский ЛЕФ, одесские писатели организовали Юго-ЛЕФ (Южный левый фронт искусств). Кирсанов стал ответственным секретарем журнала и печатал в журнале собственные стихотворения. Он вызвал серьёзный интерес у приехавшего в Одессу Владимира Маяковского. Их первое знакомство состоялось здесь же ещё в 1922 году; Кирсанов прочитал поэту свои стихи и получил одобрение. После нового приезда в Одессу Маяковский активно поддержал Кирсанова, публиковал в журнале «ЛЕФ», приглашал участвовать в совместных поездках. Высокому Маяковскому, помимо прочего, нравилось выступать рядом с невысоким Кирсановым.
В том же году Кирсанов приехал в Москву на конференцию ЛЕФа, посетил I съезд пролетарских писателей. «Кирсанов был знаменит, эффектен, узнаваем. Для знавших его по портретам, но видевших впервые, он оказывался неожиданно малого роста. Быть может, потому что в мысленном представлении он рисовался рядом с открывшим его и вывезшим в столицу из Одессы Маяковским» (В. Перельмутер).
***
О, город родимый!Приморская улица,где я вырасталбосяком голоштанным,где ночьюодним фонарем караулятсядома и акации,сны и каштаны.О, детство,бегущее в памяти промельком!В огне камелькаоткипевший кофейник...О, тихо качающиесяза домикомпрохладные пальмыкофейни!Войдите!И там,где, столетье не белены,висят потолки,табаками продымленные,играют в очкохудощавые эллины,жестикулируютчерные римляне...Вы можете встретитьв углу Аристотеля,играющегов домино с Демосфеном.Они свою мудростьдавненько растратилипо битвам,по книгам,по сценам...Вы можете встретитьза чашкою «черного» –глаза Архимеда,вступить в разговоры:– Ну как, многодумный,земля перевернута?Что?Найдена точка опоры?Тоскливый скрипачсмычком обрабатываетна плачущей скрипкеглухое анданте,и часто –старухой,крючкастой,горбатою,в дверях появляетсяДанте...Дела у поэтане так ослепительны(друг дома Виргилийувез Беатриче)...Он перцем торгуетв базарной обители,забытысонеты и притчи...Но чудится – вот–вотнавяжется тема,а мысль налетитна другую – погонщица, –за чашкою кофеначнется поэма,за чашкою кофеокончится...Костяшками игрскликаются столики;кривапотолка дымовая парабола.Скрипач на подмосткахтрясется от коликов;Философы шепчут:– Какая пора была!..О, детство,бегущее в памяти промельком!В огне камелькаоткипевший кофейник...О, тихо качающиесяза домикомпрохладные пальмыкофейни.Стоят и не валятсядымные,старыелачуги,которым свалиться пристало...А люди восходяти сходят, усталые, –о, жизнь! –с твоего пьедестала!1926
***
В 1925 году Кирсанов переехал в Москву. Как он напишет в автобиографии, «В Москве тепло принят лефовцами. Начинаю печататься в прессе. Живу плохо, голодаю, сплю под кремлевской стеной на скамье. Приезжает из Америки Маяковский. Дела улучшаются. Пишем вместе рекламные стихи и агитки». Кирсанов познакомился с Николаем Асеевым. Через год в Государственном издательстве вышел первый сборник стихотворений Кирсанова «Прицел. Рассказы в рифму», ещё через год — сборник «Опыты». К Кирсанову начинает приходить известность. По приглашению грузинских поэтов он в 1927 году четыре месяца жил в Тифлисе.
В 1928 году Кирсанов женился на Клавдии Бесхлебных. Клавдия Кирсанова отличалась общительностью, вызывала симпатию у известных людей. Среди её ближайших друзей были жена Асеева Оксана, Асаф Мессерер и его сестра Суламифь, Анель Судакевич, Михаил Кольцов, Александр Тышлер, Михаил Ботвинник. Клавдия помогла Кирсанову расширить круг знакомых.
В 1928 году Кирсанов опубликовал в издательстве «Земля и фабрика» поэму «Моя именинная» (ещё раньше её напечатал Маяковский в журнале «Новый ЛЕФ»). По воспоминаниям Лили Брик Маяковский часто напевал отрывки из поэмы. В том же году Кирсанов издал стихотворение «Разговор с Дмитрием Фурмановым» (с подзаголовком «Из поэмы „Диалоги"»; эта поэма не была написана). «Разговор с Дмитрием Фурмановым» хвалили за идейную насыщенность, противопоставляя стихотворному трюкачеству неагитационных произведений.
В конце 1920-x Кирсанов написал, а в 1930 году выпустил поэму-антиутопию «Последний современник» (обложка книги была сделана Александром Родченко), которую критиковали и больше не издавали, в конце 1940-х даже прекратили включать в его библиографии.
В пятом томе «Литературной энциклопедии» (1931) Кирсанова обвинили в «идеологическом срыве», в том, что будущее изображено им с мелкобуржуазных позиций.
14 апреля 1930 года покончил с собой Маяковский, что стало для Кирсанова личным горем. Кирсанов считал себя его литературным наследником; Маяковский незадолго до смерти начал писать поэму о первой пятилетке («Во весь голос»), и Кирсанов решил выполнить замысел учителя.
Здесь, в крематории, пред пепловою горсткой
присягу воинскую я даю в том,
что поэму выстрою твою
как начал строить ты, товарищ Маяковский.
Поэма Кирсанова «Пятилетка» вышла в 1931 году. Она написана в стиле Маяковского, содержит много реминисценций и даже буквальные лексические вставки. Вера автора в коммунистические идеалы и в их предстоящее торжество, по мнению Э. Шнейдермана, составителя сборника стихотворений и поэм Кирсанова в серии «Новая Библиотека поэта», не вызывает сомнения.
Кирсанов и дальше продолжает следовать идейным традициям, которые свойственны позднему творчеству Маяковского, пишет поэмы «Золотой век» (1932) и «Товарищ Маркс» (1933).
***
Быстроходная яхта продрала бока,растянула последние жилкии влетела в открытое море, покаот волненья тряслись пассажирки.У бортов по бокам отросла борода,бакенбардами пены бушуя,и сидел, наклонясь над водой, у бортачеловек, о котором пишу я.Это море дрожит полосой теневой,берегами янтарными брезжит...О, я знаю другое, и нет у негони пристаней, ни побережий.Там рифы - сплошное бурление рифм,и, черные волны прорезывая,несется, бушприт в бесконечность вперив,тень парохода "Поэзия".Я вижу - у мачты стоит капитан,лебедкой рука поднята,и голос, как в бурю взывающий трос,и гордый, как дерево, рост.Вот вцепится яро, зубами грызяборта парохода, прибой,-он судно проводит, прибою грозявыдвинутою губой!Я счастлив, как зверь, до ногтей, до волос,я радостью скручен, как вьюгой,что мне с командиром таким довелосьшаландаться по морю юнгой.Пускай прокомандует! Слово одно -готов, подчиняясь приказам,бросаться с утеса метафор на дноза жемчугом слов водолазом!Всю жизнь, до седины у виска,мечтаю я о потайном.Как мачта, мечта моя высока:стать, как и он, капитаном!И стану! Смелее, на дальний маяк!Терпи, добивайся, надейся, моряк,высокую песню вызванивая,добыть капитанское звание!1926
***
В 1930—1934 годах у Кирсанова выходит пять небольших сборников агитационных газетных стихов.
Тогда же начинает формироваться другое, самобытное направление в его творчестве. Оно отразилось в сборниках «Слово предоставляется Кирсанову» (1930) и «Тетрадь» (1933).
Благодаря оформлению Соломона Телингатера сборник «Слово предоставляется Кирсанову» как образец книжного дизайна хранится в Музее книги Российской национальной библиотеки.
В начале 1934 года Кирсанов и его жена переехали в дом недалеко от Гоголевского бульвара. Там же (в надстройке верхнего этажа) поселились и другие писатели. Соседом Кирсанова был Осип Мандельштам. У них установились очень хорошие отношения; они часто выходили на плоскую крышу и читали друг другу свои стихи[.
В мае того же года Мандельштам был арестован и отправлен в ссылку. Анна Ахматова вспоминала, что «когда арестовывали Мандельштама, за стеной у Кирсанова играла гавайская гитара». Ахматова находилась в квартире Мандельштама во время ареста, приехав из Ленинграда в гости к поэту и его жене. Впоследствии Александр Галич начал свою посвященную памяти Мандельштама песню «Возвращение на Итаку» со слов: «Всю ночь за стеной ворковала гитара, / Сосед-прощелыга крутил юбилей…». Галич говорил о том, что Кирсанов не знал о проходившем до утра обыске (пластинки, на которых играла модная тогда гавайская гитара, тоже ставились до утра). Всё это печальное совпадение «не должно бросить тень на отношение к Мандельштаму Кирсанова, который не только восхищался его поэзией, но и был одним из немногих, кто … помогал ему материально».
Ранее, в 1933 году, Кирсанов написал и сдал в набор «Альманаха с Маяковским» «Поэму о Роботе», где использовал первую строфу из написанного в 1911 году стихотворения Мандельштама, якобы сочинённую роботом.
М. Л. Гаспаров, посчитав это насмешкой, однако писал, что «Кирсанов, хоть и ученик футуристов, умел ценить и Блока, Гумилёва, Клюева… бережно помнил, как его стихи хвалили и Мандельштам, и Цветаева».
«Поэма о Роботе» вызвала и положительные, и отрицательные отзывы критиков (но отрицательные преобладали). После книжного издания поэма не переиздавалась тридцать лет. Кирсанов хотел, но так и не смог включить её в сборник «Поэмы» (1956).
В 1934 году Кирсанов участвовал в Первом Всесоюзном съезде писателей, выступал на этом съезде. Вошёл в организованный Союз писателей СССР. В том же году Кирсанов написал и опубликовал в журнале «Красная новь» поэму «Золушка».
В 1936 году у Кирсановых родился сын Владимир; тогда же семья переехала в кооперативный дом писателей (Лаврушинский переулок). Кирсанов опубликовал антивоенную поэму «Герань — миндаль — фиалка». «…свободный стих, по правилам — нерифмованный, но Кирсанову это было скучно, и он рассеял немногочисленные рифмы, в незаметных и неожиданных местах. Потом — „Ночь под Новый век" (1940) … рифмы вышли из подполья и разбросались по строчкам в нарочито причудливых переплетениях… В науке такая система стихосложения называется, парадоксальным образом, „рифмованная проза".
***
Сузуки видит нити нацийиз ТокиоНиппоно-Хито очень хочетиметь-иметьРоссию-Го.Ни яд кураре, ни укусы сурусуку,ни газ «задыхайся»не могут столько дать,как вот такусенькая чума-чума.От газа можно в подвале укрыться,а воздух чумыв подвал принесет агентурная крыса.умное чудо!В дистиллированном стеклышкедисциплинированный миллиард рядовых!Чтоб выросчумы лихорадящий вирус,Сузуки,от счастья сюсюкая,впрыскивал в суслика,баюкал, вынянчивалчудную чумную пилочку-палочкув малиновой лупе поля зрения.Сузуки науськивал суслика,ласкал ему усики:— Умирай, моя чумница, сусленька.Жрал пунктироробевшую кровь на пути.Крыска беднаятак и сходила с ума.Волоски повылазили.Дергалась лапами.И — в желтоглазой ампулемоя! —глазком веселеньким таращится чума.Сузуки так старалсявам угодить, война!Он вырастил могучую чуму,полмирая чумой умучаю,когда начнучуму — чую войну!Я посмотрю на Запад ампулами.Спокойный агентна подоконнике оставит шарик,а сам обратно — брысь!Державе иностраннойРоссиипод кожуСузуки вколетдоблестной болезни шприц.
***
На следующий год от туберкулёза горла, обострившегося после беременности, умерла Клавдия Кирсанова. 6 апреля 1937 года в «Литературной газете» был напечатан некролог с выражением соболезнования. 1 июня 1937 года, в день рождения покойной жены, Кирсанов написал «Твою поэму».
«Поэма Кирсанова об умершей жене. Есть очень хорошие, подлинно поэтические места, когда по-настоящему сжимается горло от слез…», — писал в дневнике драматург Александр Афиногенов. Константин Симонов в своей рецензии признался, что «давно и упорно … не любил и не воспринимал» Кирсанова, но «Твоя поэма» глубоко его взволновала и перевернула все привычные представления о её авторе. Впоследствии Евгений Евтушенко в составленной им антологии «Строфы века» написал, что Кирсанова было бы несправедливо считать только формалистом, и назвал лучшим (с оговоркой «пожалуй») произведением Кирсанова «Твою поэму».
***
Твоя поэма (отрывок)Ты говорила мне:-- Лечи,чем хочешь --каплями,травой...И пахлигрозамиот лампы дуговой.А тыуже ловила воздухртомИ ясебяловил на том,что тожевоздух ртомловлю...Как я тебя люблю,как ждуисполнитькаждую нужду,то причесать тебя,то прядьпоправить,то постельприбрать,гостей ввести,то стих прочесть...Не может быть,что тыне сможешь жить!Лежи!ни слова лжи:мы будем жить!Я отстоютебя,свою...И вытиралплаточком роти лгал:мне врач сказал:умрет.А что я мог?Пойти в ЦК?Я был в ЦК.Звонить в Париж?Звонил.Еще горловикапозвать?Я звал.(А ты горишь!)Везти в Давос?О, я б довезне то что на Давос --до звезд,где лечат!Где найти лекарств?И соли золота,и кварц,и пламяфинзеновских дуг,все!все перебывало тут!А я надеялся:а вдруг?А вдруг изобретут?Вокругсочувствовалимне.Звонкитоварищей,подруг:-- Ну как?.Какруки милыетонки!Какмало ихв моих руках!
***
Свои переживания поэт отразил и в написанных вскоре циклах стихов «Последнее мая» и «Стон во сне». Среди этих стихотворений выделяются «Четыре сонета» (1938).
По собственному признанию Кирсанова, его душевное состояние начало складываться в строки, связность чувств привела к строгой форме сонета. Поскольку текст разрастался, сонетов получилось четыре. И тогда, говорил Кирсанов студентам Литературного института, он догадался, как не превратить единое по смыслу и чувствам стихотворение в четыре изолированных сонета.
Нарушая правила сонетной формы, он стал перекидывать фразы из сонета в сонет, и теперь они выглядели единым целым, что, по его словам, определило общую мысль. «…излагать (готовые) мысли в стихотворной форме (значило бы) делать вещи, которые противоественны для искусства… Слово и есть мысль» (С. Кирсанов).
***1Сад, где б я жил,— я б расцветил тобой,дом, где б я спал,— тобою бы обставил,созвездия б сиять тобой заставили листьям дал бы дальний голос твой.Твою походку вделал бы в прибойи в крылья птиц твои б ладони вправил,и в небо я б лицо твое оправил,когда бы правил звездною судьбой.И жил бы тут, где всюду ты и ты:ты — дом, ты — сад, ты — море, ты — кусты,прибой и с неба машущая птица,где слова нет, чтоб молвить: «Тебя нет»,—сомненья нет, что это может сбыться,и все-таки — моей мечты сонет2не сбудется. Осенний, голый садс ней очень мало общего имеет,и воздух голосом ее не веет,и звезды неба ею не блестят,и листья ее слов не шелестят,и море шагу сделать не посмеет,крыло воронье у трубы чернеет,и с неба клочья тусклые висят.Тут осень мне пустынная дана,где дом, и куст, и море — не она,где сделалось утратой расставанье,где даже нет следа от слова «ты»,царапинки ее существованья,и все-таки — сонет моей мечты3опять звенит. Возможно, что не тут,а где-нибудь — она в спокойной дреме,ее слова, ее дыханье в доме,и к ней руками — фикусы растут,Она живет. Ее с обедом ждут.Приходит в дом. И нет лица знакомей.Рука лежит на лермонтовском томе,глаза, как прежде карие, живут.Тут знает тишь о голосе твоем,и всякий день тебя встречает дом,не дом — так лес, не лес — так вроде луга.С тобою часто ходит вдоль полей —не я — так он, не он — твоя подруга,и все-таки — сонет мечты моей4лишь вымысел. Найди я правду в нем,я б кинул все — и жизнь и славу эту,и странником я б зашагал по свету,обшарить каждый луг, и лес, и дом.Прошел бы я по снегу босиком,без шапки по тропическому лету,у окон ждать от сумерек к рассвету,под солнцем, градом, снегом и дождем.И если есть похожий дом такой,я к старости б достал его рукой:«Узнай меня, любимая, по стуку!..»Пусть мне ответят: «В доме ее нет!»К дверям прижму иссеченную рукуи допишу моей мечты сонет.
Преподавать в Литературном институте Кирсанов начал в 1937 году. Среди студентов его семинара на факультете поэзии были Борис Слуцкий, Михаил Кульчицкий, Николай Глазков, Ксения Некрасова. Кирсанов руководил созданием клуба писателей, который стал центром столичной литературной жизни, печатал в «Литературной газете» и «Комсомольской правде» статьи о тенденциях современной литературы.
В 1939 году его наградили орденом Трудового Красного Знамени и избрали депутатом Моссовета. Вышли сборники «Дорога по Радуге» (1938; туда были включены некоторые ранние стихотворения), «Мыс Желания» (1938) и «Четыре тетради» (1940), поэма «Неразменный рубль» (1939), сюжет которой восходит к старому народному поверью и рассказу Николая Лескова «Неразменный рубль. Рождественская история».
Смерть жены разрушила созданный ею дружеский круг. Друзьями Кирсанова остались только Николай Асеев, Лиля Брик и её муж Осип.
***
Идув аду.Дороги -в берлоги,топи, ущельямзды, отмщенья.Врыты в трясиныпо шеи в терцинах,губы резинно раздвинув,одни умирают от жажды,кровью опившись однажды.Ужасны порезы, раны, увечья,в трещинах жижица человечья.Кричат, окалечась, увечные тени:уймите, зажмите нам кровотеченье,мы тонем, вопим, в ущельях теснимся,к вам, на земле, мы приходим и снимся.Выше, спирально тела их, стеная, несутся,моля передышки, напрасно, нет, не спасутся.Огненный ветер любовников кружит и вертит,по двое слипшись, тщетно они просят о смерти.За ними! Бросаюсь к их болью пронзенному кругу,надеясь свою среди них дорогую заметить подругу.Мелькнула. Она ли? Одна ли? Ее ли полузакрытые веки?И с кем она, мучась, сплелась и, любя, слепилась навеки?Франческа? Она? Да Римини? Теперь я узнал: обманула!К другому, тоскуя, она поцелуем болящим прильнула.Я вспомнил: он был моим другом, надежным слугою,он шлейф с кружевами, как паж, носил за тобою.Я вижу: мы двое в постели, а тайно он между.Убить? Мы в аду. Оставьте у входа надежду!О, пытки моей беспощадная ежедневность!Слежу, осужденный на вечную ревность.Ревную, лететь обреченный вплотную,вдыхать их духи, внимать поцелую.Безжалостный к грешнику ветерза ними волчком меня вертити тащит к их темному ложу,и трет меня об их кожу,прикосновенья - ожоги!Нет обратной дорогив кружащемся рое.Ревнуй! Эти двоенаказаны тоже.Больно, боже!Мука, мука!Где ходназад?Вотад.1938, 1970
***
В 1939—1940 годах Кирсанов опубликовал в журнале «Молодая гвардия» «Поэму поэтов», куда вошли стихи придуманных авторов — Клима Сметанникова, Варвары Хохловой, Андрея Приходько (Кирсанов в прозаическом предисловии назвал также Богдана Гринберга, но его стихи пока не публиковал). Все они знакомы друг с другом, живут в одном городе Козловске (намёк на город Козлов, где жил и работал И. В. Мичурин; Кирсанов ещё за несколько лет до этого определил себя как поэта: «Я, в сущности, мичуринец»). Сметанников и Варвара Хохлова любят друг друга; Приходько — слепой, и это отражается в его творчестве. Позже, в «Поэме фронта» (1941—1942), Кирсанов написал о героической гибели Варвары Хохловой на войне.
«Когда Кирсанову показалось, что молодых поэтов мало, он их выдумывал. Так была создана, а сказать точнее, изобретена „Поэма поэтов" — редкостная в литературе вещь…» (Б. Слуцкий). Критика отнеслась к «Поэме поэтов» настороженно или даже с осуждением, обвинив в «потере чувства ответственности перед читателем».
В 1941 году 34-летний Кирсанов женился на 18-летней Раисе Беляевой. В июне супруги уехали в Ригу, где их застала война.
При возвращении в Москву в последний момент пришлось менять билеты; поезд, на котором должны были ехать Кирсанов и его жена, оказался расстрелян истребителями Люфтваффе.
В начале Великой Отечественной войны Кирсанов руководил литбригадой в организованных по его инициативе «Окнах ТАСС».
По этому поводу неизвестным автором на него была сочинена эпиграмма:
Поэты наши ищут бури,
Стремясь к газете фронтовой.
А он, мятежный, сидит в Пуре,
Как будто в Пуре есть покой.
Кирсанов же, после окончательной организации «Окон ТАСС», в конце июня добровольцем пошёл на фронт.
Первоначально он был военным корреспондентом «Красной Звезды», его направили на Северо-Западный фронт в районе Новгорода, где шли тяжёлые бои. Затем Кирсанова перевели в газету Центрального фронта, в район Гомеля. При отступлении его часть попала в окружение, из которого с трудом удалось выйти.
Проведя несколько дней в Москве, Кирсанов снова отправился на фронт: сначала Карельский, потом — Калининский. Он участвовал в освобождении Севастополя и Риги, получил две контузии.
Кирсанов писал стихи, которые публиковал во фронтовых газетах. Позже литературовед А. Абрамов отметил резкий поворот Кирсанова «к простоте и ясности речи», в связи с которым «проще стала и его словесная игра».
***
Наши части отошлик лесу после боя.Дорогую горсть землия унес с собою.Мина грохнулась, завыв,чернозем вскопала,-горсть земли - в огонь и взрыв -около упала.Я залег за новый вал,за стволы лесные,горсть земли поцеловалв очи земляные.Положил в платок ее,холстяной, опрятный,горстке слово дал свое,что вернусь обратно;что любую боль стерплю,что обиду смою,что ее опять слеплюс остальной землею.Июнь 1941, под Гомелем
***
Из музыки, из всех её сокровищ,из раковин природно-звуковых,из всех громов, что мог бы Шостаковичвзять от ударных, струнных, духовых,из тысячи согласий и созвучийбесчисленных симфоний и сюит -в душе людей симфонией могучейсегодня эта музыка стоит.Сам Ленинград её исполнил. Воздухоцепенел. Эфир передавал,как шёл по небу, задевая звёзды,доледниковых ледников обвал.Казанского собора колоннадасошлась под свод - укрыться от грозы.Как записать тебя, о канонада,твои верхи и грозные низы?Сама планета стала барабаном,гранит и то литаврами крошат!В симфонию вступил Ораниенбаум,по Пулкову настроился Кронштадт.Раскат к раскату и снаряд к снарядувсё выше, громче, яростней, грозней!О, музыка, прорвавшая осаду,в атаку как не кинуться за ней!О, вдохновенье бури наступленья!Дрожание взволнованных торцов!О, гром, в котором есть сердцебиеньебойцов, великой музыки творцов!Звучи, звучи, звучи невыносимодля тех, кто окровавил нашу жизнь,и в грудь врага, и ни на волос мимо,железная мелодия, вжужжись!Цепляйтесь, ноты бури, за канаты!Пока не поздно - сесть и записать!Мечтают у роялей музыкантыуметь так побеждать, так потрясать!Январь 1944, Ленинград, дни прорыва блокады
***
В 1942 году Кирсанов начал писать солдатский лубок «Заветное слово Фомы Смыслова, русского бывалого солдата», издававшийся миллионными тиражами (листовки и брошюры). «Заветное слово» было написано рифмованной прозой даже не по желанию автора, а для экономии бумаги, «как слово, прорифмованное уже насквозь» (М. Л. Гаспаров).
Писатель-фронтовик Михаил Алексеев назвал героя бесстыдно-фальшивым, утверждал, что никто в окопах этого не читал, а такие, как он, политруки рот стыдились давать поучения Смыслова своим солдатам.
Однако, вопреки заявлениям М. Алексеева, Кирсанов получил множество писем от солдат, некоторые из них даже считали, что Фома Смыслов действительно существует. Это подтвердил и Ираклий Андроников, который был с поэтом на Калининском фронте, подтвердил уже в 1956 году на вечере, посвящённом пятидесятилетию Кирсанова. Андроников выразил сожаление, что работа не получила достаточного признания.
Ещё позже Борис Слуцкий писал, что бывалый солдат уже забыт, но в своё время того читали не меньше, чем «Василия Тёркина» Александра Твардовского. Сам Кирсанов считал «Заветное слово» своим главным произведением, написанным в годы войны.
***
Заветное слово Фомы Смыслова, русского бывалого солдата (начало)
В некоторой роте, в некотором взводе, на советско-германском фронте, неотлучно в бою, в походе, будь то лето или зима, - всю войну в геройской пехоте верно служит Смыслов Фома.
А о нем говорят в народе, что хорош солдат!
Росту Фома невысокого, карий взгляд, говорит он, маленько окая, на вологодский лад.
Первый в роте по части доблести, очень сведущ в военной области. И в бою не жалеет крови и германца разит огнем. А еще есть молва о нем, о Фоме Лукиче Смыслове, о солдатском "Заветном слове".
Вот сидит он в лесу на пне - автомат на тугом ремне, гимнастерка на нем опрятная и заправочка аккуратная. Глаза хитроватые, зубы красивые, и усы седоватые, сивые. Козью ножку курит, говорит всерьез. А когда балагурит, то смех до слез.
А боец он и впрямь бывалый, и в бою - Фома запевала, геройских дел затевала. Удалой солдатской рукой наш Фома отправил немало гитлерья на полный спокой. Говорят, и у Волги был, и у Дона-то немца бил, и за Курском его видали, - на груди ордена и медали. Говорят, за бой у Орла и Фоме была похвала. Стал сержантом из красноармейцев, потому что храбр и душою чист.
А еще сыновья у него имеются… Супруга Фомы - на патронном заводе, а дочь санитаркою служит в роте. Так о Фоме говорят в народе.
Ладно Фома говорит с бойцами, связывает концы с концами. Вдали пулемет постукивает - немец лесок прощупывает. То пушка ухнет, то пуля юркнет, да это бойцам не ново.
А ново - заветное слово Фомы Смыслова.
***
В июне 1945 года Кирсанов был демобилизован. В том же году вышел сборник «Стихи войны: Из произведений 1941—1945 гг.».
После окончания в сентябре Второй мировой войны Кирсанов написал венок сонетов «Весть о мире», который был отклонен журналом «Знамя» и напечатан только в 1958 году. Главному редактору журнала Всеволоду Вишневскому, упрекнувшему его в пессимизме, Кирсанов ответил: «Это сложная цепь реакций человека на первый день мира, который оказывается первым днем новой войны. То, что это так, никто не может опровергнуть».
Через тринадцать лет, в предисловии к публикации «Вести о мире» Кирсанов вспоминал, как радость соединялась с мыслями о взрыве в Хиросиме. Позже Д. Петров обратил внимание на стихотворение 1933 года «Осада атома» и особенно на слова «…как динамит! как взрыв!», написав о пушкинском отождествлении Поэта с Пророком. В конце года Кирсанов закончил второй вариант поэмы «Земля и небо», снова получив отказ журнала «Знамя», несмотря на положительный отзыв входившего в редколлегию Симонова (окончательный вариант вышел через два года под названием «Небо над Родиной»).
В качестве корреспондента газеты «Труд» Кирсанов освещал происходившее на Нюрнбергском процессе. Из Чехословакии ему прислали немецкий перевод «Четырех сонетов», сделанный в 1943 году в Дахау, который узники концлагеря передавали друг другу.
Попытку Кирсанова «написать о войне в космическом масштабе критика встретила шумным осуждением за отход от социалистического реализма». Положительные отзывы Веры Инбер и Павла Антокольского были одними из немногочисленных исключений.
Как отметил М. Л. Гаспаров, это означало, что в послевоенные годы необходимо писать так же, как все. Понимание этого отразилось в названии последующих сборников Кирсанова — «Советская жизнь» (1948), «Чувство нового» (1948), «Время — наше!» (1950). Он также написал циклы «Стихи о Латвии» (1948) и «Месяц отдыха» (1952). В 1950 году была закончена начатая в конце 1946 года драма в стихах «Макар Мазай» о сталеваре-стахановце, расстрелянном фашистами. Её выпустили отдельной книгой в издательстве «Молодая гвардия», а затем она вошла в сборник «Выдающиеся произведения советской литературы, 1950 г.»; за неё Кирсанов получил Сталинскую премию третьей степени.
В 1950—1952 годах он написал посвящённую своей довоенной творческой командировке поэму «Езда в незнаемое» (название перекликается с известной строкой Маяковского «Поэзия — вся! — езда в незнаемое»). В начале 1950-х Кирсанов начал активно заниматься переводом. Он переводил Пабло Неруду, Назыма Хикмета, Бертольда Брехта, Владислава Броневского, Генриха Гейне, Адама Мицкевича, Юлиуша Словацкого, Мирослава Крлежу, Витезслава Незвала. Пабло Неруда и Луи Арагон, часто приезжавшие в Москву, гостили у него дома.
***
Я пил парное далекотумана с белым небом,как пьют парное молоков стакане с белым хлебом.И я опять себе простилжелание простора,как многим людям непростымжелание простого.Так пусть святая простотавас радует при встрече,как сказанное просто такпростое: «Добрый вечер».
***
В 1954 году Гослитиздат выпустил двухтомное собрание сочинений Кирсанова. Тогда же, в двенадцатом номере журнала «Октябрь» вышла поэма «Вершина», которую автор писал два года. На следующий год её опубликовало отдельной книгой издательство «Советский писатель».
Через четыре года, в «Справке о себе», Кирсанов заявил, что считает «Вершину» своим главным произведением последних лет и выразил в ней своё отношение к смыслу человеческого труда, к себе как поэту (1958).
В начале 1956 года Кирсанов поехал в Лондон, затем — в Италию.
Под впечатлением этой поездки он написал цикл «Стихи о загранице». 12 стихотворений вышли в пятом номере журнала «Октябрь» под заголовком «Альпы — Венеция», 8 — в шестом номере «Дружбы народов» под заголовком «Из дорожной тетради»; полностью цикл из 26 стихотворений был опубликован через два года в сборнике «Этот мир».
В девятом номере журнала «Новый мир» вышла вдохновлённая XX съездом КПСС поэма «Семь дней недели», которая своим упором на злободневные проблемы вызвала много резких критических замечаний. По мнению критиков, Кирсанов «увлекшись, нарисовал такую картину, что у нас все и вся задушено бюрократизмом», поэма «полна глубокого пессимизма», «в кривом зеркале представляет советских людей, искажает действительность, клевещет на наше общество».
Несмотря на критику, в 1957 году Кирсанов в связи с пятидесятилетием получил второй орден Трудового Красного Знамени. Тогда он часто жил в Ленинграде, писал стихи об этом городе. 9 стихотворений цикла «Ленинградская тетрадь» напечатал журнал «Знамя»; полностью, отдельной книгой цикл из 22 стихотворений издал через три года «Советский писатель». Впоследствии Кирсанов написал и «Московскую тетрадь». В
1958 году Кирсанов расстался со своей второй женой, тяжело переживая этот разрыв. Его чувства прежде всего отразились в цикле «Под одним небом» (1960), который открывается заглавным стихотворением.
***
Под одним небом на Земном Шаре мы с тобой жили,***
где в лучах солнца облака плыли и дожди лили,
где стоял воздух, голубой, горный, в ледяных звездах,
где цвели ветви, где птенцы жили в травяных гнездах.
На Земном Шаре под одним небом мы с тобой были,
и, делясь хлебом, из одной чашки мы с тобой пили.
Помнишь день мрака, когда гул взрыва расколол счастье,
чернотой трещин - жизнь на два мира, мир на две части?
И легла пропасть поперек дома, через стол с хлебом,
разделив стены, что росли рядом, грозовым небом...
Вот плывут рядом две больших глыбы, исходя паром,
а они были, да, одним домом, да, Земным Шаром...
Но на двух глыбах тоже жить можно, и живут люди,
лишь во сне помня о Земном Шаре, о былом чуде -
там в лучах солнца облака плыли и дожди лили,
под одним небом, на одном свете мы с тобой жили.
В 1959 году Кирсанов поехал на Международную встречу поэтов в городе Кнокке-ле-Зут (Бельгия). Там он познакомился с бельгийской художницей и поэтессой Изабель Баэс, которой посвятил цикл стихотворений (впоследствии названный им поэмой) «Следы на песке». Вначале её имя неоднократно упоминалось в стихах, но, перерабатывая их для издания в «Дне поэзии» (1960), Кирсанов оставил имя лишь зашифрованным в названии стихотворения «И за белой скатертью» («И з а б е л ой скатертью»).
Четыре стихотворения были положены на музыку Микаэлом Таривердиевым (особенно известной стала песня «У тебя такие глаза», вошедшая в фильм Михаила Калика «Человек идёт за солнцем»), три — Аркадием Томчиным. Через много лет стихотворение «Я бел, любимая», уже положенное на музыку Томчиным, стало песней Кима Брейтбурга и его рок-группы «Диалог» «Любил тебя». В названии использовалась последняя строка стихотворения.
В 1960 году Кирсанов женился на Людмиле Лукиной. В том же году у них родился сын Алексей. В 1962 году вышел дополненный вариант сборника «Этот мир», куда был включен и цикл «Под одним небом». Кирсанов лишь изменил полное название книги («Этот мир: стихи» вместо «Этот мир: новые стихотворения») и поменял издательства — «Правда» (Библиотека «Огонёк») вместо «Советского писателя». В конце этого года «Советский писатель» выпустил сборник «Лирика», куда вошли многие не публиковавшиеся до этого произведения, в том числе поэма «Эдем».
***
Шла по улице девушка. Плакала.
Голубые глаза вытирала.
Мне понятно — кого потеряла.
Дорогие прохожие! Что же вы
проскользнули с сухими глазами?
Или вы не теряете сами?
Почему ж вы не плачете? Прячете
свои слезы, как прячут березы
горький сок под корою в морозы?..
1958
***
В 1963 году у Кирсанова появились признаки начинающегося рака горла. Первые болезненные ощущения он испытал в самолётах, когда увлёкся астрономией и часто летал в Крым, в астрофизическую обсерваторию. Затем у Кирсанова обнаружили опухоль в гайморовой полости. В Московском госпитале челюстно-лицевой хирургии была проведена операция, опухоль удалили, однако операция повредила нёбную занавеску.
«Космогонический» цикл «Год спокойного Солнца» опубликовали в декабрьском номере журнала «Наука и жизнь». Д. Петров считал жажду знаний, возможно, главной чертой поэтического характера у Кирсанова. Расширенный вариант цикла (под названием «На былинных холмах») вошёл почти через три года в сборник «Зеркала».
В 1964 году была издана книга стихотворений и поэм «Однажды завтра», куда вошло самое крупное произведение Кирсанова «Сказание про царя Макса-Емельяна» , источником которого стала народная драма «Царь Максимилиан». Эта сюжетная поэма в 1968 году была с аншлагом поставлена Марком Розовским в студенческом театре МГУ «Наш дом». Подавляющая часть поэмы была написана рифмованной прозой.
Летом 1965 года Кирсанов прошёл курс лучевой терапии в Центральной клинической больнице. В ноябре он поехал вместе с женой во Францию для того, чтобы продолжить лечение. Тогда же в Париже вышла составленная Эльзой Триоле двуязычная антология русской поэзии «La poésie russe». Стихотворение Кирсанова «Пустой дом» было представлено сразу в трёх переводах — самой Триоле, Эжена Гильвика и Леона Робеля.
***
В 1966 в связи с шестидесятилетием Кирсанова наградили орденом Ленина.
Тогда же он написал стихотворение «Эти летние дожди…», впоследствии положенное на музыку Марком Минковым. Давид Самойлов, вспомнив в своей статье о «неслыханной простоте», к которой после долгих блужданий пришли Борис Пастернак и Николай Заболоцкий, написал, что по-своему такой же путь прошёл и Кирсанов.
Самойлов назвал его творчество энциклопедией поэтических экспериментов, отметил, что для Кирсанова в поэзии нет никаких трудностей. Однако акцент Самойлов поставил на то, что Кирсанов всё чаще пишет «сдержанные и прозрачные» стихи. Одно из таких стихотворений Самойлов решил привести целиком, выбрав «Эти летние дожди…».
«…хулы ему досталось никак не меньше, чем хвалы. Причем хвалили и ругали за одно и то же. За формализм – за что же ещё! За «словесное трюкачество» и «эстетско-формалистскую окраску творчества», которые, переводя из негатива в позитив, можно поименовать «разнообразием ритмов и словесной изобретательностью» или «поэтикой циркового происхождения». В первом случае дело сводится к призыву преодолеть формализм, во втором, хвалебном, с удовлетворением отмечается, что с годами эта поэзия все же стала «проще по форме» и что «перед самой смертью… поэт написал несколько пронзительных прощальных стихов»…» — Вадим Перельмутер.
***
Семён Кирсанов — Эти летние дожди
Эти летние дожди,
эти радуги и тучи —
мне от них как будто лучше,
будто что-то впереди.
Будто будут острова,
необычные поездки,
на цветах — росы подвески,
вечно свежая трава.
Будто будет жизнь, как та,
где давно уже я не был,
на душе, как в синем небе
после ливня — чистота…
Но опомнись — рассуди,
как непрочны, как летучи
эти радуги и тучи,
эти летние дожди
***
Через год издаётся сборник «Искания», в который вошли наиболее спорные по догмам официальной критики стихотворения (но Кирсанов уже считался мэтром советской поэзии).
Будучи болен, Кирсанов тем не менее много путешествовал. В 1966 году он отправился в Польшу, участвовал там во встрече бывших корреспондентов на Нюрнбергском процессе, в 1967 году ездил на поэтическую конференцию во Францию и на выставку международной книги в Чехословакии. Чешский Союз Писателей пригласил его посетить вместе с женой Прагу, что Кирсанов и сделал летом следующего года, а в ноябре участвовал в международной конференции переводчиков (Венгрия). В июле 1969 года он полетел в Чили на празднование шестидесятипятилетия Пабло Неруды.
В 1970 году вышел сборник «Зеркала», который составили новая поэма с таким же названием и стихи последних лет. В цикле «Больничная тетрадь», а также некоторых других стихотворениях, отразились мысли о близкой смерти. Вадим Перельмутер вспоминал, что, после публикации нескольких стихотворений из «Больничной тетради» в конце 1960-х, Сергей Наровчатов на семинаре в Литературном институте отзывался о них раздражённо, говоря, что поэт заглянул в небытиё, но от словесной эквилибристики отказаться не может. Наровчатов цитировал стихотворение «Никударики», считая, что легкомысленно писать о таких вещах просто неэтично, и даже рифму «куда же вы — Пока живи», из тех, которые принято было считать несерьёзными (особенно в финальной строфе), находил если не бестактной, то по крайней мере нелепой.
Окно.Оно мое единственное око.Окружность неба.Окаймленность мира.Оконной рамы окающий рот.Околыш крыши над палатой.Окраска охрой.Оконченность всего.Окно!Открытоена оконечности материков!На окороченности времени-пространства!На окружную шоссейную дорогу,где около околицкатятся на буквах О —колонны грузовиков!Окидывать их взором.Окрашиваться цветом зарев,Окапывать далекие деревья.Окольцовывать летящих горлиц.Падая лицом на подоконник.околеватьна пустырях окраин.Окно!О, как величественно чудоединственного для меня пейзажа!Окраины окроплены туманом!Об окна трутся клены!О кроны их,о корни!Облака окатывает океан небес.О, окно!Пока ты около —мненеодиноко.
***
В последние два года жизни Кирсанов очень много работал. Он написал поэму «Дельфиниада», подготовил новое издание сборника «Зеркала», придумав дизайн обложки и титульного листа, а также составил собрание своих сочинений в четырёх томах, успев сдать рукопись в издательство «Художественная литература». Первый том — «Лирические произведения», второй — «Фантастические поэмы и сказки», третий — «Гражданская лирика и поэмы», четвёртый — «Поэтические поиски и стихи последних лет». Готовя собрание сочинений, Кирсанов старался выдвинуть на первый план самое большое и серьёзное.
В 24-м номере журнала «Огонёк» за 1972 год вышла основательная подборка не публиковавшихся до этого стихов «От самых ранних до самых поздних», охватившая пятьдесят лет (1922—1972). Кирсанов с семьёй переехал в новую квартиру (Большая Грузинская улица). В июне он отправился в Варшаву на юбилей Владислава Броневского. В ноябре болезнь серьёзно обострилась.
10 декабря 1972 года Семён Кирсанов умер.
Он похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве.
***
Жил-был я,(Стоит ли об этом?)Шторм бил в мол.(Молод был и мил...)В порт плыл флот.(С выигрышным билетомжил-был я.)Помнится, что жил.Зной, гром, дождь.(Мокрые бульвары...)Ночь. Свет глаз.(Локон у плеча...)Шли всю ночь.(Листья обрывали...)«Мы», «ты», «я»нежность и печаль.Знал соль слез(Пустоту постели...)Ночь без сна(Сердце без тепла) —гас, как газ,город опустелый.(Взгляд без глаз,окна без стекла).Где ж тот снег?(Как скользили лыжи!)Где ж тот пляж?(С золотым песком!)Где тот лес?(С шепотом — «поближе».)Где тот дождь?(«Вместе, босиком!»)Встань. Сбрось сон.(Не смотри, не надо...)Сон не жизнь.(Снилось и забыл).Сон как мохв древних колоннадах.(Жил-был я...)Вспомнилось, что жил.
Песню Давида Тухманова на стихи Семёна Кирсанова "Жил-был я" исполняет Александр Градский
[Скрыть]
Регистрационный номер 0424948 выдан для произведения:
Семён
Кирсанов начал свой поэтический путь как футурист, последователь
Маяковского. И этот замес авангарда хранил всю жизнь. Кирсанов умел
быть сложным, причудливым, формалистичным. Не боялся скрещивать поэзию с
прозой, да ещё как никто другой в советской литературе. Не стыдился
откликаться на сиюминутное, оставаясь при этом лириком-философом. Был
обласкан властью, но мыслил образами пронзительными, думал о
безвозвратном и трепетном. Выражал общий пафос и постоянно
экспериментировал со смыслом слова. Его поэзия стала своеобразным мостом
между исканиями 1930-х и новыми течениями 1960-х.
***
Грифельные доски,парты в ряд,сидят подростки,сидят - зубрят:"Четырежды восемь -тридцать два".(Улица - осень,жива едва...)- Дети, молчите.Кирсанов, цыц!..сыплет учительв изгородь лиц.Сыплются рокотомдни подряд.Вырасту докторомя (говорят).Будет нарисованозолотом букв:"ДОКТОР КИРСАНОВ,прием до двух".Плача и ноя,придет больной,держась за больноеместо: "Ой!"Пощупаю вену,задам вопрос,скажу: - "Несомненно,туберкулез.Но будьте стойки.Вот вам приказ:стакан касторкичерез каждый час!"Ах, вышло иначе,мечты - пустяки.Я вырос и началписать стихи.Отец голосил:"Судьба сама -единственный сынсошел с ума!.."Что мне семейка -пускай поют.Бульварная скамейка -мой приют.Хожу, мостовымобминая бока,вдыхаю дымтабака,Ничего не кушаюи не пью -слушаюстихии пою.Греми, мандолина,под уличный гам...Не жизнь, а малина -дайбогвам!
1925
Непохожесть
Кирсанова на других отразилась не только в творчестве, но и на
общественно-пропагандистской стороне его жизни и деятельности.
Кирсанов
был авангардистом и формалистом, поэтому официозная пропаганда
держалась от него подальше и даже частенько покритиковывала - "что это
за треугольные и ромбические стихотворения? не надо такого, наш народ
этого не поймёт".
Но
в то же время сама власть (не пропаганда) его привечала. Он был
орденоносцем, депутатом и весьма выездным, объездил полмира, регулярно
издавался. А в 1937 вместо того, чтобы попасть под репрессии, стал
преподавателем Литературного института.
Потому и "альтернативной" пропаганде он был неугоден.
Да
и сейчас его имя отнюдь не мелькает в разного рода пропагандистских
материалах. Несмотря на величину таланта и место в литературе.
Ему
это и не надо, у него и без того великое множество читателей и
почитателей. Я, например, узнал и запомнил имя "поэт Семён Кирсанов" ещё
в детстве, когда не было мне даже десяти лет - узнал и запомнил,
услышав пару песен на его стихи. И тогда он был ещё жив!
Ниже - выдержки из литературной биографии Кирсанова, опубликованной без указания автора на нескольких тематических сайтах.
***
Родился
5 (18) сентября 1906 года в Одессе, в семье Исаака Иосифовича Кортчика и
Анны Самойловны Фельдман. Исаак Кортчик был известным модельером
женской одежды; он купил часть особняка в центре города, где организовал
свою мастерскую. По утверждению Владимира Кирсанова, сына поэта, его
отец был бы прекрасным закройщиком, если бы не стал поэтом.
В
1914 году 8-летний Семён поступил во вторую Одесскую классическую
гимназию. Закончив в 1923 году образованную на основе этой гимназии
среднюю школу, учился на филологическом факультете Одесского института
народного образования.
Согласно
автобиографии Кирсанова (1947) первое стихотворение он написал в 1916
году. Однако в Одесском литературном институте хранится рукопись
Кирсанова, которая датирована 1915 годом. В литературных тетрадях
1915—1923 годов есть 268 ранних стихотворений.
В
1920 году он вступил в одесский «Коллектив поэтов», куда входили Эдуард
Багрицкий, Валентин Катаев, Юрий Олеша, Вера Инбер. Там господствовали
вкусы Багрицкого и Катаева; начинающий поэт считал эти вкусы
неоклассическими. Старшеклассник Семён Кортчик, исповедовавший, как он
позже напишет в автобиографии, «Хлебникова и словотворчество»,
организовал в 1922 году Одесскую ассоциацию футуристов, участвовал (как
автор пьес и актёр) в создании авангардистского молодёжного театра и
придумал себе псевдоним — Корсемов (сочетание первого слога фамилии и
первого слога имени), затем переделанный им в Кирсанов. Этот псевдоним
стал его фамилией, которую носили и его жёны, которую получили оба сына.
Тогда же Кирсанов начал публиковаться в городских газетах «Станок»,
«Одесские известия», «Моряк». (В 1971 году, отвечая на вопросы анкеты,
Кирсанов сообщил, что первая публикация его стихотворения состоялась в
1917 году, в одесской детской газете. Однако издание исследователям не
удалось найти в библиотечных фондах).
В
1924 году, поддерживая московский ЛЕФ, одесские писатели организовали
Юго-ЛЕФ (Южный левый фронт искусств). Кирсанов стал ответственным
секретарем журнала и печатал в журнале собственные стихотворения. Он
вызвал серьёзный интерес у приехавшего в Одессу Владимира Маяковского.
Их первое знакомство состоялось здесь же ещё в 1922 году; Кирсанов
прочитал поэту свои стихи и получил одобрение. После нового приезда в
Одессу Маяковский активно поддержал Кирсанова, публиковал в журнале
«ЛЕФ», приглашал участвовать в совместных поездках. Высокому
Маяковскому, помимо прочего, нравилось выступать рядом с невысоким
Кирсановым.
В
том же году Кирсанов приехал в Москву на конференцию ЛЕФа, посетил I
съезд пролетарских писателей. «Кирсанов был знаменит, эффектен,
узнаваем. Для знавших его по портретам, но видевших впервые, он
оказывался неожиданно малого роста. Быть может, потому что в мысленном
представлении он рисовался рядом с открывшим его и вывезшим в столицу из
Одессы Маяковским» (В. Перельмутер).
***
О, город родимый!Приморская улица,где я вырасталбосяком голоштанным,где ночьюодним фонарем караулятсядома и акации,сны и каштаны.О, детство,бегущее в памяти промельком!В огне камелькаоткипевший кофейник...О, тихо качающиесяза домикомпрохладные пальмыкофейни!Войдите!И там,где, столетье не белены,висят потолки,табаками продымленные,играют в очкохудощавые эллины,жестикулируютчерные римляне...Вы можете встретитьв углу Аристотеля,играющегов домино с Демосфеном.Они свою мудростьдавненько растратилипо битвам,по книгам,по сценам...Вы можете встретитьза чашкою «черного» –глаза Архимеда,вступить в разговоры:– Ну как, многодумный,земля перевернута?Что?Найдена точка опоры?Тоскливый скрипачсмычком обрабатываетна плачущей скрипкеглухое анданте,и часто –старухой,крючкастой,горбатою,в дверях появляетсяДанте...Дела у поэтане так ослепительны(друг дома Виргилийувез Беатриче)...Он перцем торгуетв базарной обители,забытысонеты и притчи...Но чудится – вот–вотнавяжется тема,а мысль налетитна другую – погонщица, –за чашкою кофеначнется поэма,за чашкою кофеокончится...Костяшками игрскликаются столики;кривапотолка дымовая парабола.Скрипач на подмосткахтрясется от коликов;Философы шепчут:– Какая пора была!..О, детство,бегущее в памяти промельком!В огне камелькаоткипевший кофейник...О, тихо качающиесяза домикомпрохладные пальмыкофейни.Стоят и не валятсядымные,старыелачуги,которым свалиться пристало...А люди восходяти сходят, усталые, –о, жизнь! –с твоего пьедестала!
1926
***
В
1925 году Кирсанов переехал в Москву. Как он напишет в автобиографии,
«В Москве тепло принят лефовцами. Начинаю печататься в прессе. Живу
плохо, голодаю, сплю под кремлевской стеной на скамье. Приезжает из
Америки Маяковский. Дела улучшаются. Пишем вместе рекламные стихи и
агитки». Кирсанов познакомился с Николаем Асеевым. Через год в
Государственном издательстве вышел первый сборник стихотворений
Кирсанова «Прицел. Рассказы в рифму», ещё через год — сборник «Опыты». К
Кирсанову начинает приходить известность. По приглашению грузинских
поэтов он в 1927 году четыре месяца жил в Тифлисе.
В
1928 году Кирсанов женился на Клавдии Бесхлебных. Клавдия Кирсанова
отличалась общительностью, вызывала симпатию у известных людей. Среди её
ближайших друзей были жена Асеева Оксана, Асаф Мессерер и его сестра
Суламифь, Анель Судакевич, Михаил Кольцов, Александр Тышлер, Михаил
Ботвинник. Клавдия помогла Кирсанову расширить круг знакомых.
В
1928 году Кирсанов опубликовал в издательстве «Земля и фабрика» поэму
«Моя именинная» (ещё раньше её напечатал Маяковский в журнале «Новый
ЛЕФ»). По воспоминаниям Лили Брик Маяковский часто напевал отрывки из
поэмы. В том же году Кирсанов издал стихотворение «Разговор с Дмитрием
Фурмановым» (с подзаголовком «Из поэмы „Диалоги"»; эта поэма не была
написана). «Разговор с Дмитрием Фурмановым» хвалили за идейную
насыщенность, противопоставляя стихотворному трюкачеству неагитационных
произведений.
В
конце 1920-x Кирсанов написал, а в 1930 году выпустил поэму-антиутопию
«Последний современник» (обложка книги была сделана Александром
Родченко), которую критиковали и больше не издавали, в конце 1940-х даже
прекратили включать в его библиографии.
В
пятом томе «Литературной энциклопедии» (1931) Кирсанова обвинили в
«идеологическом срыве», в том, что будущее изображено им с
мелкобуржуазных позиций.
14
апреля 1930 года покончил с собой Маяковский, что стало для Кирсанова
личным горем. Кирсанов считал себя его литературным наследником;
Маяковский незадолго до смерти начал писать поэму о первой пятилетке
(«Во весь голос»), и Кирсанов решил выполнить замысел учителя.
Здесь, в крематории, пред пепловою горсткой
присягу воинскую я даю в том,
что поэму выстрою твою
как начал строить ты, товарищ Маяковский.
Поэма
Кирсанова «Пятилетка» вышла в 1931 году. Она написана в стиле
Маяковского, содержит много реминисценций и даже буквальные лексические
вставки. Вера автора в коммунистические идеалы и в их предстоящее
торжество, по мнению Э. Шнейдермана, составителя сборника стихотворений и
поэм Кирсанова в серии «Новая Библиотека поэта», не вызывает сомнения.
Кирсанов
и дальше продолжает следовать идейным традициям, которые свойственны
позднему творчеству Маяковского, пишет поэмы «Золотой век» (1932) и
«Товарищ Маркс» (1933).
***
Быстроходная яхта продрала бока,растянула последние жилкии влетела в открытое море, покаот волненья тряслись пассажирки.У бортов по бокам отросла борода,бакенбардами пены бушуя,и сидел, наклонясь над водой, у бортачеловек, о котором пишу я.Это море дрожит полосой теневой,берегами янтарными брезжит...О, я знаю другое, и нет у негони пристаней, ни побережий.Там рифы - сплошное бурление рифм,и, черные волны прорезывая,несется, бушприт в бесконечность вперив,тень парохода "Поэзия".Я вижу - у мачты стоит капитан,лебедкой рука поднята,и голос, как в бурю взывающий трос,и гордый, как дерево, рост.Вот вцепится яро, зубами грызяборта парохода, прибой,-он судно проводит, прибою грозявыдвинутою губой!Я счастлив, как зверь, до ногтей, до волос,я радостью скручен, как вьюгой,что мне с командиром таким довелосьшаландаться по морю юнгой.Пускай прокомандует! Слово одно -готов, подчиняясь приказам,бросаться с утеса метафор на дноза жемчугом слов водолазом!Всю жизнь, до седины у виска,мечтаю я о потайном.Как мачта, мечта моя высока:стать, как и он, капитаном!И стану! Смелее, на дальний маяк!Терпи, добивайся, надейся, моряк,высокую песню вызванивая,добыть капитанское звание!1926
***
В 1930—1934 годах у Кирсанова выходит пять небольших сборников агитационных газетных стихов.
Тогда
же начинает формироваться другое, самобытное направление в его
творчестве. Оно отразилось в сборниках «Слово предоставляется Кирсанову»
(1930) и «Тетрадь» (1933).
Благодаря
оформлению Соломона Телингатера сборник «Слово предоставляется
Кирсанову» как образец книжного дизайна хранится в Музее книги
Российской национальной библиотеки.
В
начале 1934 года Кирсанов и его жена переехали в дом недалеко от
Гоголевского бульвара. Там же (в надстройке верхнего этажа) поселились и
другие писатели. Соседом Кирсанова был Осип Мандельштам. У них
установились очень хорошие отношения; они часто выходили на плоскую
крышу и читали друг другу свои стихи[.
В
мае того же года Мандельштам был арестован и отправлен в ссылку. Анна
Ахматова вспоминала, что «когда арестовывали Мандельштама, за стеной у
Кирсанова играла гавайская гитара». Ахматова находилась в квартире
Мандельштама во время ареста, приехав из Ленинграда в гости к поэту и
его жене. Впоследствии Александр Галич начал свою посвященную памяти
Мандельштама песню «Возвращение на Итаку» со слов: «Всю ночь за стеной
ворковала гитара, / Сосед-прощелыга крутил юбилей…». Галич говорил о
том, что Кирсанов не знал о проходившем до утра обыске (пластинки, на
которых играла модная тогда гавайская гитара, тоже ставились до утра).
Всё это печальное совпадение «не должно бросить тень на отношение к
Мандельштаму Кирсанова, который не только восхищался его поэзией, но и
был одним из немногих, кто … помогал ему материально».
Ранее,
в 1933 году, Кирсанов написал и сдал в набор «Альманаха с Маяковским»
«Поэму о Роботе», где использовал первую строфу из написанного в 1911
году стихотворения Мандельштама, якобы сочинённую роботом.
М.
Л. Гаспаров, посчитав это насмешкой, однако писал, что «Кирсанов, хоть и
ученик футуристов, умел ценить и Блока, Гумилёва, Клюева… бережно
помнил, как его стихи хвалили и Мандельштам, и Цветаева».
«Поэма
о Роботе» вызвала и положительные, и отрицательные отзывы критиков (но
отрицательные преобладали). После книжного издания поэма не
переиздавалась тридцать лет. Кирсанов хотел, но так и не смог включить
её в сборник «Поэмы» (1956).
В
1934 году Кирсанов участвовал в Первом Всесоюзном съезде писателей,
выступал на этом съезде. Вошёл в организованный Союз писателей СССР. В
том же году Кирсанов написал и опубликовал в журнале «Красная новь»
поэму «Золушка».
В
1936 году у Кирсановых родился сын Владимир; тогда же семья переехала в
кооперативный дом писателей (Лаврушинский переулок). Кирсанов
опубликовал антивоенную поэму «Герань — миндаль — фиалка». «…свободный
стих, по правилам — нерифмованный, но Кирсанову это было скучно, и он
рассеял немногочисленные рифмы, в незаметных и неожиданных местах. Потом
— „Ночь под Новый век" (1940) … рифмы вышли из подполья и разбросались
по строчкам в нарочито причудливых переплетениях… В науке такая система
стихосложения называется, парадоксальным образом, „рифмованная проза".
***
Сузуки видит нити нацийиз ТокиоНиппоно-Хито очень хочетиметь-иметьРоссию-Го.Ни яд кураре, ни укусы сурусуку,ни газ «задыхайся»не могут столько дать,как вот такусенькая чума-чума.От газа можно в подвале укрыться,а воздух чумыв подвал принесет агентурная крыса.умное чудо!В дистиллированном стеклышкедисциплинированный миллиард рядовых!Чтоб выросчумы лихорадящий вирус,Сузуки,от счастья сюсюкая,впрыскивал в суслика,баюкал, вынянчивалчудную чумную пилочку-палочкув малиновой лупе поля зрения.Сузуки науськивал суслика,ласкал ему усики:— Умирай, моя чумница, сусленька.Жрал пунктироробевшую кровь на пути.Крыска беднаятак и сходила с ума.Волоски повылазили.Дергалась лапами.И — в желтоглазой ампулемоя! —глазком веселеньким таращится чума.Сузуки так старалсявам угодить, война!Он вырастил могучую чуму,полмирая чумой умучаю,когда начнучуму — чую войну!Я посмотрю на Запад ампулами.Спокойный агентна подоконнике оставит шарик,а сам обратно — брысь!Державе иностраннойРоссиипод кожуСузуки вколетдоблестной болезни шприц.
***
На
следующий год от туберкулёза горла, обострившегося после беременности,
умерла Клавдия Кирсанова. 6 апреля 1937 года в «Литературной газете» был
напечатан некролог с выражением соболезнования. 1 июня 1937 года, в
день рождения покойной жены, Кирсанов написал «Твою поэму».
«Поэма
Кирсанова об умершей жене. Есть очень хорошие, подлинно поэтические
места, когда по-настоящему сжимается горло от слез…», — писал в дневнике
драматург Александр Афиногенов. Константин Симонов в своей рецензии
признался, что «давно и упорно … не любил и не воспринимал» Кирсанова,
но «Твоя поэма» глубоко его взволновала и перевернула все привычные
представления о её авторе. Впоследствии Евгений Евтушенко в составленной
им антологии «Строфы века» написал, что Кирсанова было бы несправедливо
считать только формалистом, и назвал лучшим (с оговоркой «пожалуй»)
произведением Кирсанова «Твою поэму».
***
Твоя поэма (отрывок)
Ты говорила мне:-- Лечи,чем хочешь --каплями,травой...И пахлигрозамиот лампы дуговой.А тыуже ловила воздухртомИ ясебяловил на том,что тожевоздух ртомловлю...Как я тебя люблю,как ждуисполнитькаждую нужду,то причесать тебя,то прядьпоправить,то постельприбрать,гостей ввести,то стих прочесть...Не может быть,что тыне сможешь жить!Лежи!ни слова лжи:мы будем жить!Я отстоютебя,свою...И вытиралплаточком роти лгал:мне врач сказал:умрет.А что я мог?Пойти в ЦК?Я был в ЦК.Звонить в Париж?Звонил.Еще горловикапозвать?Я звал.(А ты горишь!)Везти в Давос?О, я б довезне то что на Давос --до звезд,где лечат!Где найти лекарств?И соли золота,и кварц,и пламяфинзеновских дуг,все!все перебывало тут!А я надеялся:а вдруг?А вдруг изобретут?Вокругсочувствовалимне.Звонкитоварищей,подруг:-- Ну как?.Какруки милыетонки!Какмало ихв моих руках!
***
Свои
переживания поэт отразил и в написанных вскоре циклах стихов «Последнее
мая» и «Стон во сне». Среди этих стихотворений выделяются «Четыре
сонета» (1938).
По
собственному признанию Кирсанова, его душевное состояние начало
складываться в строки, связность чувств привела к строгой форме сонета.
Поскольку текст разрастался, сонетов получилось четыре. И тогда, говорил
Кирсанов студентам Литературного института, он догадался, как не
превратить единое по смыслу и чувствам стихотворение в четыре
изолированных сонета.
Нарушая
правила сонетной формы, он стал перекидывать фразы из сонета в сонет, и
теперь они выглядели единым целым, что, по его словам, определило общую
мысль. «…излагать (готовые) мысли в стихотворной форме (значило бы)
делать вещи, которые противоественны для искусства… Слово и есть мысль»
(С. Кирсанов).
***
1
Сад, где б я жил,— я б расцветил тобой,дом, где б я спал,— тобою бы обставил,созвездия б сиять тобой заставили листьям дал бы дальний голос твой.
Твою походку вделал бы в прибойи в крылья птиц твои б ладони вправил,и в небо я б лицо твое оправил,когда бы правил звездною судьбой.
И жил бы тут, где всюду ты и ты:ты — дом, ты — сад, ты — море, ты — кусты,прибой и с неба машущая птица,
где слова нет, чтоб молвить: «Тебя нет»,—сомненья нет, что это может сбыться,и все-таки — моей мечты сонет
2
не сбудется. Осенний, голый садс ней очень мало общего имеет,и воздух голосом ее не веет,и звезды неба ею не блестят,
и листья ее слов не шелестят,и море шагу сделать не посмеет,крыло воронье у трубы чернеет,и с неба клочья тусклые висят.
Тут осень мне пустынная дана,где дом, и куст, и море — не она,где сделалось утратой расставанье,
где даже нет следа от слова «ты»,царапинки ее существованья,и все-таки — сонет моей мечты
3
опять звенит. Возможно, что не тут,а где-нибудь — она в спокойной дреме,ее слова, ее дыханье в доме,и к ней руками — фикусы растут,
Она живет. Ее с обедом ждут.Приходит в дом. И нет лица знакомей.Рука лежит на лермонтовском томе,глаза, как прежде карие, живут.
Тут знает тишь о голосе твоем,и всякий день тебя встречает дом,не дом — так лес, не лес — так вроде луга.
С тобою часто ходит вдоль полей —не я — так он, не он — твоя подруга,и все-таки — сонет мечты моей
4
лишь вымысел. Найди я правду в нем,я б кинул все — и жизнь и славу эту,и странником я б зашагал по свету,обшарить каждый луг, и лес, и дом.
Прошел бы я по снегу босиком,без шапки по тропическому лету,у окон ждать от сумерек к рассвету,под солнцем, градом, снегом и дождем.
И если есть похожий дом такой,я к старости б достал его рукой:«Узнай меня, любимая, по стуку!..»
Пусть мне ответят: «В доме ее нет!»К дверям прижму иссеченную рукуи допишу моей мечты сонет.
Преподавать
в Литературном институте Кирсанов начал в 1937 году. Среди студентов
его семинара на факультете поэзии были Борис Слуцкий, Михаил Кульчицкий,
Николай Глазков, Ксения Некрасова. Кирсанов руководил созданием клуба
писателей, который стал центром столичной литературной жизни, печатал в
«Литературной газете» и «Комсомольской правде» статьи о тенденциях
современной литературы.
В
1939 году его наградили орденом Трудового Красного Знамени и избрали
депутатом Моссовета. Вышли сборники «Дорога по Радуге» (1938; туда были
включены некоторые ранние стихотворения), «Мыс Желания» (1938) и «Четыре
тетради» (1940), поэма «Неразменный рубль» (1939), сюжет которой
восходит к старому народному поверью и рассказу Николая Лескова
«Неразменный рубль. Рождественская история».
Смерть жены разрушила созданный ею дружеский круг. Друзьями Кирсанова остались только Николай Асеев, Лиля Брик и её муж Осип.
***
Идув аду.Дороги -в берлоги,топи, ущельямзды, отмщенья.Врыты в трясиныпо шеи в терцинах,губы резинно раздвинув,одни умирают от жажды,кровью опившись однажды.Ужасны порезы, раны, увечья,в трещинах жижица человечья.Кричат, окалечась, увечные тени:уймите, зажмите нам кровотеченье,мы тонем, вопим, в ущельях теснимся,к вам, на земле, мы приходим и снимся.Выше, спирально тела их, стеная, несутся,моля передышки, напрасно, нет, не спасутся.Огненный ветер любовников кружит и вертит,по двое слипшись, тщетно они просят о смерти.За ними! Бросаюсь к их болью пронзенному кругу,надеясь свою среди них дорогую заметить подругу.Мелькнула. Она ли? Одна ли? Ее ли полузакрытые веки?И с кем она, мучась, сплелась и, любя, слепилась навеки?
Франческа? Она? Да Римини? Теперь я узнал: обманула!К другому, тоскуя, она поцелуем болящим прильнула.Я вспомнил: он был моим другом, надежным слугою,он шлейф с кружевами, как паж, носил за тобою.Я вижу: мы двое в постели, а тайно он между.Убить? Мы в аду. Оставьте у входа надежду!О, пытки моей беспощадная ежедневность!Слежу, осужденный на вечную ревность.Ревную, лететь обреченный вплотную,вдыхать их духи, внимать поцелую.Безжалостный к грешнику ветерза ними волчком меня вертити тащит к их темному ложу,и трет меня об их кожу,прикосновенья - ожоги!Нет обратной дорогив кружащемся рое.Ревнуй! Эти двоенаказаны тоже.Больно, боже!Мука, мука!Где ходназад?Вотад.1938, 1970
***
В
1939—1940 годах Кирсанов опубликовал в журнале «Молодая гвардия» «Поэму
поэтов», куда вошли стихи придуманных авторов — Клима Сметанникова,
Варвары Хохловой, Андрея Приходько (Кирсанов в прозаическом предисловии
назвал также Богдана Гринберга, но его стихи пока не публиковал). Все
они знакомы друг с другом, живут в одном городе Козловске (намёк на
город Козлов, где жил и работал И. В. Мичурин; Кирсанов ещё за несколько
лет до этого определил себя как поэта: «Я, в сущности, мичуринец»).
Сметанников и Варвара Хохлова любят друг друга; Приходько — слепой, и
это отражается в его творчестве. Позже, в «Поэме фронта» (1941—1942),
Кирсанов написал о героической гибели Варвары Хохловой на войне.
«Когда
Кирсанову показалось, что молодых поэтов мало, он их выдумывал. Так
была создана, а сказать точнее, изобретена „Поэма поэтов" — редкостная в
литературе вещь…» (Б. Слуцкий). Критика отнеслась к «Поэме поэтов»
настороженно или даже с осуждением, обвинив в «потере чувства
ответственности перед читателем».
В 1941 году 34-летний Кирсанов женился на 18-летней Раисе Беляевой. В июне супруги уехали в Ригу, где их застала война.
При
возвращении в Москву в последний момент пришлось менять билеты; поезд,
на котором должны были ехать Кирсанов и его жена, оказался расстрелян
истребителями Люфтваффе.
В начале Великой Отечественной войны Кирсанов руководил литбригадой в организованных по его инициативе «Окнах ТАСС».
По этому поводу неизвестным автором на него была сочинена эпиграмма:
Поэты наши ищут бури,
Стремясь к газете фронтовой.
А он, мятежный, сидит в Пуре,
Как будто в Пуре есть покой.
Кирсанов же, после окончательной организации «Окон ТАСС», в конце июня добровольцем пошёл на фронт.
Первоначально
он был военным корреспондентом «Красной Звезды», его направили на
Северо-Западный фронт в районе Новгорода, где шли тяжёлые бои. Затем
Кирсанова перевели в газету Центрального фронта, в район Гомеля. При
отступлении его часть попала в окружение, из которого с трудом удалось
выйти.
Проведя
несколько дней в Москве, Кирсанов снова отправился на фронт: сначала
Карельский, потом — Калининский. Он участвовал в освобождении
Севастополя и Риги, получил две контузии.
Кирсанов
писал стихи, которые публиковал во фронтовых газетах. Позже
литературовед А. Абрамов отметил резкий поворот Кирсанова «к простоте и
ясности речи», в связи с которым «проще стала и его словесная игра».
***
Наши части отошлик лесу после боя.Дорогую горсть землия унес с собою.
Мина грохнулась, завыв,чернозем вскопала,-горсть земли - в огонь и взрыв -около упала.
Я залег за новый вал,за стволы лесные,горсть земли поцеловалв очи земляные.
Положил в платок ее,холстяной, опрятный,горстке слово дал свое,что вернусь обратно;
что любую боль стерплю,что обиду смою,что ее опять слеплюс остальной землею.Июнь 1941, под Гомелем
***
Из музыки, из всех её сокровищ,из раковин природно-звуковых,из всех громов, что мог бы Шостаковичвзять от ударных, струнных, духовых,из тысячи согласий и созвучийбесчисленных симфоний и сюит -в душе людей симфонией могучейсегодня эта музыка стоит.Сам Ленинград её исполнил. Воздухоцепенел. Эфир передавал,как шёл по небу, задевая звёзды,доледниковых ледников обвал.Казанского собора колоннадасошлась под свод - укрыться от грозы.Как записать тебя, о канонада,твои верхи и грозные низы?Сама планета стала барабаном,гранит и то литаврами крошат!В симфонию вступил Ораниенбаум,по Пулкову настроился Кронштадт.Раскат к раскату и снаряд к снарядувсё выше, громче, яростней, грозней!О, музыка, прорвавшая осаду,в атаку как не кинуться за ней!О, вдохновенье бури наступленья!Дрожание взволнованных торцов!О, гром, в котором есть сердцебиеньебойцов, великой музыки творцов!Звучи, звучи, звучи невыносимодля тех, кто окровавил нашу жизнь,и в грудь врага, и ни на волос мимо,железная мелодия, вжужжись!Цепляйтесь, ноты бури, за канаты!Пока не поздно - сесть и записать!Мечтают у роялей музыкантыуметь так побеждать, так потрясать!Январь 1944, Ленинград, дни прорыва блокады
***
В
1942 году Кирсанов начал писать солдатский лубок «Заветное слово Фомы
Смыслова, русского бывалого солдата», издававшийся миллионными тиражами
(листовки и брошюры). «Заветное слово» было написано рифмованной прозой
даже не по желанию автора, а для экономии бумаги, «как слово,
прорифмованное уже насквозь» (М. Л. Гаспаров).
Писатель-фронтовик
Михаил Алексеев назвал героя бесстыдно-фальшивым, утверждал, что никто в
окопах этого не читал, а такие, как он, политруки рот стыдились давать
поучения Смыслова своим солдатам.
Однако,
вопреки заявлениям М. Алексеева, Кирсанов получил множество писем от
солдат, некоторые из них даже считали, что Фома Смыслов действительно
существует. Это подтвердил и Ираклий Андроников, который был с поэтом на
Калининском фронте, подтвердил уже в 1956 году на вечере, посвящённом
пятидесятилетию Кирсанова. Андроников выразил сожаление, что работа не
получила достаточного признания.
Ещё
позже Борис Слуцкий писал, что бывалый солдат уже забыт, но в своё
время того читали не меньше, чем «Василия Тёркина» Александра
Твардовского. Сам Кирсанов считал «Заветное слово» своим главным
произведением, написанным в годы войны.
***
Заветное слово Фомы Смыслова, русского бывалого солдата (начало)
В
некоторой роте, в некотором взводе, на советско-германском фронте,
неотлучно в бою, в походе, будь то лето или зима, - всю войну в
геройской пехоте верно служит Смыслов Фома.
А о нем говорят в народе, что хорош солдат!
Росту Фома невысокого, карий взгляд, говорит он, маленько окая, на вологодский лад.
Первый
в роте по части доблести, очень сведущ в военной области. И в бою не
жалеет крови и германца разит огнем. А еще есть молва о нем, о Фоме
Лукиче Смыслове, о солдатском "Заветном слове".
Вот
сидит он в лесу на пне - автомат на тугом ремне, гимнастерка на нем
опрятная и заправочка аккуратная. Глаза хитроватые, зубы красивые, и усы
седоватые, сивые. Козью ножку курит, говорит всерьез. А когда
балагурит, то смех до слез.
А
боец он и впрямь бывалый, и в бою - Фома запевала, геройских дел
затевала. Удалой солдатской рукой наш Фома отправил немало гитлерья на
полный спокой. Говорят, и у Волги был, и у Дона-то немца бил, и за
Курском его видали, - на груди ордена и медали. Говорят, за бой у Орла и
Фоме была похвала. Стал сержантом из красноармейцев, потому что храбр и
душою чист.
А еще сыновья у него имеются… Супруга Фомы - на патронном заводе, а дочь санитаркою служит в роте. Так о Фоме говорят в народе.
Ладно
Фома говорит с бойцами, связывает концы с концами. Вдали пулемет
постукивает - немец лесок прощупывает. То пушка ухнет, то пуля юркнет,
да это бойцам не ново.
А ново - заветное слово Фомы Смыслова.
***
В июне 1945 года Кирсанов был демобилизован. В том же году вышел сборник «Стихи войны: Из произведений 1941—1945 гг.».
После
окончания в сентябре Второй мировой войны Кирсанов написал венок
сонетов «Весть о мире», который был отклонен журналом «Знамя» и
напечатан только в 1958 году. Главному редактору журнала Всеволоду
Вишневскому, упрекнувшему его в пессимизме, Кирсанов ответил: «Это
сложная цепь реакций человека на первый день мира, который оказывается
первым днем новой войны. То, что это так, никто не может опровергнуть».
Через
тринадцать лет, в предисловии к публикации «Вести о мире» Кирсанов
вспоминал, как радость соединялась с мыслями о взрыве в Хиросиме. Позже
Д. Петров обратил внимание на стихотворение 1933 года «Осада атома» и
особенно на слова «…как динамит! как взрыв!», написав о пушкинском
отождествлении Поэта с Пророком. В конце года Кирсанов закончил второй
вариант поэмы «Земля и небо», снова получив отказ журнала «Знамя»,
несмотря на положительный отзыв входившего в редколлегию Симонова
(окончательный вариант вышел через два года под названием «Небо над
Родиной»).
В
качестве корреспондента газеты «Труд» Кирсанов освещал происходившее на
Нюрнбергском процессе. Из Чехословакии ему прислали немецкий перевод
«Четырех сонетов», сделанный в 1943 году в Дахау, который узники
концлагеря передавали друг другу.
Попытку
Кирсанова «написать о войне в космическом масштабе критика встретила
шумным осуждением за отход от социалистического реализма». Положительные
отзывы Веры Инбер и Павла Антокольского были одними из немногочисленных
исключений.
Как
отметил М. Л. Гаспаров, это означало, что в послевоенные годы
необходимо писать так же, как все. Понимание этого отразилось в названии
последующих сборников Кирсанова — «Советская жизнь» (1948), «Чувство
нового» (1948), «Время — наше!» (1950). Он также написал циклы «Стихи о
Латвии» (1948) и «Месяц отдыха» (1952). В 1950 году была закончена
начатая в конце 1946 года драма в стихах «Макар Мазай» о
сталеваре-стахановце, расстрелянном фашистами. Её выпустили отдельной
книгой в издательстве «Молодая гвардия», а затем она вошла в сборник
«Выдающиеся произведения советской литературы, 1950 г.»; за неё Кирсанов
получил Сталинскую премию третьей степени.
В
1950—1952 годах он написал посвящённую своей довоенной творческой
командировке поэму «Езда в незнаемое» (название перекликается с
известной строкой Маяковского «Поэзия — вся! — езда в незнаемое»). В
начале 1950-х Кирсанов начал активно заниматься переводом. Он переводил
Пабло Неруду, Назыма Хикмета, Бертольда Брехта, Владислава Броневского,
Генриха Гейне, Адама Мицкевича, Юлиуша Словацкого, Мирослава Крлежу,
Витезслава Незвала. Пабло Неруда и Луи Арагон, часто приезжавшие в
Москву, гостили у него дома.
***
Я пил парное далекотумана с белым небом,как пьют парное молоков стакане с белым хлебом.И я опять себе простилжелание простора,как многим людям непростымжелание простого.Так пусть святая простотавас радует при встрече,как сказанное просто такпростое: «Добрый вечер».
***
В
1954 году Гослитиздат выпустил двухтомное собрание сочинений Кирсанова.
Тогда же, в двенадцатом номере журнала «Октябрь» вышла поэма «Вершина»,
которую автор писал два года. На следующий год её опубликовало
отдельной книгой издательство «Советский писатель».
Через
четыре года, в «Справке о себе», Кирсанов заявил, что считает «Вершину»
своим главным произведением последних лет и выразил в ней своё
отношение к смыслу человеческого труда, к себе как поэту (1958).
В начале 1956 года Кирсанов поехал в Лондон, затем — в Италию.
Под
впечатлением этой поездки он написал цикл «Стихи о загранице». 12
стихотворений вышли в пятом номере журнала «Октябрь» под заголовком
«Альпы — Венеция», 8 — в шестом номере «Дружбы народов» под заголовком
«Из дорожной тетради»; полностью цикл из 26 стихотворений был
опубликован через два года в сборнике «Этот мир».
В
девятом номере журнала «Новый мир» вышла вдохновлённая XX съездом КПСС
поэма «Семь дней недели», которая своим упором на злободневные проблемы
вызвала много резких критических замечаний. По мнению критиков, Кирсанов
«увлекшись, нарисовал такую картину, что у нас все и вся задушено
бюрократизмом», поэма «полна глубокого пессимизма», «в кривом зеркале
представляет советских людей, искажает действительность, клевещет на
наше общество».
Несмотря
на критику, в 1957 году Кирсанов в связи с пятидесятилетием получил
второй орден Трудового Красного Знамени. Тогда он часто жил в
Ленинграде, писал стихи об этом городе. 9 стихотворений цикла
«Ленинградская тетрадь» напечатал журнал «Знамя»; полностью, отдельной
книгой цикл из 22 стихотворений издал через три года «Советский
писатель». Впоследствии Кирсанов написал и «Московскую тетрадь». В
1958 году Кирсанов расстался со своей второй женой, тяжело переживая этот разрыв. Его чувства прежде всего отразились в цикле «Под одним небом» (1960), который открывается заглавным стихотворением.
***
Под одним небом на Земном Шаре мы с тобой жили,***
где в лучах солнца облака плыли и дожди лили,
где стоял воздух, голубой, горный, в ледяных звездах,
где цвели ветви, где птенцы жили в травяных гнездах.
На Земном Шаре под одним небом мы с тобой были,
и, делясь хлебом, из одной чашки мы с тобой пили.
Помнишь день мрака, когда гул взрыва расколол счастье,
чернотой трещин - жизнь на два мира, мир на две части?
И легла пропасть поперек дома, через стол с хлебом,
разделив стены, что росли рядом, грозовым небом...
Вот плывут рядом две больших глыбы, исходя паром,
а они были, да, одним домом, да, Земным Шаром...
Но на двух глыбах тоже жить можно, и живут люди,
лишь во сне помня о Земном Шаре, о былом чуде -
там в лучах солнца облака плыли и дожди лили,
под одним небом, на одном свете мы с тобой жили.
В
1959 году Кирсанов поехал на Международную встречу поэтов в городе
Кнокке-ле-Зут (Бельгия). Там он познакомился с бельгийской художницей и
поэтессой Изабель Баэс, которой посвятил цикл стихотворений
(впоследствии названный им поэмой) «Следы на песке». Вначале её имя
неоднократно упоминалось в стихах, но, перерабатывая их для издания в
«Дне поэзии» (1960), Кирсанов оставил имя лишь зашифрованным в названии
стихотворения «И за белой скатертью» («И з а б е л ой скатертью»).
Четыре
стихотворения были положены на музыку Микаэлом Таривердиевым (особенно
известной стала песня «У тебя такие глаза», вошедшая в фильм Михаила
Калика «Человек идёт за солнцем»), три — Аркадием Томчиным. Через много
лет стихотворение «Я бел, любимая», уже положенное на музыку Томчиным,
стало песней Кима Брейтбурга и его рок-группы «Диалог» «Любил тебя». В
названии использовалась последняя строка стихотворения.
В
1960 году Кирсанов женился на Людмиле Лукиной. В том же году у них
родился сын Алексей. В 1962 году вышел дополненный вариант сборника
«Этот мир», куда был включен и цикл «Под одним небом». Кирсанов лишь
изменил полное название книги («Этот мир: стихи» вместо «Этот мир: новые
стихотворения») и поменял издательства — «Правда» (Библиотека «Огонёк»)
вместо «Советского писателя». В конце этого года «Советский писатель»
выпустил сборник «Лирика», куда вошли многие не публиковавшиеся до этого
произведения, в том числе поэма «Эдем».
***
Шла по улице девушка. Плакала.
Голубые глаза вытирала.
Мне понятно — кого потеряла.
Дорогие прохожие! Что же вы
проскользнули с сухими глазами?
Или вы не теряете сами?
Почему ж вы не плачете? Прячете
свои слезы, как прячут березы
горький сок под корою в морозы?..
1958
***
В
1963 году у Кирсанова появились признаки начинающегося рака горла.
Первые болезненные ощущения он испытал в самолётах, когда увлёкся
астрономией и часто летал в Крым, в астрофизическую обсерваторию. Затем у
Кирсанова обнаружили опухоль в гайморовой полости. В Московском
госпитале челюстно-лицевой хирургии была проведена операция, опухоль
удалили, однако операция повредила нёбную занавеску.
«Космогонический»
цикл «Год спокойного Солнца» опубликовали в декабрьском номере журнала
«Наука и жизнь». Д. Петров считал жажду знаний, возможно, главной чертой
поэтического характера у Кирсанова. Расширенный вариант цикла (под
названием «На былинных холмах») вошёл почти через три года в сборник
«Зеркала».
В
1964 году была издана книга стихотворений и поэм «Однажды завтра», куда
вошло самое крупное произведение Кирсанова «Сказание про царя
Макса-Емельяна» , источником которого стала народная драма «Царь
Максимилиан». Эта сюжетная поэма в 1968 году была с аншлагом поставлена
Марком Розовским в студенческом театре МГУ «Наш дом». Подавляющая часть
поэмы была написана рифмованной прозой.
Летом
1965 года Кирсанов прошёл курс лучевой терапии в Центральной
клинической больнице. В ноябре он поехал вместе с женой во Францию для
того, чтобы продолжить лечение. Тогда же в Париже вышла составленная
Эльзой Триоле двуязычная антология русской поэзии «La poésie russe».
Стихотворение Кирсанова «Пустой дом» было представлено сразу в трёх
переводах — самой Триоле, Эжена Гильвика и Леона Робеля.
***
В 1966 в связи с шестидесятилетием Кирсанова наградили орденом Ленина.
Тогда
же он написал стихотворение «Эти летние дожди…», впоследствии
положенное на музыку Марком Минковым. Давид Самойлов, вспомнив в своей
статье о «неслыханной простоте», к которой после долгих блужданий пришли
Борис Пастернак и Николай Заболоцкий, написал, что по-своему такой же
путь прошёл и Кирсанов.
Самойлов
назвал его творчество энциклопедией поэтических экспериментов, отметил,
что для Кирсанова в поэзии нет никаких трудностей. Однако акцент
Самойлов поставил на то, что Кирсанов всё чаще пишет «сдержанные и
прозрачные» стихи. Одно из таких стихотворений Самойлов решил привести
целиком, выбрав «Эти летние дожди…».
«…хулы
ему досталось никак не меньше, чем хвалы. Причем хвалили и ругали за
одно и то же. За формализм – за что же ещё! За «словесное трюкачество» и
«эстетско-формалистскую окраску творчества», которые, переводя из
негатива в позитив, можно поименовать «разнообразием ритмов и словесной
изобретательностью» или «поэтикой циркового происхождения». В первом
случае дело сводится к призыву преодолеть формализм, во втором,
хвалебном, с удовлетворением отмечается, что с годами эта поэзия все же
стала «проще по форме» и что «перед самой смертью… поэт написал
несколько пронзительных прощальных стихов»…» — Вадим Перельмутер.
***
Семён Кирсанов — Эти летние дожди
Эти летние дожди,
эти радуги и тучи —
мне от них как будто лучше,
будто что-то впереди.
Будто будут острова,
необычные поездки,
на цветах — росы подвески,
вечно свежая трава.
Будто будет жизнь, как та,
где давно уже я не был,
на душе, как в синем небе
после ливня — чистота…
Но опомнись — рассуди,
как непрочны, как летучи
эти радуги и тучи,
эти летние дожди
***
Через
год издаётся сборник «Искания», в который вошли наиболее спорные по
догмам официальной критики стихотворения (но Кирсанов уже считался
мэтром советской поэзии).
Будучи
болен, Кирсанов тем не менее много путешествовал. В 1966 году он
отправился в Польшу, участвовал там во встрече бывших корреспондентов на
Нюрнбергском процессе, в 1967 году ездил на поэтическую конференцию во
Францию и на выставку международной книги в Чехословакии. Чешский Союз
Писателей пригласил его посетить вместе с женой Прагу, что Кирсанов и
сделал летом следующего года, а в ноябре участвовал в международной
конференции переводчиков (Венгрия). В июле 1969 года он полетел в Чили
на празднование шестидесятипятилетия Пабло Неруды.
В
1970 году вышел сборник «Зеркала», который составили новая поэма с
таким же названием и стихи последних лет. В цикле «Больничная тетрадь», а
также некоторых других стихотворениях, отразились мысли о близкой
смерти. Вадим Перельмутер вспоминал, что, после публикации нескольких
стихотворений из «Больничной тетради» в конце 1960-х, Сергей Наровчатов
на семинаре в Литературном институте отзывался о них раздражённо,
говоря, что поэт заглянул в небытиё, но от словесной эквилибристики
отказаться не может. Наровчатов цитировал стихотворение «Никударики»,
считая, что легкомысленно писать о таких вещах просто неэтично, и даже
рифму «куда же вы — Пока живи», из тех, которые принято было считать
несерьёзными (особенно в финальной строфе), находил если не бестактной,
то по крайней мере нелепой.
Окно.Оно мое единственное око.Окружность неба.Окаймленность мира.Оконной рамы окающий рот.Околыш крыши над палатой.Окраска охрой.Оконченность всего.Окно!Открытоена оконечности материков!На окороченности времени-пространства!На окружную шоссейную дорогу,где около околицкатятся на буквах О —колонны грузовиков!Окидывать их взором.Окрашиваться цветом зарев,Окапывать далекие деревья.Окольцовывать летящих горлиц.Падая лицом на подоконник.околеватьна пустырях окраин.Окно!О, как величественно чудоединственного для меня пейзажа!Окраины окроплены туманом!Об окна трутся клены!О кроны их,о корни!Облака окатывает океан небес.О, окно!Пока ты около —мненеодиноко.
***
В
последние два года жизни Кирсанов очень много работал. Он написал поэму
«Дельфиниада», подготовил новое издание сборника «Зеркала», придумав
дизайн обложки и титульного листа, а также составил собрание своих
сочинений в четырёх томах, успев сдать рукопись в издательство
«Художественная литература». Первый том — «Лирические произведения»,
второй — «Фантастические поэмы и сказки», третий — «Гражданская лирика и
поэмы», четвёртый — «Поэтические поиски и стихи последних лет». Готовя
собрание сочинений, Кирсанов старался выдвинуть на первый план самое
большое и серьёзное.
В
24-м номере журнала «Огонёк» за 1972 год вышла основательная подборка
не публиковавшихся до этого стихов «От самых ранних до самых поздних»,
охватившая пятьдесят лет (1922—1972). Кирсанов с семьёй переехал в новую
квартиру (Большая Грузинская улица). В июне он отправился в Варшаву на
юбилей Владислава Броневского. В ноябре болезнь серьёзно обострилась.
10 декабря 1972 года Семён Кирсанов умер.
Он похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве.
***
Жил-был я,(Стоит ли об этом?)Шторм бил в мол.(Молод был и мил...)В порт плыл флот.(С выигрышным билетомжил-был я.)Помнится, что жил.
Зной, гром, дождь.(Мокрые бульвары...)Ночь. Свет глаз.(Локон у плеча...)Шли всю ночь.(Листья обрывали...)«Мы», «ты», «я»нежность и печаль.
Знал соль слез(Пустоту постели...)Ночь без сна(Сердце без тепла) —гас, как газ,город опустелый.(Взгляд без глаз,окна без стекла).
Где ж тот снег?(Как скользили лыжи!)Где ж тот пляж?(С золотым песком!)Где тот лес?(С шепотом — «поближе».)Где тот дождь?(«Вместе, босиком!»)
Встань. Сбрось сон.(Не смотри, не надо...)Сон не жизнь.(Снилось и забыл).Сон как мохв древних колоннадах.(Жил-был я...)Вспомнилось, что жил.
Песню Давида Тухманова на стихи Семёна Кирсанова "Жил-был я" ("Как прекрасен этот мир", 1972) исполняет Александр Градский
Григорий Лепс -- "Жил был я"
Музыка Давид Тухманов, слова Семён Кирсанов
Рейтинг: +35
3477 просмотров
Комментарии (14)
Sall Славик*оf # 16 сентября 2018 в 15:41 +7 |
Нина Колганова # 16 сентября 2018 в 16:02 +6 |
Нина Колганова # 17 сентября 2018 в 10:46 +4 |
Виктор Бржезовский # 16 сентября 2018 в 18:37 +5 |
Николина ОзернАя # 16 сентября 2018 в 20:37 +5 |
Sall Славик*оf # 16 сентября 2018 в 23:48 +4 | ||
|
Галина Карташова # 17 сентября 2018 в 09:05 +5 | ||
|
Ирина Бережная # 18 сентября 2018 в 19:13 +4 | ||
|
Галина Дашевская # 18 сентября 2018 в 19:39 +4 | ||
|
Ольга Баранова # 18 сентября 2018 в 19:57 +5 | ||
|
Марина Попенова # 23 сентября 2018 в 16:00 +5 |
Сергей Акинин # 23 сентября 2018 в 17:12 +5 | ||
|
Дарья Рябикова # 11 февраля 2019 в 10:27 +1 |