1
Осенние сумерки сгущались, стискивая грудь стальными холодными ладонями. Тело бил мелкий зудящий озноб. Нос хлюпал зябкой студенистой жидкостью, как при простуде.
«Ну всё, — подумал Андрей. — Надо срочно что-то придумать, иначе...»
Ломка. Так уже было, он никак не мог найти денег. Взаймы уже никто не давал. Да и кто даст, когда, занимал у одних, чтобы отдать другим, деньги странным образом исчезали при покупке очередной дозы наркотика?
Наркотики что сигареты — так же бесполезны и вредны, только значительно сильнее и оттого неимоверно страшнее. Поначалу ловишь кайф, а потом наступает зависимость с потерей здоровья, денег и надежд на будущее. Действительно, кому рядом нужны наркоманы, у которых уколоться — единственное желание, преобладающее над всеми остальными? Все человеческие стремления постепенно уходят в никуда, оставляя лишь неистребимую тягу улететь туда, откуда возврата нет, туда, где нет никого, да к тому времени уже никто и ничто становится не нужным.
Ломка. Поначалу начинают ныть суставы, как у ревматиков при смене погоды. Потом каждая косточка начинает зудеть, мышцы выкручивает и сводит судорогами, к горлу подступает тошнота, а тело становится одним свербящим куском боли, каждое прикосновение к которому сводит с ума. В такие минуты хочется разогнаться, стукнуться лбом о стену и отключиться, чтобы только не чувствовать этой всеобъемлющей, всепоглощающей боли.
Тяжела и изнурительна жизнь наркомана. Только что приняв дозу, он вынужден сразу же приступить к поиску очередной или денег на её приобретение. Любые другие проблемы отходят на второй план. Вырваться из этого заколдованного круга почти невозможно. И самое страшное — наркоману это не нужно, у него другие заботы. Главное, найти дозу, принять, забыться и «улететь». Всё остальное — лишь суета.
Андрей устало плёлся по тёмным улицам, с надеждой посматривая по сторонам. Ночь уже вступила в свои права. Улицы были прохладны и безлюдны. Кроны деревьев, шурша увядающими листьями, зябко перешёптывались между собой. Многие окна в домах были темны — то ли люди уже спали, то ли их там вообще не было. И вот именно последнее очень притягивало, ведь в любом, даже самом незажиточном доме всегда найдётся то, что можно будет потом обменять на дозу или продать. А столкнуться там с людьми Андрею никак не хотелось: ведь не поняли бы они нежданного ночного гостя, его мучений и желаний.
Он с отчаянием всматривался в тишину ночных кварталов. Ну хоть что-то, хоть как-нибудь.
Вдруг Андрей увидел, как из окна квартиры на первом этаже, воровато озираясь, выскользнул невысокого росточка пацан...
2
Всю свою сознательную жизнь Иван пресмыкался. Только Иваном его никто и никогда не называл. Ванёк — как прозвище закрепилось за ним на всю жизнь. Ему уже больше двадцати, а он всё в Ваньках ходит. Родителей своих Ванёк не знал, даже не имел понятия — прямо в роддоме мать от него отказалась или уже позже подкинула, когда стало нечем кормить. Да и какая разница? Бог ей судья.
С детства он был мелким и слабосильным, каждый считал своим долгом как-то его унизить, начиная от самих детдомовцев и кончая воспитателями и учителями. В связи с этим он презрел весь род людской, который отверг его и не принимал в свои игрища.
Учился Ванёк плохо. С трудом переползал из класса в класс и еле осилил неполную среднюю школу, понимая, что жизнь готовит ему участь, далёкую от учёности и образованности, и потому легко смирился со своим «титулом» неуча и слабака. Прошло время отрочества, детдом равнодушно выкинул его на улицу без средств к существованию, профессии и надежд на будущее. Куда деться пацану, который никому не нужен? Вот и принялся он не то что мстить всем — не мстительным был Ванёк, не злопамятным, просто надо было жить как-то, выживать, ну и прихватизировал, что плохо лежало и легко давалось. Поднаторел в этом деле, заматерел, но не озлобился. Лишнего не брал, только на жизнь и пропитание. На дело ходил в одиночку — никто не подставит, не предаст, и потому был удачлив и неуловим.
Вот и теперь Ванёк наметил на первом этаже почти что халявную хазу. Только ленивый не смог бы туда забраться: ни тебе решёток на окнах, ни сигнализации (это он проверил), ни даже нормальных запоров с фиксаторами на окнах — ножичком подцепи и уже в гостях.
Так и сделал. Дождался часа, когда обвешанные чемоданами и котомками хозяева куда-то уехали, и незамедлительно принялся претворять свой план в действие.
Была тёмная тихая ночь. Вот в соседних окнах потух свет. Выждал — спешка в этом деле только во вред. Зашёл для верности в подъезд, позвонил в дверь — вдруг просмотрел и кто остался? Всё было спокойно. В квартире царила тишина, у соседей тоже — почивали мирным глубоким сном, посапывая от удовольствия в своих уютных постелях. Тогда неспешно вышел на улицу. Прошёлся пару раз мимо окон. Ещё раз осмотрелся и когда решил что пора, легко вскочил на подоконник, лезвием ножа приподнял запор на форточке, открыл, просунулся чуть не по пояс, сдвинул шпингалеты, распахнул окно и с не меньшей ловкостью проскользнул внутрь.
Из дома веяло слабым теплом и тишиной. Ванёк достал миниатюрный, в форме ручки, дешёвый китайский фонарик, включил, ухватил зубами, чтобы руки оставались свободными, и завертел головой, подсвечивая. Узкий лучик вырвал из темноты кусок стены с выцветшими обоями.
— Хрень, — сквозь зубы выругался Ванёк.
Стало ясно, много здесь не обломится. Зашарил светом по обстановке. Уткнулся в детскую кроватку. Подошёл ближе. На кроватке горкой лежали малюсенькое платьишко и застиранные детские колготки в узкую резинку. Взял в руки колготки. Подсветил. Коленки заштопаны, на пятке дырка.
— Не-а, нельзя так. Тут нельзя... — положил всё на место и полез через окно обратно на улицу.
3
Андрей увидел, как из тёмного окна квартиры на первом этаже, воровато озираясь, выскользнул невысокого росточка пацан... Руки пусты. Странно. Если вор, почему ничего не взял? Если хозяин, то отчего тайком и через окно, даже не удосужившись его прикрыть?
Но Андрей не стал задумываться над такими тонкостями. Сейчас было не до них. Пора ловить удачу за хвост. Дождался, когда пацан скрылся в кустах, подошёл к окну, заглянул внутрь. Из дома повеяло слабым теплом и тишиной. Подпрыгнул, с трудом подтянулся на руках, еле перебросил тело на подоконник, тяжело дыша, вытер рукавом хлюпающий нос и комом ввалился в комнату.
Не успел он толком прийти в себя, как почувствовал лёгкий ветерок, и тут же чьё-то колено придавило его к полу.
«Замели! — пронеслось в разгорячённой мутным туманом голове. — Всё, блин, хана теперь. Хоть сдохни. Лучше бы сразу прибили».
— Ты это, того, тут нельзя, — раздался горячий шёпот над ухом.
— Хорошо, хорошо, — мгновенно согласился Андрей. — Нет, так нет.
— Сваливай, давай.
— Да ладно, ладно.
Что-то было не так. Хозяин не скажет: мол, просто сваливай. И всё.
— Слышь, а ты кто?
— Ворую. Только не тут.
— А-а, — протянул Андрей. — Слышь, отпусти. Я уже понял: здесь нельзя.
Андрей перевернулся и увидел того самого пацана, который незадолго перед этим выскользнул из окна этой квартиры.
— Что-то плохо мне, — сказал Андрей, всё ещё лёжа на полу.
Ему действительно становилось всё хуже и хуже. Начало подтрясывать, ломить суставы, сводить пальцы.
— Слышь, меня кумарить начинает. Может, найдётся таблеточка какая. В долг. Я отдам. Потом, — Андрея уже хорошо било ознобом.
Ванёк глянул на поверженного пацана. Точно кумарит. Вон как колотится, нелюдь. С другой стороны, какой-никакой, а человек.
— На, — порывшись в карманах, Ванёк сунул ему какие-то таблетки.
Андрей, не сильно вникая, закинул их в рот и прикрыл глаза, дожидаясь воздействия. Постепенно дрожь отпустила, мышцы расслабились.
— Я отдам. Точно. Ты что, тоже того, балуешься?
— Не-а.
— А откуда таблетки?
— Так, — пожал плечами Ванёк.
— Ну-ну. Слышь, а почему здесь нельзя? — понемногу успокаиваясь, решил переменить тему Андрей.
— Тут нельзя.
— Но почему?
— Там того, ребёночек маленький. Девочка.
— Живая, что ли? — опешил Андрей.
— Не-а, не живая.
— Убил?
— Да нет, чего ты? Тут живёт. А счас нет.
— Ну и что?
— У неё колготки штопаные, а на пяточке дырка. Во, — Ванёк сунул под нос Андрею застиранные детские колготки.
— Фу-у, — поморщился Андрей. — Ну и хрен на них. Тебе-то что с того?
— Не-е, нельзя так. Ребёночек. Это ведь вона что. С дырочкой. Нельзя тут. Там, — Ванёк неопределённо показал рукой за окно, — можно. Тут нет.
— Ты вор или нет? — Андрей так и шарил глазами по углам.
— Ворую, — кивнул Ванёк.
— Тогда чего ты? — Андрей попытался сунуть нос в стоящий рядом шкаф.
— Нельзя тут. Там можно, — преградил ему дорогу Ванёк.
— Ладно, — видя бесполезность спора и невозможность дать должный отпор по причине собственного бессилия, согласился Андрей. — Тогда сваливаем, — он тяжело вздохнул и двинулся к окну.
Ванёк посмотрел на детскую кроватку с нехитрой утварью. Постоял немного, что-то обдумывая, и сунул руку в карман штанов.
— Пусть уж ей, — достал смятые деньги и, не расправляя, аккуратной кучкой положил на кроватку рядом с колготками.
— Эй, ты чего? Совсем с глузду съехал? — Андрей аж застыл на месте. — Ты чего делаешь?
— Пусть их.
Андрей лишь покачал головой.
— Во даёт, Робин Гуд хренов. Сваливаем, пока не замели.
Ванёк, не шевелясь, стоял возле кроватки.
— Уходим, — прошипел в тишину Андрей, но Ванёк даже не шелохнулся. — Ты чего?
Ванёк, не отвечая, ещё порылся в карманах, достал замусоленную карамельку и положил рядом с деньгами.
— Ну, точно, псих, — прошептал Андрей. — Угораздило же меня...
— Пусть их, — сказал Ванёк, прошмыгивая в окно вслед за Андреем. — Так-то оно вот.
Они благополучно вылезли наружу. Прикрыли за собой раму. Перешли на другую сторону и встали под крону большого дерева.
— Сюда! — вдруг резко нырнув в кусты, Ванёк потянул Андрея за собой.
— Чего ты?
— Менты, — коротко бросил Ванёк.
— Ну и что? — пожал плечами Андрей. — Мы ж ничего не украли, предъявить нам нечего.
— Ну их, — растягивая слова, сказал напарник.
В это время, вывернув из-за угла, неторопливо, на малой скорости мимо проехал на УАЗике милицейский патруль.
— И то, правда, — согласился Андрей.
— Запалить чё есть? — Ванёк настороженно проводил машину глазами.
— Бычок.
— Курнём?
— Можно. Но, слышь, тут такое дело... — Андрей замялся. — У меня, может, СПИД. Подружка моя днями от СПИДа загнулась, а мы с ней одной иглой ширялись и вообще.
— Ну и чё?
— Как, что? Заразишься.
— Ну и чё?
— Что значит, чё? Заболеешь, помрёшь.
— Ну и чё?
— Чего ты заладил: чё, да чё? О тебе будто поплакаться некому, — возмутился Андрей.
— Не-а. Некому.
— У тебя, может, и подружки нет?
— Ну, вооще-то, бывало, конечно, и... Но, ваще, не-а.
— Ну дела-а, — искренне изумился Андрей.
Патрульная машина скрылась за поворотом. Они вышли из кустов и, помогая друг другу, принялись отряхивать одежду от прилипших листьев.
— Ты что, вот так каждому встречному-поперечному помочь готов или только сейчас проникся? — отряхнувшись, Андрей полез в карман за куревом.
— А чё? Ну-у. Там дырка. А то, чё? Ты ж хворый был. Чё тут?
— С тобой всё ясно. Главное, доходчиво объяснить. Ладно, проехали. Летят два кирпича...
— Где? — Ванька пугливо огляделся по сторонам, но ничего крамольного не увидел.
— Да не где, а вообще.
— Ну... — кивнул Ванёк. — И чё?
— Так вот, летят два кирпича, один другому говорит: «Что-то погода нынче не лётная». А другой ему отвечает: «Эт ничего, лишь бы человек хороший попался».
— Ты, ну это, о чём? — ощетинился Ванёк.
— Не о чём, а о ком. О тебе.
— Я кирпич?
— Нет, — махнул в сердцах Андрей. — Человек мне хороший попался. Эт ты, стало быть.
— А-а-а... Тада ладно.
— Хотя хороший человек — это не профессия, — вздохнул Андрей.
— Ну-у... — протянул Ванёк.
— Вот те и ну, парниша. Такие, брат, дела. Знаешь, что? Давай вместе воровать будем.
— Я это... Ну, того... Как бы... Сам, вооще-то.
— Вот и договорились, — Андрей хлопнул Ванька по плечу.
— Тебя как зовут?
— Ванёк.
— Ваня. Дружбан, — Андрей с теплотой посмотрел на нового приятеля.
Никто и никогда не называл Ванька Ваней и уж тем более дружбаном. А этот назвал. И, похоже, не шутит.
— Дру-уж-бан, — растягивая слова и словно пробуя их на вкус, прошептал Ванёк. — Ваня.
«Родная душа, — между тем размышлял Андрей. — Друг. Настоящий. Ничего не боится», — чиркнул спичкой, прикурил остаток сигареты, затянулся пару раз и передал бычок товарищу.
— Пошли?
— Ага, — с удовольствием затянулся горьким дымом Ванёк.
— Надо бы ещё где догнаться, — как бы ни к кому не обращаясь, сказал Андрей.
— Ну, — обжигая пальцы, кивнул приятель.
— Поможешь с баблом? — осторожно закинул удочку Андрей.
— А чё. Забацаем.
— И что, бабок совсем не жалко? — удивился Андрей.
— Хрень они. Чё нам?
— Ну ты, брат, философ, — Андрей всё больше проникался к новому товарищу симпатией. — Я тут одно местечко знаю, — он дружески приобнял Ивана. — Слышь, а ты, может, мне сразу бабки отстегни, чтоб потом перед людьми не мельтешиться.
— Ага, — кивнул Ванёк.
Достал из кармана деньги и, не считая, отдал приятелю.
— Дружба-ан, — умилённо сказал Андрей.
Ванёк улыбнулся в ответ. Щёлчком откинул докуренный до пальцев окурок. Положил руку на плечо Андрею. И они, приобнявшись, и нервно переступая, двинулись своей скользкой дорогой, с опаской и цепко поглядывая по сторонам.
Город затаился, настороженно провожая новоиспечённых друзей ярко освещёнными витринами магазинов да тёмными окнами квартир. Деревья, шурша увядающей листвой, провожали их не в силах вмешаться и что-то изменить. Воздух звенел тишиной, замерев в ожидании.
4
В районном универсаме к ночи из столицы ждали машину с импортными полуфабрикатами глубокой заморозки. Так по графику получалось. С разгрузкой до утра подождать было нельзя, разгружать требовалось сразу по приезду — у машины простой, да и не им одним хотелось заполучить к утру дефицитные продукты. Пришлось оставить после работы двоих: приёмщицу Семёновну, немолодую, грузную женщину и долговязого грузчика Валерика.
— Скока можна ждать? — лёжа на мешках с картошкой, прикрытых телогрейкой, пробурчал Валерик.
Было ему немногим за сорок, но он так и остался по жизни Валериком. Проведя бурную молодость, обильно сдабриваемую алкоголем, дружками и сигаретами, выглядел на все шестьдесят. Работничек так себе. Но где других найти? Он хоть и пьющий, но лишнего не позволял. Бывало, с утра в ножки кинется, умолять станет, но чтоб без спросу? Никогда! Так и прижился при магазине.
— Ужо ночь на дворе, а мы глаз не смыкаем, ждем, пождём. Кода ужо эта машина будет? Семёновна! — обратился он к женщине примостившейся на стуле перед самым входом. — Можа, по стопарику, а? Душа болит, сугреву просит.
Семёновна недовольно заёрзала на месте, покряхтела, посопела, но не ответила. А неуёмный грузчик, словно ни к кому не обращаясь, продолжил мозговую атаку.
— Это ж надо так над человеком измываться? Который час жаждой морят.
Валерик очень любил эти поздние задания. Рассчитывались с ним бутылочкой красненького, так сказать, за сверхурочные. Чего ещё было желать? Всех всё устраивало. К тому же, по Валерику дома особо никто не скучал. Да и был ли тот дом у него вообще? Он никогда не спешил, как другие с работы, хватался за любую возможность остаться подольше в магазине, а то и вообще ночевал в подсобке, подстелив под себя пустые мешки и укутавшись телогрейкой.
— Холодать чтой-то стало. Слышь, Семёновна, не хошь погреться?
Семёновна не ответила. Была она женщиной сердобольной и одинокой. Кроме старого кота, дома её никто не ждал, так что работать в ночь, полночь ей было всё едино. Но Валерик — это другое дело. Жалость тут не при чём. Она помнила наказ заведующей отдать вожделенную бутылочку только после работы.
— Не то потом долго придётся убеждать грузчика немного поработать, — поучала она. — А заменить его ночью будет некем.
Но, как говорят, встретились два одиночества: спешить некуда, времени навалом, машина-то запаздывала, а заполнить пустоту чем-то было надо. Вода камень точит. А тут Валерик со своей болтовнёй.
— Чегой-то совсем озноб пробирать стал. Осень на дворе. Мы что, согреться не могём? — в подтверждение слов Валерик зябко поёжился. — Слышь, Семёновна, ведь не пьянки ради, здоровья для.
Семёновна и сама начала подмерзать. Ночи стали холодными, отопление ещё не включили.
«И вправду, может, по чуть-чуть. Для сугреву, так сказать, — размышляла она. — По сто грамм. Не зря же бутылочку на всякий случай припасла. А тут как раз и случай — для сугреву. Со ста грамм, да под закусочку, что ему будет? Так, лишь облизаться разок. А ту, заветную Валерикову, как и велено, только после работы».
Приняв решение, Семёновна молча встала и ушла в подсобку.
— Вона как, — вздохнул измученный жаждой человек. — Даже слухать не хочет.
Валерик улёгся на спину, покрепче завернулся в рабочую спецовку, надвинул фуражку на глаза и попытался задремать.
— Валерик, я тут беленькую припасла.
«Беленькую?» — сна, как и не бывало. Валерик откинул фуражку на затылок и присел. Никогда здесь не угощали его беленькой. В растерянности он глянул перед собой.
Действительно, Семёновна держала в руках бутылку водки и целлофановый пакет с ручками. На всякий случай протёр глаза. Уж не кажется ли ему всё это? Нет, это был не сон.
— Ты бы стол подсуетил, что ли, — сказала Семёновна. — Ящичек вот этот возьми-ка.
Валерика словно ветром сдуло с мешков. Он подхватил ящик, перевернул, поставил. Метнулся за стулом для благодетельницы, придвинул к импровизированному столу. Для себя взял ящик поменьше, присел на него и преданно уставился на женщину.
Семёновна между тем достала из кармана бумажную салфетку, развернув, постелила на ящик. Затем вынула из пакета два небольших гранёных стаканчика, поставила на салфетку.
— Это вот колбаска, уже порезана. Лучок, — опустошая пакет, ворковала Семёновна. — Картошечка с укропчиком. Правда, холодная. Это ничего, что холодная? А то, смотри, подогрею, — женщина глянула на сотоварища.
— Ничего, — хрипло выдавил из себя Валерик. — Не графья. И так схаваем.
— Какой ты неотёсанный, — доставая ломтики ржаного хлеба, ласково сказала Семёновна. — А чем мы не графья? Наливай.
Эту команду дважды повторять не пришлось. Валерик взял бутылку, ухватил пробку зубами и резко рванув, сорвал с горлышка.
— Ловко, — похвалила Семёновна. — За что пьём?
— Быть добру! — Валерик наполнил стаканы до краёв.
Семёновна подняла свой.
— Ладно. Быть добру! — и отпила глоток.
— Ага, — кивнул Валерик и залпом выпил.
— Ты закусывай, — сказала Семёновна.
Она положила колбасу на ломтик хлеба, сверху прикрыла лучком и подала сотрапезнику. Валерик удивлённо глянул на хозяйку пира. Никто и никогда тут о нём так не заботился.
— После первой не закусывают, — с вызовом бросил он.
— Как знаешь, — с удовольствием откусив от бутерброда, похрустывая ядрёным лучком и заедая всё это картошкой, приправленной укропчиком, сказала Семёновна. — Тогда наливай. Себе. У меня есть.
Валерик наполнил стакан до краёв.
— А теперь давай за жизнь, — задумчиво сказала Семёновна.
— За чью? — не понял Валерик.
— Да не за чью, а вообще. У каждого она своя. За твою, за мою. Ведь нельзя прожить жизнь за другого. Так что за жизнь. Значит, и за нашу с тобой жизнь тоже.
— За жизнь, так за жизнь.
Валерик опрокинул стакан в себя, а Семёновна сделала лишь несколько глотков.
— Ну что, теперь можешь закусить? — она протянула ему приготовленный бутерброд. — А то, как бы тебя не потерять.
— Теперь можно, — выдохнув, сказал он. — Не боись, не потеряюсь, — понюхал корочку хлеба. — Я за тебя теперь, знаешь как? Ты только скажи.
Валерик снял с хлеба кружок колбасы, откусил маленький кусочек и принялся неторопливо его пережёвывать. Тепло медленно разливалось по телу. Он прислушался к организму. Тело отозвалось приятной лёгкостью. Хорошо.
— Я налью? — Валерик преданно посмотрел на Семёновну.
Как она могла отказать, когда на неё так смотрят? Никак не могла. И не отказала.
— Конечно, наливай. И мне обнови. Немного.
Он налил, и они молча выпили.
— Прилягу? — то ли спросил, то ли констатировал факт Валерик.
— Приляг, — ответила слегка осоловевшая сердобольная женщина. — Приляг. А я возле тебя посижу.
Валерик улёгся на мешки. Семёновна придвинула к изголовью стул, осторожно прикоснулась пальцами к его волосам и принялась нежно их перебирать.
— Эй, ты чего? — не сопротивляясь, пробормотал Валерик.
— Валерик, я всё хотела тебя спросить... — Семёновна замялась.
— Хотела? Спрашивай.
— Ты это, с женщинами как вообще?
Валерик скинул её руку со своей головы, сел и пристально уставился на Семёновну. Оба молчали. Потом, не выдержав затянувшейся паузы, он отвёл взгляд и сказал:
— Там осталось ещё. Можно? Ну не выливать же.
Сейчас она готова была разрешить что угодно. Чего уж там выпить? Жалко, что ли? Она сама вылила остатки водки в стакан и подала ему. Он залпом выпил и вновь улёгся.
— Ты что-то спрашивала?
— Ты как с женщинами?
— Не знаю. Давно это было. Я посплю немного, — он прикрыл глаза.
— Спи, спи, конечно. А я возле посижу.
Она вновь запустила руку в его волосы и начала медленно перебирать пальцами.
Когда Валерика в последний раз касались руки женщины, он уже и вправду не помнил. Но это было приятно. Некогда забытое всколыхнуло сознание. Он открыл глаза, приподнял голову и внимательно посмотрел на Семеновну...
5
Они мирно дремали один возле другого, когда разъярённый водитель никак не мог до них достучаться. Первой очнулась Семёновна и запричитала:
— Валерик, просыпайся! Машина пришла. Заморозку разгружать надо. Просыпайся, милый.
Валерик не подавал никаких признаков жизни. Точнее, он пытался что-то сказать, но получалось одно сплошное нечленораздельное мычание.
«Чего делать? Вот ведь незадача. Что ж, сама виновата. Не надо было водкой спаивать. Хотя... — она призадумалась. — Может, и надо. Чего уж теперь? Придётся самой расхлёбывать».
Как это сделать, она плохо представляла. Коробки с заморозкой по двадцать килограммов. Самой не поднять.
— Иду, иду! — между тем крикнула Семёновна, открывая дверь. — Не стучи, людей побудишь.
— Каких людей? А я что, нелюдь? Двое суток не спал, да вы ещё тут, словно морёные. Давай, мамаша, разгружай. Мне спешить надо. Вы не одни у меня.
— Слышь, милок, ты разгрузил бы сам. С меня бутылочка красненького.
— Что значит, разгрузил? Где у тебя грузчик?
— Приболел он. Не может. Так как, согласен?
— Какое, согласен! Радикулитом прострелило. Мне бы хоть товар развезти. Слышь, это твои проблемы, не то простой запишу, а коли стухнет продукт, на вас повешу, мало не покажется.
— Это почему же стухнет?
— Потому как для охлаждения рефрижератора соляра нужна, а мне никто на простой топлива не выделял. Так что давай решай, и побыстрее.
— Спорнём, не подерутся, — толкнул приятеля в бок Андрей.
— А то, — кивнул Иван. — Чего это им?
Андрей и Ванёк как раз проходили мимо универсама, когда растерянная Семёновна и разъярённый водитель вели словесную перепалку. И тут Семёновна их увидела.
— Мальчики! — взмолилась она. — Подсобите. В долгу не останусь. Заморозку надо из машины в холодильник перегрузить.
Как известно, деньги идут к деньгам. Андрей погладил купюры, которые ему отдал приятель. Много денег не бывает. Как тут откажешься?
— Оно, конечно, помочь можно, — подходя, сказал Андрей. — Но хотелось бы знать, что значит: «В долгу не останусь»?
— Как что? Бутылочку дам. Красненького. Там всего-то восемнадцать коробок.
— Раз «всего», так сама и разгрузи.
— Так они ж по двадцать килограммов. Мне ж не поднять. Это вам, молодым, что пушинка.
— Не, мать. Так не пойдёт. Ежели отслюнявишь нам на водяру по бутылке на брата, разговор будет. А нет, так и нет.
Семёновна призадумалась. Это ж надо будет свои выкладывать. С другой стороны, что делать? Сама виновата.
— Ладно, — согласилась она. — Будет вам на беленькую.
— Э-э, не, мамаша. Так не пойдёт. Работа только после стопроцентной предоплаты. Знаем мы вас. Наобещают с три короба, а потом руками разведут, мол, нету бабла, приходите завтра.
— Да есть, есть у меня деньги, не беспокойтесь.
— Мать, где это видано? Ты ночью останавливаешь двух нормальных пацанов и хочешь, чтобы они вот так ни с того, ни с сего прониклись? Коммерция нынче. Бизнес. Так что, как говорится, утром деньги — вечером стулья, вечером деньги — утром стулья. А сначала стулья можно? Можно. Но деньги вперёд.
— Мать, ты бы не торговалась, а вопрос решала, — подстегнул водитель.
— Ладно, ребятки, сейчас вынесу, — Семёновна заспешила в подсобку.
— Слышь, дружбан, — шепнул другу Ванёк. — Там же по двадцать килограммов. А ты, как бы, того... Может, я один?
— Не дрейфь. Всё продумано. Пусть только бабла дадут. А там... Словом, сам увидишь. Держись меня и не отставай.
Вернувшись, Семеновна, отдала деньги Андрею. Он их пересчитал, сунул в карман и сказал:
— Вот теперь приступим.
Водитель запрыгнул внутрь кузова рефрижератора, достал фактуру, подсветил фонариком и принялся, сверяясь с документом, подтаскивать нужные коробки к проёму. Ванёк было рванулся первым, но Андрей придержал его, подошёл к коробке, примерился. Тяжёлая. Ванёк был прав, так запросто не поднять.
Андрей обхватил коробку руками, потянул на себя, как бы пытаясь положить на живот и нести.
— Возьми на плечо, — посоветовал водитель. — Так легче.
Но легче было это предложить, а не исполнить. На плечо кто-то должен был взвалить, а потом ещё с плеча снять, сам-то Андрей этого сделать не мог. И потому продолжал тянуть коробку на себя.
Он поднапрягся, стараясь оторвать её от платформы. Коробка чуть приподнялась. Андрей прогнулся, перенеся тяжесть на себя, невольно сделал шаг назад и попытался удержать непосильный груз. Но это было выше его сил. Коробка выскользнула из рук, с грохотом упала на землю и развалилась. Скользкое замороженное содержимое разлетелось в разные стороны.
— Что ж это делается? — всплеснула руками Семёновна и кинулась к машине.
Водитель молча взирал на эту неприглядную картину. Чем он мог помочь? Ведь сказал же, как было лучше нести.
Андрей тем временем тихонечко отступал назад, оттесняя за собой и Ванька. Дружбан всё же.
— Ноги. Делаем ноги, — шепнул он.
И опрометью бросился прочь. Повторять Ваньку не пришлось, он знал, что такое шухер. И тут же припустился следом.
— Куда вы, мальчики? Стойте! — крикнула им вдогонку ошарашенная Семёновна.
Да куда там? Семёновна даже не попыталась броситься в погоню. Возраст не тот, да и вообще.
Она опустилась на колени и, не вытирая нахлынувших слез, тихонечко всхлипывая, принялась собирать разбросанные по земле замороженные упаковки.
— Что б им... Мать твою, — ругнулся водитель и присел в проёме кузова. — Коммерция, блин. Жульё. Приличные люди по ночам не шляются.
— Что за разгрузки-погрузки по ночам?
За всеми этими событиями они не заметили, как подкатил милицейский УАЗик и из него вышел сержант.
— Продукты глубокой заморозки, командир. С хладокомбината, — водитель протянул сержанту документы.
— Мальчики, — взмолилась Семёновна. — Помогите коробки перетащить. Грузчик у меня приболел, водителя радикулит прихватил, сама не подниму. А я вам бутылочку красненького, для сугреву. Не откажите. Всего-то восемнадцать коробок, — она опустила голову вниз и, всхлипнув, поправилась. — Теперь уже семнадцать. Эту я сама соберу. Так как, мальчики? Век благодарить буду. Не то прям беда.
— Милиция должна помогать населению в трудных ситуациях. Не волнуйтесь, женщина, поможем, — сержант подмигнул товарищам, слышавшим разговор и уже покидавшим машину.
Что такое здоровым, крепким мужикам пару десятков коробок? Буквально несколько минут. Уже садясь в машину и пряча честно заработанную бутылку в карман, сержант спросил:
— Что так не веселы? Дело сделано. Всё в порядке, — и решил всё же уточнить. — Всё в порядке?
— Не совсем, командир, — вмешался водитель. — Тут два пацана её кинули. Обещались помочь, деньги взяли, а сами дёру.
— Так что ж вы сразу не сказали? Приметы.
— Да какие приметы? — всхлипнув, сказала Семёновна. — Один повыше, другой пониже, щупленький. Темно же. Ночь на дворе, а фонарь только перед самым входом.
— А я разглядел, — сказал водитель. — Один и вправду щупленький, так себе, босяк. Другой, что повыше, разговорчивый, из интеллигентов.
Он достаточно точно обрисовал обоих дружков.
— Попробуем помочь, — сказал сержант, садясь в машину. — Вперёд. Далеко уйти они не могли.
А дружки, успокоенные тем, что погоня не последовала, безмятежно вышагивали по пустынной улице.
— Менты! — Иван попытался найти хоть какое-то укрытие. — Луноход!
— Поздно. Не суетись, — спокойно сказал Андрей. — Может, пронесёт.
Но не пронесло. Машина, взвизгнув тормозами, остановилась прямо возле них. Сержант первым вышел из машины.
Дальнейшего развития событий Андрей ожидать не стал. Он подождал, пока сержант приблизился, потом с силой толкнул Ванька на него и опрометью бросился прочь. Милиционеры, выскочив из машины, рванули за Андреем, но в бронежилетах и при оружии бежать было несколько сложнее, чем не обременённому амуницией человеку.
Тогда, видя, что нарушитель уходит, один из милиционеров вытащил пистолет и навёл его на убегающего Андрея.
— Не стрелять! — крикнул сержант, удерживая Ванька в железных объятиях, да так, что тот даже вздохнуть толком не мог. — Совсем обалдели? Потом замучаешься рапорты писать и оправдываться.
— Уйдёт!
— Куда он денется? Этот, — сержант кивнул на Ванька, — нам сам всё расскажет. Одного взяли и другого найдём.
«Не найдёте. Хрен вам», — думал Ванёк, когда на руках у него защёлкивали наручники.
Он и сам не знал где можно найти Андрея. Да и знал бы, ни за что дружбана не выдал.
А Андрей поспешил скрыться, да так, чтобы его уже точно не нашли. Ему было куда идти и к чему стремиться.
— Вот они, денежки, — прошептал он, оглаживая лежащие в кармане купюры. — Родненькие.
О дружбане Ваньке Андрей уже забыл, как будто его и не было вовсе. Ему было не до него. У него была своя цель. И всего одно желание...
P.S. Этот рассказ едва ли кому-то может понравиться. Слишком откровенно показана изнанка, как дружбы, так и жизни. Но слов из песни не выкинуть...
[Скрыть]Регистрационный номер 0520114 выдан для произведения:Родная душа1
Осенние сумерки сгущались, стискивая грудь стальными холодными ладонями. Тело бил мелкий зудящий озноб. Нос хлюпал зябкой студенистой жидкостью, как при простуде.
«Ну всё, — подумал Андрей. — Надо срочно что-то придумать, иначе...»
Ломка. Так уже было, он никак не мог найти денег. Взаймы уже никто не давал. Да и кто даст, когда, занимал у одних, чтобы отдать другим, деньги странным образом исчезали при покупке очередной дозы наркотика?
Наркотики что сигареты — так же бесполезны и вредны, только значительно сильнее и оттого неимоверно страшнее. Поначалу ловишь кайф, а потом наступает зависимость с потерей здоровья, денег и надежд на будущее. Действительно, кому рядом нужны наркоманы, у которых уколоться — единственное желание, преобладающее над всеми остальными? Все человеческие стремления постепенно уходят в никуда, оставляя лишь неистребимую тягу улететь туда, откуда возврата нет, туда, где нет никого, да к тому времени уже никто и ничто становится не нужным.
Дружба бывает всякая. Беспросветная жизнь у Андрея, вот он и поступает так, как подсказывает его совесть. Наверно, уже совсем незаметная для окружающих. У Ваньки не всё потеряно, раз он он понимает, где можно брать, а где нет. Рассказ написан хорошо, даже мастерски. Понравился. Повествование живое через множество диалогов. Конечно, история безрадостная, но ведь в жизни не всё и не у всех гладко и весело. Автору удачи.
Тяжёлый рассказ. Да, показана изнанка жизни. У жизни ведь разные стороны. Автор правдиво и очень хорошо описал своих героев и их поведение в случившийся с ними ситуации. Спасибо автору и успехов ему.
Ивану не помешал бы друг. Задатки чего-то светлого, несмотря на жизнь, в нём ещё есть. Андрею уже не помочь... Пропащая душа... Прочла с интересом. Удачи автору!
Действительно, изнанка. И дружбы, и жизни. Что делать, это тоже жизнь. Конечно, содержание рассказа симпатии не вызывает. Но написано мастерски и со знанием дела. Автору удачи.