Улиф`ил (В`ульфила) – создатель готской письменности, первосвященник готов (IY век н.э.), пришедших, как геты, скифы, а позднее и гунны из «Великой степи». Одно из племен восточных готов – балты – осело на берегах Балтийского моря (отсюда и название). Еще один сохранившийся топоним – остров Готланд в Балтийском море. Западные готы (везиготы) прошли всю Европу до Иберийского полуострова, где основали свое государство. Потом ассимилировались. Однако успели вместе с вандалами захватить и разграбить великий Рим.
Примерно в 375 году от Р.Х. готы напали и уничтожили в Среднем Поднепровье большое племенное славянское объединение антов. Предводителя антов Буса (Бооса) вместе с двумя его сыновьями и 70 старейшинами готы распяли на крестах. Как пишет греческий историк – «дабы трупы распятых удвоили страх побежденных». Два других славянских объединения – венетов и склавинов – избежали сей печальной участи. Однако понадобилось еще почти 3 столетия, чтобы праславянская Русь медленно поднялась с колен…
«Брат, не тужи, видишь, что со мною приключилось?
Первое: не выгнали ли меня и не разграбили ли мое
имущество? И второе: чем провинился я, когда был
изгнан вами, братьями моими? Не блуждал ли я по
чужим землям и не лишился ли имущества, не сделав
никакого зла?»
(«Повесть временных лет»)
1.
…В год 369-й от Рождества Христова неспокойно стало в земле везиготской: забывшаяся было вражда вспыхнула с новой силой, и причиной тому был отказ племени Веста следовать к морю.
Амалы и балты – два других могущественных рода – в положенное время сняли свои становища и двинулись к морю, называемому греками Понтом Евксинским. Но недолго было их движение, ибо гонцы принесли весть, поколебавшую волю многих: весты избрали себе идолом дуб, росший в излучине реки Ойтомак, и остановились пред ним. Сложившийся столь трудной ценой, союз Везигота грозил распадом, и первый, кто узнал об этом, был к`онун рода амалов Фридигерн.
Поздней ночью, избрав себе в спутники верного Доброгаста и немощного Улифила, вернулся он к становищу вестов, чтобы убедить их в необходимости следовать к морю. Немудро, недальновидно поступили весты, отказавшись идти с другими племенами готов, ибо поодиночке их легко одолеют враги, со всех сторон окружавшие готские племена.
Весты узнали о Фридигерне от своих дозорных, и, едва конун сошел с коня, его препроводили к уже ожидавшим старейшинам – мудрейшим вестов. Фридигерн, сняв свой шлем, склонил пред ними голову, а они благосклонно приняли его покорность. И сл`ова первым не молвил конун: знал, что этим вызовет он ропот и недовольство старцев, и почтительно ждал, что скажут ему они – лучшие из лучших народа Веста.
Молчали и старейшины. Чего-то ждали, сидя на корточках вкруг костра, и молчание их было долгим, как ночь. Наконец, из темноты вынырнула сутулая фигура старца Остибруза.
- Что привело тебя к нам, конун? – спросил он.
- Боги наши, - ответил Фридигерн.
- Знаешь ли ты клятву, данную им?
- Она и вела меня…
Хотел добавить Фридигерн, что клятва эта, писаная кровью на берегах холодного Балтского моря, видимо, не совсем памятна мудрейшим, но сдержался, и снял руку с ворса меча, подавляя нарастающий гнев.
- Эта клятва вела и преступника, называющего себя Улифилом?
Ждал такого вопроса конун, но все же вздрогнул – и посмотрел на Остибруза, увидел в глазах его красное пламя костра и твердо ответил:
- С ним пришел я на ваш суд, мудрейшие!
- Хорошо, - неожиданно согласился Остибруз.
По его сигналу двое воев втолкнули в середину круга какого-то человека. Свет огня осветил незнакомца, и Фридигерн заметил, что одежды на нем разорваны, лицо покрыто кровавыми шрамами, а руки иссечены ремнями. Но даже не этим унизили его весты – унизили тем, что сняли с него обувь и оружие.
- Теперь твое слово, амал, - сказал Остибруз.
Фридигерн не знал человека, стоящего по другую сторону костра, и потому в ответ поднял руку. По слабому звуку оружия он догадался, что по левое его плечо встал за спиной молчаливый Доброгаст, по правую – Улифил.
Остибруз тяжело поднялся с земли, за ним поднялись и остальные старейшины вестов. Бесполезные в бою, но сильные умом, они были одеты в длинные полотняные сакали, перехваченные в груди кожаными ремнями. Морщинистые лица их были постоянно обращены к огню, словно просили они у него совета и заступничества. Видели старейшины, что Фридигерн еще слишком молод и горяч, чтобы внимать его речам, но никто не укорил бы конуна ни в трусости, ибо приехал он всего с одним воином, ни в непочтительности к славному роду вестов, ибо оставил он на капище возле дуба увесистый кожаный куль с золотыми четвериками.
- Я знаю этого человека, - тихо произнес Улифил, и Фридигерн кивнул, не оборачиваясь и не спуская напряженного взгляда со старейшин, снова собравшихся в круг и что-то обсуждавших тихими голосами. Но униженный все же заметил жест конуна и, хоронясь от жаркого огня, подошел к Улифилу и встал рядом.
Наконец, Остибруз отошел от круга и сказал:
- Ты знаешь, конун, что народ наш называется Тервинг, и все мы – амалы, весты и балты – связаны клятвой, данной нашими предками на берегах холодного моря. Теснимые врагами, мы вынуждены были покинуть обжитые места и бежать сюда, к теплым водам Понта. Боги оберегали нас, и мы обрели здесь новую родину и сумели защитить ее от врагов. Тени предков витают над нашими головами и слышат каждое слово наше. Не этим ли живы тервинги?
Фридигерн сказал:
- Когда предки наши шли с берегов холодного моря, они не были едины. Как только часть из них взошла на построенную переправу, боги наслали на них проклятие, и все отступники погибли в бурном течении реки. Так ли было?
Старейшины закивали головами. Остибруз обвел старцев взглядом и продолжил:
- Ты понял нас, конун. И теперь мы спрашиваем тебя: остался ли ты верен духу отцов, так же ли почитаешь ты могущественного Эсиола?
- Никто не может сомневаться в моей вере. Могущество же Эсиола оберегает род Амала. Не только у везиготов, но и у братьев наших, остготов-грейтунгов, амалы правят людьми и землею.
Фридигерн не сказал слабости вестов. У остготов сильнейшим родом был род Амала, и конун их, Эрманарик, уже начал новую победоносную войну с антами и венетами, трусливо спрятавшимися в непроходимых лесах, а другие тринадцать племен и народов уже покорны его воле и платят ему дань. И здесь, у везиготов, род амалов уступает только балтам; кичливости же вестов не хватило даже на то, чтобы выбрать себе нового предводителя из числа храбрейших. Но в словах Фридигерна не было ни хвастовства, ни желания унизить народ Веста: он все же склонился перед старейшинами и привез им щедрые дары, и потому Остибруз мучался сомнениями.
- Боги не прощают вражды. Народ Веста слышит богов и не тронется с места до тех пор, пока не расправится с христианами - отступниками нашей веры!
Фридигерн сказал:
- Значит, весты верят в то, что христиане сеют вражду? Но это не так! Они молча поклоняются своему богу, ибо их бог не требует человеческих жертв. Наше предание гласит, что сто лун тому назад была великая вражда в земле готской. Тогда еще не было христиан, они пришли позднее, во времена Черной смерти, но уже тогда кровь везиготов текла так, как ныне течет Ойтомак. Сеющие злаки и пасущие коней не принесли богам обильной жертвы, и те наказали отступников. Так это было!
- Так, - снова закивали головами старцы.
- Значит, не новая вера и не христиане виной тому, что наши племена разучились понимать друг друга. Народ же Веста, если он не последует за своими братьями, останется в одиночестве, окруженный врагами. Орды орунгов сметут вестов с лица земли, или сами они погибнут голодной смертью на этих скудных равнинах.
- Боги не допустят этого! – сказал Остибруз, но на этот раз старейшины его не поддержали и снова собрались на совет.
Фридигерн обернулся и посмотрел на своих спутников. Лицо стоявшего в его тени Доброгаста казалось каменным, как у идола, но было заметно, как напряжена его рука, сжимавшая древко копья. Двое христиан стояли рядом, поддерживая друг друга и ожидая, как решится судьба униженного, именем Ортолед.
Старейшины закончили совет, и один из них, заменивший Остибруза, вышел вперед.
- Народ Веста отдает тебе, конун амалов, отступника Ортоледа и сына его, Бенкаргеда. Суди их.
- Сужу их, - быстро ответил Фридигерн.
- Народ Веста отдает жен и дочерей отступника Ортоледа достойному.
- Судите их, - сказал Фридигерн.
- Судим их.
Старейшина замолчал, обернулся на совет и продолжил:
- Народ Веста принимает тебя, конун, и людей Амала.
На последнем слове старейшина запнулся, ибо из амалов, кроме конуна, был только Доброгаст. Это не ускользнуло от внимания Фридигерна, и он, чуть повысив голос, произнес:
- Народ Амала верит мудрейшим Веста! – и положил руку на рукоять меча. Этим жестом он хотел показать старейшинам, что будет защищаться до последнего, если весты предпримут попытку убить его или его спутников. Вновь мелькнувший в свете костра Остибруз лишь криво усмехнулся на столь воинственный жест молодого предводителя: никто из вестов не осмелится бы нарушить слово совета, ибо решение его было законом.
Остибруз торопливо шагнул во мрак, окружавший поляну, а за ним разошлись и другие старейшины. Разошлись, отдав в руки Фридигерна двух вероотступников и сделав рабами жен и дочерей христианина, но так и не сказав главного – того, за чем и приезжал к ним конун амалов.
Более всего страшила Фридигерна неизвестность, но он не стал требовать незамедлительного ответа народа Веста и принял его кров и защиту. Две женщины с закрытыми лицами отвели Фридигерна к кожаному шатру, где предстоял ему краткий отдых и ночлег. Там, в свете ярко горящих факелов, он рассмотрел вновь обретенного спутника, увидел его растерянные, слезящиеся глаза, и никак не мог понять, о чем думает сейчас человек, заклавший за свою странную веру жен и дочерей и свое иссеченное, обессиленное и униженное тело…
2.
И наступила ночь… Ночь – пугающая шорохом ветвей и колыханием сухой травы, полная теней и призраков бродящих по степи неприкаянных душ чьих-то... Вдалеке, из-за горизонта темных деревьев, появилась луна. Полная и величественная, она пустилась в свой обычный путь по небу, и мертвенно-бледный свет ее нависал над миром холодным покрывалом. Спящая уже земля тяжко вздыхала шорохами и звуками, какими-то отголосками ушедшего дня и редкими голосами птиц, и казалось, что она сонно переговаривается с луной и делится с нею тысячей тайн, спрятанных во чреве ее.
Так уже было когда-то… Много лет назад, в такую же тихую и лунную ночь, Улифил сидел у костра, перемешивая концом копья жарко горящие ветви. И еще был с ним раб-каппадокиец, купленный Улифилом в караване гетов, следовавшем на запад, к Данастру. Тогда Улифил и сам был молод и горяч и еще не насладился властью человека, могущего лишить жизни другого, хотя Евтихий был не первым купленным им рабом.
У раба были гнилые, сточенные до основания зубы, он часто и, как тогда казалось, заискивающе улыбался, а когда говорил, по подбородку его текла слюна. Тогда Улифил боялся темноты, но не хотел показывать это рабу. Он велел каппадокийцу идти в ночь и проверить коней, ожидая, что тот тоже испугается, и страх его выступит на его слюнявых, трясущихся губах. Но не пугался Евтихий мрака ночи, и это злило Улифила. Иногда у него даже возникало желание выхватить меч и зарубить покорного раба, но странная уверенность, что и перед смертью в глазах каппадокийца не запрыгают огоньки животного страха, останавливала руку горячего гота.
Иногда, чтобы скоротать длинные ночи, он просил Евтихия рассказать о своем прошлом, но каппадокиец не хотел говорить об этом.
- Тогда скажи, кто ты? – требовал Улифил.
- Я тот, кто несет с собой новую веру, - тихо отвечал Евтихий, прикладывая к сердцу ладонь.
- Чем же плоха старая? – с усмешкой спрашивал Улифил. – Наши боги защищают нас, дают нам кров и пищу. А твоя вера – что в ней?
- Моя вера очищает рабов и господ, как весною река очищает берега свои полными водами. Она снимает с людских душ проклятие, обретенное веками греховной жизни, и равняет всех людей перед всевышним.
- Мне не понятны твои слова, раб.
- Един бог на небе, и все люди, сущие на земле, одинаковы пред ним, какие бы одежды они не носили: бедные или богатые. Равные перед богом нашим, они равны меж собой.
- Значит, и ты равен мне?
- Ты брат мой, я говорил тебе…
- Ты – стар, я – молод! Ты – раб, я – господин! Даже пальцы на одной руке не бывают одинаковыми!..
- Тело наше – только оболочка. Оно рождается в муках и умирает в муках, чтобы дух наш очистился болью. А когда спадает забота о теле, как спадает пелена болезни с глаз слепого, видит он иную дорогу – не ту, что попирал он своими ногами, не ведаю, куда она ведет…
- Почему же тебе в твоей смертной оболочке суждено видеть то, что не видят другие?
Евтихий замирал, склонял голову к плечу, прикрывал глаза и говорил:
- Этого я не знаю.
Улифил торжествовал, но недолгим было это торжество, ибо Евтихий тут же продолжал:
- Я не знаю этого, но знаю другое: то, что и тебя ожидает та же милость божья. Добрые семена правды упадут на благословенную душу подобно тому, как обильные дожди питают своей влагой скудные поля и превращают их в благоуханные сады. И ты тоже очистишься от злобы и скверны, что преследует твой народ.
- И ты говоришь, что бог един? Но у нас много богов!..
- Нет, бог един, как и мир, созданный им.
- Что же тогда бог?
- Бог – это любовь.
Улифил пытался постичь смысл слов каппадокийца, его непонятную веру в своего странного и такого же смиренного бога, пытался разозлить раба, но тот не спорил со своим господином, сразу умолкал, снова склонял голову к плечу и так замирал – в молчании. «В чем же сила этого слабого человека? Почему в нем нет страха?» - спрашивал себя Улифил. Спрашивал – и не находил ответа.
- Любовь людей к твоему богу и любовь твоего бога к людям – это одно и то же? – задавал новый вопрос Улифил.
- К этому только идет мир. Или возвращается, ибо первые люди были изгнаны из рая за грехи свои. Но бог – еще и братство, и вера, и в этом триединен бог, и каждому лику его уподобляется истинно верующий…
Негромкие слова Евтихия тревожили и возбуждали Улифила, как возбуждал вид молодых рабынь, покорных его власти. Но стоило ему посмотреть на каппадокийца, как в нем вдруг возникал новый приступ отвращения и злости, и ему снова хотелось посмеяться над жалким богом, который умеет только прощать.
- Значит, дьявол сильнее твоего бога, если не прекращаются войны?
- А ты, гот, сильнее меня? – вместо ответа спрашивал Евтихий.
- Да, я сильней тебя. Потому что могу убить тебя прямо сейчас!
- Тогда убей, чего же ты ждешь?
- Но ты же умрешь! Как ты тогда сможешь убедиться, что я прав? Хочешь, я прикажу привести другого раба и убью его на твоих глазах? Я докажу, что сильней тебя, потому что в моих руках меч, а у тебя нет ничего, кроме пустых слов!
- Тогда лучше убей меня, - просил Евтихий, и тихий голос его был столь тверд, что Улифил не сомневался: Евтихий подставит свою голову вместо любого другого человека, которого звал он братом, даже ни разу не видев его.
- Ты веришь в то, что однажды на земле наступит мир?
- Верю. Иначе я бы не говорил с тобой…
- И прекратятся войны?
- Да, и в это тоже.
- Разве война не наделяет могуществом одних и не делает рабами победителей других? И разве может народ жить без рабов? Такой народ умрет неминуемой смертью!
- Смерть не страшна. Если ты защищаешь жен своих и детей, разве боишься ты смерти? Но не видишь ты в своем ослеплении, что кроме жен твоих и детей, есть еще жены и дети того, кого уготовал ты к погибели. Но воззри однажды на небо, воззри на мир, созданный из мрака, на друзи свои и недруги, - много ли ты найдешь подтверждения своему мнимому могуществу? Увидишь ли ты, что, творя зло, ты сеешь семена, которые принесут новые плоды зла, и в один день они падут и на твою голову? И тогда разверзнутся небеса, чтобы напоить землю кровью, души – страданием, а жен твоих – слезьми. И пройдешь ты через боль умирания, сам себе отмерив предел, и душа твоя разъединится с телом подобно тому, как плод отрывается от напитавшего его древа.
Или жизнь твоя продлится до старости, если не будет прервана болезнью или насилием, которое ты множить в слепом своем неведении… Если уж так установлено господом, то есть ли смысл в том, чтобы ты и подобный тебе умирал раньше назначенного ему срока? И есть ли смысл в боли через смерть? И что есть смысл?.. Это предначертанное в созидаемом и содеянное в предначертанном. Нам предначертана короткая жизнь в этом мире и вечная – в другом. Содеянное тоже есть жизнь, ибо любое земное существо множится и множит себе подобных, череда которых предназначена быть бесконечной, как сама вечность, ибо иначе терялся бы всякий смысл существования людей и их сотворения. Две жизни – земная и небесная – должны быть вечны. В этом смысл…
- Но ты говоришь, что только после смерти человек обретает царство небесное. А царство земное – его нет?
- Царство это в сидящем по левую руку от тебя и в сидящем по правую руку от тебя. Царство это в любом пасущем или сеющем, в униженном и унижаемом. В тебе – царство. Я делаю жест вокруг и говорю: это твое царство, прими его. И забудь, что я твой раб, а ты мой господин: прими меня. Я омываю ноги твои и делю с тобой мой хлеб: прими его. А не примешь, я брошу в землю новые зерна, и она вернет мне посеянное и отблагодарит меня стократ. А примешь меня, я изопью твою молитву, и она будет моей молитвой. И стану братом твоим, рабом и господином. И даже если тело твое будет болезно и немощно, я покрою себя ранами и струпьями болей твоих: я приму тебя…
- Ты стар, Евтихий, что ты можешь мне дать? Ты стар настолько, что смерть станет для тебя лишь избавлением от многих мук!
- Ты прав, Улифил. Мне нечего дать тебе, кроме моей веры и моей жизни, чтобы доказать, что не в этом сила и не в этом смысл нашей жизни.
- Твоя жизнь уже потеряла всякий смысл. Она может закончится в эту ночь или в следующую.
- Я не жду и не тороплю смерть, ибо это противно заветам Господа. Я молюсь за тебя, гот…
3.
…В том же году было знамение: явилась на небе яркая звезда и, сжигая себя, исчезла на востоке, в землях остготских.
Многие видели это знамение, но никто не разгадал зловещего смысла его.
- Недобрый знак явил нам господь, конун, - сказал Улифил.
- Боишься? – усмехнулся Фридигерн.
- Мне нечего бояться, ты знаешь. Судьба моя в руках божьих, и что сотворит он – тому и быть.
Фридигерн поднялся с земли, отряхнул одежды и спокойно молвил:
- Злоба сильнее молитвы, старик. Против нее бессильны боги. И твои тоже.
- Не осуждай того, чего не ведаешь, конун!
- Я знаю множество богов, но ни один из них не остановит меча, готового рассечь невинную жертву. Зло существует изначально, оно сильнее добра. И кто победит в этой борьбе – нам, смертным, не знать.
- Но зло существует только в человеке, меж тем как свет добра разлит повсюду!
Фридигерн промолчал. Подошел к пасущемуся коню, потрепал его по лоснящейся гриве. Не стал поминать он, что предстоит Улифилу изгнание из пределов Веста, которое, может, даст ответы на многие вопросы.
В потворе располагались они на ночлег, и Ортолед был несказанно удивлен тем, что Улифил и Доброгаст садятся на землю в присутствии конуна. Первый из вестов восстал он против родовых богов, но не осмеливался сесть в присутствии предводителя амалов; откинув полог, вышел за потвор, где две женщины, прикрываясь одеждами от чужого глаза, торопливо перевязали его раны и смазали медвежьим жиром иссеченные ремнями руки. Из черной темноты вынырнула фигура сына его, Бенкаргеда.
В потвор они вернулись уже вдвоем, и Фридигерн спросил:
- Твое имя Ортолед?
- Да, конун. Это имя я взял себе после крещения.
- Кто еще крестился с тобой из вестов?
- Сын, Бенкаргед…
- Ты носишь оружие?
Гот промолчал. Ортолед – это «бросивший меч».
- Весты избрали себе вождя, - произнес он, словно желая сослужить конуну за то, что тот избавил его от неминуемой смерти. – Им стал сын Остибруза Эринарх. Он готовит новую войну с дикими орунгами.
Извещен был Фридигерн и об этом, но, как и на совете старейшин, ничем не выдал своего знания.
- Народ Веста недоволен решением старейшин, - продолжил Ортолед. – Поэтому совет перенес огневище к дубу.
В полог с шипением впилась стрела; повиснув на оперении, покачивалась над самой головой сидящего Фридигерна. Где-то неподалеку раздались громкие крики, но скоро стихли. В потвор вошла одетая во все черное рабыня с блюдом дымящегося мяса и кувшином вина.
- Значит, это и есть истинная причина того, что весты остались на старых кочевьях и не пошли к морю? – словно у самого себя спросил молодой амал. Потом повторил свой вопрос:
- Значит, ты и твой сын все же носите оружие?
Ортолед кивнул головой. Тогда понял Фридигерн, что не было вражды в стане вестов, а причина столь странного поведения была в другом: предводитель совета старейшин Остибруз усилял свою власть над племенем, в котором, с запозданием, происходило то, что и в других готских родах: решать судьбу вестов отныне будет избранный конун.
И все же вырвался у молодого амала вздох облегчения, когда рано утром их шатер плотным кольцом окружил отряд конных стражников на выносливых, низкорослых лошадках, и Фридигерн, стоя в окружении белых щитов и длинных копий, с веселой улыбкой на безусом лице спросил согбенного, опирающегося на палку Улифила:
- Так ты говоришь, епископ, грядут страшные времена?
- Да, конун.
- А ведь они… - показал он рукой на стоявших рядом христиан. – А ведь они будут защищать тебя! И не молитвой – оружием! Так чего же ты добился?
Прав оказался конун. В один из дней, остававшихся до изгнания Улифила, в становище вернулся опальный, ранее изгнанный из племени Атанарик со своим злобным одноглазым братом Оставивом и множеством воев. Защищавшие первосвященника Ортолед и его сын были убиты. Та же участь ждала и Улифила, но за него вступился вновь избранный конун Эринарх. Тела христиан под покровом ночи тайно сожгли в лесу, и не было плача по убиенным в племени Веста, ибо были они первыми и последними вероотступниками. Жены и дочери Ортоледа были казнены и сожжены вместе с ними.
А на утро, гарцуя на белом коне в окружении белых щитов, Фридигерн снова задал свой веселый вопрос учителю.
- Они предали не меня – бога. Души их не успели познать истины. Я скорблю о них, - опустив глаза, тихо ответил Улифил.
- Присоединяйся к нам, епископ. Нас ждут великие походы и великие победы! Я все же убедил Эринарха снять становище и идти к Понту Евксинскому. И далее – на запад. Мы покорим весь мир!
- Поздно, конун, - ответил Улифил, почему-то вспомнив безобразное лицо тихого раба-каппадокийца. – Хоть я не жду и не тороплю смерть, немного дней осталось мне попирать эту грешную землю. Я могу только молиться за тебя, гот…
[Скрыть]Регистрационный номер 0094266 выдан для произведения:
Улиф`ил (В`ульфила) – создатель готской письменности, первосвященник готов (IY век н.э.), пришедших, как геты, скифы, а позднее и гунны из «Великой степи». Одно из племен восточных готов – балты – осело на берегах Балтийского моря (отсюда и название). Еще один сохранившийся топоним – остров Готланд в Балтийском море. Западные готы (везиготы) прошли всю Европу до Иберийского полуострова, где основали свое государство. Потом ассимилировались. Однако успели вместе с вандалами захватить и разграбить великий Рим.
Примерно в 375 году от Р.Х. готы напали и уничтожили в Среднем Поднепровье большое племенное славянское объединение антов. Предводителя антов Буса (Бооса) вместе с двумя его сыновьями и 70 старейшинами готы распяли на крестах. Как пишет греческий историк – «дабы трупы распятых удвоили страх побежденных». Два других славянских объединения – венетов и склавинов – избежали сей печальной участи. Однако понадобилось еще почти 3 столетия, чтобы праславянская Русь медленно поднялась с колен…
«Брат, не тужи, видишь, что со мною приключилось?
Первое: не выгнали ли меня и не разграбили ли мое
имущество? И второе: чем провинился я, когда был
изгнан вами, братьями моими? Не блуждал ли я по
чужим землям и не лишился ли имущества, не сделав
никакого зла?»
(«Повесть временных лет»)
1.
…В год 369-й от Рождества Христова неспокойно стало в земле везиготской: забывшаяся было вражда вспыхнула с новой силой, и причиной тому был отказ племени Веста следовать к морю.
Амалы и балты – два других могущественных рода – в положенное время сняли свои становища и двинулись к морю, называемому греками Понтом Евксинским. Но недолго было их движение, ибо гонцы принесли весть, поколебавшую волю многих: весты избрали себе идолом дуб, росший в излучине реки Ойтомак, и остановились пред ним. Сложившийся столь трудной ценой, союз Везигота грозил распадом, и первый, кто узнал об этом, был к`онун рода Амалов Фридигерн.
Поздней ночью, избрав себе в спутники верного Доброгаста и немощного Улифила, вернулся он к становищу вестов, чтобы убедить их в необходимости следовать к морю. Немудро, недальновидно поступили Весты, отказавшись идти с другими племенами готов, ибо поодиночке их легко одолеют враги, со всех сторон окружавшие готские племена.
Весты узнали о Фридигерне от своих дозорных, и, едва конун сошел с коня, его препроводили к уже ожидавшим старейшинам – мудрейшим вестов. Фридигерн, сняв свой шлем, склонил пред ними голову, а они благосклонно приняли его покорность. И сл`ова первым не молвил конун: знал, что этим вызовет он ропот и недовольство старцев, и почтительно ждал, что скажут ему они – лучшие из лучших народа Веста.
Молчали и старейшины. Чего-то ждали, сидя на корточках вкруг костра, и молчание их было долгим, как ночь. Наконец, из темноты вынырнула сутулая фигура старца Остибруза.
- Что привело тебя к нам, конун? – спросил он.
- Боги наши, - ответил Фридигерн.
- Знаешь ли ты клятву, данную им?
- Она и вела меня…
Хотел добавить Фридигерн, что клятва эта, писаная кровью на берегах холодного Балтского моря, видимо, не совсем памятна мудрейшим, но сдержался, и снял руку с ворса меча, подавляя нарастающий гнев.
- Эта клятва вела и преступника, называющего себя Улифилом?
Ждал такого вопроса конун, но все же вздрогнул – и посмотрел на Остибруза, увидел в глазах его красное пламя костра и твердо ответил:
- С ним пришел я на ваш суд, мудрейшие!
- Хорошо, - неожиданно согласился Остибруз.
По его сигналу двое воев втолкнули в середину круга какого-то человека. Свет огня осветил незнакомца, и Фридигерн заметил, что одежды на нем разорваны, лицо покрыто кровавыми шрамами, а руки иссечены ремнями. Но даже не этим унизили его весты – унизили тем, что сняли с него обувь и оружие.
- Теперь твое слово, амал, - сказал Остибруз, о чем-то посовещавшись со старейшинами.
Фридигерн не знал человека, стоящего по другую сторону костра, и потому в ответ поднял руку. По слабому звуку оружия он догадался, что по левое его плечо встал за спиной молчаливый Доброгаст, по правую – Улифил.
Остибруз тяжело поднялся с земли, за ним поднялись и остальные старейшины вестов. Бесполезные в бою, но сильные умом, они были одеты в длинные полотняные сакали, перехваченные в груди кожаными ремнями. Морщинистые лица их были постоянно обращены к огню, словно просили они у него совета и заступничества. Видели старейшины, что Фридигерн еще слишком молод и горяч, чтобы внимать его речам, но никто не укорил бы конуна ни в трусости, ибо приехал он всего с одним воином, ни в непочтительности к славному роду вестов, ибо оставил он на капище возле дуба увесистый кожаный куль с золотыми четвериками.
- Я знаю этого человека, - тихо произнес Улифил, и Фридигерн кивнул, не оборачиваясь и не спуская напряженного взгляда со старейшин, снова собравшихся в круг и что-то обсуждавших тихими голосами. Но униженный все же заметил жест конуна и, хоронясь от жаркого огня, подошел к Улифилу и встал рядом с ним.
Наконец, Остибруз отошел от круга и сказал:
- Ты знаешь, конун, что народ наш называется Тервинг, и все мы – амалы, весты и балты – связаны клятвой, данной нашими предками на берегах холодного моря. Теснимые врагами, мы вынуждены были покинуть обжитые места и бежать сюда, к теплым водам Понта. Боги оберегали нас, и мы обрели здесь новую родину и сумели защитить ее от врагов. Тени предков витают над нашими головами и слышат каждое слово наше. Не этим ли живы тервинги?
Фридигерн сказал:
- Когда предки наши шли с берегов холодного моря, они не были едины. Как только часть из них взошла на построенную переправу, боги наслали на них проклятие, и все отступники погибли в бурном течении реки. Так ли было?
Старейшины закивали головами. Остибруз обвел старцев взглядом и продолжил:
- Ты понял нас, конун. И теперь мы спрашиваем тебя: остался ли ты верен духу отцов, так же ли почитаешь ты могущественного Эсиола?
- Никто не может сомневаться в моей вере. Могущество же Эсиола оберегает род Амала. Не только у везиготов, но и у братьев наших, остготов-грейтунгов, амалы правят людьми и землею.
Фридигерн не сказал слабости вестов. У остготов сильнейшим родом был род Амала, и конун их, Эрманарик, уже начал новую победоносную войну с антами и венетами, трусливо спрятавшимися в непроходимых лесах, а другие тринадцать племен и народов уже покорны его воле и платят ему дань. И здесь, у везиготов, род амалов уступает только балтам; кичливости же вестов не хватило даже на то, чтобы выбрать себе нового предводителя из числа храбрейших. Но в словах Фридигерна не было ни хвастовства, ни желания унизить народ Веста: он все же склонился перед старейшинами и привез им щедрые дары, и потому Остибруз мучался сомнениями.
- Боги не прощают вражды. Народ Веста слышит богов и не тронется с места до тех пор, пока не расправится с христианами - отступниками нашей веры!
Фридигерн сказал:
- Значит, весты верят в то, что христиане сеют вражду? Но это не так! Они молча поклоняются своему богу, ибо их бог не требует человеческих жертв. Наше предание гласит, что сто лун тому назад была великая вражда в земле готской. Тогда еще не было христиан, они пришли позднее, во времена Черной смерти, но уже тогда кровь везиготов текла так, как ныне течет Ойтомак. Сеющие злаки и пасущие коней не принесли богам обильной жертвы, и те наказали отступников. Так это было!
- Так, - снова закивали головами старцы.
- Значит, не новая вера и не христиане виной тому, что наши племена разучились понимать друг друга. Народ же Веста, если он не последует за своими братьями, останется в одиночестве, окруженный врагами. Орды орунгов сметут вестов с лица земли, или сами они погибнут голодной смертью на этих скудных равнинах.
- Боги не допустят этого! – сказал Остибруз, но на этот раз старейшины его не поддержали и снова собрались на совет.
Фридигерн обернулся и посмотрел на своих спутников. Лицо стоявшего в его тени Доброгаста казалось каменным, как у идола, но было заметно, как напряжена его рука, сжимавшая древко копья. Двое христиан стояли рядом, поддерживая друг друга и ожидая, как решится судьба униженного, именем Ортолед.
Старейшины закончили совет, и один из них, заменивший Остибруза, вышел вперед.
- Народ Веста отдает тебе, конун амалов, отступника Ортоледа и сына его, Бенкаргеда. Суди их.
- Сужу их, - быстро ответил Фридигерн.
- Народ Веста отдает жен и дочерей отступника Ортоледа достойному.
- Судите их, - сказал Фридигерн.
- Судим их.
Старейшина замолчал, обернулся на совет и продолжил:
- Народ Веста принимает тебя, конун, и людей Амала.
На последнем слове старейшина запнулся, ибо из амалов, кроме конуна, был только Доброгаст. Это не ускользнуло от внимания Фридигерна, и он, чуть повысив голос, произнес:
- Народ Амала верит мудрейшим Веста! – и положил руку на рукоять меча. Этим жестом он хотел показать старейшинам, что будет защищаться до последнего, если весты предпримут попытку убить его или его спутников. Вновь мелькнувший в свете костра Остибруз лишь криво усмехнулся на столь воинственный жест молодого предводителя: никто из вестов не осмелится бы нарушить слово совета, ибо решение его было законом.
Остибруз торопливо шагнул во мрак, окружавший поляну, а за ним разошлись и другие старейшины. Разошлись, отдав в руки Фридигерна двух вероотступников и сделав рабами жен и дочерей христианина, но так и не сказав главного – того, за чем и приезжал к ним конун амалов.
Более всего страшила Фридигерна неизвестность, но он не стал требовать незамедлительного ответа народа Веста и принял его кров и защиту. Две женщины с закрытыми лицами отвели Фридигерна к кожаному шатру, где предстоял ему краткий отдых и ночлег. Там, в свете ярко горящих факелов, он рассмотрел вновь обретенного спутника, увидел его растерянные, слезящиеся глаза, и никак не мог понять, о чем думает сейчас человек, заклавший за свою странную веру жен и дочерей и свое иссеченное, обессиленное и униженное тело…
2.
И наступила ночь… Ночь – пугающая шорохом ветвей и колыханием сухой травы, полная теней и призраков бродящих по степи неприкаянных душ чьих-то... Вдалеке, из-за горизонта темных деревьев, появилась луна. Полная и величественная, она пустилась в свой обычный путь по небу, и мертвенно-бледный свет ее нависал над миром холодным покрывалом. Спящая уже земля тяжко вздыхала шорохами и звуками, какими-то отголосками ушедшего дня и редкими голосами птиц, и казалось, что она сонно переговаривается с луной и делится с нею тысячей тайн, спрятанных во чреве ее.
Так уже было когда-то… Много лет назад, в такую же тихую и лунную ночь, Улифил сидел у костра, перемешивая концом копья жарко горящие ветви. И еще был с ним раб-каппадокиец, купленный Улифилом в караване гетов, следовавшем на запад, к Данастру. Тогда Улифил и сам был молод и горяч и еще не насладился властью человека, могущего лишить жизни другого, хотя Евтихий был не первым купленным им рабом.
У раба были гнилые, сточенные до основания зубы, он часто и, как тогда казалось, заискивающе улыбался, а когда говорил, по подбородку его текла слюна. Тогда Улифил боялся темноты, но не хотел показывать это рабу. Он велел каппадокийцу идти в ночь и проверить коней, ожидая, что тот тоже испугается, и страх его выступит на его слюнявых, трясущихся губах. Но не пугался Евтихий мрака ночи, и это злило Улифила. Иногда у него даже возникало желание выхватить меч и зарубить покорного раба, но странная уверенность, что и перед смертью в глазах каппадокийца не запрыгают огоньки животного страха, останавливала руку горячего гота.
Иногда, чтобы скоротать длинные ночи, он просил Евтихия рассказать о своем прошлом, но каппадокиец не хотел говорить об этом.
- Тогда скажи, кто ты? – требовал Улифил.
- Я тот, кто несет с собой новую веру, - тихо отвечал Евтихий, прикладывая к сердцу ладонь.
- Чем же плоха старая? – с усмешкой спрашивал Улифил. – Наши боги защищают нас, дают нам кров и пищу. А твоя вера – что в ней?
- Моя вера очищает рабов и господ, как весною река очищает берега свои полными водами. Она снимает с людских душ проклятие, обретенное веками греховной жизни, и равняет всех людей перед богом.
- Мне не понятны твои слова, раб.
- Един бог на небе, и все люди, сущие на земле, одинаковы пред ним, какие бы одежды они не носили: бедные или богатые. Равные перед богом нашим, они равны меж собой.
- Значит, и ты равен мне?
- Ты брат мой, я говорил тебе…
- Ты – стар, я – молод! Ты – раб, я – господин! Даже пальцы на одной руке не бывают одинаковыми!..
- Тело наше – только оболочка. Оно рождается в муках и умирает в муках, чтобы дух наш очистился болью. А когда спадает забота о теле, как спадает пелена болезни с глаз слепого, видит он иную дорогу – не ту, что попирал он своими ногами, не ведаю, куда она ведет…
- Почему же тебе в твоей смертной оболочке суждено видеть то, что не видят другие?
Евтихий замирал, склонял голову к плечу, прикрывал глаза и говорил:
- Этого я не знаю.
Улифил торжествовал, но недолгим было это торжество, ибо Евтихий тут же продолжал:
- Я не знаю этого, но знаю другое: то, что и тебя ожидает та же милость божья. Добрые семена правды упадут на благословенную душу подобно тому, как обильные дожди питают своей влагой скудные поля и превращают их в благоуханные сады. И ты тоже очистишься от злобы и скверны, что преследует твой народ.
- И ты говоришь, что бог един? Но у нас много богов!..
- Нет, бог един, как и мир, созданный им.
- Что же тогда бог?
- Бог – это любовь.
Улифил пытался постичь смысл слов каппадокийца, его непонятную веру в своего странного и такого же смиренного бога, пытался разозлить раба, но тот не спорил со своим господином, сразу умолкал, снова склонял голову к плечу и так замирал – в молчании. «В чем же сила этого слабого человека? Почему в нем нет страха?» - спрашивал себя Улифил. Спрашивал – и не находил ответа.
- Любовь людей к твоему богу и любовь твоего бога к людям – это одно и то же? – задавал новый вопрос Улифил.
- К этому только идет мир. Или возвращается, ибо первые люди были изгнаны из рая за грехи свои. Но бог – еще и братство, и вера, и в этом триединен бог, и каждому лику его уподобляется истинно верующий…
Негромкие слова Евтихия тревожили и возбуждали Улифила, как возбуждал вид молодых рабынь, покорных его власти. Но стоило ему посмотреть на каппадокийца, как в нем вдруг возникал новый приступ отвращения и злости, и ему снова хотелось посмеяться над жалким богом, который умеет только прощать.
- Значит, дьявол сильнее твоего бога, если не прекращаются войны?
- А ты, гот, сильнее меня? – вместо ответа спрашивал Евтихий.
- Да, я сильней тебя. Потому что могу убить тебя прямо сейчас!
- Тогда убей, чего же ты ждешь?
- Но ты же умрешь! Как ты тогда сможешь убедиться, что я прав? Хочешь, я прикажу привести другого раба и убью его на твоих глазах? Я докажу, что сильней тебя, потому что в моих руках меч, а у тебя нет ничего, кроме пустых слов!
- Тогда лучше убей меня, - просил Евтихий, и тихий голос его был столь тверд, что Улифил не сомневался: Евтихий подставит свою голову вместо любого другого человека, которого звал он братом, даже ни разу не видев его.
- Ты веришь в то, что однажды на земле наступит мир?
- Верю. Иначе я бы не говорил с тобой…
- И прекратятся войны?
- Да, и в это тоже.
- Разве война не наделяет могуществом одних и не делает рабами победителей других? И разве может народ жить без рабов? Такой народ умрет неминуемой смертью!
- Смерть не страшна. Если ты защищаешь жен своих и детей, разве боишься ты смерти? Но не видишь ты в своем ослеплении, что кроме жен твоих и детей, есть еще жены и дети того, кого уготовал ты к погибели. Но воззри однажды на небо, воззри на мир, созданный из мрака, на друзи свои и недруги, - много ли ты найдешь подтверждения своему мнимому могуществу? Увидишь ли ты, что, творя зло, ты сеешь семена, которые принесут новые плоды зла, и в один день они падут и на твою голову? И тогда разверзнутся небеса, чтобы напоить землю кровью, души – страданием, а жен твоих – слезьми. И пройдешь ты через боль умирания, сам себе отмерив предел, и душа твоя разъединится с телом подобно тому, как плод отрывается от напитавшего его древа.
Или жизнь твоя продлится до старости, если не будет прервана болезнью или насилием, которое ты множить в слепом своем неведении… Если уж так установлено господом, то есть ли смысл в том, чтобы ты и подобный тебе умирал раньше назначенного ему срока? И есть ли смысл в боли через смерть? И что есть смысл?.. Это предначертанное в созидаемом и содеянное в предначертанном. Нам предначертана короткая жизнь в этом мире и вечная – в другом. Содеянное тоже есть жизнь, ибо любое земное существо множится и множит себе подобных, череда которых предназначено быть бесконечной, как сама вечность, ибо иначе терялся бы всякий смысл существования людей и их сотворения. Две жизни – земная и небесная – должны быть вечны. В этом смысл…
- Но ты говоришь, что только после смерти человек обретает царство небесное. А царство земное – его нет?
- Царство это в сидящем по левую руку от тебя и в сидящем по правую руку от тебя. Царство это в любом пасущем или сеющем, в униженном и унижаемом. В тебе – царство. Я делаю жест вокруг и говорю: это твое царство, прими его. И забудь, что я твой раб, а ты мой господин: прими меня. Я омываю ноги твои и делю с тобой мой хлеб: прими его. А не примешь, я брошу в землю новые зерна, и она вернет мне посеянное и отблагодарит меня стократ. А примешь меня, я изопью твою молитву, и она будет моей молитвой. И стану братом твоим, рабом и господином. И даже если тело твое будет болезно и немощно, я покрою себя ранами и струпьями болей твоих: я приму тебя…
- Ты стар, Евтихий, что ты можешь мне дать? Ты стар настолько, что смерть станет для тебя лишь избавлением от многих мук!
- Ты прав, Улифил. Мне нечего дать тебе, кроме моей веры и моей жизни, чтобы доказать, что не в этом сила и не в этом смысл нашей жизни.
- Твоя жизнь уже потеряла всякий смысл. Она может закончится в эту ночь или в следующую.
- Я не жду и не тороплю смерть, ибо это противно заветам Господа. Я молюсь за тебя, гот…
3.
…В том же году было знамение: явилась на небе яркая звезда и, сжигая себя, исчезла на востоке, в землях остготских.
Многие видели это знамение, но никто не разгадал зловещего смысла его.
- Недобрый знак явил нам господь, конун, - сказал Улифил.
- Боишься? – усмехнулся Фридигерн.
- Мне нечего бояться, ты знаешь. Судьба моя в руках божьих, и что сотворит он – тому и быть.
Фридигерн поднялся с земли, отряхнул одежды и спокойно молвил:
- Злоба сильнее молитвы, старик. Против нее бессильны боги. И твои тоже.
- Не осуждай того, чего не ведаешь, конун!
- Я знаю множество богов, но ни один из них не остановит меча, готового рассечь невинную жертву. Зло существует изначально, оно сильнее добра. И кто победит в этой борьбе – нам, смертным, не знать.
- Но зло существует только в человеке, меж тем как свет добра разлит повсюду!
Фридигерн промолчал. Подошел к пасущемуся коню, потрепал его по лоснящейся гриве. Не стал поминать он, что предстоит Улифилу изгнание из пределов Веста, которое, может, даст ответы на эти вопросы.
В потворе располагались они на ночлег, и Ортолед был несказанно удивлен тем, что Улифил и Доброгаст садятся на землю в присутствии конуна. Первый из вестов восстал он против родовых богов, но не осмеливался сесть в присутствии предводителя амалов; откинув полог, вышел за потвор, где две женщины, прикрываясь одеждами от чужого глаза, торопливо перевязали его раны и смазали медвежьим жиром иссеченные ремнями руки. Из черной темноты вынырнула фигура сына его, Бенкаргеда.
В потвор они вернулись уже вдвоем, и Фридигерн спросил:
- Твое имя Ортолед?
- Да, конун. Это имя я взял себе после крещения.
- Кто еще крестился с тобой из вестов?
- Сын, Бенкаргед…
- Ты носишь оружие?
Гот промолчал. Ортолед – это «бросивший меч».
- Весты избрали себе вождя, - произнес он, словно желая сослужить конуну за то, что тот избавил его от неминуемой смерти. – Им стал сын Остибруза Эринарх.
Он готовит новую войну с дикими орунгами.
Извещен был Фридигерн и об этом, но, как и на совете старейшин, ничем не выдал своего знания.
- Народ Веста недоволен решением старейшин, - продолжил Ортолед. – Поэтому совет перенес огневище к дубу.
В полог с шипением впилась стрела; повиснув на оперении, покачивалась над самой головой сидящего Фридигерна. Где-то неподалеку раздались громкие крики, но скоро стихли. В потвор вошла одетая во все черное рабыня с блюдом дымящегося мяса и кувшином вина.
- Значит, это и есть истинная причина того, что весты остались на старых кочевьях и не пошли к морю? – словно у самого себя спросил молодой амал. Потом повторил свой вопрос:
- Значит, ты и твой сын все же носите оружие?
Ортолед кивнул головой. Тогда понял Фридигерн, что не было вражды в стане вестов, а причина столь странного поведения вестов была в другом: предводитель совета старейшин Остибруз усилял свою власть над племенем, в котором, с запозданием, происходило то, что и в других готских родах: решать судьбу вестов отныне будет избранный конун.
И все же вырвался у молодого амала вздох облегчения, когда рано утром их шатер плотным кольцом окружил отряд конных стражников на выносливых, низкорослых лошадках, и Фридигерн, стоя в окружении белых щитов и длинных копий, с веселой улыбкой на безусом лице спросил согбенного, опирающегося на палку Улифила:
- Так ты говоришь, епископ, грядут страшные времена?
- Да, конун.
- А ведь они… - показал он рукой на стоявших рядом христиан. – А ведь они будут защищать тебя! И не молитвой – оружием! Так чего же ты добился?
Прав оказался конун. В один из дней, остававшихся до изгнания Улифила, в становище вернулся опальный, ранее изгнанный из племени Атанарик со своим злобным одноглазым братом Оставивом и множеством воев. Защищая первосвященника, Ортолед и Бенкагед были зарублены. Та же участь ждала и Улифила, но за него вступился вновь избранный конун Эринарх. Тела христиан под покровом ночи тайно сожгли в лесу, и не было плача по убиенным в племени Веста, ибо были они первыми и последними вероотступниками. Жена и дочери Ортоледа были казнены и сожжены вместе с ними.
А на утро, гарцуя на белом коне в окружении белых щитов, Фридигерн снова задал свой веселый вопрос учителю.
- Они предали не меня – бога. Души их не успели познать истины. Я скорблю о них, - опустив глаза, тихо ответил Улифил.
- Присоединяйся к нам, епископ. Нас ждут великие походы и великие победы! Я все же убедил Эринарха снять становище и идти к Понту Евксинскому. И далее – на запад. Мы покорим весь мир!
- Поздно, конун, - ответил Улифил, почему-то вспомнив безобразное лицо тихого раба-каппадокийца. – Хоть я не жду и не тороплю смерть, немного дней осталось мне попирать эту грешную землю. Я могу только молиться за тебя, гот…
Это старенькое, Сергей. Почему-то нас учат, что история Руси началась в 9 веке, с княжения Олега, Ольги, Игоря. А ведь на самом деле история Руси началась именно с племенных объединений 4-го века - об этом есть достоверные сведения историков, раскопки, найденные следы материальной культуры. Так что нашему славянскому роду в метриках надо добавить минимум лет 500, а не говорить о "тысячелетии Руси". Об этом, собственно, я и писал. Жаль, ограничения по объему не позволили рассказать о самих антах, куда (предполагаю) и попал готский первосвященник, умерший, как полагают некоторые источники, в 381 году и оставивший миру готскую письменность и переводы Библии.
племена населяющие прибалтийские земли поклонялись Перуну,"Повесть временных лет",искаженная в угоду РПЦ ,переписанная история,а все было с точностью до наоборот это христиане сжигали "идолопоклонников"! А на самом деле верящих в Родную землю и РОДовых богов.
Это было позже, в 4-5 вв. иных верований, кроме традиционных, у славян не было. А что сжигали и убивали за веру - было такое. Особенно во времена Владимира Красное Солнышко, который хоть и канонизирован, но не раз метался от одной веры к другой в угоду собственным интересам и желанию править любой ценой. Пантеон славянских племен действительно возглавлял Перун, за ним - в порядке убывания - шли Дажбог, Сварог, Стрибог и Велес. Остальные выполняли функции родовых богов и почитались в конкретных племенах. Не знаю, Галина, как можно было исказить "Повесть временных лет", если она дошла до нас (хоть и не полностью) в виде оригинальных рукописей, в отличие, скажем, от "Слова о полку Игореве" или "Слова о погибели русской земли". Трактовали ее, конечно, по разному, отсюда и различные теории, например, о "1-м и 2-м южнославянских влияниях". Но это уже дело историков. А иногда - и политиков, как это было в советские времена.
Несколько веков нашей истории покрыты мраком безвестности именно потому, что у нас не оказалось своего Вульфилы, а отрывочные сведения о первых славянских племенах принадлежат перу греческих историков. Вульфила, кстати, создал готскую письменность на базе греческого алфавита, как впоследствии и Кирилл. А вот глаголица Мефодия у нас не прижилась, хоть он и почитаем не менее Кирилла. Спасибо, Танюш, за прочтение и отзыв. Удачи!
Владимир Чивилихин отмечал, что наше представление о истории базируется на каких-то конкретных авторитетных источниках, например, «Слово о полку Игореве». Но существует множество архивов (особенно в глубинке), где хранятся в большом количестве нерасшифрованные манускрипты. Иногда они могут круто повернуть многие наши представления. Вы проделали колоссальную работу, написав этот рассказ. Жму Вашу руку!
Спасибо, Сергей. Сейчас, во времена интернета, стало много проще добывать нужную информацию. А раньше, помнится, масса времени уходила именно на поиски нужных работ или копий. Многие источники находились в закрытых фондах. А чтобы попасть в Ленинку, например, приходилось брать письмо за подписью декана факультета с подробным объяснением, для чего нужно попасть именно в закрытые разделы. Грешен: иногда вместо древнерусских рукописей читал Фрейда, Кафку, Ницше и прочих "запрещенных". А сейчас - свобода! Было бы желание...
Да, на этот раз я выступил в необычном для меня амплуа. Просто тема обязывает. Слишком люблю историю, чтобы писать что-то несерьезное. Даже поступал в свое время на истфак МГУ. Но в последний момент сдрейфил - слишком высоким был проходной балл... Спасибо, Оля, душа-человек! Добра вам и любви!
Петя, просто сразил!! Особенно второй частью! На самом деле, чем древней история, тем сложнее писать, по известным причинам. Твоя работа - это серьезное изыскание! Удачи тебе! И только удачи!
Ох, Пётр... Читала, не дыша.) Искренне восхищена Вашими познаниями! Чувствуется, что в этой области Вы - человек не посторонний. Стыжусь своей дремучести. Для меня слово "гот" ассоциируется с направлением субкультуры, что-то сродни декадансу. Вы - настоящий мастер!
Благодарю, Танюш. Наши-то "готы", наверно, пострашнее будут, чем древние. Хотя те тоже предпочитали черную одежду, но рожи свои так ужасно не мазали и старушек на лавочках не пугали.
Петр, все правильно. В моей последней книге есть глава "Крещение Руси". Там готская епархия хорошо освещена. Создана она была в начале VI века и была первой на территории сегодняшней территории России. Готы, как и вандалы, это племена смешанные из славян, балтов и германцев. Но что характерно, предводители всегда выбирались из германцев, так как они всегда были более дисциплинированна и уперты. У них и герб - орел с одной головой, а у нас с двумя. Они знают куда идти, а мы всю жизнь растерявшись. Удачи.
Спасибо, Алексей, за столь подробный отзыв. У этой истории есть продолжение, но длинные вещи мало читают. Да и сама история в нынешние времена - область узкоизбранная. Всего наилучшего!
Удивительное дело... Никогда раньше не замечала за собой, что меня может заинтересовать такая тема, а твою творческую работу прочитала с интересом, Пётр. Но не потому, что ты мой друг, а потому, что пишешь ты захватывающе. Чувствуется, как ты понимаешь каждую фразу написанного. Видимо, и мне передалось твоё понимание. Спасибо тебе!
Спасибо, Леночка, за столь приятное мне внимание. Надо больше обращаться к истории, к истокам, чтобы не превратиться в "иванов, не помнящих родства". В том числе и в литературе. Новомодные "экшены" про Древнюю Русь - не в счет. Написаны на потребу, не для души и не для памяти. Ангела тебе хранителя!
Не знаю. Для меня "утяжеленно". Требуются Примечания в конце рассказа. Потом, почему готы пришли из Великой степи, что это за Степь? Готы или Гёты вроде бы "пришли из Южной Швеции, чему свидетельства в шведском фольклёре.Почитаю еще раз и попробую разобраться. Мож я и туповатый читатель, но лучше, чтобы и для таких было все ясно и не возникали вопросы. Ойтомак- что это? Днепр, Днестр? Почему конунГ амалов пришел не к конунгу вестов, а к старейшинам.(не выбрали нового? а старый?Отметь, что Остибруз - фактический правитель) ) И кто все таки конунг Амалов:Фридигерн или Арманаринк? Зачем взял Улифила(он амал или вест?), если знал, что весты считают его преступником? В чем его "преступление"- принял Христианство? "Друзи", "слезЬми","множеством ВОЕВ"- зачем эта "стилизация"? "Дикие орунги"-это кто? "Усилял свою власть"- опечатка- усиливал. Рассказ хороший, интересный. Поменьше бы неясностей. Лучше упростить.
Ну, назадавал ты вопросов, Володя! Великая степь - "Дешт-ы-Кыпчак" в исторических сводках - Средняя Азия, родина всех кочевых народов, в т.ч. гуннов, половцев, печенегов, монголо-татар и прочих. ГОты и гЕты - разные народности, были еще и масагЕты, ясы, касоги, обезы, булгары, но родиной последних считается Северный Кавказ. Амалы, Балты и Весты были и у остготов (предводитель Острогота), и у везиготов (предводитель Атанарик). У некоторых готских племен не было избранного вождя, правил совет старейшин. В состав готских племен входили и норманы, и славяне, и германы, этнически они были разнородны. Наиболее воинственно и дисциплинированно вели себя норманы, из их языка и перешли к готам, а позднее и к славянам некоторые слова, имена, топонимы и названия (в советские времена, помню, историки вовсю громили т.н. "норманскую теорию" о том, что испокон веков славянскими племенами правили норманы, что сами славяне были неспособны управлять государством). О племенной принадлежности Вульфилы ничего не известно. Другие слова и выражения - это, как ты говоришь, стилизация. А вообще этот рассказ - одна из глав романа, отсюда и многие "непонятки". Все-таки здесь я представил не исторический очерк, а литературный рассказ, и потому, думаю, допустим некоторый вымысел и даже "передел" некоторых исторических фактов в угоду сюжету. Тем более, что сведения о готах весьма скупы, а о славянах 4-7 вв. и вовсе почти ничего не известно. Спасибо за вопросы и внимательное прочтение. Для меня это только "проба пера". Если б не чемпионат, я бы не стал выставлять "Готов" на всеобщее обозрение. Тем более, что роман не дописан и на него может уйти еще не один год. Зато теперь с твоей помощью знаю, на что нужно обратить внимание. Удачи!
Когда я в институте грыз гранит науки, профессор,знаток устного народного творчества, часто нас, студентов, гонял за то, что высказывали мнение, не подкреплённое ссылками на научные работы известных исследователей. Он говорил так;"учитесь, ребята, анализировать чужие оценки на это произведение, и если считаете нужным, опровергайте их доказывайте свою правоту, только так вы научитесь правильно мыслить " А с кондачка прочитаете "Повесть временных лет", выскажите свою голую мысль - за это неуд и не просите пересдачу., не прощу..... Удачи Владимир Попову и Петру.
Спасибо, Юрий! А мой преподаватель (профессор Преображенский, кстати) говорил: У вас, Петр, такие глубокие мысли, что никак не разгляжу дна. Удачи и вдохновения!
Интересно и познавательно было читать, это я сужу, как простой читатель. А трактовать в угоду какому-либо строю будут всегда, пропаганду никто не отменял, посмотрите, что творится в бывших республиках СССР. Историю перевирают как угодно, на Украине универсалы трактуют так, что уши вянут от вранья, но пипл хавает и ладно...В Узбекистане узбеки объединившись с согдианскими племенами разбили Македонского (учебник 4 класса новейшей истории Узбекистана)...и т.д. Нет ни одного не ангажированного политикой исследователя истории (мне так кажется...)Я не историк, но мне было бы интересно читать такие произведения, в которых вымышленные персонажи переплетались с настоящей историей, не в угоду существующей власти. Пётр, а что Вы скажете о Маргиане?
Спасибо, Игорь! История переделывалась уже не раз в угоду правителям и идеологии. В нашей истории это и "норманская теория", и история крещения Руси, 1-е и 2-е южнославянские влияния и проч. По сути, некоторые "историки", особенно западные, пытаются доказать, что самой русской нации не существует, как и ее культуры. Нация - сброд разноязыких племен, письменность и религия заимствованы у греков, а говорим мы на древнеболгарском языке. Даже 7 матерных корней нашего "второго языка" заимствованы из индоевропейской культуры и праславянских диалектов... Вот с этого и начинается разрушение нации! Но мы есть! Хоть и своеобразные и необузданные, но - есть. Лично я читаю и перечитываю В.О. Ключевского, автора замечательной фразы, объясняющей некоторые особенности русского характера: "Русский человек сумел противопоставить капризу природы каприз собственной отваги." О Маргиане читал, но особо не вникал. Мне больше по душе история Древней Руси, особенно начальный ее этап.
Немного того, что я узнал о Маргиане. Это родина антов, откуда они и начали переселение в восточную Европу, и вроде бы как от них и пошли различные племена или я ошибаюсь? Ведь если это так, то они являются нашими предками...
В том, что анты - наши предки, сомнений нет. Хотя последнее упоминание об антах относится к 602 г. А вообще, все большие миграционные волны катили к нам из Средней Азии, и все мы - потомки индоевропейцев.
Спасибо, Лика, за внимание к моим скромным сочинениям. Это часть романа о первых славянских племенах. Пишется трудно, потому что мало историографического материала. Приходится изучать и историю соседних племен и народов, чтобы понять, как они жили - наши предки, и почему из нашей истории ушли целые века.
Пётр, заглянул на твою страничка и сызнова прочитал "Готов". Интересно пишите. В истории Руси много есть не прочитанных страниц. Замалчивают их. Удачи!
Спасибо, Юра, за внимание к моим сочинениям. К сожалению, мало свободного времени, чтобы заниматься тем, что нравится, а не тем, что нужно. И лежит моя незаконченная проза годами... С наступающим НГ и удачи во всем!
интересный экскурс в историю, и звучит достаточно достоверно, только скифия, а позднее сарматия славянского роду племени на степных просторах Таврии раскинулась с древнейших времён.
Спорить не берусь, так дальше 1 века н.э. не копал, кроме греческих историков, в т.ч. Геродота. Спасибо, Валерий за прочтение и отзыв. Удачи в Новом году!
Петя, интересны твои духовные поиски, попытка осмыслить прошлое... нашей цивилизации. Ведь Христианство, наверное, одна из её главных осей... Произведение, на мой взгляд, удалось. Пусть даже тебе пришлось его сократить. Написано добротным литературным языком. Увлекательно и познавательно. Чувствуется глубокая проработка темы. Сказывается твоё филологическое образование и длительная работа по совершенствованию мастерства. Знаешь, Петя, что ни говори, а приятно читать хорошую прозу. Спасибо тебе. Удачи!