ВЫБОР.

«Человек носит своё небо с собой…»

В. Короткевич  «Ладья отчаянья».

Человечек был маленького росточка, на вид непредставительный, да и весь какой-то нескладный. Ну, ни дать, ни взять – состарившийся гриб-переросток. И на лицо то ещё чудище-уродище: седая бородёнка топорщилась паклей, острый, словно насильно прилепленный нос, напоминал клюв некой дивной птицы, удивительно белёсые, с красным ободком глаза слезились. На лице ни одной человеческой черточки, словно Создатель, скорей всего, с большого бодуна, сотворив сие существо и  едва узрев дело рук своих, сам испугался оного. И затем, нисколько не сожалея и даже не вдыхая в эту мерзость бессмертную душу, взял да и выбросил за ненадобностью в выгребную яму, мол, там тебе и самое место. Только тот, сволочь этакая, не сгинул, не издох, как ожидалось, а сумел выжить - назло всем и вся. Теперь вон ходит среди живых и теплокровных тварей человеческих, отмеченных дланью Господней, и не даёт им покоя, это как пить дать.

Вот и мне сегодня этот сморчок, словно некое наваждение,  взял  и кинулся прямо под ноги – ни ступить себе дальше, ни отойти в сторонку. Разве только можно подать назад. Но даже и этого мне чудище не дало сделать, неожиданно цепко ухватив за руку, того смотри и оторвёт. 

Я человек по себе спокойный, и иной раз меня не так и просто вывести из равновесия, для этого нужно ещё, ой, как постараться, - я всегда положительно отношусь к каждому человеку в отдельности, независимо от того, что тот из себя представляет. А вот у этого стручка за пару каких-то минут удалось вызвать к своей персоне не только отвращение, но и омерзение. Да и чего греха таить, немного испугать: что эта тварь безродная от меня хочет?

Рука человечка, ухватившего меня за запястье, была холодной, можно сказать, ледяной, словно рука мертвеца. Впрочем, так она и выглядела на самом деле – зеленоватая, в сизо-синих прожилках вен, тоненькая, хрупкая, казалось, ударь по ней слегка – рассыплется в прах. Но так только казалось, потому что давление этой лапки на мою достаточно крепкую и сильную руку – грешен, иногда позволяю себе оттянуться на тренажёрах в одном спортивном клубе, – было ощутимым, словно меня сжало в стальные клещи. И как не пытайся – не вырвешься.

Правда, я всё же попытался. Но и из этого ничего не получилось. Наоборот, давление ещё больше усилилось, а человечек на шажок – мелкий, какая-то доля сантиметров - приблизился ко мне.

Тогда я и услышал то, что, наверное, уже несколько минут старались воззвать к моему сознанию его уста, тонкие, змеиные, и такого же цвета, как и его рука, сизо-зеленоватые.

-Помогите… Пощады… Я уже больше не могу… Простите… Поближе… Мне нужно вам сказать… Помогите…

Слова были вполне обычными, но вдруг появилось ощущение, что они идут не просто так, а словно их нечто подстёгивает, неумолимое, и если человечек не сумеет вытолкать их из себя, произойдёт нечто ужасное.

Короче, я колебался между тем, чтобы помочь странному незнакомцу, правда, пока ещё не зная в чём эта помощь может проявиться, и тем, чтобы оттолкнуть того от себя, и как можно дальше. А ну, брысь, пока не накостылял по шее, нечего приставать, если тебя не просят, к благородному человеку – по крайне мере, я себя таким представлял. Хотя кто из окружающих считает себя ниже кого-нибудь. Последний бомжара и тот дерёт нос, считая себя чуть ли не особой вселенского масштаба.

Кстати, в наше время это обычное явление: зачем на себя брать чужие проблемы, если и своих невпроворот. К примеру, ещё не так давно я, как человек воспитанный и на принципах доброты и взаимовыручки попытался помочь одной совершенно незнакомой женщине, не стану откровенничать в чём, но потом та – о, женщины! - обвинила меня, что я покушался на её честь и достоинство. Глупая, это она себе польстила. Даже будь она единственной женщиной на земле, я к ней и то не воспылал бы взаимным влечением, а уж о поползновениях интимного характера и говорить не стоит. Хотя кто знает, что было бы случись нечто подобное. Слава богу, что тогда никто слова сей обвинительницы не принял на веру, а то я, возможно, не стоял бы сейчас здесь посреди грязного проходного двора, а коротал время в другом  месте.

Правда, этот человечек вряд ли способен на подобное, ибо с ним случилось нечто весьма и весьма серьёзное – диким ужасом было перекошено его и без того не слишком привлекательное лицо.

Не знаю, что вдруг меня вынудило взять да и наклониться, а потом и вовсе заглянуть прямо в глаза странному существу. Заглянул – и тут же пожалел. Лучше бы мне перед этим ослепнуть.

Глаза человечка, вначале маленькие, невыразительные, неожиданно вдруг расширились, став размером с небольшое блюдце. Так же расширились зрачки, из узеньких вертикальных щелочек превратившись в огромные круги. Я словно зачарованный смотрел и смотрел в те, ставшие в одно мгновение опасными, глаза, в которых с неимоверной, почти дьявольской скоростью, оживал смысл – смысл совершенно мне неизвестного, но  неумолимого разума.

А затем я и вовсе сделал то, на что, наверное, в твердом уме и памяти никогда бы не отважился даже под знаком смерти: я ещё больше согнулся в поклоне и – о, мерзость! - поцеловал человечка прямо в уста. Не чмокнул, а вполне натурально проник языком тому в рот, словно это были уста какой-нибудь обворожительной девицы.

Гигантская холодная устрица словно всосала меня в себя. Ощущение было донельзя омерзительным, гадким, противным, ну просто невыносимым, но одновременно это вызвало у меня… ни с чем несравнимое восхищение. Смешно, но мне просто хотелось, чтобы это действие никогда – НИКОГДА!!! – не прекращалось, а продолжалось, продолжалось, продолжалось…

Вскоре мои губы омертвели, став какими-то деревянными. Куда только девалась их былая теплота и полнокровность…

Глаза сами по себе невольно закрылись…

Вначале моё сознание охватила глубокая чернота, чернее, чем ночь – без созвездий и какого-либо проблеска света, но по мере того, как всё сильнее сжимались мои веки, начало проясняться. Первыми возникли мелкие, мерно поблескивающие вкрапления точечек, чёрточек, линий – этакое хаотичное мерцание разрозненных частиц. Казалось, в их хаотичности не было никакой логики – блики и всё. Но вскоре мерцание ещё больше усилилось, а затем неожиданно вспыхнул свет, словно у меня перед глазами вспорхнула огромная ярко-оранжевая бабочка и медленно стала размахивать  своими тоненькими прозрачными крылышками. Это было до того феерично, что я просто захлебнулся от восторга.

А чтоб ещё больше усилить этот восторг откуда-то вдруг изнутри зазвучала дивная музыка. Но это не было некой отдельной темой: звуки, разные по тональности, по конфигурации, оттенкам, накладывались один на один, смешивались, варьировались, и при этом, что удивительно, не вызывали какофонии и всякого иного разброда, а укладывались  в лёгкую и чарующую мелодию. И эта мелодия не только усыпляла, а подчиняла себе.

И тут я увидел её. И сразу понял кто ОНА. Словно знание сего образа было изначально заложено в мою сущность, но я по какой-то причине вдруг взял и забыл об этом. По этой же причине и остальные люди забывают о истинном облике Той, Кого Никому Никогда Не Избежать. И лишь на смертном одре удостаиваются чести видеть её Бесподобный Лик.

Но я этот Лик увидел воочию наяву. И он был божественно прекрасен. Удостоился, так сказать, чести. Сразу невольно подумалось: «Ну вот, он и пришёл мой бесславный конец. Или славный? Всё так глупо и тривиально. Посреди случайного грязного проходного двора испущу свой последний вздох, зарывшись лицом в заплёванный донельзя асфальт. Даже как-то негигиенично. А ведь хорошо было бы умереть в своей постели, во время какого-нибудь чудесного сновидения». 

Чёрт, думаю невесть что. Когда надо…

И тут я услышал голос, тихий, казалось, еле слышный, но поражающий своей неумолимой мощью. Сразу хотелось подчиняться ему во всём и безоговорочно. Она, бледная и прекрасная, не раскрывала своего восхитительного рта, наверное, ей это и не было нужно – слова просто лились неудержимо потоком в меня на уровне подсознания. Мой разум едва успевал впитывать в себя то, что мне вещалось, даже не было сил отбиться от этого информационного беспредела. Только кто меня спрашивал?!

А потом Та, Кого Никому Никогда Не Избежать вдруг приблизилась ко мне, подплыв легко и плавно, и поцеловала осторожно в губы. Поцелуй был нежен, ласков, просто бесподобен, но в сто, а то и в тысячу раз слаще того первого, что мне несколько минут – минут! - навязал странный мерзкий  человечек. Наверное, потому что сейчас меня целовала самая прекрасная из всех женщин, которых я когда-либо видел в своей жизни.

Жизни! Разве я ещё не умер? Но если это есть Смерть, то она – прекрасна! Чего ещё можно больше желать!

И только я так подумал, как исчезло всё, навеянное непонятно чем, а я стоял посреди проходного двора, а у моих ног лежал неподвижно странный человечек. Лежал и не шевелился. Я наклонился и потрогал его, вначале за запястье, а потом пощупал у основания шеи – видел, так обычно проверяют, жив человек или нет. Так вот, человечек был мёртв – мертвее не бывает. Но зато его некрасивое лицо озаряла счастливая и радостная улыбка, словно человечек именно и ждал этого момента – смерти! – как некоего избавления.

Я где-то читал, что смерть это самое главное, что может случиться в жизни каждого человека, независимо от происхождения и положения в обществе. Это кульминация всего. Но ведь смерть нужно ещё и понять. Бесспорно, что всё живое на земле движется именно к смерти. И что из этого выходит? Что смерть – цель жизни. И если не понять смерть – значит, не понять жизнь. Замкнутый круг какой-то.

Странно, но мы, люди, почему-то избегаем факта смерти, как можем, противимся этому, не говорим об этом, не думаем. Даже одно только слово «смерть» вызывает дрожь практически у любого. Но когда кто-то умирает, многие из нас чувствуют, нет, не скорбь, а некое смущение, как будто тот, кто умер, сделал нечто неподобающее: с какой он стати вдруг взял и загнулся? Зачем?

Вот и этот бродяга сделал и вовсе неподобающее: умер у меня, совершенно ему незнакомого человека, прямо на глазах, да ещё со счастливой улыбкой на устах. Да кто ему позволил?

Позволил! Та, Кого Никому Никогда Не Избежать и позволила. Освободила. От чего?

Боже, какой я дурак! Теперь всё встало на свои места. И случайная – случайная ли? – встреча, и мольбы о помощи, и поцелуй, и чудесное явление…

Интересно, а что было, если бы я не внял мольбам о помощи, а просто взял да отшвырнул человечка, как некую назойливую шавку, пинком под зад? Наверное, ничего. Пошёл бы дальше своей дорогой.

Но как только я так подумал, как в моём сознании мгновенно нарисовалась яркая картина: вот я обхожу бродягу боком, бросив несколько нелицеприятных слов в его сторону, иду себе дальше через весь проходной двор, прохожу мрачную арку ворот, сворачиваю направо за угол…

И тут в меня на огромной скорости врезается тяжёлый самосвал. Кровь… Мозги на асфальте… Искорёженное тело…

В общем,  мало привлекательного.

А затем пришло и осознание того, почему и для чего я остался жить, и что приобрёл. По сути, я заменил собой человечка, который вот уже почти сотню лет является как бы посредником между жизнью и смертью, а точнее, определяет - кому жить, а кому умереть. Для этого много не нужно: ходить по везде, где только можно, а точнее, где случаются разного рода катастрофы, этаким неприкаянным, почти бессмертным  существом, и делать всю грязную работу, в которой Та, Кого Никому Никогда Не Избежать уже давно не принимает личного участия. Зачем, если есть подобные мне, и спасённые подобным образом. Спасённые от чего? От смерти! Чтобы стать вечным рабом её.

Не к месту вдруг вспомнилось: кто-то из мудрецов древности сказал: «Смерти нужно заглянуть в глаза. Глубоко заглянуть в смерть! Не бояться её. И тогда она не будет иметь власти над тобой – ты одолеешь её».

Но я ведь только что заглянул. Я даже поцеловал эту смерть в уста, или она меня поцеловала, без разницы. Но её власть надо мной стала ещё сильнее. И ничто теперь не уведёт меня из ее тенет, до той поры пока я не испущу дух, как вот этот невзрачный человечек.

Невзрачный?! Только кто знает, каким он был до … поцелуя. Ведь его тоже в своё время кто-то поцеловал, как и он меня недавно. Возможно, он был счастливым, красивым юношей, любимцем многих женщин, жил надеждами, радовался жизни. Но с ним случилось то, что случилось. А потом началось полное преобразование тела и души. Души, наверное, в первую очередь. А может, душа и вовсе омертвела после поцелуя. Хотя нет, когда человечек обратился ко мне с просьбой о помощи, то в его глазах было столько боли и отчаяния. А это означает, что душа была ещё жива, по крайне мере, осознавала действительность. И только, когда я принял на себя все муки человечка, его исстрадавшаяся за столетия душа воспарила ввысь счастливым энергетическим сгустком, освобождённая от тяжёлого бремени.

Человечек мёртв, но уже свободен. От всего. Свободна и его душа. Зато теперь моя душа оказалась в подобном положении. И, Бог знает, насколько. Неужели тоже на столетие? А то и больше. Ужас! Лучше уж сразу мгновенная смерть под колёсами самосвала.

И тут я услышал в своей голове прекрасный голос: «У тебя есть выбор. Ты можешь поцеловать следующего, того, кто заменит тебя. Но сам ты умрёшь. Смотри!».

Помимо воли моё сознание вдруг метнулось туда, куда меня повела моя Повелительница: на проезжую часть дороги, подскакивая, катился разноцветный мячик, а за ним, весело подпрыгивая, бежала девочка лет девяти в голубеньком коротеньком платьице с огромным таким же голубеньким бантом на голове.

У меня есть выбор! Я могу подтолкнуть мяч, чтобы он покатился ещё быстрее к летящим на огромной скорости машинам, а потом удержать девочку за руку и поцеловать её…

Или же оставить всё, как есть, и начать свой отсчёт в мучительную и уничтожающую душу Вечность…

Но, наверное, лучшим исходом было бы повернуть время вспять. Пусть меня собьёт самосвал. Туда мне и дорога. Только время такая штука, которая не имеет обратного свойства. Прошлое не может стать настоящим. Это только у фантастов легко всё получается на бумаге – раз, и ты уже во «вчера». Но в реальном времени всё движется только вперёд, - и ни шагу назад. Лишь в воспоминаниях можно вернуться туда, где уже ничего не изменить…