Учитель

3 августа 2018 - Александр Джад
Произошло это в середине шестидесятых годов прошлого века. Когда Великая Отечественная война стала уже прошлым, но в памяти людей ещё были живы обстрелы, бомбардировки, голод и разруха, поражения и победы. Было мне тогда тринадцать лет...
Пошли мы как-то с ребятами после уроков из «поджигного» пострелять. «Поджигной» – это что-то типа пистолета кремневого. Только примитивней конечно, поскольку сделан был из подручных средств и заряжался серой от спичек, а не порохом. 
Расположились мы на пустыре за огородами. А тут один из наших пацанов прибегает:
– Пошли, – говорит, – там учитель по труду картошку убирает. Помните, он нам не дал из напильников ножи выточить. Айда его напугаем.
          Залегли мы в кустах. Зарядили «поджигные». Прицелились и один за другим дали залп по ведру, что под картошку приготовлено было. Грохот раздался знатный  – ведро-то пустое было.
          Учитель наш при первых же выстрелах на землю упал и залёг. Затем, смотрим, лопатой заработал быстро-быстро. Окапываться стал.
          Ну, мы-то что? «Поджиги» перезарядили и опять залпом по ведру. Смотрим, он уже чуть не в рост окоп вырыл. Даром, что на войне был.
          Порезвились мы так немного, потешились, да и ноги сделали. Смылись, стало быть, пока он в себя не пришёл, да не выпорол нас.
          На следующий день приходим в школу как ни в чём не бывало. Вдруг, после второй перемены подходит к нам староста и говорит:
– Что-то вас учитель труда завёт, – и называет всех, кто вчера в боевых действиях участвовал.
Что делать?  Надо идти раз учитель велит. Спустились мы в мастерские. Он на стуле сидит и на нас так исподлобья смотрит. И молчит... Пока.
«Ну, всё, – думаю, – точно колония для малолетних преступников светит. Шутка ли, учинить нападение на учителя?»
Он тем временем встал. Подошёл к нам. Руками за отвороты своей рубашки взял, да как рванёт… Хряк! И пуговицы, словно кнопки отлетели и по полу рассыпались. А под рубашкой тельняшка голубая, десантная. Он её задрал и как гаркнет:
– Сопляки! Я Великую Отечественную войну прошёл. Два ранения имею. Вон смотрите, какие шрамы остались, – из глаз у него слёзы покатились. – Сколько раз под обстрелом бывал и не боялся. А вы, паскудники чего затеяли?
«Ну, всё, – понял я, – колонии не будет. Будет бить», –  я облегчённо вздохнул и обречённо так голову опустил. Что делать, коль и вправду заслужили.
А он, всё больше распаляясь, продолжал:
– Кто право вам такое дал, чтоб человека страхом унизить? Что вы в жизни такого значите?
Шрамы его на теле побагровели. Страшные шрамы. Как прозрачной плёнкой обтянутые. Под ними мясо зажившее виднеется.
Он кричит на нас, а слёзы из его глаз, видимо помимо воли, так и катятся. Да и не замечает он их вовсе.
Так нам его жалко стало. Войну прошёл. Дважды ранен. Нас обормотов учит руками работать. А мы?
И у нас слёзы ручьями потекли. Он до нас даже пальцем не дотронулся, словно мы грязные или там заразные какие. Уж лучше бы побил.
– Вон отсюда! – он посмотрел на нас исподлобья, – Глаза мои чтоб вас больше не видели.
Лицо у него пятнами пошло. Глаза словно из орбит вылезти пытаются. Голос срываться начал.
Он так руками как замахал. И вдруг, сникнув разом, на стул опустился и замолчал. Рот только безмолвно то, открываться, то, закрываться стал, будто сказать что ещё хочет, но никак не может.
Сам бледный. В лице ни кровиночки. Вдруг голова назад откинулась, и весь он как бы судорогами пошёл.
«Ну, всё, – думаю, – довели человека. Теперь точно от колонии не отвертеться».
А мысли-то работают. Думаем, как человеку помочь. И вспомнил я, как меня отец учил действовать в подобной ситуации.
Быстро, – кричу своим друзьям, – на пол его положить надо!Все кинулись команду выполнять. Тут уж и не до шуток и не до себя всем нам стало. Видно же – человеку плохо совсем.
– Ноги, – опять командую, как учили, – ноги поднимите! Выше. Ещё выше. Хорошо.
А сам к лицу его наклонился. И страшно мне тут стало. Лицо белое как мел. Всё мокрое от слёз. Глаза закатились. И не дышит уж вовсе, кажется.
Тут-то бы конечно за взрослыми побежать. За помощью. Ну да понимаю, можно время упустить и тогда что угодно случиться может. И никогда бы я себе этого не простил, что из-за какой-то глупости нашей хороший человек насовсем пропасть может.
Зажмурился я, наклонился. И начал искусственное дыхание изо рта в рот делать.
Сколько времени прошло точно сказать не могу, но только чувствую, вроде как и судороги прошли у него и зашевелился по-человечески. Тут слышу, и стон изо рта с дыханием вылетел.
Я голову свою приподнял, смотрю, он глаза открыл и вроде как ещё понять не может, что с ним такое произошло. На нас посмотрел. От его взгляда всех как оторопь взяла. Ноги его на пол положили. На всякий случай подальше от него отодвинулись и ждём, что дальше будет.
А он уже так осознано нас увидел и тихо-тихо говорит:
– Спасибо, ребятки, что жизнь мне спасли. Без вас не выкарабкался бы, наверное, сегодня. – Мы стыдливо опустили головы. Ведь из-за нас с ним случилось такое. А он продолжил:
– Понимаю вчера не со зла так поступили, а по дури несмышлёной. Может и зря я так на вас накричал? Да вы уж простите меня. Не удержался. Уж больно обидно мне стало, – у него на глазах вновь показались слёзы.
И так нам стыдно стало. Из-за чего мы человека чуть не загубили? Ничего нет дороже жизни. Ничего нет дороже, прекраснее и тяжелее.
Он опёрся о моё плечо. Приподнялся.
– Спасибо вам, – говорит, – ребятки, что пропасть не дали. Приходите после уроков. Я чаёк с травками заварю. И варенье у меня есть брусничное. Почаёвничаем.
– Спасибо! Обязательно придём, – со стыдливо опущенными головами мы гуськом потянулись к выходу.
 
Мы уходили, а он смотрел нам вслед и вытирал рукавом порванной рубашки высохшие слёзы. Слёзы, оставившие глубокий след в наших юных, ещё не сформировавшихся и не очерствевших от времени душах.
 

© Copyright: Александр Джад, 2018

Регистрационный номер №0421945

от 3 августа 2018

[Скрыть] Регистрационный номер 0421945 выдан для произведения: Произошло это в середине шестидесятых годов прошлого века. Когда Великая Отечественная война стала уже прошлым, но в памяти людей ещё были живы обстрелы, бомбардировки, голод и разруха, поражения и победы. Было мне тогда тринадцать лет...
Пошли мы как-то с ребятами после уроков из «поджигного» пострелять. «Поджигной» – это что-то типа пистолета кремневого. Только примитивней конечно, поскольку сделан был из подручных средств и заряжался серой от спичек, а не порохом. 
Расположились мы на пустыре за огородами. А тут один из наших пацанов прибегает:
– Пошли, – говорит, – там учитель по труду картошку убирает. Помните, он нам не дал из напильников ножи выточить. Айда его напугаем.
          Залегли мы в кустах. Зарядили «поджигные». Прицелились и один за другим дали залп по ведру, что под картошку приготовлено было. Грохот раздался знатный  – ведро-то пустое было.
          Учитель наш при первых же выстрелах на землю упал и залёг. Затем, смотрим, лопатой заработал быстро-быстро. Окапываться стал.
          Ну, мы-то что? «Поджиги» перезарядили и опять залпом по ведру. Смотрим, он уже чуть не в рост окоп вырыл. Даром, что на войне был.
          Порезвились мы так немного, потешились, да и ноги сделали. Смылись, стало быть, пока он в себя не пришёл, да не выпорол нас.
          На следующий день приходим в школу как ни в чём не бывало. Вдруг, после второй перемены подходит к нам староста и говорит:
– Что-то вас учитель труда завёт, – и называет всех, кто вчера в боевых действиях участвовал.
Что делать?  Надо идти раз учитель велит. Спустились мы в мастерские. Он на стуле сидит и на нас так исподлобья смотрит. И молчит... Пока.
«Ну, всё, – думаю, – точно колония для малолетних преступников светит. Шутка ли, учинить нападение на учителя?»
Он тем временем встал. Подошёл к нам. Руками за отвороты своей рубашки взял, да как рванёт… Хряк! И пуговицы, словно кнопки отлетели и по полу рассыпались. А под рубашкой тельняшка голубая, десантная. Он её задрал и как гаркнет:
– Сопляки! Я Великую Отечественную войну прошёл. Два ранения имею. Вон смотрите, какие шрамы остались, – из глаз у него слёзы покатились. – Сколько раз под обстрелом бывал и не боялся. А вы, паскудники чего затеяли?
«Ну, всё, – понял я, – колонии не будет. Будет бить», –  я облегчённо вздохнул и обречённо так голову опустил. Что делать, коль и вправду заслужили.
А он, всё больше распаляясь, продолжал:
– Кто право вам такое дал, чтоб человека страхом унизить? Что вы в жизни такого значите?
Шрамы его на теле побагровели. Страшные шрамы. Как прозрачной плёнкой обтянутые. Под ними мясо зажившее виднеется.
Он кричит на нас, а слёзы из его глаз, видимо помимо воли, так и катятся. Да и не замечает он их вовсе.
Так нам его жалко стало. Войну прошёл. Дважды ранен. Нас обормотов учит руками работать. А мы?
И у нас слёзы ручьями потекли. Он до нас даже пальцем не дотронулся, словно мы грязные или там заразные какие. Уж лучше бы побил.
– Вон отсюда! – он посмотрел на нас исподлобья, – Глаза мои чтоб вас больше не видели.
Лицо у него пятнами пошло. Глаза словно из орбит вылезти пытаются. Голос срываться начал.
Он так руками как замахал. И вдруг, сникнув разом, на стул опустился и замолчал. Рот только безмолвно то, открываться, то, закрываться стал, будто сказать что ещё хочет, но никак не может.
Сам бледный. В лице ни кровиночки. Вдруг голова назад откинулась, и весь он как бы судорогами пошёл.
«Ну, всё, – думаю, – довели человека. Теперь точно от колонии не отвертеться».
А мысли-то работают. Думаем, как человеку помочь. И вспомнил я, как меня отец учил действовать в подобной ситуации.
Быстро, – кричу своим друзьям, – на пол его положить надо!Все кинулись команду выполнять. Тут уж и не до шуток и не до себя всем нам стало. Видно же – человеку плохо совсем.
– Ноги, – опять командую, как учили, – ноги поднимите! Выше. Ещё выше. Хорошо.
А сам к лицу его наклонился. И страшно мне тут стало. Лицо белое как мел. Всё мокрое от слёз. Глаза закатились. И не дышит уж вовсе, кажется.
Тут-то бы конечно за взрослыми побежать. За помощью. Ну да понимаю, можно время упустить и тогда что угодно случиться может. И никогда бы я себе этого не простил, что из-за какой-то глупости нашей хороший человек насовсем пропасть может.
Зажмурился я, наклонился. И начал искусственное дыхание изо рта в рот делать.
Сколько времени прошло точно сказать не могу, но только чувствую, вроде как и судороги прошли у него и зашевелился по-человечески. Тут слышу, и стон изо рта с дыханием вылетел.
Я голову свою приподнял, смотрю, он глаза открыл и вроде как ещё понять не может, что с ним такое произошло. На нас посмотрел. От его взгляда всех как оторопь взяла. Ноги его на пол положили. На всякий случай подальше от него отодвинулись и ждём, что дальше будет.
А он уже так осознано нас увидел и тихо-тихо говорит:
– Спасибо, ребятки, что жизнь мне спасли. Без вас не выкарабкался бы, наверное, сегодня. – Мы стыдливо опустили головы. Ведь из-за нас с ним случилось такое. А он продолжил:
– Понимаю вчера не со зла так поступили, а по дури несмышлёной. Может и зря я так на вас накричал? Да вы уж простите меня. Не удержался. Уж больно обидно мне стало, – у него на глазах вновь показались слёзы.
И так нам стыдно стало. Из-за чего мы человека чуть не загубили? Ничего нет дороже жизни. Ничего нет дороже, прекраснее и тяжелее.
Он опёрся о моё плечо. Приподнялся.
– Спасибо вам, – говорит, – ребятки, что пропасть не дали. Приходите после уроков. Я чаёк с травками заварю. И варенье у меня есть брусничное. Почаёвничаем.
– Спасибо! Обязательно придём, – со стыдливо опущенными головами мы гуськом потянулись к выходу.
 
Мы уходили, а он смотрел нам вслед и вытирал рукавом порванной рубашки высохшие слёзы. Слёзы, оставившие глубокий след в наших юных, ещё не сформировавшихся и не очерствевших от времени душах.
 
 
Маленький трубач
Правда о правде
Рейтинг: +3 340 просмотров
Комментарии (3)
Николина ОзернАя # 15 августа 2018 в 20:49 +4
Учитель в любой ситуации остаётся учителем. Ваш рассказ не может оставить равнодушным читателя. Особо хочу отметить заключительное предложение, ставшее апофеозом в рассказе:"Слёзы, оставившие глубокий след в наших юных, ещё не сформировавшихся и не очерствевших от времени душах" Учитель труда, фронтовик, не побоялся показать своих слёз, слез разочарования, негодования поступком своих учеников. Мальчишки после этого случая, уверена, повзрослели и стали по-иному относиться к жизни. Удачи Вам!
Карим Азизов # 20 августа 2018 в 12:21 +3
Рассказ хорошо выписан. И орфографически и стилистически. Читал и вспоминал своё, тоже «поджигное» детство.
Людмила Комашко-Батурина # 30 августа 2018 в 21:50 0
Интересный сюжет очень жизненно описан. Прочитала с удовольствием!