Я поля хлебного частица (эссе)

[Скрыть] Регистрационный номер 0418549 выдан для произведения:  
Хлеб… Хлеб – всему голова. Хлеб – имя существительное. Мы произносим это бездумно, по инерции, не придавая значения поговорке. А сейчас немодно есть хлеб выпеченный, дрожжевой или на закваске. Женщины, желающие быть всю жизнь стройными, могут позволить себе недешёвое удовольствие: крупно зерновой хлеб или проращённое зерно. Мужчинам  же хлеб даёт силу, и я не знаю ни одного из них, кто бы отказывался от куска ржаного хлеба  или булочки.
 По-другому стали жить, по-другому стали относиться к нашей бесценной ценности, нашему достоянию – хлебу. Только в трудные дни вспоминают о нём и всем лакомствам предпочитают его, хлеб. Поэтому самым важным продуктом при гуманитарной помощи нуждающимся странам ( мы свидетели этому) есть и будет хлебная мука.
  Я живу там, где до поля рукой подать. И  хожу к нему в любое время года, когда не очень-то радостно на душе. На поле я  наслаждаюсь его покоем и торжественностью, погружаюсь в его задумчивость и загадочность, не пытаясь искать разгадку. И моя тревога, грусть незаметно рассеиваются.
Я любуюсь жизнестойкими кустиками изумрудной зелени осенью, вижу рост и размер колосков в начале лета, встречаюсь глазами с открытым и доверчивым взглядом васильков. Рвать их не могу. Они очень хрупкие, быстро поломаются, и не будет красоты. Издалека они кажутся каплями небесной синевы, брошенной щедрой рукой в рожь или пшеницу для украшения. А в пору созревания подхожу и замираю, очарованная, перед ним: вижу волны, что поднимает ветер – это его баловство не всегда безобидно. Иногда он начинает кружить на просторе и укладывает хлеб на землю. Комбайнам трудно справится с упавшим хлебом.
 Поле красиво, поле звучно. Днём подпевает ветру, а вечером напоминает, что пора спать, голосом перепёлки. Разве можно отрицать, что поле живое?
 На поле я забываю о плохом настроении и наслаждаюсь этим чудом природы, погружаюсь в его задумчивость и загадочность, не пытаясь искать разгадку.
 Ни одна птица не смеет садиться на дышащее поле. Ждут своего часа и воробьи, и грачи. В щетинистом жнивье они найдут много драгоценных зёрен. Только где-то, в невидимой вышине, выводит жаворонок жизнерадостную, восторженную летнюю песню, восхваляя небесный простор и радость свободы. Правда, иногда, неторопливо планируя, пролетит одинокий ворон, бросая гортанным голосом известные ему одному мрачные пророчества округе. А, может, завидуя дружному семейству колосков, жалуется на одиночество? Кто знает…
А ещё у него необыкновенная сила: оно умеет возвращать в прошлое, напоминает о том, что мы знакомы с ним с прекрасных моих детских дней. Странно,  разве я могу это забыть?
… Хлеб для меня – это бескрайнее поле: золотое под солнцем и живое под ветром. Родители называли его «хлебным». До него рукой подать – стоит только перейти дорогу ( у нас от любого дома до поля рукой подать). По нему пролегала моя тропинка к большому пруду в жаркие летние дни. Я шла и ладонью проводила по колосьям. Казалось, что они специально выгибаются, чтобы стебельками коснуться руки, словно ласковые рыжие кошки, и я щедро их ласкала, никак не реагируя на уколы их колючих длинных усов (у каждого зёрнышка свой усик).
 Когда ссорилась с сестрой, то уходила вглубь поля, ложилась на горячую землю. Колосья не смыкались надо мной. Им дела нет до обид моих, они продолжали жить своей, далёкой от людских проблем, жизнью. Но я, погружаясь в их мир, забывала о сестре. Слёзы высыхали, ведь они мешали рассматривать букашек, снующих без устали туда- сюда. Я ловила божью коровку и приговаривала шёпотом: « Божия коровка, лети на небо, принеси мне хлеба: чёрного и белого, только не горелого!» Я приговаривала, но попутно появлялось неверие в её миссию. Она такая маленькая, крылышки, как жирная запятая, да ещё просвечиваются. Нет, хлеб, даже крошка, ей не под силу.  И когда она взмахивала крылышками, срывалась с открытой ладошки, я, не удивляясь, замечала, что садится она рядом. Ожидание чуда заканчивалось прозой и успокоением. Иногда я срывала колосок и рассматривала: он так похож на сороконожку!
 Слушала голос поля и слышала его особенную раздольную и задушевную песню о счастье, которое, как я верила, обязательно встретится мне на заветной тропинке среди хлебного поля. Разве зря придумали песню « Ой, ты, рожь!»  Мне хотелось напевать ему эти прелестные слова, мелодию, но я знала только одну строчку: « Счастье повстречается – мимо не пройдёшь», -- так пела сестра.
…Трудолюбивое солнце наполняло теплом колосья, и они созревали к августу. В знак благодарности они склонялись перед солнцем в поклоне до земли. Даже при самом лёгком ветре можно услышать – и я слышала – голос поля. Воображение помогало мне понять его особенный язык. Мне казалось: колосья говорят добрые слова и земле-матушке за то, что вскормила и вспоила их. Скоро по полю пойдут комбайны, и по весёлому шуму, оживлённому движению она узнает о богатом урожае. Мозолистые грубые руки людей, пропахших солнцем, полем и ветром, уберут его в свои закрома.
А в каждой семье во главе стола рядом с чёрным, ржаным, хлебом на скатерти в красивой большой праздничной хлебнице или в большой чашке на полотенце с узорами улягутся плюшки, рогалики, пироги и пирожки.   И хлебный запах, запах солнца и поля, и хрустящей поджаристой корочки вырвется из домов и уплывёт за околицу.
 Я часть этого поля, малая частица того, что существовало до меня и будет существовать после. Оно без меня может жить, а я без него не могу. Я говорю: «Лето, поле…» -- и сразу – даль цвета молочного шоколада, а над ним обязательно солнце, играющее лучами, синее небо, белые облака и море колосьев, принимающих летнее тепло и отдающих его людям в виде янтарных зёрен.
Уровень жизни в семье определялся количеством хлеба в закромах. Даже пословица есть об этом: без золота проживёшь, а без хлеба нет. И были годы, начало девяностых, когда в колхозе зарплату мой муж получал хлебом.
 Просьбу о хлебе я слышала от бабушки, когда она, стоя на коленях перед иконой, шептала:  «Хлеб наш насущный даждь нам днесь…» Это сейчас мне пришло в голову, а раньше я ничего такого не понимала. Значит, это надо для жизни, это самое важное наряду с нравственными категориями «прощать», «не вводить в искушение».
Сейчас другая жизнь, но и в наше время богатство страны исчисляется количеством собранного зерна. Хлеб – это жизнь; без соли невкусно, а без хлеба несытно; без хлеба куска везде тоска –  это пословицы. Пословицы – мудрость народа. Я её принимаю душой и сердцем, потому что в истине я сама убеждалась не раз.