Судьба и жребий.

 Судьба и жребий.
 
  В нашей семье эталоном человека, которому верят,  был мой отец.
  Ему верили все, всегда и во всем. Он сам не терпел лжи и заставлял других относиться к ней нетерпимо.
  История о том, как он изменил сам себе, началась летним утром на даче, когда мой старший сын Иван вошел в столовую  и обратился к нам с пламенной речью по поводу наших завтраков.
  - Нам необходимо радикально изменить весь распорядок нашей летней жизни, - сказал он, проглотив свой кофе и явно стремясь, чтобы этого не успели сделать остальные. – Потому что нормальной жизнью это  не назовешь.    
 Его дед, а мой отец, которому исполнилось уже восемьдесят  лет, снисходительно  улыбнулся и, будучи старейшиной нашего дачного племени,   первым отреагировал на выступление юного отпрыска рода Егоровых:
  - Извольте объясниться, сударь. Чем Вас не устраивает жизнь на нашей даче?
  Тон и форма его вопроса  могли отбить желание заниматься критиканством   у любого человека.
   Кроме Ивана…
  - Дед, не надо становиться в позу,  - нагло  перешел он в наступление. – Мы встаем почти все в одно и то же время… И, надо сказать, встаем поздно. Посмотрите на часы, в какое время мы завтракаем. Через час уже будет пора обедать. А почему так? А потому что, встав с постели, мы начали толочься в этом ограниченном пространстве, которое зовем дачей, ничего по существу не делая и мешая друг другу...  Я предлагаю следующее. Один человек из всех   живущих на даче по жребию встает раньше всех и готовит завтрак.
  - А как быть, если человек, на которого пал жребий, совершенно неискушён в кулинарии? – в  своем духе продолжал допытываться дед.
  -Тем лучше для него, - не задумываясь, ответил Иван. – Этот человек, как ты изволил выразиться,  должен мобилизовать в себе всё человеческое, чтобы не оставить нас голодными. Он или она  откроет бабушкину книгу о вкусной и здоровой пище, достанет из шкафчика аптекарские весы, а из кладовки – продукты, и, вдохновляемый твоей, дед,  благостной улыбкой, с какой ты поедаешь пончики мамы Оли, сотворит шедевр кулинарии… Ну, может быть, не сразу и, возможно, не шедевр, но… Тогда нам придется немного потерпеть. Вытерпели же мы сегодня подгоревшую кашу мамы Лены, которую она готовила на нервах, когда на часах уже было почти одиннадцать.
  - А почему именно жребий? – засомневался старейшина рода. – Не проще ли установить дежурство, повесить  график на кухне, и делу – конец. По-моему, это будет более справедливо.
  Иван, с  малых лет считавший, что справедливости на земле нет и быть не может, посмотрел на деда с плохо скрываемой  жалостью:
  - Понимаешь, дед, дежурство – это принуждение, то есть, насилие над личностью. Завтра же найдутся недовольные тем, что по графику им выпало дежурить в воскресенье, а не во вторник, и сразу же возникнет зависть к тем, кто будет дежурить утром в понедельник, когда народу на даче в два раза меньше. А жребий – это судьба,    от которой никуда не денешься и которую не выбирают.
- Резонно, – согласился дед, - хотя и замысловато для нашей дачной рутины. Давайте проголосуем  предложение Ивана:  установить по жребию утреннее дежурство на даче.
  Это «давайте» в нашей семье было равносильно приказу, поэтому все дружно проголосовали «за».
   Первый жребий пал на маму Олю, чему дед был несказанно рад: теперь на завтрак ожидались пончики с крыжовенным вареньем.
  Но,  я думаю, что  нам пора разобраться в составе нашей большой семьи и в некоторых ее феноменальных особенностях.
  Мой отец, Иван Егорович Егоров, был выходцем из семьи потомственных сталеваров, переселенных с Урала в Санкт-Петербург еще при Петре Первом.
  Мой дед, Егор Силантьевич,  говорил, что для него название «Литейный проспект» звучит все равно, что »Егоровский».
  Мой отец первым   среди мужчин Егоровых нарушил семейную традицию и стал …  филологом.
 Потому что, как он всем объясняет, в раннем детстве прочел  «Сказку о рыбаке и рыбке» Александра Сергеевича Пушкина.
  Какое впечатление эта сказка произвела на него, можно заметить даже сейчас: если  ему хочется кого-то  оскорбить, он говорит: «Вы простофиля, сударь!»
  Окончив аспирантуру Ленинградского университета, он стал пушкиноведом и получил огромную комнату в коммунальной квартире на Васильевском Острове,  так как уже был женат и имел двух детей – близняшек: меня и мою сестру Олю.
  Комнату разделили на две части, одна из которой стала называться гостиной, а другая – детской.
  Но, когда мне исполнилось 20 лет, я женился на своей однокурснице Лене Юриной, и детскую пришлось разделить на  «молодоженскую» и  «девичью»
  Впрочем, «девичьей» она называлась недолго:  через два месяца после моей свадьбы Оля вышла замуж и тоже за своего однокурсника из Воркуты. Но самое интересное было в том, что фамилия ее мужа была тоже Егоров! Таких совпадений не знал никто в нашей семье и все были несказанно рады, особенно  наш  дед Егор Силантьевич, который еще был жив в ту пору: теперь и Олины дети будут носить фамилию Егоровых!
  А дальше вообще все пошло чрезвычайно интересно…
  Через год, в один и тот  же месяц и с разницей всего в десять дней Лена и Оля родили по девочке. Мою дочь назвали Машей, Олину – Иришей. 
  Когда девочкам было по два года, у нас родилось по сыну, Иван и … Иван.
  Такая существует традиция в нашей семье: старшего сына называют в честь деда. Именно поэтому меня зовут Егором Егоровым.
  А еще через два года родилось еще два мальчика, Роман и Матвей.
  Вы уже, вероятно, ужаснулись,  представив  нашу жизнь в однокомнатной, по существу,  квартире, где вынуждены были ютиться двенадцать человек, шестеро из которых были весьма шаловливыми детьми.
  Но ужаснулись вы зря..
 Потому что, благодаря высокому духу товарищества и взаимовыручки, мы жили легко и весело,  не испытывая никаких неудобств от перенаселения. Дети весь день были вместе  в  нашей комнате, которую мы сделали игровой, и с ними занималась одна из мам. Другая мама в это врем готовила, стирала и убирала в комнатах. На следующий день они менялись местами. Поэтому дети  и стали называть их «мама Лена» и  «мама Оля», не делая между ними  никакой разницы. И, даже повзрослев, ни разу не назвали чужую маму «тётей».
  Разъехались мы, когда младшим мальчикам исполнилось по два года. Мы получили сразу три отдельных квартиры, или, как тогда говорили, «секции».
  Но, благодаря тому, что отец уже был крупным ученым – лингвистом и  депутатом городского Совета, квартиры мы получили в одном доме и на одной лестничной площадке.  Поэтому их двери  почти никогда не запирались и постоянно хлопали так, что соседи вынуждены были писать жалобы в домком.        
   Дача у нас осталась одна, и там мы уже воссоединялись по-настоящему, переживая трудные, но и прекрасные моменты нашей молодости.
   
 Но все изменилось в моей жизни и взглядах, когда мой сын Иван вернулся с Гималаев.
 Альпинизмом он  увлекся еще в школе, потом достиг в этом  виде спорта немыслимых для меня высот,  и в  тот год отправился в Гималаи, чтобы осуществить свою давнишнюю и  главную в его жизни мечту:  покорить Эверест.
 Все мы волновались и ждали, когда он вернется, тем более, что вместе с нами ждала и волновалась его невеста Таня, свадьба с которой  должна была состояться сразу после его возвращения. 
 А я тем летом я тоже был занят очень важным делом: сдавал в печать книгу, которую считал итогом всей своей жизни, поэтому у меня просто не было времени следить  за итогами  гималайской экспедиции в прессе.
  И когда Иван вдруг рано утром появился у нас на даче, загорелый и  возмужалый, то я,  исполнявший как раз обязанности «дежурного по жребию», сразу же набросился на него с вопросом:
  - Ну, как там твой Эверест?
  Иван почернел лицом, насколько это было возможно при его загаре,  и ответил мрачно:
   - А никак…
  Отвернувшись к окну и глядя в сад, он начал рассказывать  мне печальную историю своего несостоявшегося восхождения.
  Во время его рассказа на кухню неслышно вошел его дед, но я приложил палец к губам, чтобы он не перебивал Ивана своим приветствием, и он понял меня, тихо опустившись в кресло.
   А в Гималаях случилось вот что…
  Группа наших альпинистов в составе семи человек благополучно обустроила базовый и три промежуточных лагеря и начала подъем. И во время  последней ночевки на высоте 8300 метров выяснилось, что вышли из строя сразу два кислородных аппарата для дыхания на высоте. Одному из участников надо было срочно  спускаться вниз. Решили бросить жребий…
     - …  и он выпал мне… - закончил свой рассказ Иван. 
- Alea jacta est, sed non est aequum,  – раздался голос деда, как только  Иван произнес эти слова.
Иван обернулся и расцвел широкой улыбкой, увидев деда.
  - Ты еще не бросил своей профессорской привычки пугать латынью простой народ? - сказал он, обнимая его. – Тогда давай, переведи сию мудрость.
  - «Жребий брошен, но он несправедлив» , - ответил ему дед. 
        -  Жребий не может быть несправедливым,  на то он и жребий,- возразил ему Иван.
       Дед задумался, потом улыбнулся  и погрозил ему пальцем:
  - А ты помнишь, как ты два года тому назад, предложив нам ввести по жребию утреннее дежурство, произнес слово «судьба»?... А я помню… Ты сказал буквально так: «Жребий – это судьба,    от которой никуда не денешься и которую не выбирают»… .  Кто-то из великих однажды написал такую простую фразу: «Судьба поступила с ним несправедливо». Так вот я считаю, что с тобой она тоже была неправа.
 - Если бы ты, дед, знал продолжение моих приключений, ты бы сказал, что судьба – это такая стерва,  какой не может себе представить самый одиозный ум, - с нехорошей улыбкой произнес Иван и достал из кармана сигареты.
  - По- моему,  в твоей жизни произошло три изменения, - отозвался дед. – Ты стал говорить стихами, употреблять нехорошие слова и курить. Так чем еще она тебе насолила?
   - А тем, что спешите отменять свадьбу.  Вчера Таня позвонила мне и сказала, что передумала выходить за меня замуж.
  - Почему? – первым удивился я.
  - Потому что я – неудачник, - с той же насмешливой улыбкой ответил Иван.
  - Но ты же неудачник по жребию! – возмутился я.
  - А какая ей разница? И кто будет выяснять, почему я не поднялся на Эверест: из-за трусости, по слабости  или по воле жребия? Главное, что я не взошел…
  - Но неужели Таня не понимает…? – начал я криком, но отец остановил меня:
   - Не кипятись!- остановил меня отец.- Ты сам-то много понимаешь в том, как и чем живет сейчас молодежь?  Я, например, признаюсь честно, что ни черта не понимаю. А потому садись на диван и слушай…  А ты, Иван, выплюнь изо рта эту гадость и присядь рядом с отцом …  Вы похожи друг на друга, как два взъерошенных петуха. Но ты, Иван, еще сможешь раз пять взойти на свою Джомолунгму, а вот у твоего отца в перспективе только инфаркт с инсультом … Поэтому поведай  мне, своему любимому деду, что ты сказал Тане при встрече.
  - Дед, не надо ворошить кострище, - недовольно заворчал Иван. – Кроме пепла  в глазах от этого ничего не бывает.
 -  Ой, как образно мы научились выражаться в этих Гималаях! – без тени насмешки заметил отец. – О непростых вещах надо говорить просто и кратко, иначе мы никогда не доберемся до сути. Итак, что ты сказал Тане?
  -  Я сказал ей правду…
  - То есть?
  - Что мне выпал жребий вернуться в базовый лагерь из-за поломки кислородных аппаратов.
   Отец  задумался, но не надолго. Потом грустно спросил:
  - Скажи, Иван,  а ты знаешь, что люди меньше всего верят нам, когда мы говорим им правду?
  - Чепуха, дед! – невежливо отозвался мой сын. – Но, если это и так, то к Татьяне это не относится. Мы знаем друг друга с первого класса и вранье от правды можем отличить сразу. Просто она не терпит рядом с собою неудачников и нытиков.
  - Коим ты не являешься, - улыбнулся отец. – И она это прекрасно знает с первого класса. И еще она думает, что ты не взошел на Эверест, струсив, и, вернувшись оттуда подавленным и жалким, начинаешь врать ей про какой-то жребий. А женщины вранья не терпят, потому что хотят верить в любовь. Если ты врешь про какую-то гору, то потом будешь врать во всем, думает она.
  - Дед, ты прекрасный знаток Пушкина, но психолог ты никакой, - отмахнулся Иван и снова полез в карман за сигаретой.
  - Тот, кто знает Пушкина, не может быть плохим психологом, - миролюбиво ответил отец. – И знаешь, что я тебе скажу? Если бы ты сказал Тане, что там, в горах,  ты струсил, она бы не ушла от тебя. Она бы тебя пожалела. А женская жалость – это любовь…
  - Так ты хочешь, чтобы я соврал?
  - Я – не хочу… Так хочет твоя Судьба, которой распорядился жребий.Я знаю, Таня еще позвонит тебе… Не для того, чтобы сказать тебе  «Прости, любимый!». Просто ей надо увидеть тебя на прощанье, в глаза твои посмотреть… А ты посмотри в ее… И соври ей, что струсил…
   Иван  взглянул на деда совсем грустно и швырнул сигарету в палисадник:
  - Никогда не думал, дед, что ты можешь посоветовать мне такое… А как же мне тогда жить с ней, если она поверит мне и, как ты говоришь, пожалеет?
   - А так и жить… Как все живут … А однажды, чудесным солнечным  утром, проснуться рядом с нею, улыбнуться и сказать: «А ты знаешь, я ведь соврал тогда тебе насчет своей трусости. Я вправду не взошел на гору из-за жребия». И тогда она спросит тебя: «А зачем ты соврал?» А ты  ответишь: «Потому что я люблю тебя».
 
   Мы справили свадьбу Ивана и Тани ровно через неделю после этого разговора …       
 
 

© Copyright: Борис Аксюзов, 2018

Регистрационный номер №0409059

от 6 февраля 2018

[Скрыть] Регистрационный номер 0409059 выдан для произведения:  Судьба и жребий.
 
  В нашей семье эталоном человека, которому верят,  был мой отец.
  Ему верили все, всегда и во всем. Он сам не терпел лжи и заставлял других относиться к ней нетерпимо.
  История о том, как он изменил сам себе, началась летним утром на даче, когда мой старший сын Иван вошел в столовую  и обратился к нам с пламенной речью по поводу наших завтраков.
  - Нам необходимо радикально изменить весь распорядок нашей летней жизни, - сказал он, проглотив свой кофе и явно стремясь, чтобы этого не успели сделать остальные. – Потому что нормальной жизнью это  не назовешь.    
 Его дед, а мой отец, которому исполнилось уже восемьдесят  лет, снисходительно  улыбнулся и, будучи старейшиной нашего дачного племени,   первым отреагировал на выступление юного отпрыска рода Егоровых:
  - Извольте объясниться, сударь. Чем Вас не устраивает жизнь на нашей даче?
  Тон и форма его вопроса  могли отбить желание заниматься критиканством   у любого человека.
   Кроме Ивана…
  - Дед, не надо становиться в позу,  - нагло  перешел он в наступление. – Мы встаем почти все в одно и то же время… И, надо сказать, встаем поздно. Посмотрите на часы, в какое время мы завтракаем. Через час уже будет пора обедать. А почему так? А потому что, встав с постели, мы начали толочься в этом ограниченном пространстве, которое зовем дачей, ничего по существу не делая и мешая друг другу...  Я предлагаю следующее. Один человек из всех   живущих на даче по жребию встает раньше всех и готовит завтрак.
  - А как быть, если человек, на которого пал жребий, совершенно неискушён в кулинарии? – в  своем духе продолжал допытываться дед.
  -Тем лучше для него, - не задумываясь, ответил Иван. – Этот человек, как ты изволил выразиться,  должен мобилизовать в себе всё человеческое, чтобы не оставить нас голодными. Он или она  откроет бабушкину книгу о вкусной и здоровой пище, достанет из шкафчика аптекарские весы, а из кладовки – продукты, и, вдохновляемый твоей, дед,  благостной улыбкой, с какой ты поедаешь пончики мамы Оли, сотворит шедевр кулинарии… Ну, может быть, не сразу и, возможно, не шедевр, но… Тогда нам придется немного потерпеть. Вытерпели же мы сегодня подгоревшую кашу мамы Лены, которую она готовила на нервах, когда на часах уже было почти одиннадцать.
  - А почему именно жребий? – засомневался старейшина рода. – Не проще ли установить дежурство, повесить  график на кухне, и делу – конец. По-моему, это будет более справедливо.
  Иван, с  малых лет считавший, что справедливости на земле нет и быть не может, посмотрел на деда с плохо скрываемой  жалостью:
  - Понимаешь, дед, дежурство – это принуждение, то есть, насилие над личностью. Завтра же найдутся недовольные тем, что по графику им выпало дежурить в воскресенье, а не во вторник, и сразу же возникнет зависть к тем, кто будет дежурить утром в понедельник, когда народу на даче в два раза меньше. А жребий – это судьба,    от которой никуда не денешься и которую не выбирают.
- Резонно, – согласился дед, - хотя и замысловато для нашей дачной рутины. Давайте проголосуем  предложение Ивана:  установить по жребию утреннее дежурство на даче.
  Это «давайте» в нашей семье было равносильно приказу, поэтому все дружно проголосовали «за».
   Первый жребий пал на маму Олю, чему дед был несказанно рад: теперь на завтрак ожидались пончики с крыжовенным вареньем.
  Но,  я думаю, что  нам пора разобраться в составе нашей большой семьи и в некоторых ее феноменальных особенностях.
  Мой отец, Иван Егорович Егоров, был выходцем из семьи потомственных сталеваров, переселенных с Урала в Санкт-Петербург еще при Петре Первом.
  Мой дед, Егор Силантьевич,  говорил, что для него название «Литейный проспект» звучит все равно, что »Егоровский».
  Мой отец первым   среди мужчин Егоровых нарушил семейную традицию и стал …  филологом.
 Потому что, как он всем объясняет, в раннем детстве прочел  «Сказку о рыбаке и рыбке» Александра Сергеевича Пушкина.
  Какое впечатление эта сказка произвела на него, можно заметить даже сейчас: если  ему хочется кого-то  оскорбить, он говорит: «Вы простофиля, сударь!»
  Окончив аспирантуру Ленинградского университета, он стал пушкиноведом и получил огромную комнату в коммунальной квартире на Васильевском Острове,  так как уже был женат и имел двух детей – близняшек: меня и мою сестру Олю.
  Комнату разделили на две части, одна из которой стала называться гостиной, а другая – детской.
  Но, когда мне исполнилось 20 лет, я женился на своей однокурснице Лене Юриной, и детскую пришлось разделить на  «молодоженскую» и  «девичью»
  Впрочем, «девичьей» она называлась недолго:  через два месяца после моей свадьбы Оля вышла замуж и тоже за своего однокурсника из Воркуты. Но самое интересное было в том, что фамилия ее мужа была тоже Егоров! Таких совпадений не знал никто в нашей семье и все были несказанно рады, особенно  наш  дед Егор Силантьевич, который еще был жив в ту пору: теперь и Олины дети будут носить фамилию Егоровых!
  А дальше вообще все пошло чрезвычайно интересно…
  Через год, в один и тот  же месяц и с разницей всего в десять дней Лена и Оля родили по девочке. Мою дочь назвали Машей, Олину – Иришей. 
  Когда девочкам было по два года, у нас родилось по сыну, Иван и … Иван.
  Такая существует традиция в нашей семье: старшего сына называют в честь деда. Именно поэтому меня зовут Егором Егоровым.
  А еще через два года родилось еще два мальчика, Роман и Матвей.
  Вы уже, вероятно, ужаснулись,  представив  нашу жизнь в однокомнатной, по существу,  квартире, где вынуждены были ютиться двенадцать человек, шестеро из которых были весьма шаловливыми детьми.
  Но ужаснулись вы зря..
 Потому что, благодаря высокому духу товарищества и взаимовыручки, мы жили легко и весело,  не испытывая никаких неудобств от перенаселения. Дети весь день были вместе  в  нашей комнате, которую мы сделали игровой, и с ними занималась одна из мам. Другая мама в это врем готовила, стирала и убирала в комнатах. На следующий день они менялись местами. Поэтому дети  и стали называть их «мама Лена» и  «мама Оля», не делая между ними  никакой разницы. И, даже повзрослев, ни разу не назвали чужую маму «тётей».
  Разъехались мы, когда младшим мальчикам исполнилось по два года. Мы получили сразу три отдельных квартиры, или, как тогда говорили, «секции».
  Но, благодаря тому, что отец уже был крупным ученым – лингвистом и  депутатом городского Совета, квартиры мы получили в одном доме и на одной лестничной площадке.  Поэтому их двери  почти никогда не запирались и постоянно хлопали так, что соседи вынуждены были писать жалобы в домком.        
   Дача у нас осталась одна, и там мы уже воссоединялись по-настоящему, переживая трудные, но и прекрасные моменты нашей молодости.
   
 Но все изменилось в моей жизни и взглядах, когда мой сын Иван вернулся с Гималаев.
 Альпинизмом он  увлекся еще в школе, потом достиг в этом  виде спорта немыслимых для меня высот,  и в  тот год отправился в Гималаи, чтобы осуществить свою давнишнюю и  главную в его жизни мечту:  покорить Эверест.
 Все мы волновались и ждали, когда он вернется, тем более, что вместе с нами ждала и волновалась его невеста Таня, свадьба с которой  должна была состояться сразу после его возвращения. 
 А я тем летом я тоже был занят очень важным делом: сдавал в печать книгу, которую считал итогом всей своей жизни, поэтому у меня просто не было времени следить  за итогами  гималайской экспедиции в прессе.
  И когда Иван вдруг рано утром появился у нас на даче, загорелый и  возмужалый, то я,  исполнявший как раз обязанности «дежурного по жребию», сразу же набросился на него с вопросом:
  - Ну, как там твой Эверест?
  Иван почернел лицом, насколько это было возможно при его загаре,  и ответил мрачно:
   - А никак…
  Отвернувшись к окну и глядя в сад, он начал рассказывать  мне печальную историю своего несостоявшегося восхождения.
  Во время его рассказа на кухню неслышно вошел его дед, но я приложил палец к губам, чтобы он не перебивал Ивана своим приветствием, и он понял меня, тихо опустившись в кресло.
   А в Гималаях случилось вот что…
  Группа наших альпинистов в составе семи человек благополучно обустроила базовый и три промежуточных лагеря и начала подъем. И во время  последней ночевки на высоте 8300 метров выяснилось, что вышли из строя сразу два кислородных аппарата для дыхания на высоте. Одному из участников надо было срочно  спускаться вниз. Решили бросить жребий…
     - …  и он выпал мне… - закончил свой рассказ Иван. 
- Alea jacta est, sed non est aequum,  – раздался голос деда, как только  Иван произнес эти слова.
Иван обернулся и расцвел широкой улыбкой, увидев деда.
  - Ты еще не бросил своей профессорской привычки пугать латынью простой народ? - сказал он, обнимая его. – Тогда давай, переведи сию мудрость.
  - «Жребий брошен, но он несправедлив» , - ответил ему дед. 
        -  Жребий не может быть несправедливым,  на то он и жребий,- возразил ему Иван.
       Дед задумался, потом улыбнулся  и погрозил ему пальцем:
  - А ты помнишь, как ты два года тому назад, предложив нам ввести по жребию утреннее дежурство, произнес слово «судьба»?... А я помню… Ты сказал буквально так: «Жребий – это судьба,    от которой никуда не денешься и которую не выбирают»… .  Кто-то из великих однажды написал такую простую фразу: «Судьба поступила с ним несправедливо». Так вот я считаю, что с тобой она тоже была неправа.
 - Если бы ты, дед, знал продолжение моих приключений, ты бы сказал, что судьба – это такая стерва,  какой не может себе представить самый одиозный ум, - с нехорошей улыбкой произнес Иван и достал из кармана сигареты.
  - По- моему,  в твоей жизни произошло три изменения, - отозвался дед. – Ты стал говорить стихами, употреблять нехорошие слова и курить. Так чем еще она тебе насолила?
   - А тем, что спешите отменять свадьбу.  Вчера Таня позвонила мне и сказала, что передумала выходить за меня замуж.
  - Почему? – первым удивился я.
  - Потому что я – неудачник, - с той же насмешливой улыбкой ответил Иван.
  - Но ты же неудачник по жребию! – возмутился я.
  - А какая ей разница? И кто будет выяснять, почему я не поднялся на Эверест: из-за трусости, по слабости  или по воле жребия? Главное, что я не взошел…
  - Но неужели Таня не понимает…? – начал я криком, но отец остановил меня:
   - Не кипятись!- остановил меня отец.- Ты сам-то много понимаешь в том, как и чем живет сейчас молодежь?  Я, например, признаюсь честно, что ни черта не понимаю. А потому садись на диван и слушай…  А ты, Иван, выплюнь изо рта эту гадость и присядь рядом с отцом …  Вы похожи друг на друга, как два взъерошенных петуха. Но ты, Иван, еще сможешь раз пять взойти на свою Джомолунгму, а вот у твоего отца в перспективе только инфаркт с инсультом … Поэтому поведай  мне, своему любимому деду, что ты сказал Тане при встрече.
  - Дед, не надо ворошить кострище, - недовольно заворчал Иван. – Кроме пепла  в глазах от этого ничего не бывает.
 -  Ой, как образно мы научились выражаться в этих Гималаях! – без тени насмешки заметил отец. – О непростых вещах надо говорить просто и кратко, иначе мы никогда не доберемся до сути. Итак, что ты сказал Тане?
  -  Я сказал ей правду…
  - То есть?
  - Что мне выпал жребий вернуться в базовый лагерь из-за поломки кислородных аппаратов.
   Отец  задумался, но не надолго. Потом грустно спросил:
  - Скажи, Иван,  а ты знаешь, что люди меньше всего верят нам, когда мы говорим им правду?
  - Чепуха, дед! – невежливо отозвался мой сын. – Но, если это и так, то к Татьяне это не относится. Мы знаем друг друга с первого класса и вранье от правды можем отличить сразу. Просто она не терпит рядом с собою неудачников и нытиков.
  - Коим ты не являешься, - улыбнулся отец. – И она это прекрасно знает с первого класса. И еще она думает, что ты не взошел на Эверест, струсив, и, вернувшись оттуда подавленным и жалким, начинаешь врать ей про какой-то жребий. А женщины вранья не терпят, потому что хотят верить в любовь. Если ты врешь про какую-то гору, то потом будешь врать во всем, думает она.
  - Дед, ты прекрасный знаток Пушкина, но психолог ты никакой, - отмахнулся Иван и снова полез в карман за сигаретой.
  - Тот, кто знает Пушкина, не может быть плохим психологом, - миролюбиво ответил отец. – И знаешь, что я тебе скажу? Если бы ты сказал Тане, что там, в горах,  ты струсил, она бы не ушла от тебя. Она бы тебя пожалела. А женская жалость – это любовь…
  - Так ты хочешь, чтобы я соврал?
  - Я – не хочу… Так хочет твоя Судьба, которой распорядился жребий.
Я знаю, Таня еще позвонит тебе… Не для того, чтобы сказать тебе  «Прости, любимый!». Просто ей надо увидеть тебя на прощанье, в глаза твои посмотреть… А ты посмотри в ее… И соври ей, что струсил…
   Иван  взглянул на деда совсем грустно и швырнул сигарету в палисадник:
  - Никогда не думал, дед, что ты можешь посоветовать мне такое… А как же мне тогда жить с ней, если она поверит мне и, как ты говоришь, пожалеет?
   - А так и жить… Как все живут … А однажды, чудесным солнечным  утром, проснуться рядом с нею, улыбнуться и сказать: «А ты знаешь, я ведь соврал тогда тебе насчет своей трусости. Я вправду не взошел на гору из-за жребия». И тогда она спросит тебя: «А зачем ты соврал?» А ты  ответишь: «Потому что я люблю тебя».
 
   Мы справили свадьбу Ивана и Тани ровно через неделю после этого разговора …       
 
 

 

Даана. (Оправданная Богом)

Отшельник из урочища Ахсау