Красный новенький «орленок» сиял на солнышке у входа в магазин. Хозяин велосипеда отошел за продуктами, беспечно оставив его у крыльца.
Дину отправили за хлебом, увидев брошенный велосипед, она остановилась как вкопанная, не в состоянии отвести глаз. Блестящий новенький руль пускал солнечные зайчики в глаза семилетней девочки, короткой стрижкой и одеждой больше похожей на мальчишку.
«Это не просто железка, он живой! – думала она, - Боевой конь, самый верный друг! Я бы назвала его Скйоуни».
У безработной матери Дины не было денег даже на одежду для дочери, не говоря уже о боевых конях и велосипедах. Мечта для девочки была неосуществимой.
- Скйоуни, мой Скйоуни! - Динка быстрыми шагами подошла к велосипеду, ловко перекинув ногу через раму, села и поехала.
Раскинув руки в стороны, она летела на «боевом коне» по пустому загородному шоссе в сторону заснеженных Хибин. Снег на макушках гор не таял даже летом. Глаза пацанки сияли счастьем.
Закат украсил снег на сопках в розовый перламутр. Динка возвращалась в город. Подъехав к магазину, у которого велосипед был украден, она поставила уставшего Скйоуни у крыльца.
Возвращаться домой не хотелось. Поднимаясь по лестнице, Дина пыталась представить, какой увидит мать на этот раз. Она жила вдвоем с мамой в коммуналке. Длинный коридор, шесть крохотных комнат и кухня.
Вместо двери в комнату, где жила Дина, висела старая, засаленная занавеска.
- Эх, опять дверь сняли и свет отключили за неуплату.
За занавеской мерцал огонек свечи. Мать разыгрывала перед ухажером свой излюбленный спектакль. Читая стихи Николая Гумилева она изображала девушку, которую принесли в жертву льву. Закутавшись в занавеску, словно в тунику, Люся стояла на коленях и, воздев руки к небу, взывала:
Вот в пустыне я и кличу:
"Солнце-зверь, я заждалась,
Приходи терзать добычу
Человеческую, князь!
Дай мне вздрогнуть в тяжких лапах,
Пасть и не подняться вновь,
Дай услышать страшный запах,
Темный, пьяный, как любовь".
В углу комнаты на стареньком табурете восхищался дарованиями матери лысоватый воздыхатель.
- Потрясающе, Люсенька, ты гениальная актриса, какой талант! Непременно надо выпить за твой талант, Люсенька, давай!
Мать заметила вошедшую дочь и, улыбнувшись, изобразила на лице неземную любовь к ребенку. Люся заговорила с Диной на неизвестном языке:
- О, Люсенька, на каком языке ты говорила с дочерью?
- На китайском, мон шер ами!
- О, Люсенька, ты знаешь китайский, французский, я потрясен, ты не женщина, ты богиня!
Никаких языков кроме русского Люсенька не знала, но для обольщения мужчин условилась с дочерью вести такую словесную игру, и для убедительности Дина непременно должна была поддержать диалог на Люсином «китайском».
Очарованный любовник поднял тост за языковые познания Люсеньки. Дина поторопилась покинуть «сцену», выскользнув за занавеску, прикрывающую дверной проем. «Ну, точно, сцена и занавес», - подумала она усмехнувшись.
Лихо скатившись по перилам лестницы, Динка вышла во двор. Несмотря на позднее время, было светло как днем – летние белые ночи. Засунув два пальца в рот, пацанка свистнула. Тут же из подвала дома раздался ответный свист.
- Ага, Мыло на месте, - Дина пролезла в подвальное окошко.
Мыло рассказывал ребятам страшилку:
- Черный, черный человек вошел в черную, черную комнату….
Свет фонарика резко ударил в лицо Динки.
- Отдай моё сердце! – хрипло прокричал Мыло.
Мальчишки от неожиданности завизжали и засмеялись.
- Где тебя носит, Динамит?
Дина получила прозвище Динамит за взрывное вещество характера. Девчонок она не любила, дружила только с мальчишками. Любила лазить по стройкам и чердакам, не играла в куклы и никогда не носила платья.
- Динка, я сегодня тайник нашел, - с гордостью похвастался Мыло, - Пошли покажу!
С фонариками в руках дети залезли в подвал соседнего дома. Пахло сырой землей и плесенью. Ребята, пригнув головы под низким потолком, перешагивали осколки битого кирпича и гнилые доски. Кеды хрустели по песку.
- Вот смотри! – Мыло высветил фонариком тело дохлой кошки.
- Это что твой тайник?
- Да, Динамит, смотри, как раздулся ее живот, давай посмотрим что там, может котята? – Мыло попытался всунуть в попу несчастного животного металлический прут.
- Ой, что-то не идет, давай ты попробуй.
- Ты че делаешь, дебил что ли? А если тебе засунуть?
- Да, ты че, она ж мертвая! Я тебе хотел червей показать, они в её раздутом животе живут!
- Сам ты червь! - Динка сплюнула по-мальчишечьи и пошла прочь из подвала.
Запрокинув голову к небу, она вдыхала прохладный, ночной воздух, пропитанный запахом земли и сырой травы. Дина вошла в свой подъезд и села на ступеньки.
Открылась дверь, на площадку вышел сосед дядя Женя:
- Ты че, Динка, тут сидишь? Заходи, попьем чай с конфетами. Твои любимые - «Мишка на севере».
Дядя Женя жалел Динку и её мать, всегда старался помочь то деньгами, то продуктами. С мужем – отцом Дины Люся развелась год назад. Когда он бил мать, Динка пряталась в шкаф. Мать получила семь сотрясений мозга, родители развелись.
Люся была молода и красива – копна белокурых вьющихся волос, брови в разлет, взгляд, пылающий страстью. От кавалеров отбоя не было. Люся работать не хотела – её содержали мужчины, лица которых Динка не успевала запоминать. Вино лилось рекой, и никто надолго не задерживался.
Дядя Женя дождался, когда девочка допьет чай, и с волнением в голосе произнес:
- Диночка, мне нужно сказать тебе что-то важное. Дина, твою маму лишают родительских прав, а тебя отправляют в детский дом в Мурманск. Дина, я помогу тебе собрать вещи и отвезу тебя в Мурманск. Дина, я буду приезжать к тебе, я буду писать тебе письма, слышишь?
Дина долго смотрела в одну точку, не мигая. Глаза её наполнились слезами, она выскочила из-за стола и бросилась к двери.
- Дина, подожди, куда же ты?
Динка неслась по лестнице, перепрыгивая через ступеньки.
Пацанка бежала, представляя, что скачет на лошади по тротуару опустевшего ночного города, она звонко цокала языком, изображая топот копыт:
- Цок-цок, цок-цок, цок-цок…
Забрезживший рассвет высветил розовым перламутром макушки гор. Утренний туман укутал белым покрывалом подножье заснеженных Хибин, надежно укрыв в своих объятиях всадницу на невидимом коне.
Что же это делается на белом свете? Впору присваивать празднику статус-"Этот праздник со слезами на глазах". Моря детских слёз вокруг. В войну к детям относились бережнее, чем в наше "благополучное" время.Да какое же оно благополучное? Люди теряют самый главный инстинкт-материнства?
А разве можно, встретив двух детишек, один из которых счастливый и благополучный, а другой из пьющей семьи, грязный и оборванный, погладить по голове чистого и здорового ребенка и брезгливо оттолкнуть второго? Говоря о детской улыбке, невозможно игнорировать детские слезы. Дети - и счастливые и несчастные - остаются детьми всегда. Точнее, неблагополучных становиться взрослыми заставляет жизнь. Потому, думаю, и об этом надо говорить на этом конкурсе тоже. Автору - спасибо!
Дети умеют улыбаться и быть счастливыми ,независимо от того из благополучной они семьи или из семьи любящей. Но плачут горше те дети, которых не любят.
До чего горькая история об ещё одном одиноком ребенке среди людей, да ещё и рядом со своей матерью! Умом понимаешь, что это трагедия, но на Душе остается грусть. Спасибо, Татьяна, за умение писать о серьезнейших вещах так легко и даже поэтично.
"Пацанка бежала, представляя, что скачет на лошади по тротуару опустевшего ночного города, она звонко цокала языком, изображая топот копыт:
- Цок-цок, цок-цок, цок-цок… Забрезживший рассвет высветил розовым перламутром макушки гор. Утренний туман укутал белым покрывалом подножье заснеженных Хибин, надежно укрыв в своих объятиях всадницу на невидимом коне."
Помочь сайту
Поздравления
