Александр Сороковик

Рыжая кошка

(Быль)

Светлой памяти моего отца посвящается.

та история не выдумана. Она произошла в годы оккупации Одессы в 1941-1943 годах. Мне её часто рассказывал мой отец, Борис Владимирович, в то время 16-летний Борька, остававшийся в оккупированном городе со своей матерью, тётей и бабушкой. Последний раз я услышал её за день до его смерти – мы сидели в гостиной, разговор почему-то зашёл о кошках. Папе тогда стало легче, тяжкая болезнь вроде бы отступила, я радовался улучшению. Потом уехал домой, на другой день не звонил:  показалось, что всё плохое позади. А следующей ночью его не стало…

Я почему-то не запомнил, какого цвета была та кошка. Папа и сам, по-моему, плохо это помнил, так как кошки у них в то время были разные, приходили и уходили, сменяя друг друга Однажды он обмолвился, что вроде была она серой, но обмолвился как-то неуверенно. У меня почему-то сложился образ рыжей, точнее – рыже-белой кисы, небольшой, юркой, желтоглазой. А, может, и в самом деле она была такой? Не запомнил я и её имени. Ну, ладно, пусть будет просто Муськой… Ещё я додумал некоторые  детали, второстепенных персонажей, диалоги. Но это – право автора.

ыла осень 1943 года. Два года Одесса жила «под румынами». Немцев в городе почти не было, румыны заправляли всеми делами. Сейчас много пишут о том, что при них одесситам жилось хорошо и вольготно: еды было вдоволь, оккупанты не сильно зверствовали, мирное население почти не трогали. Не знаю,  не знаю… Конечно, когда я слушал рассказы отца об оккупации, были семидесятые-восьмидесятые годы, точка зрения на всё была согласованной и единственно верной. Тогда невозможно было представить «хорошую жизнь при оккупантах». Но… Ведь в те времена люди на кухнях часто говорили совсем неподобающие вещи, иногда даже с малознакомыми людьми. А у нас с папой отношения   были доверительными. Уж я бы запомнил, если бы услыхал от него какую-либо крамолу… А так – нет. Были рассказы и про голод, и про то, как румынские солдаты расстреляли возле их ворот какого-то человека; и о выселении их из дома. Вот с этого места, как говорил известный персонаж, поподробнее. А то совсем непонятно пока, причём здесь кошка?

Год назад в их просторную квартиру на третьем, последнем этаже добротного старинного дома в центре города вселился румынский офицер. «Полковник!» - доверительно сообщил юркий сосед. Был этот полковник высок ростом, щеголеват, смугл лицом. Носил маленькие ухоженные усики, благоухал дорогим одеколоном. Ходил всегда в окружении шумной свиты – всяких там денщиков, писарей и прочих лакеев. В тот день он брезгливо осмотрел квартиру, что-то сказал своей свите и уехал. Переводчик из местных разъяснил, что господин полковник будет жить здесь, а вон там и вот тут – он указал на соседние квартиры - будет жить его свита. Всем приказано немедленно освободить свои жилища,  разрешено взять с собой личные вещи.

К вечеру Борина семья переселилась в маленькую каморку в подвале этого же дома. С собой взяли вещи, кое-что из мебели.

Прихватили и рыжую кошку. Ну, как прихватили… Кошки гуляют сами по себе, ей просто показали новое «жильё», да и всё. Жили довольно спокойно: во дворе, где обитало высокое начальство, солдаты не дебоширили, не безчинствовали. Конечно, всех  повыселяли, позабирали хорошие вещи, посуду; мебель получше перетащили в апартаменты «господина полковника». Было голодно: пайки маленькие, на базаре всё дорого.

И вот, однажды вечером в форточку просочилась Муська, прыгнула на табуретку и бросила на неё кусок мяса, который тащила в зубах. Добротный такой кусище свиной вырезки, вид и запах которой они уже давно позабыли. Посмотрела на всех, явно наслаждаясь произведенным эффектом, довольно муркнула и … выскользнула в вечернюю темноту. Первой сориентировалась бабушка. Она быстро подняла вырезку с табуретки, промыла водой из кувшина,  отрезала небольшой кусок, остальное завернула в чистую тряпку, спрятала в буфет.

- Завтра отнесу на рынок, обменяю на крупу и масло, - заявила она, - из маленького кусочка сварим бульон, вот и получится вкусный суп. Соседям, если что, скажем, что обменяли на вещи.

Боре не сильно понравилась такая перспектива: лучше бы нажарить хороших отбивных! Бабушка, словно читая его мысли, строго сказала:

- Жарить мясо нельзя! Холуи господина полковника сразу на запах сбегутся, а не учуют сами, найдётся добрая душа, подскажет. Доказывай потом в сигуранце (румынская контрразведка – авт.), что это не ты стащил мясо с кухни господина полковника!

- А почему ты думаешь, что это с его кухни?

- А кто ещё  у нас во дворе жрёт свиную вырезку?

Бабушка, как всегда, была права. Назавтра все с наслаждением ели мясной суп, а потом ещё несколько дней каши, заправленные маслом. Муська появлялась дома редко, и только тогда, когда не было дома полковника со свитой. Приходила днём, отсыпалась, но стоило появиться во дворе автомобилю с румынским офицером, тут же исчезала. Умудрялась выскользнуть так, что даже соседи её почти не видели.

Кошка явно устроила себе охотничьи угодья на барской кухне: ещё несколько раз приносила хозяевам куски мяса, которые бабушка также осторожно расходовала. Но и себя тоже не забывала: стала гладкой, сытой, шерсть лоснилась. Самое главное, что Муська неизменно уходила с добычей на соседний чердак, в сторону от дома, пряталась где-то в одной ей известных закутках, а если приносила мясо хозяевам, всегда появлялась и исчезала совершенно незаметно – словно понимала всю опасность этой «охоты» и для себя и для своих хозяев. Пока что всё было тихо: очевидно, повара и денщики полковника сами хорошо приворовывали барское мясцо и сваливали пропажи друг на друга.

 Осень 1943-го стала для оккупантов началом конца, советские войска наступали. Количество продуктов резко уменьшилось, они сильно подорожали, а румыны стали суетливее и растеряннее. Муська всё реже приносила добычу в дом, наоборот, чаще приходила подкормиться к хозяевам. Ей не отказывали, всегда хоть жидким супчиком, но делились.

дним удивительно солнечным ноябрьским днём во дворе раздались крики, громкая ругань, а затем и выстрелы. Выбежавшие во двор обитатели дома, в том числе и Боря, увидели  как по узкому карнизу пробирается рыжая кошка с огромным куском мяса в зубах. Охотничья удача в этот раз изменила Муське. То ли кусок оказался слишком большим, то ли повар появился на кухне не вовремя, но незаметно уйти кошка не успела. С карниза убежать можно было только на соседнюю крышу, но до неё было ещё далеко. Румынские солдаты безтолково суетились во дворе, изредка стреляли, но довольно вяло – боялись попасть в окна полковничьей квартиры.

 Вдруг среди них появился высокий худой солдат с винтовкой в руке. По тому, как он вскинул её к плечу, прицеливаясь, все поняли, что этот не промажет. Грянул выстрел, и прямо перед Муськиным носом взвился фонтанчик выбитой штукатурки. Кошка слегка присела, а потом снова стала пробираться по узкому карнизу, не выпуская кусок из зубов. Румын ругнулся вполголоса и снова прицелился, но выстрелить не успел. Во двор с шумом вкатился полковничий автомобиль. Все бросились встречать хозяина, вытягиваться «смирно», докладывать, из-за чего стрельба. Подскочил высокий с винтовкой, начал что-то  быстро говорить, показывая на карниз; очевидно прося разрешения покончить с кошкой.

Полковник сделал отрицательный жест, вышел из машины. Достал свой пистолет и выстрелил четыре раза подряд. Очевидно, он был неплохим стрелком, так как держался уверенно, стрелял быстро и вроде бы небрежно, но это была небрежность профессионала. Однако в Муську он не попал. Пули легли выше, осыпали кошку каменной пылью, но не причинили ей вреда. Полковник выстрелил ещё три раза, и снова неудачно: теперь все пули ушли ниже, раздался звон разбитого стекла. Офицер в ярости крикнул высокому, указав на карниз, где кошка преодолевала последние сантиметры перед соседней крышей со спасительным окном на чердак. Тот успел выстрелить в тот момент, когда рыжая уже переваливалась в заветное окно. Полковник что-то ещё крикнул, но как-то быстро успокоился, махнул рукой и, пошатываясь, побрёл к дому.

Только теперь стала понятна причина его неудачной стрельбы – румын был вдребезги пьян. Зрители быстро расползлись по каморкам, солдаты кинулись к своему командиру, повели в дом. Всю ночь из барской квартиры раздавались звуки какого-то тоскливого веселья: громкая музыка, женские вскрики, звон разбитой посуды.

ошка появилась через неделю, живая и почти здоровая – только кусочек хвоста оказался отстреленным. Больше она не делала набеги на полковничью кухню, сам полковник стал появляться всё реже, а потом и вовсе съехал, не забыв прихватить все наворованные вещи. В начале апреля город освободили советские войска; наводили порядок, проверяли жителей, как они жили при оккупантах, не сотрудничал ли кто с ними?

В этой суете не сразу заметили, что Муська перестала появляться  дома. Её ждали, но тщетно. Так и не пришла больше домой рыжая кошка, кормившая хозяев в годы оккупации. Кто знает, что с ней случилось… Мутное было время, опасное. Тогда не то, что кошки, люди часто пропадали…