Тебя звали Нэтэниэл...

Спасибо всем, комментирующим и просто прочитавшим! Я оставлю этот рассказ. А, вдруг, чем черт не шутит, он кого-то убережет от неправильного и страшного поступка. Потому, что так часто бывает. Мы совершаем что-то из, казалось бы, благих намерений. И выкладываем себе тропку ними в самое нутуральное пекло. только осознаем это поздно слишком. Когда топь - под ногами уже. Мое пекло останется со мной, пускай и загнанным в самую глубь души... 

Тебя звали Нэтэниэл. Странное имя для собаки. Хотя…. По разному случается. Так уж вышло, что для меня ты был не просто псом. Пусть домашним, пусть любимым и самым-самым. Впрочем, не о том я что-то. Не о том.

Мы познакомились банально. На рынке, в тесной людской толчее. Твоя первая владелица держала тебя, укутанного в серенькое детское одеяльце, а ты, положив мордочку ей на плечо и навострив лопушки-уши, таращился на окружающий мир. С интересом и какой-то недосягаемой мудростью. Большие выразительные глазищи и умильная рожица. Я, вообще-то мечтала о доге. Больше года деньги на него копила. А увидела тебя и пропала. Будто в душу, пронзительно и невинно, заглянули глаза самой судьбы. Еще через полчаса мы тряслись в маршрутке, ехали на «маму» посмотреть. А заодно – документы забрать и твои личные игрушки. Я была на седьмом небе. Нет, на восьмом. Или на девятом! И пока несла тебя домой, все поверить не могла до конца, что это бархатное чудо с толстенькими лапками, сплюснутой носопырой и хвостом-пуговкой теперь мое. Мое. Мое собственное!

 Ты оказался умничкой, каких поискать. Это факт, я не преувеличиваю. Других надо учить месяцами и, даже, годами. Заставлять, ломать, уговаривать. Я знаю, о чем говорю. Я обучала собак, профессионально. В том числе и бойцовых. Кто-то будет сейчас шокирован. Кто-то скажет, что я жестокая и бездушная. Возможно. В его глазах. Эту сферу нельзя судить однобоко. А тем более со стороны.

Ты вызывал зависть. А иногда – настоящий страх. Ты не боялся – ни ножа, ни пистолета. На тренировках ты старался изо всех сил, а тренировки были большей частью нашей жизни. Помимо моей работы, конечно.

Соседи поглядывали на меня искоса, вслух, впрочем, не возмущаясь. Кобыла двадцатилетняя. У других уже ребенок, а то и два. А у нее одни бобики на уме. Юродивая, не иначе. Я и сама себя такой считала. Причины были. Основная – стойкая нелюбовь к собственной внешности (которая совершенно не отталкивающая и не «уродская», оговорюсь теперь с высоты прожитых лет и набранного поздновато опыта) и глубокое убеждение, что я никому никогда не понравлюсь. Убеждение влечет за собой поведение. От мужского пола я шарахалась, почище чем от чумы ходячей, но только если за мною ухаживать пытались. Считала, что парни таким образом поиздеваться надо мной норовят. С другой стороны – моими приятелями были сплошь те же мужчины. Потому что девушки в среде «оторванных» собачников так же редки, как подснежники зимой. Мне за все время, а это больше десяти лет, отданных охранным и бойцовым собакам, только две штуки всерьез увлеченных и встретились.

Наша жизнь не была - ни гладкой, ни безоблачной. Мы с тобой захватили ту самую трудную пору – безденежья и безнадеги. Я, по основному образованию и, соответственно, месту официальной работы (только не хохочите, умоляю) – воспитатель детского сада и соц.психолог. К слову сказать, на этой самой работе никто никогда и представить не мог, чем я таким увлекаюсь во времечко нерабочее. Так вот, где вы у нас воспитателя-бюджетника видели, которому бы хорошо платили? Ну, или хотя бы – вовремя. А тогда вообще кранты наступали. Мы не получали свои копейки по полгода и больше. Перебивались сухарями и картошкой. Помню, раздобыла я как-то, на купоны, отстояв двенадцатичасовую очередь, мешок макарон. Везу его домой на тележке и реву молча – от счастья. Слава тебе господи, мы с едой, и все у нас будет хорошо. Клиентов на дрессуру тогда тоже вчистую поотшибало. Зато другие клиенты появились. Покупатели потенциальные. На тебя.

Ты, видишь ли, приметный очень был. Выделялся. И габаритами, и сложением идеальным. Вспоминается один случай. Областная выставка проводилась. За участие требовали немаленький взнос. Ну, я и махнула рукой – на фиг надо. Лучше мяса тебе куплю, побалую хоть немножко. В день выставки мы, как обычно, в парке тренировались, а потом обратно в аккурат мимо стадиона шагали, где все это действо разворачивалось. Уже прошли и за угол завернули, когда слышу – окликает кто-то. Снова и снова. Остановилась. Подходят двое. Тебя рассматривают. Восхищаются. Спрашивают, отчего же не участвуем. Ну, я им в лоб – денег лишних не имеем и желанья дурью маяться тоже. Они топчутся, мнутся, а потом один и заявляет : «У нас просьба к вам, на сто рублей, не откажите. Пройдитесь по рингу. Пусть люди хоть увидят, какие боксеры настоящие бывают». В общем, уговорили. Продефилировали мы по кругу. На бис программу внемую отработали. Это когда собака выполняет команды с большого расстояния, ориентируясь лишь на жесты дрессировщика. Получили здоровенную пачку корма сухого и коробку витаминной добавки в придачу и утопали. Восвояси.

У тебя была одна особенность. Типичная для твоей породы. Ты обожал людей и ненавидел дворняг. Причем без разницы: величины и пола. Необратимый срыв произошел, когда тебе стукнуло одиннадцать месяцев. В округе проживала уйма псов, и дворовых и бездомных. Они сбивались в стаи, разрывали кошек и щенков, нападали, случалось, и на людей. Первая стычка у нас произошла с такой стаей, когда ты еще совсем кроха был. Я подхватила тебя на руки и отбивалась ногами. Благо, стояла поздняя осень, на мне оказались джинсы и высокие грубые сапоги. Нас выручили проходящие мужчины. Начали швырять в свору камни и палки. Собак прогнали. Ты трясся еще с неделю. На любой резкий звук реагировал. А, услышав, лай, забивался в самый темный закуток и… писался. Было дело. А потом - это второе столкновение. Поздним летним вечером. Ты уже вошел в силу, попробовал себя в парочке дружеских поединков (собаки дерутся в намордниках, чтоб не повредили друг дружку) и про страх позабыл. Когда я увидела несущихся на нас псов, мне поплохело. Их было больше десятка, вокруг пустырь. Людей не докричаться, я сама справиться не смогу. Я отстегнула поводок, чтоб ты хоть убежать смог. Схватила палку, закричала, подняла над головой. Ты коротко глянул на меня и молча рванулся на них.

Первым погиб вожак. Почти молниеносно. Вы столкнулись, потом отпрянули. Ты кинулся дальше, а собака забилась на земле. За ней еще одна – и еще. Остальные бросились врассыпную. Странно, что они не напали вместе, одновременно. Вместо этого, дворняги ринулись наутек. А ты помчался следом, в первый раз не обращая внимания на мои окрики в попытках тебя вернуть. И вернулся не сразу, совсем не сразу. Прибежав, начал тыкаться в колени, скулить, облизывать. А я дрожала и все тебя щупала – боялась поверить, что ты цел. А когда в квартиру вошла, родных чуть кондрашка не хватила (в подъезде темень стояла, по обыкновению, и себя я не видела, увы). У меня все ноги и ладони были в кровавых потеках от твоего языка.

С тех пор началось и поехало. Я не хотела, чтоб ты дрался всерьез. Слишком за тебя боялась. К тому же, для профессионального ринга у тебя было слабовато сердце, и долго ты сражаться не мог. Но знакомым доказывать что-либо было бесполезно. Они видели перед собою лишь великолепного зверя с отлично развитой мускулатурой и неуемным желанием убивать. Именно убивать, а не просто драться. И они досаждали мне предложениями о боях или, чаще, покупки. Я отказывала. Они злились. Так прошло еще несколько лет. Мы по-прежнему были вдвоем. Но у меня появилась новая большущая привязанность. Человек. Мужчина. А если точнее – мой первый мужчина. Мне, никогда, не знавшей ухаживаний, это казалось манной небесной. Я была за него готова – и в воду, и в огонь. Я жила ним и горела. И настолько в нем погрязла, что перестала уделять внимание тебе. А ты со всем мирился. Ты привязался к моему избраннику, ты был послушным и ласковым, ты любил меня больше всего на свете. Но ты – как-то незаметно и потихоньку начал становиться обузой. Тем более – жили мы на съемных квартирах (за которые платила, в основном, я). Я разрывалась на двух работах. Приходила и падала от усталости. И ничего не хотела, а тем более – подолгу гулять с тобой. Любимый брюзжал, что собака страдает и ей не место в тесной квартире, и настойчиво предлагал подыскать тебе новых хозяев – денежных и заботливых. Мол, я над тобой издеваюсь, а у кого-то тебе было бы значительно лучше. Постепенно я и сама утвердилась в этой мысли ( до сих пор не пойму – ну как?!!) В итоге, я подобрала тебе новую семью. Очень благополучную и состоятельную. И отказалась от тебя…. Отказалась?.. Предала!

Перед глазами стоит день прощания. Ты уходишь за новым своим хозяином, а смотришь через плечо на меня, не отрываясь. И идешь деревянно, как на заклание. Если бы я тогда знала, что вижу тебя живым в последний раз!.. Я решила никогда тебя не навещать, чтобы не травмировать и дать привыкнуть к новым твоим владельцам. Правда, часто им звонила. Мне отвечали, что все в порядке, ты здоров и счастлив. Я верила. А потом, потом я повстречала на улице соседа твоих хозяев. Впрочем, я не знала, что он их сосед, я его вообще не знала. Он подошел сам, сказал, что видел меня однажды, как раз когда я тебя отдавала, и запомнил. А почему не подошел тогда, не предупредил?! Он ответил – боялся. Очень боялся того, кто стал твоим хозяином.

Господи, я отдала тебя в пекло. Сама, своими руками. Тот человек был жутким садистом. И для того, чтобы он поменьше отрывался на жене и детях, они заводили собак. Собака служила громоотводом. Пока не погибала от постоянных избиений и голода (тебя, оказывается, запирали на целые дни в кладовке, в темноте, без питья и воды, а я жила в трех кварталах с твердой уверенностью, что ты сыром в масле катаешься). Частный дом. Соседи-пенсионеры. Кто будет вмешиваться? Кому оно надо?

Однажды, почти умирая (тот сосед рассказал, что на тебе место живого не было, а спину покрывали гниющие раны), ты сумел-таки выбраться из этого ада. Калитку забыли закрыть. И лежал неподалеку, у обочины. Тот человек увидел тебя и решил спасти. Увести куда-нибудь подальше. Он повез тебя в село к родственникам. Ехать пришлось на автобусе. По дороге тебя начало рвать кровью. Водитель выставил вас из автобуса посреди дороги, за пять километров от села. Ты не мог идти. Шатался, садился. Потом вовсе упал. Он подумал, что ты умираешь. И оставил тебя там. И ушел….

У меня была дикая истерика. Я кляла себя и не хотела жить. Выяснять отношения с людьми, которым я тебя отдала, было поздно. Да и мучителя твоего, оказывается, в городе уже недели две как не было. Он избил собственного ребенка до полусмерти и сбежал, его объявили в розыск. Скажете, как же так, отчего я не выведала обо всем заранее, не разузнала? Я и сама в догадках теряюсь – почему. Наверно оттого, что люди замечательно сумели расположить к себе. Я бы в жизни не подумала о них ничего такого. И соседи молчали, как рыба об лед. Никто неприятностей не хотел. Подумаешь, собака. Одной больше, одной меньше. Вон их сколько бегает по городу.

Я, конечно, пошла туда. Встретилась с его женой. И, наверно вся округа слышала, как я кричала. Я вспомнила все проклятия и нецензурщину, какие слышала за жизнь. Бесполезно и тупо, но по иному я тогда не могла. Вспоминается: я ору на нее до одури, а она только молча к стене прижимается и ладони к голове прикладывает, будто силясь защититься. Муторно. До сих пор.

 А на обратном пути меня зазвал к себе тот же сосед. И, неловко пряча глаза, рассказал, что мой пес, возможно, ещё жив. Что похожую собаку видели на околице, неделю или две после. С тех пор прошло два месяца, но чем черт не шутит!..

 И я рванула на поиски. Я объездила всю округу. Я прочесывала районы, подключила друзей и просто неравнодушных. Сотни объявлений. Десятки выездов. Телефонный звонок. Сердце останавливается. «Приезжайте. Похоже, у нас ваша собака.» Еду. Захожу на подгибающихся. Не он. Не он… снова. И, наконец, в одном из сел, в стороне в двадцати километрах, опознали по фотографии. И отправили к местному леснику. Мол, у него видели, стопроцентно. Удивлялись еще – чудо какое-то, а не собака, морда в складках, глаза на выкате. Откуда взялась только, в этакой глуши!

Я летела туда, как на крыльях. И готова была обещать тому человеку горы золотые и землю под ногами целовать, лишь бы отдал, возвратил. А он вышел ко мне, молча выслушал и сказал: «Вы на машине? Тогда поехали». Привел нас в лес и показал небольшой утоптанный холмик, приваленный синим валуном. А потом проговорил горько:

- Ни за что пропал. Ни за что. А ведь я его вылечил почти что. И назвал – Князь, потому что он такой видный, осанистый, чисто лев а не собака. Местные дворняги боялись его, как огня. Одна, когда он ходил еще через силу, сунулась, пищу отобрать – он ее так прихватил, еле спасти успели. А потом отошел, оклемался, такой красавец стал. Но не судилось. Клещ укусил. Инфицированный. Поздно внимание обратили. Он сгорел за четыре дня. Лекарства не помогли. Вот так вот.

Отмахнувшись от денег, что пытался сунуть ему мой муж, лесник отвернулся и ушел пешком в поселок. А я осталась над могилой, не в состоянии поверить, что все вот так внезапно и окончательно оборвалось. Будто струна лопнула. И часть меня тоже умерла – с тобою вместе.

Через год я развелась с мужем. Не хотела, не могла его с собою больше видеть. Ушла с головою в работу. Жила, будто во сне. Незадолго до развода, взяла новую собаку. Отказницу, питбультерьершу. Мне ее отдали в жутком виде – кожа да кости, забитая, запуганная. Я её выкормила, выучила, да только привязаться по-настоящему не смогла. Эта собака жива до сих пор. Живет у нынешнего моего друга, по сути, мужа гражданского. Обожает его и всю его родню.

 У меня сейчас тоже есть пес. Точнее – песик. Опять же, по объявлению брала, из приюта. Крошка, но такая умничка. По вечерам ластится, запрыгивает на колени. Глядит в лицо подолгу говорящими карими глазищами. Я смотрю в них и вижу… тебя…

Прости меня, Нэтэниэл…. Прости меня, если сможешь.