Город, погрязший в тенётах (Хроники пропащего населённого пункта )

Понедельник. Раннее утро. Квартира матери одиночки,
Ольховой Людмилы Степановны.

В прихожей горел тусклый свет. Хозяйка квартиры, согнувшись в три погибели, отчаянно билась над правым сапогом.
«Опоздаю!» – назойливо стучало в висках. Она выпрямилась, отдышалась и, поправив выбившийся из-под шапки локон, предприняла еще одну попытку. Замок не поддавался.

«Да что же это та-ко-е! Рас-тол-сте-ла! Начиная с сегодняшнего дня, сдобу из рациона долой!»
Еще усилие, рывок! «Молния» застегнулась и тут же разошлась. Проявив чудеса гибкости (помогло девичье гимнастическое прошлое) Ольхова сорвала сапог и в сердцах забросила его в угол.
«Осталась одна пара итальянских, парадно-выходных. А куда денешься? Квартальный отчет на носу. Опоздаю – директриса голову оторвет!"

Людмила Степановна на цыпочках, прокралась в комнату и, стараясь не разбудить 10-летнего сына, достала коробку с антресолей... Пять минут спустя она уже бежала по тропинке, досадуя, что теряет былую форму. И, надо сказать, укоряла она себя напрасно. Ледяная тропинка, с отбитыми краями, возвышалась над сугробами подобно хребту сухоточной коровы. Было темно и дул встречный морозный ветер.
Балансируя на скользком гребне, Людмила Степановна напряженно смотрела под ноги и не заметила, как налетела на паутину. Липкие нити с противным скрипом растянулись и: «пиньк!» оборвались. Ольхова с омерзением смахнула с лица остатки паутины, недоумевая, откуда она взялась. Какой паук смог сплести паутину между деревцами, растущими в двадцати шагах друг от друга? И как она провисела здесь до января? Только за это утро здесь уже побывала, по меньшей мере, сотня прохожих.

«А ветер-то дует с юго-востока. Наверно, эту гадость занесло с "Химволокна"»….
Ольхова посмотрела на далекие, холодные звезды и на неё вдруг ни с того ни с сего навалилась апатия. Очевидно, сказывалось напряжение отчетного периода….
На службе она появилась с получасовым опозданием. Не спеша, отворила дверь бухгалтерии и прошла к своему рабочему столу. На ходу, извлекая из сумочки зеркальце, Ольхова краешком глаза уловила на себе совиный взгляд главбухши Стояновой
– Людмила Степановна, вы не подскажете, который час? – тихо, с угрозой в голосе, поинтересовалась главбухша.
– На моих 8.34. – Людмила Степановна в зеркальце быстро оценила шероховатости спешного макияжа.
– Ну и в чем же дело?
– В сапоге. Он никак не застегивался.

– Ваши сапоги меня не интересуют! – Резкими перепадами с шепота на вопли Стоянова повергала весь отдел в трепет. Многие предпочли бы в аналогичной ситуации предстать перед флегматичной директрисой. – Мы с вами работаем не в обувной мастерской! Вставать нужно раньше!
– Что, верно, то верно. – Пожала плечами Ольхова и сняла колпачок с губной помады.
Расчетные дамы испуганно притихли. Словно предваряя надвигающуюся грозу, под потолком затрещала люминесцентная лампа. Реденькие брови Стояновой взметнулись над роговой оправой, а второй подбородок беспомощно повис, как продуктовый мешок у пеликана.

Ей было чем подумать. Например, о грядущем сокращении. Неслыханная
наглость подчиненной могла означать только одно: пора уступать место молодой и перспективной сотруднице. Возможно, Ольхова что-то знала…
– Пишите объяснительную, – сказала она упавшим голосом.
Не отрываясь от зеркальца, Людмила Степановна выдвинула ящик стола и достала оттуда чистый лист бумаги. Трудно было понять откуда оно взялось – это подавленное состояние. Она вдруг почувствовала безразличие ко всему на свете.

Почему-то она не испытывала ни малейшего желания заглянуть к экономистке Раечке и примерить красивую венгерскую кофточку, купленную по ее же просьбе? Почему-то её ничуть не огорчало, что ее сын Захарка никак не хочет подружиться со скрипкой? Ей уже было всё равно, поместят ли её объявление в сегодняшнем номере «Вестника» о дорогом, единственном, равнодушном к спиртному. И абсолютно безразлично состоится ли вечернее заседание регионального комитета «Женское единство». Ни к чему все это...

Вторник. Уже рассвело. Офис коммерческого директора
фирмы «Амалия» Сабирова П.Г.

Дородный бизнесмен восседал на винтовом стульчике и, зажав телефонную трубку между плечом и ухом, заносил в блокнот абстрактные символы. Погода менялась. С крыш капало, а открытое окно не спасало от горячих батарей.
– Салют, Петро! – жизнерадостно рокотала трубка. – Все получилось как мы
и предполагали. Оба вагона загружены. Дождемся предоплаты и включим их в ближайший состав.
– Дождемся предоплаты, – прозвучало в офисе невыразительным отголоском.
– А может, сделаем подарочек, да отправим прямо сейчас? – в трубке захихикали. Потрафим уважаемому юбиляру – дядюшке Григоряну. Я вчера к ним насилу дозвонился. И что ты думаешь? У них третьи сутки продолжается всемирный запой.

– Если хочешь, отправляй прямо сейчас, – обесцвеченным голосом заявил Петро, пропуская мимо ушей новости светской жизни.
– Опять твои шуточки?
Сабиров промолчал.
– Да ты что, совсем обалдел, Петро?! – взорвались на друге конце провода – Без предоплаты?! А потом банкротство и арестованный счёт?

– Ну и пусть.
– Ух, ты какой щедрый! – возмутился абонент. – Если тебе на все наплевать, то Инке твоей небезразлично – останется она без шубки или нет.
– С Инкой мы расстались. – С интонацией диктора, зачитывающего котировки акций, сообщил Сабиров. – Я ее повязал с молодняком. Когда я вошёл в этот притон, она уже нажралась как цуцик и сидела в обнимку с двумя сопляками.

– Сабиров, это ты? – после напряженной паузы, тревожно прошептал абонент – Алло, фирма «Амалия»? Я туда по...
Связь прервалась. Директор стянул с себя любимый галстук и небрежно швырнул его на краешек стола. После чего прилег на диван и безучастно смотрел, как полоска материи сонной змеей сползает в корзину для мусора. Под наплывом теплого воздуха, над подоконником всколыхнулась и опала паутина….

Среда. Средь бела дня. Разговоры в разных местах.

– С февраля повысят НДС. Может, зря болтают, а? Куда уж выше-то?
– Ерунда. – Смахивая паутину, – Со второй декады повысят и оплату за проезд. Выдержим, не впервой ….

– Со следующей недели в нашей филармонии Лара Косичкина…. Эй, уснул что ли? Я говорю, Ларочка приезжает к нам. Тебе же нравилось….
– Раньше нравилось, а теперь нет. Все эти мартышки теперь на одно лицо….

– Ты вчера ничего не слышал? Говорят, партийного лидера уличили во взятничестве. И вроде бы даже его фракция явилась на утреннее заседание босиком. В знак протеста.
– А мне-то что? Пускай хоть голышом бродят….

– Нет, ты представляешь! Моей сдачи недодали аж целых сорок рублей, а она не пошла разбираться. Конец света!..

Четверг. Конец рабочего дня. В общественном транспорте.

Карманника Извивалова распирало от восторга. Таких удачных дней не знавал никто. Даже эксперт Калипотя, даже Копчик Хрящ не знал…. «Видел бы они меня сейчас!».
Сегодня Извивалов ощутил себя бароном на привозе. Это бенефис! С таким равнодушием к личным вещам ему сталкиваться еще не приходилось.

Он вдоль и поперек кромсал полиэтилен, и дерматин, и никто не вздрогнул, не покосился в его сторону. Прекратив «резню», Извивалов начал запускать в сумки руки, едва ли не по локоть. И не хватал что ни попадя, а выбирал что получше. Извлекал содержимое карманов, ощутимо дергая верхнее и нижнее белье. Чинить препятствий никто не собирался….

Добычу уже некуда было девать. Стянув, под занавес, из рук кондукторши пачку замусоленных купюр, он впервые поднял глаза и посмотрел на лица. Глянул и похолодел. Обобранная галерея восковой невосприимчивости невозмутимо катилась по проложенной кем-то колее. Порожние глаза и расслабленные веки подпрыгивали на кочках и послушно вписывались в поворот.

Движимый помесью тревоги и любопытства, Извивалов стал перескакивать с подножки на подножку, меняя маршруты и виды транспорта. На улицах он не замечал, да и вряд ли мог заметить что-нибудь особенное. Но в автобусах условный рефлекс работал безотказно. Все чувства сразу обострялись. И он видел стеклянные глаза и осиротевшие лица. Шелуха, а внутри бездонная пропасть….
В ходе целого каскада пересадок. Извивалов так и не избавился от впечатления, как будто он шмонал одних покойничков. Лежащий под рубашкой груз стал неприятно липнуть к телу, а из-за пазухи (может, померещилось) потянуло нехорошим душком.
Он не был принцем крови, этот карманный воришка, но и мародёром себя тоже не считал. Вытряхнув награбленное прямо в сугроб, он поклялся, что не возобновит «щепатню», покуда не растормошит весь этот чертов город...

Пятница. Вечер, но еще не поздно. Гастроном.

Кассирша, пересчитывая деньги, сверлила взглядом подзастрявшую посетительницу раздраженно фыркала. Пора было закрываться, но солидная дама средних лет битый час бродила по торговому залу.
– Это у вас что? – спросила она, остановившись перед вывеской «Рыбные продукты». – Акульи плавники?
Вопрос показался продавщице каверзным.
– Камбала. Вы хотите узнать, что такое «дорого»? Через дорогу есть такой магазинчик….
– Не хочу. Это форель?

– Вот только ехидничать не надо! Берите, что вам нужно и уходите.
Покупательница подняла окаменевшее лицо и долго смотрела перед собой отсутствующим взглядом.
– Хочу селедки, – бесстрастно заявила она. – Свешайте, пожалуйста, во-он ту рыбину.
Из-за ее спины выглянула кассирша и выразительно покрутила пальцем у виска. Не имевшая навыков общения с юродивыми продавщица заметно растерялась.
– Да что вы, сельдь ведь совсем несвежая! – залепетала она.– Сколько себя за прилавком помню, столько она здесь и лежит!

– Это ничего. Я ее сразу в морозилку засуну.
Стеклянная дверь шевельнулась, и с тёмной улицы потянулись тускло
блестевшие нити...

Суббота. С утра до вечера. Барахолка.

Извивалов прохаживался среди торговых рядов, с тревогой всматриваясь в лица. Вокруг толпились спокойные, уравновешенные люди. Податливые люди,
равнодушные. Толкни любого – не обидится. Дерни за рукав – не обернётся.
«Плюнь в глаза – божья роса. Куклы!» – угрюмо думал экс - ворюга. Можно поменять на них одежду, остричь наголо. Не заметят. Пойдут, оболваненные, в чужой одежде и не туда, куда следовало.
Извивалов схватил за грудки пожилого дядьку и, что есть силы, встряхнул:
– Поторопись, отец, на следующей выходим!

«Отец» покорно клацнул вставной челюстью и отправился своей дорогой. А точнее, куда глаза глядят.
– Девушка, девушка, постойте же, девушка! Я ваш по жизни! Любовь с первого танца и до рассвета! Иди-ка сюда, Маланья!
Бывший карманник притянул к себе проходившую мимо молодую женщину и, просунув руки под пальто, облапал самым хамским образом. Дама спокойно стояла, прогибаясь под его нажимом, а когда он отступил и в ожидании затрещины, зажмурился, она обогнула его и затерялась в толпе.
Извивалов забрался в ближайшую сумку, выхватил оттуда портмоне и, обогнав пострадавшую, потряс им перед ее лицом:

– Я карманный вор, понимаете? Это ваш кошелек? Сейчас же кричите «караул»!
Заодно проверьте под шубейкой. Я распустил ваш свитер, и... – он заглянул в ее остекленевшие глаза и, презрительно впихнув кошелек на прежнее место, прицепился к молоденькой парочке:
– Достопочтенный Квазимодо, вы не замечаете, что у вашей прелестной супруги на каждом пальчике по обручальному кольцу. О чем это говорит? О том, что вы у неё как минимум десятый. Скажите, что я не прав! Тогда ударь меня или арестуй!
Не последовало ни того, ни другого. Тогда Извивалов вскарабкался на, первый попавшийся ларек и, потрясая кулаками, завопил на весь базар:
– Да очнитесь же, идиоты!!!

Воскресенье. Высокая орбита Земли.

–Из вашей системы прекратились поставки живой материи, необходимой для создания биомеханизмов. В чём причина перебоев, Эфер?
– Непредвиденное обстоятельство. Рост населения планеты достиг критического уровня.
– Это явление из разряда прогнозируемых.
– Речь о другом. Прирост населения с ослабленной волевой компонентой приобрел обвальный характер. Назрела необходимость изменить методы искусственного отбора.
– Критерии отбора на данной планете?
– Они стандартны. Высокая волевая компонента: особь жизнеспособна, низкая: подлежит утилизации. Как известно, до сего момента, осуществлялось единичное и мелкогрупповое изъятие. На субъекта набрасывали парализующую сеть и проводились замеры его нервных импульсов. При отсутствии сигналов, отмечающих попытки выбраться, его изымали и использовали в качестве исходного материала. В данный момент, текущие работы прерваны ради эксперимента, в ходе которого, должен быть выведен из социальной структуры планеты и переброшен в пространстве город – место компактного проживания особей.
– Не приведет ли подобный проект к неоправданным затратам энергии. Только для того чтобы собрать в одном месте «безвольных» и вывести оттуда «волевых», могут понадобится годы. Мы не можем столько ждать, Эфер.
– Уникальность создавшейся ситуации в том, что найден город, все жители которого лишены свободной воли.
– Все?
– Возможно, там и присутствует сотая доля процента жизнеспособности – буквально единицы – но этому мизеру посвящена первая стадия эксперимента. На город опущены особые нити-сепараторы. Они привязаны к условиям планеты, малозаметны, но эффективно выявляют «волевых».
Вторая стадия: изоляция города и мероприятия по преданию его забвению.
Третья стадия: город заключён в предохранительную капсулу и переносится на место назначения.
– Ваша инициатива заслуживает самого пристального внимания. Каково нынешнее положение дел?
– Эксперимент входит во вторую стадию...

Другой понедельник. Переменная облачность. Привокзальная площадь

Дул порывистый ветер. Срывая верхушки сугробов, он нес тучи снега, засыпая окна и двери железнодорожного вокзала.
В одном, еще незанесенном, окне синели буквы, грубо намалеванные на куске ватмана плакатным пером: «Пассажирские поезда и грузовые составы отменены во всех направлениях, в связи с...» и что-то невразумительное.
Двое мужчин, удаляясь от привокзальной площади, вели непринужденную беседу:
– А автобус при выезде наткнулся на большие заносы. Сугробы вымахали с двухэтажный дом. Пришлось поворачивать.
– Да-а-а. – вздыхая. – Техника тут бессильна. Подождем до весны, когда растает. Наверно и электрички не ходят по той же причине.
– С электричками совсем другая история. Мой двоюродный брат работает машинистом, и он мне рассказывал, что на путях завелись «металлисты».
– Это те, кто провода обрывают, да сбывают их по бросовой цене?
– Ага. Вот мерзавцы!
– Ну и фиг с ними, с проводами! Ты-то что переживаешь. В командировки ездить больше не придется….

Вторник. Мороз крепчает. Междугородний переговорный пункт
«работает круглосуточно» – не работает вовсе.

– Девушка, мне бы в Мысков позвонить. Я вас очень прошу, пожалуйста, наберите этот номер. Может, соединят как-нибудь.
– А я вам в сотый раз повторяю: выхода на межгород нет, и не спрашивайте, почему. Я не инженер связи. Газеты надо читать.
– Но позвольте, какие такие газеты? Кроме областных «Вечерняя», «Вестник» и «Наши города» вы ничего не найдете, милочка. А там печатают только объявления о купле - продаже - обмене. Если бы вы читали хотя бы их, то знали бы, что центральная пресса к нам не поступает по причине неисправности фототелеграфа.
– Чего вы так расшумелись, мужчина? Можно подумать, что вы способны что-то
изменить.
– Да, но... – стирая со лба липкие нити – Действительно не могу.

Среда. Оттепель нагрянула. На реке.

–...Ась?
– Великовата лунка, говорю, у вас, папаша. Клюёт понемногу?
– Не-а. Уже три дня, как ничего не клюет. Всю наживку перепробовал и прикорму разного сыпал. Зажралась видать, рыбёха - то. И вода подо льдом стоячая. Никакого движения под ногами не чувствуется.
– Зачем же зря спину морозить, если кроме ревматизма ничего не ловится?
– Привычка, сынок, привычка шестой год на пенсии, а дома все как-то не сидится.

Четверг. Погода дрянь. Идет дождь со снегом.
3-е отделение милиции.

Старшина Сапрунов 0тложил газету и буднично глянул на задержанного и, сопровождающего его милиционера.
– Что это с вами, Каблуков? – строго спросил он, обращаясь к подчиненному – Искупаться вздумали? Или задержанный оказал сопротивление?
Рядовой застенчиво опустил глаза на забрызганные шаровары.
– Никак нет, – ответил он, переминаясь с ноги на ногу – Сопротивление оказано не было. Серая «девятка» из лужи окатила.

– Но ты хотя номер-то запомнил?
– Не успел, товарищ старшина.
– Ладно, герой, веди его сюда и в следующий раз будь повнимательней.
В коридоре пронзительно скрипнула рация и выдала сообщение о потасовке в одном из студенческих общежитий. Разногласия, возникшие «из-за девчонок» между обитателями первого и второго этажа, удалось разрешить без применения силы.
Задержанный прислушался, кивнул и задумчиво поскреб многодневную щетину. Для него все это было не в диковинку. Кроме, пожалуй, необычной разреженности милицейского эфира.
– Ну и что же натворил ваш подопечный? – поинтересовался Сапрунов.
– Устроил несанкционированный митинг на площади Пушкина.
– И много народу собралось

– Никого не было. Его никто не слушал, товарищ старшина.
– Скажешь тоже: митинг! – усмехнулся Сапрунов – А вы чего молчите, гражданин таинственный незнакомец? Давайте хотя бы познакомимся. Представьтесь, пожалуйста.
– Пожалуйста, – отозвался задержанный – Извивалов Евгений Данилович. Без определенного места жительства. Род занятий: карманный вор. Две ходки...  
Старшина сдвинул брови и вопросительно посмотрел на Каблукова:

– Его взяли с поличным?
– Да нет же! Стоял у памятника и выкрикивал непонятные лозунги. Я сам слышал, товарищ старшина: «Проснитесь, нас забирают!»
– В самом деле? – удивился Сапрунов и, сузив глаза, откинулся на спинку стула. – У вас потрясающая интуиция! Вас действительно забрали! Одного не могу понять – зачем вы черти, что на себя наговорили? Мы вот что сделаем: занесем в протокол ваши «ни кола и ни двора», а вы поделитесь своим мировоззрением. Вы ведь поделитесь?

Извивалов, с несчастным видом, порылся в своей грязной шевелюре и потянулся к телевизору, стоящему в углу:
– Пашет? – и, не дожидаясь ответа, щелкнул выключателем. – «Рубин» зашипел, а его экран покрылся синими полосками.
– Четвёртая программа, не так ли? – Извивалов обвел глазами изумленных блюстителей порядка и заглянул в газету, лежащую на столе – Должны показывать…. должны показывать «Молодые лица». Телек действительно рабочий? Почему мы не наблюдаем  ведущего Петю Зубкова?
Последовала многозначительная пауза.

– Ну? – Сапрунов добродушно кивнул – Продолжайте. Вы хотели сообщить, куда подевался Пётр Зубков?
– Пятая программа, – с легким раздражением продолжал Извивалов – «У нас в гостях Лара Косичкина». Ну и где же она? Нету?
– Ай-яй-яй! – старшина сокрушенно покачал головой, – Каких людей теряем! – и повернулся к дежурному – Михаил, ты вроде бы собирался утром позвонить на телестудию. Когда прекратится это телебезобразие?
– Сказали, что ничего серьезного. С завтрашнего утра передачи возобновятся.
Извивалов выключил телевизор и, сжавшись в комок, сдавил руками виски.
– Очень жаль, – произнес он глухим голосом, – что всему находится объяснение. Город остался без газет, телевидения и радио – барахлит спутник. Не фурычит междугородняя телефонная станция: кабель прогрызли мыши. Автобусы не выезжают, поезда не прибывают – пути снегом занесло. Аккуратненько так присыпало, прямо по городской черте. Сколько «приводов» было в первых числах января? Вам ли не знать, гражданин начальник, что вот этот вот матюгальник – Извивалов ткнул пальцем в рацию, висевшую на поясе у Каблукова, – трещит, не умолкая. Но что я слышу! За весь вечер одна убогая драчка. С чего это, вдруг, наша голубая красавица, Има превратилась в стоячее болото? Под какие коряги спрятались её облезлые пескари? Каких людей теряем? Самих себя!
Уличный оратор спрятал лицо в ладони и перешел на смутное бормотание.
– Ясно. – Старшина с сочувствием посмотрел на извиваловский затылок – Вот, держите пропуск. И вам мой дружеский совет: воздержитесь от проповедей. Вам еще повезло, что попали в мое дежурство….

Пятница. Гололед. Вечер судного дня.

Ольхова возвращалась с работы. Она шагала по безлюдному проспекту, чувствуя пресное удовлетворение оттого, что в квартальном отчете нанесен последний штрих.
Все жизненные проблемы были сняты и благополучно умещались в четырех стенах.
Захарка оставил музыкальную школу и школу с английским уклоном. При этом даже ярая «уклонистка», старшая сестра Людмилы отнеслась к столь вопиющему факту на удивление легко: «Чего ребенка мучить? В общеобразовательной-то еле тянется»

После недолгих размышлений, Ольхова приостановила поиски спутника жизни через газету. То обстоятельство, что она относится к самой распространённой категории корреспонденток – около 30-ти, с ребенком на руках не вдохновляло ее на поиски.
Дамский клуб прекратил свое существование еще в прошлый четверг. Среди тягучих и сложных дебатов был задан, убийственный по простоте, вопрос: «За что боролись, девчата? Чтобы женщин лишить кувалды и вывести из цеха на подиум? А попробуй-ка, вырви эту штуковину у нее из рук. Попробуй, отбери у нее авоськи. Шиш получишь! Так кому мы нужны, суфражистки доморощенные?»...
Ударивший мороз сковал лужи и превратил землю в гладкую, черную Поверхность в которой без искажений отражались звезды.

Ольхова остановилась посреди тихой улицы и посмотрела вниз. «Интересно. В этом зеркале не видны городские строения» – с вялым любопытством отметила она про себя. И убрала сапожок, закрывающий отражение Большой Медведицы. Под ногой «ковша» не оказалось. В складках льда дрожало и искрилось совсем другое созвездие. И оно двигалось! Звёзды, ускоряясь, плыли по небу и по земле. Переброска началась...

Три года спустя. Вместо эпилога, любой
из оставшихся дней недели. Красная площадь.

– «Парламентская газета». Господин Извивалов, вы не могли бы ответить на несколько вопросов, в связи с вашим назначением на должность министра стратосферной безопасности?
– Мог бы и ответить.
– Расскажите, пожалуйста, о ваших первых шагах в коридорах власти.
– Начинал я с должности заместителя мэра, где курировал правоохранительные органы.
– Вы добились потрясающих успехов в борьбе с преступлениями мелкоуголовного характера. Не это ли натолкнуло вас на мысль попробовать силы
на посту губернатора?

– Не совсем. Прежде, чем вернутся к...м-м-м...прежнему занятию, я ощутил потребность изменить некоторые его составляющие. Для этого необходимо бело завоевать определенное положение в обществе. Но при первых шагах, в этих самых коридорах прежние амбиции потеряли смысл. Пусть это высокопарно звучит, я стал ближе к сердцу принимать социальные болячки.
– Понимаю. Тяга к переменам у вас в крови. Когда вы баллотировались на пост губернатора, в своей предвыборной речи, поведали историю «исчезнувшего города». И даже показали какой-то документ. Если мне не изменяет память, это был милицейский пропуск. Эта часть вашего выступления до сих пор будоражит многие умы. Как бы вы прокомментировали свое заявление двухгодичной дав-ности?

– К сожалению, я столкнулся с недопониманием. Скажем так, притча об «исчезнувшем городе» была приведена для наглядности. В результате, тезисы из тогдашнего выступления были невероятно искажены и обросли досужими вымыслами. Поэтому я решил отказаться от подобных высказываний. До поры до времени.
– И последний вопрос. Вы вскользь упомянули о своем прежнем занятии. Какова ваша гражданская специальность?
– Интересно, что сказали бы ваши читатели, если бы неожиданно выяснилось, что рань¬ше я тырил мелочь в общественном транспорте.
– Очевидно, попросили бы узнать, какую ступеньку в воровской иерархии вы занимали.
Министр нахмурился. С возрастающей тревогой он всматривался в лицо журналиста, с норковой шапки которого свисал обрывок паутины….