Импровизация и многое другое

«Есть души, где скрыты увядшие зори,
И синие звезды, и времени листья;
Есть души, где прячутся древние тени,
Гул прошлых страданий и сновидений...»
Ф. Г. Лорка


     Они любили свое ремесло. Поэтому, даже после спектакля в чуждой, добытой археологами из невообразимой древности, обстановке самозабвенно вживались в роль. Среди деталей интерьера, собранного специалистами высочайшей категории буквально по крохам, мечтали, радовались и вздыхали. Но все эти потуги, сказали бы они, сгодились лишь на то, чтобы устроить дешевый балаган. И это вот, питейное заведение.

     Паркет с имитацией потертости. Мебель из мореного дуба - столы, скамьи и стулья (непременно с гнутыми ножками) и стойка бара были выдержаны в темно-красных тонах. Газовые фонари изливали со стен тусклый оранжевый свет, что, видимо, способствовало доверительному общению. А гипсовый барельеф с изображением лиановых джунглей - повышенному вдохновению. За неимением более удобоваримых терминов все это именовалось ПАБом.

     Планету нашли опустевшей. Из архитектурных фрагментов и уцелевших записей удалось восстановить лишь малую толику культуры и быта исчезнувшей цивилизации. Самое досадное заключалось в том, что из всех находок был вымаран облик разумных обитателей планеты.

     Дальше все двинулось своей чередой. Планету накрыл туристический бум. А, схлынув, оставил охотников за предметами старины, немногочисленные секты, объявившие эти предметы священными. И труппу.

     Замысел был неплох. В записях обнаружилось понятие «театр» и что оно означает, а так же кое-какие легенды, по которым писались пьесы. Самой ходовой считалась чудом уцелевшая книга: «Монстры вымышленные и настоящие».

     Некто, Директор, — создатель театра — никогда не показывался на глаза и руководил весьма странным образом: присылал рукописные документы. Простое чудачество, хотя (а это признавали все) толк в афишировании он знал.

     В тот вечер в ПАБе задержались четверо актеров из основного состава — закадычные друзья и любители оранжевого полумрака. Нельзя сказать, что им нравилось абсолютно все. Нравилось, что в обеденный зал можно спуститься прямо из гримерной. Нравился вид за окном: синеющие в наступающих сумерках далекие горы и пестреющая цветами долина. Нравился язык общения — предмет гордости лингвистов, который вряд ли являлся универсальным языком планеты. Скорей уж выжимкой из многих языков.

     Не нравилось пойло, которое здесь подавали. Питательные жидкости изготавливались индивидуально для каждого, с учетом метаболизма, и разливались в герметичные — для безопасности окружающих  — сосуды, стилизованные под «бокалы» и «кружки». А уж верхом вульгарности считались «официанты», «кельнеры» и прочие... Их еще называли «прислугой». В то, что людей когда-то обслуживали роботы на колесиках, не верил никто.
     Спиной к входной двери расположился травоядный гуманоид Мунб, принадлежащий к расе, нашедшей эту планету. Он этим несказанно гордился, но, к чести сказать, не шибко-то и заносился. Чтобы заполучить роль Минотавра, ему пришлось согласиться на имплантацию рогов, вовсе не свойственных его породе.

     Напротив него возвышался на несколько голов над остальными представитель рептилий с Бетельгейзе — Асфош. По жертвам, принесенным искусству, он мог бы потягаться с Мунбом. Роль дракона, почему-то двуглавого, обязывала носить вторую голову вместе с длинной шеей. В первородном обличий он походил скорее на флегматичного жирафа, нежели на свирепое чудовище. С приставной головой он походил на жирафа несчастного, причём несчастного вдвойне. Чтобы сохранить равновесие, ему приходилось неестественно выворачивать шею, рискуя в условиях местной гравитации свернуть ее окончательно. Приходилось сутками таскать вторую голову, чтобы не возиться с чрезмерно сложным крепежом.

     По правую руку от Мунба топтался на скамье как на насесте пеликанообразный Краг. Обитатель одной из планет в созвездии Козерога отделался сравнительно легко — съемной челюстью с зубами в три ряда. Он вроде бы и не жаловался: роль Рамфоринха — песнь, а не название! Зато удивлялся: какому кретину, имея добротный клюв, взбрело в голову отращивать зубы, да еще в таких непотребных количествах.

     По левую руку сидел еще один гуманоид. Или почти гуманоид. Тощее его туловище безо всякой шеи переходило в голову. Роль змия-искусителя преподнесла ему запретный плод: медный кругляк весом эдак в полпуда, который он должен был подолгу держать во рту. Так долго, что, раскланиваясь в конце спектакля, он с трудом произносил традиционное: «Я Ххох. Ххох с Сириуса...»

     Весь вечер актеры обсуждали достоинства новой постановки «Льва и Единорога». Теперь же беседа засыхала на корню.

     — Мы прогораем, — тягуче констатировал Мунб. Он всегда так говорил, когда сказать было нечего. Пожевав рыжеволосыми губами, он впился в соломинку, окрасившуюся жидкостью в розовый цвет. Хлебнув, он заметил:
     — Труппа ощутимо редеет. Вчера «Пегас» и два «Василиска» присоединились к холмокопателям. Почему мы сидим на этой планетке? Почему бы нам не гастролировать хотя бы в трех сопредельных системах?

     — Ну, милый мой, —  возразил Ххох, — Директор знает, что делает. Театр — главная достопримечательность в этом мире. В отрыве от корней он утратит глубокое философское значение...

     — Ай, брось! Какое значение? Из клочков бумаги, из обломков мрамора... Мы прогораем. Четверо ушли с холмокопателями, трое с сектой какого-то там озарения. Основной состав только и держится. Благо есть еще кое-какие сбережения.

     — Просто не сезон, — предположил Асфош, — Все населенные центры Галактики расположены в одной стороне от нас. Когда планета уходит за звезду, расстояние возрастает, и стоимость полета увеличивается. Через пол-оборота, вот увидишь, нагрянут туристы, и наши дела пойдут на поправку.

     — Вот тебе, куш! — Мунб осмотрел свою трехпалую ладонь. Для подходящей комбинации трех пальцев хватало и он энергично сложил классический кукиш, — Если ты прав, тогда тем более: от этих сквалыг ничего не дождешься. Надо же, половина жалкой орбиты для них — препятствие!

     — Ух, ты! — Краг, восторженно разинув клюв, следил за конечностью Мунба, — Сделай еще разок это... «фигу». Прямо из монографии «Язык мимики и жестов». Где ты ее достал? Всего лишь три экземпляра на всю галактику...

     — Отстань! — досадливо отмахнулся Мунб. И пнул проезжающего мимо «кёльнера». Затем с любопытством наблюдал, как, раскачиваясь на рессорах, робот борется за целостность вверенной ему посуды, — Не из монографий. Поднабрался от холмокопателей...

     — Друзья, у меня появилась идея! — придерживая ноющую от запретного плода челюсть, воскликнул Ххох.

     — Идея? У тебя?! — Асфош отстранил вторую голову, мешающую видеть Ххоха.

     — Идея брависсимо! Она выведет нас из кризиса! Поднимется такой ажиотаж!..

     — Можно без предисловий? – поморщился Мунб.

     — Необходимо ввести новый персонаж. Человека!

     — Ха! Ха-ха! — саркастически каркнул Краг, — не смешно. Что ты знаешь о человеке, Ххох? А если бы и знал. Каким боком его впихнешь в наше артистическое сонмище?

     — Но ведь человек — миф. Разве нет?

     Актеры приумолкли. И по их напряженному молчанию можно было судить — все ли гениальное просто. Мерно шуршал «официант», вытирающий стойку бара. Где-то в подсобке гремели амфоры с питательными жидкостями.

     В перекрестиях оконных рам, словно занавес, опускалась звездная ночь. На горизонте, прорезанные горной грядой, лежали остатки вечерней зари. Мудрые горы, с проседью ледников, хранили память о людях и угрюмо помалкивали.

     — Что ж, пожалуй. Идея не лишена определенного смысла, задумчиво промычал Мунб.

     — Но кто представит нам сведения о человеке? — запротестовал Краг, — Такая информация, как известно, на дороге не валяется.

     — И не нужно, — Асфош гордо вытянул свою жирафоподобную шею, — мы актеры. Так давайте же импровизировать.

     Асфош поднялся из-за стола и начал импровизировать. Подхватив скамью, он повернул ее на бок и водрузил на соседний стол. Затем отколупнул острым когтем кусочек барельефа.

     — Для начала набросаем общие контуры, — для пущего эффекта Асфош высунул язык и щелкнул им как кнутом. Торжество момента подпортила бутафорская голова. Она перекинулась на грудь и преданно заглянула Асфошу в глаза. Выглядело это комично. Асфош дал ей в зубы и голова спряталась за спину.

     — Учитывая конституцию большинства разумных существ, — взял инициативу Мунб,  — Человек был прямоходящим существом, с прямоугольным туловищем и... пожалуй, с овальной головой. Четыре конечности. Две задние... простите, нижние и две верхние. А так же хвост для равновесия приблизительно в половину туловища. Разногласий не возникло. На рисовальной скамье появилось туловище, крокодилий хвост и четыре конечности.

     — Пять, — заявил вдруг Ххох.

     — Чего, пять?

     — Конечностей пять. Вспомните рисунки, тряпки на шесту... «флаг, знамя». На многих из них есть пятиконечная звезда. Вы поняли? Голова и хвост не в счет — они пассивны. Должна быть третья рука, — убежденно говорил Ххох, — Да! В середине туловища, с двумя суставами шарнирного типа, способными сгибаться как в одну, так и в другую сторону. И вот еще что: по девять пальцев на каждой конечности. Вы только подумайте - какой жестикулярный язык у этой расы! Обилие ручных операций! А музыка! Вы видели фортепиано? Девять пальцев как минимум!

     — Любишь ты говорить псевдонаучные гадости, Ххох! — Мунб с отвращением оттолкнул «бокал», — И вообще,  все это выглядит слишком надуманно.

     Творческий процесс прервала амфибия с Ригеля. Величаво колыхаясь, она проследовала между столиками и скрылась в гримёрной. Туманное описание медузы Горгоны и эффектная внешность — симбиоз с червями, гнездившимися у нее на голове и выполнявшими функции естественного терморегулятора — позволяли ей выходить на подмостки без грима. Артисты ее недолюбливали. Даже режиссер, сумчатый скакун с Проциона, поговаривал: «Мир каменеет от вашей бездарности», но зрителям она нравилась. Она была примой театра.

     — Терпеть не могу эту выскочку! – наклонив голову как настоящий бык, взъярился Мунб, — Мало ей кормить зрителей своими пиявками! У нее еще хватает наглости фланировать здесь, перед нами!..

     — Не кипятись. Ты же знаешь — все это без толку, — Асфош постучал когтями по рисунку, — Давай-ка, займемся делом. Все согласны с тремя руками и девятью... да, с девятью пальцами?

Никто не возражал.

     — Валяй, так даже интересней, — нехотя согласился Мунб, — в конце концов, мы всего лишь воссоздаем легенду.

     — Теперь лицо, — Асфош подровнял овал лица, Вы позволите? Ну, так вот, выражение «задирать нос» означает, что орган обоняния тоже имеет сустав шарнирного типа. Вот! — и он победоносно глянул на змия-Ххоха, — А все остальное средне нормальное, как у нас. Как у местной фауны, о которой, кстати, мы забываем. По два отверстия на каждый орган чувств. Два глаза...

     — Три, — сказал Ххох.

     — Он опять за своё! — разворчался Мунб.

     — Но третий глаз упоминается...

     — Ладно, ладно, — Мунб выразительно махнул в сторону окон, ты можешь трепаться хоть до утра, а мы с Крагом участвуем в трех представлениях кряду.

     — Способ размножения, — продолжал с наслаждением Ххох, — Двоякий. В виде соития и как бы почкованием. В некоторых источниках упоминается «душа», отходящая при кончине индивидуума. Выражение «потерять душу» означает частичное бесплодие. Потому-то они и вымерли — растеряли души. Впрочем, здесь много неясного...

     — Кончай демагогию! — простонал Мунб и жалобно посмотрел на Крага, у которого глаза уже затягивались белой пленкой, Чего рисовать?

     — Фиговый листок.

     Мунб гневно разинул рот, но стимулировать новый виток полемики побоялся. Благоразумно смолчал.

     — А сейчас изобразим характер, — Асфош отчертил долговязую таблицу, — Только коротко. Действительно, уже поздно.

     — «Душа» является носителем характера, — Ххох приосанился, — И эмоций...

     — Что писать? — оборвал его Асфош. Давайте, сформулирую я, — поспешно  вмешался Мунб, — Коллективизм и индивидуализм. Агрессивность и миролюбие. Короче все, чему рады мы, от чего мы страдаем. Только, очень уж они были закомплексованы. Напридумывали грозных чудовищ и героев им противостоящих. А зачем? Чтобы избавиться от комплексов. Сейчас это неважно. Главное, чтобы Директор одобрил эту затею. Детали доработаем после, — и толкнул задремавшего Крага, — Айда, клыкастый, мы уже закончили.

     Краг встрепенулся, глядя на рисунок, и испуганно захлопал крыльями.

     — Киу-у, кон кроcт! — проверещал он на родном языке, — кто будет играть такую нечисть? Хотелось бы увидеть...

     — Подошел бы членистоносый Опр с Алдебарана, — предложил Мунб, — Только вот не завидую я гримерам. Воняет от него, как от этого... скунса.

     — А дальше что? Составишь рукописный документ? — ядовито осведомился Ххох.

     — Вот еще! — Асфош подозвал робота и велел сфотографировать набросок с таблицей. Снимок запечатали в капсулу и, набрав директорский код, опустили в приемник пневмопочты. После чего актеры покинули ПАБ. Автоматика заперла двери и, разогнав роботов по нишам, погасила фонари.

     А в подвале, на другом конце пневмопровода, располагалась небольшая комната со сводчатым потолком. Стоял лишь столик у стены, а на нем чернильница с гусиным пером, да стопка бумаги. Слева и справа от стола были прикреплены к стене два канделябра с семью свечами.

     Внезапно все свечи вспыхнули разом. У стола, как от нагретой плиты, заволновался воздух. Постепенно густея, наметились черты лица. Еще мгновение и под свечами стоял директор театра. Человек.

     Тот, чье племя не исчезло, а рассеялось по Вселенной. Те, что познали законы естественного развития и не нуждались более в звездолетах. В основе мироздания лежала игра. Чужие науки и суеверия не должны были довлеть над подрастающими цивилизациями. Они вернулись помочь  —  превратить познание в игру. В концертные залы, театры, музеи...

     Пришпилив снимок к листу бумаги, Директор взял перо и надписал: «В принципе, одобряю. Необходима детальная разработка образа».