Чай

[Скрыть] Регистрационный номер 0471107 выдан для произведения: Чай в горах – дело первое. Он здесь на каждом шагу, в каждом закоулочке. Хочешь с облепихой, хочешь с малиной или же совсем знатный - с травками пахучими, что тут же на высоте и собраны. Есть ещё чай с молоком. Но с ним можно промахнуться. Попросишь хозяйку такого чайку заварить – она и заварит. Молочка скипятит и чайного листа в него насыплет да постоять даст, чтобы заварился. Лакомство это, однако, на любителя и скорее уж еда, чем питьё, потому как молоко своё из-под кормилицы, а значит без баловства. Я люблю с облепихой и ложечкой мёда. И вкусно и бодряще.
Матушка моего друга, как мне кажется, на этом чае и живёт. Стоит весь день на весеннем ветерке, на рынке, красоту шерстяную своими руками сплетённую продаёт.
 
Я сверху спущусь, подойду к ней,
- Джаухар! Чего горяченького принести?
- Чайку! Чайку, дорогой! Да скажи, чтоб покрепче сделали!
Я иду в одну из кафешек, которых на выкате, что грибов в тамбовском лесу. Девчонка за стойкой улыбается, увидев меня и, молча, наливает полтинничек коньячку с долькой лимона на ободке, и потом уже хитро спрашивает,
- Что, дядя Вадя?! Джаухар чайку сказала сделать? Да еще, наверное, – покрепче, покрепче?!
 
Я на неё шикаю, выпивая свою «заслуженную» рюмашку и, взяв в перчатках два стакана огненного и крепкого, иду к Джаухар.Там мы с ней среди свитеров, бурок, папах и чаёвничаем. Я прихлёбываю и цокаю языком, вот так, - Нц,.. нц,. нц,  - потому как аромат и вкус!
Да и как быть по-другому, коли лист хорош, а из любого крана нарзан льётся.
 
Я знаю, что сейчас мы с Джаухар выпьем терпкого, и она меня погонит,
- Иди уж, иди! Смотри на свои горы!
Знаю, потому что знакомы мы с ней без малого тридцать лет. Я так же знаю, что вот сейчас отойду на пару шагов и  услышу в спину, - Э-э-э!
Обернусь и увижу хитрый предостерегающий взгляд. Это предупреждение первых дней. Потому, как друзей и знакомых за все эти годы у меня накопилось немало, а с каждым по рюмке за встречу – это уже разгуляй и головная боль. Поэтому я, как послушный мальчик, натягиваю на лицо маску, надеваю очки и нахлобучиваю капюшон, чтоб никто не узнал и, отмахиваясь рукой, смеюсь, -  Чай! Джаухар! Только чай!
 
***
 
Я сижу наверху, за столиком, прихлёбываю «облепиховый» и, наслаждаясь апрельским солнцем, любуюсь вершинами. Высота три с половиной. Чуть внизу гомонят лыжники с бордерами. Мне хорошо. Я дома…
Я закрываю от удовольствия глаза… открываю,… и вижу перед собой Вовчика. Вовчик садится напротив, кидает на деревянный настил рюкзак,  «кошки» с ледорубом и снимает очки. Я Вовчика уважаю! Он ходит на Эльбрус, на Зелёнку, на Шхельду… Здоровья и злости в нём немеряно (тьфу, тьфу, тьфу!)
 
Вовчик устало смотрит на меня и говорит,
- Что, дядя Вадя?! Чай пьёшь?
- Чай, Вовчик! Чай.
Он поворачивается в сторону кафешки и кричит, - Мадина! Дай чаю!
Девочка приносит ему большую кружку «малинового». Вовчик берёт её обеими руками, и я вижу, что они у него дрожат.
 
- Что? Хапанул лишнего?
- Да не… устал. До вершин не дошли. Ветер. Только до седловины.
Я обернулся на Эльбрус. На двух его головах висели еле заметные облачка.
- Ты с группой?
- Немцы. Одного пришлось тащить вниз на себе. Вчера ерепенился: «Да я, да мне! Пива, пива… Гитлер югент,.. сука…»
Вовчик немного отдышался, Мадинка принесла нам коньячку. Мы пригубили, и Вовчик, устало сложив руки на столе, сказал,
- Знаешь, я что-то разлюбил этот чай, - и показал на недопитую кружку.
- Что так?!
- Осадок в душе нехороший. Прошлым летом, как только ты уехал, у нас же здесь беда случилась. Привезла одна училка из Ставрополя детишек на прогулку. Ну, и пошли они в Терскольское ущелье. Ну, ты ж знаешь – благодать! Ни тебе лавин, ни камнепада. А ребятня – пятый-седьмой класс. Остановились на привал, на берегу Баксана. Слева водопад, справа ледник. Красота! Развели костёр... А эта дура посылает одного из пацанов воды из речки для чая набрать. Он и пошёл. Присел на бережку, да котелок в Баксан и сунул. А тот возьми, да и утащи его вместе с этим проклятым котелком… Пацана потом только под Былымом и нашли…
 
Вовчик замолчал, уставившись на мой стакан чая… А через минуту, очнувшись, спросил,
- Ладно… Ты где сегодня вечером?
- У Алима. В «Аламат».
- Ага… Ну, увидимся… Пойду вниз, а то меня совсем эта немчура замотала. Он мне: « Хальт! Хальт!» Я ему: «Молчи, сука… Не доводи до греха…»
Вовчик ушёл, а я крикнул Мадинке, чтоб принесла мне ещё сто коньяку.
- А чай? С облепихой?
- Не-не, Мадиночка! Чаю не хочу… Может потом… Завтра…