Помочь сайту
Поздравления
Ледоруб и роза
10 июля 2017 -
Борис Аксюзов
(Отрывок из неопубликованного романа «Век фарисеев»)
Первые два месяца летних каникул Стас провел у своего двоюродного дедушки Мити, который был директором лесопильного завода в предгорьях Северной Осетии.
Там он купался в ледяной воде горной реки Урух, совершил трудное восхождение на одну из пастбищных вершин и ежедневно занимался немецким языком с бабушкой Екатериной Ивановной, которая была уверена, что каждый образованный человек должен знать не менее трех иностранных языков.
В конце июля он вернулся домой.
В городе было жарко и пыльно. Гремели трамваи, шумели очереди за хлебом, и Стас с сожалением вспоминал тенистый буковый лес с его таинственной тишиной, и купание на запруде, и поход в горы, который казался ему теперь не таким уж трудным. Но маме о нем он не стал рассказывать, зная, что она придет в ужас, узнав, что он целый день провел голодным. Но прочие приятные достопримечательности своей жизни в поселке он расписывал ей с воодушевлением все вечера напролет. Мама была довольна. Она улыбалась, когда он, захлебываясь от восторга, сообщал ей, каким огромным и важным заводом заведует дедушка Митя и как хорошо говорит по-немецки Екатерина Ивановна
Мама по-прежнему работала администратором на турбазе, работы было очень много, и она сразу «запрягла» Стаса помогать ей в заполнении талонов на питание. Работа эта была нудной и долгой: в трех видах крошечных талончиков с надписями «Завтрак», «Обед» и «Ужин» надо было поставить число и расписаться за маму. Но Стас никогда не роптал. Во-первых, он гордился тем, что помогает маме, а, во-вторых, во время этой работы можно было думать о чем угодно. И он думал о том, как совсем скоро пойдет в школу и на первом же уроке поразит своего учителя Владимира Григорьевича, а заодно всех своих одноклассников, свободно заговорив на немецком языке.
А на переменах он будет рассказывать своим товарищам о том, как здорово взбираться по крутым склонам гор, на которых пасутся отары овец, охраняемые огромными собаками-волкодавами. А потом, поднявшись на вершину, увидеть внизу тонкие ниточки белых рек и крошечные красные квадратики черепичных крыш далеких сельских домов.
Его дворовые друзья, Юрка Корнеев и Генка Варновский, никак не хотели верить в то, что Стас мог совершить такое восхождение.
Юрка был ровесником Стаса, но с тех пор, как спутался с уличными хулиганами и начал курить, стал считать себя чуть ли не самым старшим во дворе. Он жил вдвоем с мамой, которая, нигде не работая, приторговывала на рынке товаром, бравшимся непонятно откуда, а, иначе говоря, просто спекулировала. Это опасное занятие плохо влияло на ее нервы, и она часто поколачивала Юрку, по делу и без дела.
- Заливаешь, - сказал он, попыхивая папироской, которую стрельнул у блатной братвы с соседнего двора. - Здоровые мужики за один день на такую гору не взойдут, не то, что вы, шелупонь пузатая. Да еще и без жратвы.
Генка промолчал, но по его опущенному взгляду можно было догадаться, что он тоже глубоко сомневается в подвиге Стаса.
Гена Варновский, в отличие от Юрки, был очень положительным мальчиком. Из всех детей их двора у него одного был отец, скромный, неказистый бухгалтер лесоторгового склада. Но в его жилах текла какая-то толика польской крови, поэтому он был гордым и вспыльчивым. Таким же рос и его младший отпрыск, Гена, тоже, как и Юрка, не любивший, если его кто-то в чем-то превосходил. Поэтому он и поддержал Юрку в его сомнениях по поводу правдоподобности совершенного Стасом похода.
В начале августа наступила жара, а вслед за ней начались постоянные ливни.
Однажды Юрка, который обычно мотался по всему городу, прибежал вечером к Стасу и закричал:
- Айда на Терек! Там такое творится!
Захватив Генку, они втроем помчались к реке. Путь был неблизкий, но они проделали его минут за десять.
На Терек страшно было смотреть даже издалека, а подойти к нему близко было вообще немыслимо.
Огромные бурые волны огибали устои Кировского моста, на котором они стояли вместе с толпой таких же зевак, и казалось, что до воды можно достать рукой. Внизу раздавался гул и треск: это громадные валуны бились друг о друга, влекомые мощным потоком воды. Иногда один из них попадал в опору, и тогда огромный бетонный мост вздрагивал, заставляя наиболее трусливых зрителей бежать прочь.
- Говорят, что ледники в горах начали таять, - объяснял Юрка это страшное явление. – А здесь еще дожди ударили. Костя-самородок, который в соседнем дворе живет, до войны в торговом флоте служил и в Африке побывал, так он говорит, что этот дождь один к одному как тропический ливень. Он может месяцами лить.
Вероятно, Костя-самородок, известный авторитет воровской компании в их городе, был прав. По небу вновь понеслись низкие тучи, и город окутался сплошной пеленой воды.
Они бросились домой, не жалея ног. По всей улице Кирова, начиная от проспекта, грустной чередой выстроились трамваи, потому что по мостовой бурным потоком, выше вагонных ступенек, неслась вода, а электричество было отключено из-за постоянных замыканий в сети. Когда он, мокрый и запыхавшийся вбежал комнату, на него напустилась мама:
- Где тебя носит? За тобой два раза с турбазы приезжали: что-то у них снова случилось, без тебя никак не разберутся. Переодевайся, бери зонт и отправляйся немедленно. Да захвати с собой словарь. Там что-то сложное надо перевести, не то, что немца обедами кормить.
Она напомнила ему о случае, когда от группы немецких туристов отстал заболевший молодой человек по имени Хельмут, и Стас несколько дней выполнял при нем роль переводчика и опекуна. Для него это было необычно и интересно, и он всегда вспоминал об этом приключении с большим удовольствием и гордостью.
Но на этот раз Стас шел на турбазу как-то неуверенно, даже неохотно. Тем более, дождь так рассвирепел, что переходить улицы было трудно: сильный поток воды чуть ли не сбивал с ног.
Из окошка администраторской мамина сменщица тетя Лида прокричала ему:
- Иди к директору, он тебя ждет!
Хмурый и взъерошенный Казбек Иванович сидел за столом, на котором громоздился ворох пожелтевших и почему-то мокрых бумаг.
- Вот хорошо, что ты пришел, - сказал он радостно и даже протянул Стасу руку. – А то я хотел уже в соседнюю школу за учительницей немецкого языка посылать.
Он аккуратно разложил мокрые бумаги по всему пространству стола, а потом достал из ящика сумку, какую Стас видел у их военного квартиранта. Алексей Петрович называл ее планшетом.
- Понимаешь, тут такое дело, - озабоченно произнес директор. - Во время наводнения в Тереке нашли труп человека, судя по снаряжению, альпиниста. Только ты не пугайся, тебе надо просто перевести его документы, которые мы нашли вот здесь.
Он постучал пальцем по той стороне планшета, которая была затянута целлулоидом.
- Документы сохранились очень хорошо, - продолжал директор, - потому что вода внутрь не попала совсем. Но они все на немецком языке. А вот другие бумаги совсем промокли. Они у него были в обычной папке, вот как эта…
Казбек Иванович подбросил в воздух коленкоровую папочку, которая звонко шлепнулась об пол.
- Все эти бумаги на русском языке, что-то вроде дневника, но там ничего не написано, кто был этот человек и где искать его родственников. А то ведь, как получается: увидела милиция, что это альпинист, и решила так: значит, надо везти его на турбазу, пусть там разбираются. А у нас даже холодильника нет. Положили его в подвале, а сколько он там пролежит, одному Аллаху известно. Впрочем, тебе это ни к чему. Ты мне выясни, пожалуйста, кто он такой и откуда.
Он открыл планшет и достал оттуда первый документ. Это был большой лист вощенной бумаги, верхнюю часть занимал рисунок: два перекрещенных альпенштока на фоне горных вершин, над которыми расправил крылья двуглавый орел. Под рисунком была надпись, которую Стас прочитал с трудом, так как она была напечатана готическим шрифтом, о котором его бабушка Екатерина Ивановна упоминала лишь мельком, а Владимир Григорьевич вообще говорил, что такой алфавит они будут изучать только в девятом классе. Но он все-таки разобрал, что там было написано: "Deutschen und Oestereichischen Alpenverein”. С помощью словаря он узнал, что это значит: «Германское и Австрийское Альпийское Общество».
- Ага, - сказал Казбек Иванович, - значит, он от этого общества выступал. Как у нас, например, есть клуб альпинистов спортобщества «Динамо». Давай дальше, нам надо его фамилию знать.
Фамилия альпиниста оказалась русской, хотя и была написана латинскими буквами: Postnikov. Далее Стас легко разобрался с остальными сведениями о нем, и сообщил директору, что альпиниста звали Постников Андрей Владимирович, он был 1880-го года рождения, а проживал в городе Санкт-Петербурге по улице Моховой, дом 12. Он отправился на покорение вершин Главного Кавказского хребта по маршруту (написано на русском языке): село Казбеги – ледник Майли – гора. Майли – Казбекское плато – гора. Казбек (западная вершина) – гора. Казбек (восточная вершина). На маршрут вышел двадцать шестого июня 1914-го года.
Удивление директора возрастало с каждым новым пунктом информации о таинственном альпинисте. Его брови взметнулись вверх, когда он услышал его дату рождения, затем нахмурились, едва прозвучали данные о месте жительства погибшего, а когда Казбек Иванович услышал день его выхода на маршрут, он закричал:
- Что?! Выходит, он погиб тридцать три года тому назад?! Не может быть такого! Он выглядит так, как будто умер сегодня утром. И это несмотря на то, что Терек тащил его неизвестно сколько километров!
Он принялся звонить по какому-то телефону, который был все время занят, а когда дозвонился, закричал в трубку:
- Слушай, Аслан, у меня здесь форменное ЧП! Ко мне на турбазу милиция привезла труп альпиниста. Говорят: найди родственников и передай им для захоронения. А ты знаешь, что я сейчас выяснил из его документов? Он погиб аж в 1914-ом год! Как ты думаешь: в милиции у нас нормальные люди работают? Где я буду искать его родственников? И, вообще, как ты думаешь: разве может такое быть, чтобы человек погиб тридцать три года тому назад, а лежит у меня в погребе словно живой? Ты говоришь, может? В трещину ледника провалился? Ледник начал таять, и его водой смыло в Терек? Вах-вах, никогда такого подумать не мог. И что мне теперь делать? Понятно, понятно. Документы нашли у него в планшетке, они совершенно целые, даже не намокли. Адрес есть, но еще дореволюционный, написано: Санкт-Петербург. Хорошо, приезжай. Я тебе буду очень благодарен. Я понимаю, что у вас сейчас много работы: столько людей лезут сейчас в горы самостоятельно, а теперь этих придурков надо вниз спустить при такой погоде.
Директор положил трубку и вытер огромным платком вспотевшую лысину.
- Большой это человек, Аслан Цгоев, - пояснил он Стасу, с кем вел разговор. – Начальник всей нашей контрольно - спасательной службы. Работы у них сейчас много, но все равно приедет, потому что, как он говорит, случай этот уникальный. Слушай, а о родственниках там ничего не сказано?
- Сказано, - немедленно ответил Стас, - но вы мне не дали закончить…
- Давай, давай, говори, - заторопил его Казбек Иванович.
- Вот здесь написано: «Семья», в скобках – «родственники», а напротив - «Жена – Постникова Софья Юрьевна», и адрес тот же: «Санкт- Петербург, Моховая, 12».
- Тамара! – закричал директор.
В кабинет вбежала перепуганная секретарша.
- Пиши текст телеграммы: «Ленинград, Моховая, 12 Постниковой Софье Юрьевне срочно выезжайте Дзауджикау республиканскую турбазу….
Он задумался:
- Как бы это сказать помягче? Если напишем: «…в связи с гибелью вашего мужа», она там с ума сойдет. Давай так: «…. по неотложному делу». Подпись: директор турбазы Туаев. Отправь сейчас же, «молнией». Чем черт не шутит, может быть, жива еще его старушка. И передай нашему завхозу, чтобы привез грузовик льда. Он знает, где и как найти. Он старшиной в армии пять лет прослужил.
Потом он обратился к Стасу, ласково и сердечно:
- Спасибо тебе, Стасик. Не знаю, что бы я без тебя делал. У меня есть одна знакомая учительница немецкого языка, но она работает далеко отсюда, на трамвае надо полчаса ехать. Да и уроки у нее до позднего вечера. А ты во всем быстро разобрался, прямо как настоящий переводчик.
Он встал из-за стола и открыл книжный шкаф, стоявший в углу кабинета. Стас увидел, что в нем вместо книг стояли большие картонные коробки. Из одной из них директор достал горсть конфет, а из другой – печенье. Он протянул все это Стасу и сказал:
- А это тебе за работу. И не забудь маму угостить и сказать ей спасибо от меня.
Рассовав лакомства по карманам, Стас вежливо поблагодарил Казбека Ивановича и, попрощавшись с ним, вышел на улицу.
Дождь уже перестал, но над горами висели низкие черные тучи. А это значило, что вскоре снова польет ливень.
«Интересно было бы на этого альпиниста взглянуть, - думал Стас, шлепая по лужам. – Тридцать три года пролежал в трещине на леднике, такому Юрка с Генкой вовек не поверят. Не буду им даже рассказывать».
Но мальчишки с его двора, встретившие Стаса у парадного, сами взахлеб принялись рассказывать ему эту новость:
- Слышал, в Тереке альпиниста выловили? Еще до войны в ледяную трещину провалился! Говорят, его можно разморозить, и он оживет.
- Брехня все это, - решил Стас отыграться на друзьях за их неверие в его рассказ о походе в горы.
- Как брехня?! – задохнулся от возмущения Юрка. – Мне Вовик с Ростовской, 39, рассказывал. Его отец собственными глазами этого утопленника видел. А ты знаешь, кто его отец? Майор милиции, понял? Уж он-то врать не станет.
Генка своим угрюмым молчанием поддержал Юрку, и они ушли во двор, обиженные на Стаса. Он даже не успел угостить их конфетами с печеньем.
- Ну что, помог Казбеку Ивановичу разобраться? – спросила мама, лишь только он вошел в комнату.
- Помог. Там альпиниста…
- Я знаю, - перебила его мама. – Быстро помой руки и садись ужинать.
Настроение у Стаса сразу испортилось: ведь он собирался так подробно и красочно описать свое сегодняшнее приключение, а тут….
- Я не буду ужинать, я шоколадных конфет наелся, - хмуро ответил он, и выложил из карманов все, что осталось от его зарплаты за работу переводчика. – Директор угостил. И сказал, чтобы я передал тебе спасибо и этот подарок.
- Хорошо, - сказала мама. – Тогда помоги мне заполнить талоны на завтра.
Стас засел за работу, как всегда, погрузившись в мысли.
Сейчас он, конечно же, думал о погибшем в 1914-году альпинисте. В этом году родилась его мама. Она рассказывала ему, что тогда же началась война с немцами. Не эта, которая сейчас закончилась, а другая, империалистическая. Империалистической ее называли потому, что тогда в России правил император, то есть, царь. Выходит, что русские воевали в то время с немцами, а этот альпинист, Постников Андрей Владимирович, лазил по горам с немецкими документами. Может быть, он был шпионом? Жаль, что он не вспомнил об этом в директорском кабинете, а то бы обязательно сказал Казбеку Ивановичу. Тот бы, конечно, выслушал и обсудил с ним эту догадку, а не затыкал бы ему рот, как его мама. Но он все-таки рискнул спросить ее:
- А ты не помнишь, какого числа началась империалистическая война с немцами?
Мама удивленно посмотрела на него, но она уже привыкла отвечать на его самые неожиданные вопросы, а потому задумалась.
- Я родилась двадцать третьего сентября 1914-го года, - ответила она, подумав. - А мама мне говорила, что мой дедушка, ее отец, писал им с фронта и жалел, что не увидел свою первую внучку: его забрали в армию за месяц до моего рождения. Значит, война началась где-то в августе. Точно, я вспомнила: первого августа в Сараево убили какого-то то ли немецкого, то ли австрийского кронпринца, и из-за этого вспыхнула война. А почему ты спросил?
- Просто так, - ответил Стас, делая вид, что увлечен работой. На самом деле, у него еще не прошла обида на маму из-за ее нежелания выслушать его рассказ о необычайном альпинисте с немецкими документами, пролежавшем в ледниковой трещине тридцать три года.
Это обида не покинула его и на следующий день, и поэтому он не пошел на турбазу. Но теперь он был уверен, что погибший альпинист не был немецким шпионом, потому что Стас считал так: а кому нужны шпионы, если нет войны? Война-то началась первого августа, а Постников погиб в последних числах июня.
Когда мама вернулась с работы, он даже ни о чем ее не спросил. Лишь только через два дня, когда она пришла с очередного дежурства, он поинтересовался:
- Ну что, альпиниста похоронили?
- Похоронили, - хмуро и односложно ответила мама, и у него пропала всякая охота расспрашивать ее еще о чем-то.
Но на следующий день ему удалось подслушать мамин разговор с их соседкой тетей Нюсей, и он узнал всю дальнейшую историю о судьбе погибшего альпиниста и его жены с мельчайшими подробностями.
Мама с соседкой разговаривали в комнате у раскрытого окна, а Стас сидел в палисаднике и читал книгу. У него не было привычки подслушивать чужие разговоры, но здесь он услышал, что речь идет об альпинисте и насторожился. Мама рассказывала:
- … Он легкий очень был, почти как высушенная мумия. Да это и понятно: больше тридцати лет в таком холоде пролежал, влага у него из организма вся ушла. Поэтому он и не повредился, когда его вода по камням тащила…. Директор наш сразу телеграмму в Ленинград дал, по старому его адресу: а вдруг там кто-нибудь из его родственников живет еще. Хотя после блокады там редко кто жив оставался. Но здесь случилось просто невероятное чудо: жена альпиниста была жива, и сын с нею, недавно из армии демобилизовался. Всю войну, считай, прошел, до майора дослужился. Приехали они через двое суток после того, как Казбек Иванович телеграмму отправил. Вдова погибшего - старушка такая аккуратная, в шляпке старомодной и в пальтишке плюшевом, но видно по ней, что была в молодости красавицей и аристократкой. Сын – видный мужчина, и на отца очень похож. Пришли они в кабинет к директору, сын сразу спрашивает по-военному: «Зачем вызывали?» Директор у нас человек очень тактичный и чуткий, и не захотел при старушке все рассказывать. Вывел сына в коридор и описал ему всю картину. После этого задумались они оба: как вдову теперь ввести в курс дела. Как-никак ей уже под семьдесят, сердце слабенькое. Казбек Иванович тоже разволновался, таблетки сердечные глотает, говорит майору: «Иди к ней сам и поступай, как знаешь, а я за эти двое суток всякого натерпелся». Действительно, за это время у него забот вчетверо прибавилось. Лед машинами возили, гроб сделали, экспертов всяких вызывали, на запросы высоких инстанций отвечали… Вышел сын из кабинета спустя полчаса, говорит: «Я ей все рассказал. Восприняла она, на удивление, это известие спокойно, хочет на него взглянуть. А потом решим, что дальше будем делать: то ли здесь хоронить, то ли с собой в Ленинград заберем».
Директор велел перенести тело в туркабинет: в подвале темно и холодно, да и ступеньки туда больно крутые. Весь наш персонал во двор повалил, когда они из кабинета вышли: всем хочется взглянуть на жену «нашего» альпиниста. Так его мы стали называть после того, как о нем весь город узнал. А на улице нам проходу не давали: «Ну, как там ваш альпинист? Не ожил еще?»
И вот теперь я думаю, а правильно ли мы сделали, что решили показать старушке ее погибшего тридцать три года назад мужа? Можно было сказать: не сохранился, мол, или река его сильно изувечила. Нет, повели-таки ее в туркабинет на последнее свидание с мужем. А теперь представь себе такую картину: лежит он в гробу, молодой, красивый, только белый очень, просто как мел, и входит она – старенькая, согбенная, с палочкой в руке. Увидела она его и даже не вскрикнула: упала на пол и затихла сразу… Медики были тут же, но ничего сделать не смогли… Мертвая она уже была, мгновенно скончалась… Так и похоронили их двоих на Сапицком кладбище в одной оградке. Наши альпинисты памятник заказали, так как он был знаменитым на всю Россию восходителем. Плита на их могиле будет одна, а на ней - ледоруб настоящий, и поперек него - роза из белого мрамора, символ любви, ожидания и надежды…
Прошел год.
В начале сентября, теплым и солнечным воскресным днем мама вернулась с дежурства и сказала Стасу:
- Сегодня на Сапицком кладбище памятник нашему альпинисту открывают, траурный митинг будет. Ты пойдешь?
Стасу сразу представилось множество народа вокруг небольшой оградки, важные люди, говорящие длинные речи и он ответил, не задумываясь:
- Нет, не пойду. Мы с пацанами в следующий выходной сходим.
Но на следующее воскресение, когда он предложил друзьям пойти посмотреть памятник альпинисту и его жене, Юрка равнодушно ответил:
- Далеко идти. Не стоит ноги бить ради того, чтобы на какой-то памятник посмотреть.
Генка с ним согласился, как всегда, молча.
И тогда Стас пошел на кладбище один.
Могилу он увидел издалека: на ней еще громоздилась гора венков и ярких букетов. Стас подошел к оградке и увидел за ней черную мраморную плиту, к которой альпинистским карабином был прикреплен настоящий, видавший виды ледоруб с треснувшей ручкой. Его пересекала большая роза из белого мрамора.
Ниже было высечено:
« Постников Андрей Владимирович (1880 – 1914)
Постникова Софья Юрьевна (1885 – 1947).»
И все…
Стасу стало досадно, почему все так скупо и непонятно: ведь он хорошо знал удивительную историю смерти альпиниста и его жены, а те люди, которые будут приходить сюда, узнают только их имена и даты рождения и смерти.
Он вспомнил слова мамы о белой розе, сказанные ею год тому назад в разговоре с соседкой…
«Символ любви, ожидания и надежды…»
Она никогда не говорила таких высоких слов и, вообще, не любила стихи и песни о любви. Наверное, оттого, что прошла всю войну медицинской сестрой в полевом госпитале и потеряла на ней мужа. Его отца …
И вдруг сказала такое: «Символ любви, ожидания и надежды…»
«А ледоруб? – подумал Стас. – Что означает ледоруб? Только то, что Постников был альпинистом?»
Позади него послышался шум шагов по опавшей листве, подошел пожилой человек с небольшим букетом полевых цветов, поздоровался первым:
- Здравствуйте, молодой человек!
Он положил букет на надгробье и тихо сказал:
- Все верно… Ледоруб и роза. Здесь соединились мужество и любовь… Большая любовь, без которой не бывает настоящего мужества …
Рейтинг: +5
367 просмотров
Комментарии (0)
Нет комментариев. Ваш будет первым!