Раскаяние

Люди расходились после службы. На меня напала непривычная неуверенность. Я смотрел на вышедшего священника, и не мог ни на что решиться. Пожилой, но подтянутый, широкоплечий, с аккуратно подстриженной бородой, он был похож на полковника белогвардейской армии, какими их показывают в кино, но никак не на духовного отца. Нервно сжимая пальцы, так, что ногти впились в ладони, я всё-таки подошёл к нему и спросил: 
  - Отец Диодор, скажите, могу ли я искупить свои грехи? 
  Он повернулся ко мне: 
  - Согрешили - покайтесь, исповедуйтесь, Господь решит когда и как вам помочь. Если человек искренне исповедал свой грех и всячески старается исправиться, совершать добродетели, то он не далёк от освобождения. 
  Мысль об исповеди меня испугала. Нет, исповедаться я не хотел. Во рту появился металлический привкус и, с трудом сглотнув, я спросил: 
  - Можно ли искупить грехи без исповеди? 
  - Это достанется великой ценой. Одного упоминания грехов на домашней молитве недостаточно. Они прощаются лишь при их долговременном очищении плачем сердца. 
  Эти слова показались мне высокопарными и не слишком ясными. Я замялся, затрудняясь со следующим вопросом, но сероглазая девушка, подошедшая с другой стороны, опередила меня. 
  - Отец Диодор, благословите! - она смотрела на него с напряжённым вниманием. 
  Я отвернулся. В конце концов, всё понятно: нужны раскаяние, молитвы и добрые дела. Я собрался уходить, но чистый девичий голос заставил меня остановиться и прислушаться к разговору. 
  - Скажите... - она запнулась, - Я хотела спросить, вампиры вообще существуют, или это выдумки? Мы с подругой увлекаемся книгами и фильмами про вампиров. А мама говорит, что это грех. Но ведь эти фильмы все смотрят, - упавшим тоном закончила она. 
  Священник поморщился: 
  - Массовая культура калечит душу современного человека. Такие фильмы отдаляют от Бога и приближают к тьме. Читать нужно. Без чтения невозможно стать образованным человеком. Но книги надо светлые выбирать, в вашем сознании библейская истина не должна смешиваться с человеческими вымыслами. Нельзя делать попытки соединить свет и тьму, добро и зло, и думать, что это нечто безвредное. Мир стремительно возвращается к язычеству. Это несчастье для христианской жизни, это смерть души. И вампиры пришли к нам тоже из языческой мифологии. 
  Я не стал слушать дальше и медленно пошёл между кустов отцветающей сирени по аллее к воротам. 
  Сероглазая девушка прошла мимо. Вид у неё был расстроенный. Золотистая коса до пояса раскачивалась в такт шагам. Сначала я шёл за ней, погруженный в свои мысли, даже не отдавая себе отчёта в своих действиях, но когда, понял, что она меня неожиданно сильно привлекает, резко ускорив шаг, начал её догонять. 
  Вскоре мы шли рядом. Я вызвался проводить её до дома. Вначале девушка, расстроенная суровыми словами священника, почти не обращала внимания на меня, но оптимизм молодости скоро взял своё, и мы начали лёгкую болтовню. 
  Моя спутница бросала на меня короткие взгляды. Я знал, что выгляжу эффектно: карие, почти чёрные глаза блестят, бледность кожи оттеняет резкие черты лица, тёмные прямые волосы собраны в хвост. Я старался держаться сдержано и скромно, но не удержался и после её очередного быстрого взгляда, брошенного искоса, спросил: 
  - Что ты так меня разглядываешь? 
  Она смутилась, но к моему удивлению, не стала ничего придумывать, а бесхитростно призналась: 
  - Классно выглядишь! Тебе бы в кино играть! 
  - Вампира? 
  Вот тут она даже не просто покраснела, а побагровела, будто вся кровь прилила к коже: 
  - Ты слышал? 
  - Это получилось не специально, - искренне сказал я, захваченный необычайно сильным чувством, не в силах отвести от неё глаз. 
  Голова кружилась от дивного аромата. 
  У подъезда девятиэтажки рос великолепный куст сирени. Двор, через который мы проходили, был тенистый, и здесь сирень только расцвела. Я остановился, осенённый блестящей идеей: 
  - Подожди! Я только букет нарву! 
  Я поднялся на крыльцо, чтобы не тянуться за цветами, и начал ломать ветки. Как я и полагал, девушка пошла за мной. Я отломил несколько веток с пышными сиреневыми гроздьями, а в следующий момент, выпустив их из рук, втолкнул её в распахнутые двери подъезда. 
  Контролировать себя я уже не мог. Она увидела оскаленные клыки, но отшатнуться не успела. Вкус был восхитительный! Я утолял жажду и чувствовал умиротворение и тихую радость. Казалось, огонь, вечно жгущий меня, погас. Осталось только приятное тепло и сытое довольство. 
  Где-то наверху хлопнула дверь, раздались голоса. Лифт ожил и начал подниматься. Я пришёл в себя и с ужасом посмотрел на девушку в своих объятиях. Глаза были открыты, она улыбалась, но я видел, что жизни в ней уже нет. 
  Двигаясь стремительно и чётко, я поднялся на полпролёта и, морщась от нестерпимой вони, протолкнул худенькое тело в трубу мусоропровода. Внизу слышался писк и шуршание маленьких лап. Я аккуратно промокнул платком окровавленные губы, выскочил на крыльцо, сгрёб в охапку разлетевшиеся ветки сирени и с букетом в руках устремился вперёд. 
  Я не хотел убивать её! Она была такой милой, забавной. Живой... 
  Заметив в одном из дворов на скамейке молодую женщину с заплаканными глазами, я замедлил шаг, а затем решительно подошёл к ней и положил цветы ей на колени: 
  - Это вам. Только не плачьте. - я заглянул ей в глаза самым проникновенным взглядом, который смог изобразить, и с тёплой улыбкой пообещал, - Всё будет хорошо! 
  Я успел заметить её выражение, полное радостного недоумения, и направился дальше. Это было доброе дело, хотя, конечно, этого мало! Но мне всё равно стало легче. 
  Скоро я уже подходил к своему дому. 
  По лестнице тяжело спускалась старушка-соседка с пустой авоськой. 
  - Анна Степановна, может в магазин надо сходить? - доброжелательно поинтересовался я, - Вы на скамеечке во дворе отдохните, я быстро выйду! 
  Если люди считают, что вампиры не существуют, значит, не могут утверждать, что у вампира нет души, а тогда у меня есть и надежда на её спасение. Я же искренне раскаиваюсь и стараюсь творить добро! 
  Торопливо ворвавшись в свою квартиру, я прошёл в комнату, опустился на колени, и, сцепив руки на табурете перед собой, устремил глаза на ряд икон, стоящих на полочке в углу. Они смотрели на меня сурово, но я верил в милосердние. Я вновь надеялся. 
  - Господи! Прости мне мои прегрешения, - мой голос срывался, - не развлечения ради, а только для пропитания!