= СИЛА ПРИВЫЧКИ =

 

 

"Алкоголь - никакой не отдых.

Это тяжелый и неблагодарный труд.

А хочется лени. Сладкой и грустной лени".

 

Ю. Поляков. Левая грудь Афродиты.

 

 

Жена позвонила около шести и сказала, что будет поздно. Епидеев доделал с дочкой уроки, накормил  и уложил спать. Ящик включать не хотелось. Запрыгнул на свои костыли, плотно прижав их подмышками, и в три прыжка оказался на площадке. Позвонил соседу-Вовчику. Они частенько ходили друг к другу в гости, выпивали.  Удобно, так сказать, по территориальному принципу. Это вошло в привычку, а в России, как известно, привычки – сродни традициям.

У каждого человека, считал Епидеев, в жизни должно быть что-то традиционное, неизменное ни при каких обстоятельствах: шампанское, салат «Оливье» и бутерброды с икрой в Новогоднюю ночь, лица друзей и льстивые шутливые тосты в день рождения и, конечно, вот такие обычные, повседневные бухальские встречи друзей. Все это, по его мнению, делало жизнь не каким-то неопределенным, спонтанным набором эпизодов, а действительно цельной картинкой, скрепляло всю пеструю, разноголосую суету человеческих отношений в единый, цельный образ.

 И во время этого традиционного, неизменного, будь то встреча Нового года или просто соседа, Епидеев каждый раз как бы переоценивал свою жизнь, заглядывал в неё сторонним наблюдателем, стараясь понять: что в ней действительно устраивает, а что нет; что в ней в избытке, а чего - не хватает; что - радует, а что - печалит.

Так, каждый раз, в канун Нового года, он по привычке задумывался: чтобы такое загадать во время ударов курантов, о чем попросить судьбу. Эта мысль всегда приводила его к размышлениям: а стоит ли это делать вообще? Что, собственно, от этого меняется? Что он загадывал в прошлый раз, и исполнились ли его желания? И всякий раз, изрядно порывшись в памяти, Серёгане без труда вспоминал о том, что загадывал. Потом с ещё большим трудом вспоминал весь прошлый год и, притягивая некоторые события «за уши», радовался, что часть из его пожеланий сбылась. А если так, то это значит, что «система работает». Просто надо захотеть – и все будет. Ну, не все, конечно, но для того, чтобы исполнялось больше желаний надо просто загадывать их ещё больше. Это же так просто!

Где-то там, в космосе, идет вторичный просмотр-отбор желаний – усушка-утруска, так сказать. Одни желания отсеиваются как слишком претенциозные,  другие, может быть,  как вредные для самого заказчика. Кто знает? Поэтому, верил Епидеев, для того, чтобы каждый год исполнялось больше желаний, надо просто заказывать их «с запасом».

И каждый год он в качестве репетиции, быстро-быстро проговаривал во время отведенных двенадцати секунд заранее подготовленный в уме и рассчитанный по секундам список желаний.

Но все это будет только в канун Нового года, во время привычного, но, как присуще только большим праздникам, торжественного распития шампанского и поедания бутербродов. А сейчас у него намечалась традиция более скромного масштаба. Традиция под условным названием «Вовчик». Какая никакая, а все - маленький праздник. Можно спокойно расслабиться, слово за слово, так и вечер пролетит. Все лучше, чем одному сидеть, да телевизор смотреть. Со стороны всегда виднее, как друг у друга жизнь идет, да и постоянно жить наедине со своими проблемами тяжело. А так, перетрешь с другом - вроде бы легче станет. И ковыляешь себе по жизни уже с совсем иным настроениям.

Вовчику уже за пятьдесят. А посмотришь на него - всё вроде такой же, каким Серёга увидел его впервые, те же лет  пятьдесят назад. А, может быть, так только кажется? Дважды женился, дважды разводился. Теперь докуковывал свой век в однушке. Всегда говорил - третьего раза не миновать, да все как-то никак не получалось. То ли знакомиться/ухаживать разучился, то ли просто обленился в конец. Может быть, где-то в глубине и оставалась у него надежда, что когда-нибудь кто-нибудь да появится на его небосклоне симпатичный, нежный, понимающий. А другой и не надо. Зачем? Тогда уж лучше так, в одиночном плавании. Пару-тройку раз в месяц можно к соседу заглянуть на шахматишки или бутылек, а дома… У него дома тоже самое, что у всех: шкаф, телевизор, холодильник, диван, да несколько полок давно прочитанных книг.

От первой жены дети уже взрослые, есть внуки. Своих забот полон рот, не приезжают. Позвонят раз в месяц, навестят раза два-три в год и то хорошо. От второй никого не было. Помогал воспитывать её девиц. А кто он им сейчас? Зачем? Как был чужим, так чужим и остался. Так и живет один.

- Привет!

- Привет! Беленькая присутствует, жена отсутствует, дочка спит. Зайдешь?

-    Оф коос, сэр, - пробасил Вовчик с пионерской готовностью. - Пять минут - и я у ваших ног, только огурцы прихвачу. Сам солил.

Фразы прозвучали обыденно, как давно неменяющиеся пароли. Вовчик пошел за своими огурцами, а Епидеев, оставив двери открытыми, запрыгал выгружать из холодильника заиндевевшую "Стольную", нарезать хлеб и колбасу.

Разговор шел, как всегда, о всяких бытовых мелочах. Епидеев рассказал о своей последней поездке на дачу, о сворованных кем-то проводах и отсутствии по этой причине электричества, о вечно пьяном стороже, который в кооперативе почему-то считался нематериально ответственным  лицом…

- Так и живем, в дерьме и без света.  - Подытожил он свой спич.

-    Это точно. Но тебе-то на жизнь все-таки грех жаловаться, - отозвался Вовчик и подцепил вилкой очередной темно-зеленый, чем-то напоминающий туловище небольшой, в изобилии расплодившейся на дачных участках, мокрой лягушки, огурчик. - У тебя все окей.

-  Ты считаешь?

-  Конечно, Серёга.  Жена, дочка. Семья, одним словом.

-    Ну и что? А вот ты, к примеру, живешь сам по себе, ни от кого не зависишь. Зарабатываешь, сколько тебе самому надо и все.

-  Ты насчет того, что обязательств нет?

- И это тоже. Но главное, что над тобой не довлеет ситуация, когда жена зарабатывает больше, а ты ничего с этим не можешь поделать. Вот у меня, как бы я не старался, а до жены в материальном смысле, не допрыгнуть. А тебе этого и не надо.

-  Стало быть, везет мне? Ты так считаешь?

-  Ну, да. По крайней мере, у тебя далеко не худший вариант.

-  Ну, давай тогда выпьем, за мой далеко не худший.

Исполнили.

-   И все-таки, - под стать вежливому гостю продолжил, закусив, Вовчик, -  у тебя ситуация лучше, чего бы ты не говорил.

-  Чем?

-  Ну, как… Приходишь - тебя ждут.

-   Если бы… Все же наоборот. Ты же знаешь: как  работоспособность потерял, так вся жизнь словно в далеком прошлом осталась. Работы - никакой. Сижу себе дома, как пень, доживаю. Ну, с дочкой в школу, из школы, уроки с ней делаю, по магазинам туда-сюда… Но… Ты же понимаешь, все это как бы не в счет. А главное, все время чего-то жду. По вечерам - жену. Днем - звонков. Все думаю, может, кто вспомнит-позвонит. Может, кому-нибудь от меня вдруг что-нибудь понадобится. Может, работенку какую подбросит.  А в реале - звонки только от жены: сходить туда, купить то, принести это… Тебе не понять…

 -  Да, брось ты, херня все это. Давай еще по одной.

Вовчик разлил по пузатым, явно не водочным хрустальным стаканчикам-бочонкам, аппетитно похрустел огурчиками и продолжил:

-  Завидую я тебе. Сидели бы на трезвую - никогда бы ничего подобного не сказал. А так - можно. По пьянке многое можно из того, что на трезвую никогда не скажешь.

-  Чему?

-  У тебя все нормально. Как надо.

-    Ну, если ТАК надо, то, знаешь, мир идет к общей деградации понятий мужа и жены…

- Не скажи. Жена рядом. Есть с кем всегда поговорить. Как-никак годы прожили. Есть что вспомнить. 

-  Ну и что? Удивил ежа…

-  Не-е, не скажи, - повторил Вовчик и отрицательно замахал всей своей пятерней. - Что имеем - не храним. Давай за твою благоверную.

Хлопнули.

-    Да-а… - протянул Вовчик, выуживая из банки очередной огурец. -  У тебя все нормально идет.

-  Не скажи, - упрямо замотал головой Епидеев.

-  Да, ладно тебе…

-    Не-а, Вовчик,  нет. Никому бы, не сказал. Тебе - скажу. Сейчас…. Мы с женой, понимаешь… нелегалы.

-  Не понял, - удивился Вовчик, даже огурец изо рта вынул. - Это как?

-  Ну… В принципе, могу, конечно, сказать. Всё равно свидетелей-то нет. Будешь болтать - от всего откажусь. Скажу, с перепоя тебя занесло не туда, понял?

-  Ну, говори, говори. Не томи.

-  Ну, в общем, живем мы, как нелегалы, понимаешь? Я где-то читал, что ещё в совковые времена по всему миру наши доблестные органы госбезопасности  разбросали по всему миру и навербовали уйму таких вот пар из своих сотрудников. Те живут себе, живут, все такие глубоко-глубоко законспирированные. Для всех: муж с женой. А на самом деле просто сотрудники, понимаешь? Может, у них самих где-то далеко-далеко, в других странах свои мужья и жены, понимаешь? А они живут вместе, и живут. Ждут, пока пробьет их час и из центра придет депеша о расконсервации или, скажем, конце задания в виду улучшения международных отношений с потенциальным противником. А годы-то идут, никуда не деться. Тут хочешь - не хочешь, а  дети появляются. - Епидеев повел подбородком в сторону детской комнаты. - Можно сказать, тоже для конспирации, чтобы от других семей не отличаться.

-   Ну, и на кого же вы работаете? - То ли веря, то ли не веря, с патриотическим прищуром над недоверчивой улыбкой спросил Вовчик.

-   Тьфу ты, да ни на кого. Я же к слову. Ты что, не понял? Всё обыденно, как когда-то на работе.  Или, как на дне утлой лодчёнки: плывешь себе по речке с медленным-медленным течением. Да и речка, к тому же, словно бублик или карусель какая, вдоль одних и тех же берегов течет, по кругу. 

-   А… это, - махнул рукой Вовчик, словно разочаровавшись. - А я-то подумал… То есть всего то без серьезных чувств, что ли? Ты это хочешь сказать?

-  Ну, вроде того.

-  Так, тогда, наверное, в мире процентов девяносто этих самых нелегалов. Тоже мне, удивил.

-  Да, не удивлять я тебя, Вовчик, хотел, а к слову, чтобы ты понял, что до везения здесь, как до Луны.

Помолчали. Потом Вовчик, словно официант из ролика про кофе "Моккона" "внезапно" вспомнил:

-    А-а! А что, если тебе изменить свою жизнь, сменить ей русло, что ли?

-  Это как?

-  Да, просто: можно, как говорится, плыть по течению, ничего не меняя, а можно встать в этой самой лодке, сломать шест подлиннее, выбрать себе какой-нибудь достойный ориентир и к нему, а?

-  И что?

-  Ну, карусель свою остановишь, что ли…

-  И что?

-  Да так…. Херню, пожалуй, сморозил. Думал, что это может что-нибудь изменить.

-   Ну да, думал. Я тоже иногда так…думаю. А потом понимаю: ни хрена это ничего не изменит.

-  А если все-таки попробовать?

-  А я и так пробую.

-  Ну, и как?

-  Сложно.

-  Это понятно. По течению-то всегда легче. Я, например, так и живу, по течению. В прошлом году, например, когда после аварии в Градской лежал, все тоже думал, что надо как-то изменить свою жизнь. Дожить её как-нибудь поинтереснее, что ли. А потом все опять завертелось-закрутилось и…  забылось, о чем и думал-то.

-  Вот видишь…

-  Да…

-  Так и плывем.

-  Ну, поплыли.

Вовчик разлил остатки и поставил бутылку на пол.

Чокнулись.

Епидеев почувствовал, что сегодня вдруг опьянел. Странно. Иногда пьешь, пьешь. И все, как вода. А иногда. Всего-то ноль семь на двоих… В мозгах то вспыхивали какие-то яркие искорки, то все темнело. С трудом приоткрыв глаза,  увидел, что на месте Вовчика уже никого нет. Бухнула железная дверь и одновременно, словно передернутый затвор, клацнул английский замок. Надо бы собрать все со стола, как-нибудь символически принять душ и попытаться заснуть. Так говорило сознание, спрятавшееся где-то там, внутри, за растущей с каждой минутой, словно грохочущей конной ордой чужеземцев,  головной болью. Мышление, более реально подходившее к оценке состояния организма, отговаривало: лишь бы до кровати допрыгать… А ещё утешало: завтра будет новый день. Снова жизнь потечет своим чередом. Пусть по кругу, пусть по речке-бублику, но все-таки хоть что-то будет и новое: кто-то позвонит, кто-то, может быть, и навестит. И рано еще говорить, что приплыли. Зачем? А когда это настанет, тогда и говорить уже будет незачем, все будет и так ясно. Без слов.

Очень не хотелось скрипеть на своих костылях, перегружать свое тело на кровать. Не хотелось даже шевелиться. Через силу потянулся к «Стольной», опрокинул её горлышком вниз в свой бочонок и долго наблюдал, как в него медленно, оставляя маслянистый след на стенках бутылки, скатывалось несколько капель. В это время он всегда по привычке загадывал: сколько капель выльется из пустой бутылки – столько ему еще отмерено жить. Вот скатилась последняя. А, может быть, и нет. Но ждать больше не было сил. "Все, - сам себе приказал Епидеев, возвращая бутылку на место. - Стоп машина - соляра кончилась. Ложимся в дрейф…"

 

… Жена пришла около полуночи. Зашла в спальню, подоткнула под голые дочкины пятки одеяло. В гостиной подошла к мужу, помогла ему в полусонном состоянии допрыгать до кровати и раздеться. Потом вернулась, убрала недоеденные закуски, помыла тарелки,  стаканчики-бочонки. По пути завела будильник.

В ванной долго разглядывала в зеркало свое лицо, размышляя: радоваться ей этой жизни или печалиться. Как всегда, попыталась двумя пальцами натянуть кожу к кончикам ушей. Помогло. Правда, только на время, пока держала. Отпустила - и все встало на свои места. «И тот – козёл, и этот – козёл. Правильно говорят: все мужики одинаковы. Козлы!»

Как и все, она ждала от этой жизни одно, а получила то, что имела. "В конце концов, -  решила она, -  дочка к нему привыкла, большая часть жизни – позади,  менять судьбу уже поздно. Человек действительно со временем ко всему привыкает. Надо просто жить. Жить, пока живется и как живется".

Очень хотелось спать.                                                                                        

Москва,      2001 г.