Гроза опасна

Гром — стихия побуждающая, заставляющая вспоминать и желать. Может быть, та ночь была неудачна для колдовства, мастер позволил себе позабавиться и не испепелил окровавленную плоть. Пока в глазах еще теплилась его ци, мастер сплел четыре заклинания воедино: удерживающее жизнь, удерживающего форму человека, расширяющее жизнь и дающее волю. Так у него появилось два ученика. Из левого глаза — Миги, из правого глаза — Хидари. Мастер Сан всегда мог соединиться с их разумами узнать все, что знают они. Учитель перестал покидать гору, оставив путешествия на долю учеников. Мастер Сан любил их, как детей, и распоряжался ими, как самим собой. И он знал все опасности, подстерегающие Хидари и Миги. Например, опасность грозы, ведь гром — возбуждение, и ученики могут поступать опрометчиво, когда над головами ярятся в танце стихии грозовые драконы.

В капле — тысяча метаморфоз. Тень, живущая внутри вздувшегося бугорка воды. Голубой и желтый отблеск от растущей луны. Ослепительно белое отражение великого солнца в малом зеркале влаги. Картины, которые можно развести пальцем-кистью по ладони-бумаге. Сияние кожи, матово-обычной до обволакивания водной вуалью. Горящие линии судьбы на руке, подчеркнутые растекшимися крохотными реками. И лишь потом смягчение кожи, прохлада, скольжение ветра, потяжелевший воздух. Зрение для Хидари всегда впереди, ведь его душа и была зрением.

Облака сбрасывали вниз корявые руки и подбирали их обратно, поймав незримую добычу из воздуха. Гребни и разрывы сменяли друг друга быстро, спасались бегством от черного бурлящего потока, надвигающегося с востока. Дождь будет, не нужно быть провидцем, чтобы предсказать появление водяных мостов меж небом и землей. Хидари искал, где можно укрыться. Ему хотелось бы нарушить запрет брата и наконец-то увидеть молнии, но страшно остаться без защиты перед дерзкой выходкой, потому он бежал, как и слабые серые облака, не надеясь на соломенный плащ и широкую шляпу.

На окраине поселка он замер. Миги не колебался бы, сразу различил, в каком доме живут радушные хозяева, а в какой и погожую погоду не стоит стучаться. Хидари мог доверять только видимому и выбрал развалюху с темными окнами — вряд ли кто-то ютится в такой лачуге. Он потянул дверь на себя Старые доски не поддались. Хидари яростно задергал ручку, готовый выломать преграду к чертям, но с той стороны послышался голос:

— Отпусти-ка.

Хидари изумленно выпустил ручку, и дверь открылась — внутрь.

— Сразу заметно, что не местный. В наших краях двери наружу не делают. Путешествуешь?

— Да. Не пустите ли переночевать?

— Молодой голос. Безобидный. Заходи.

Перед Хидари вытягивал шею вперед старик. Всклокоченные волосы торчали в разные стороны, баньби засалился и потерял цвет, спина перекошена так, что правое плечо вздернуто вверх, как у птицы, прячущейся за крылом. Но Хидари простил старику всякую неопрятность, ведь тот был слеп. По темным радужкам плыло голубоватым туманом бельмо, и Хидари заворожил взгляд незрячих глаз. Он никогда не видел, что же скрывается за веками Учителя, подарившего ему жизнь. Может быть, под кожей, лишь чудом сохраняющей выпуклую форму, темные жуткие провалы? А может, у него у же выросли новые глаза, и они выглядят так же, как у старика? Из-за сходства с мастером Саном Хидари испытал почтение к к старику. Слепой не мог видеть, но Хидари поклонился ему, как отцу, и поблагодарил.

— Вежливость как в столице. Бывал я там когда-то... Да ты заходи. Пошарь на той полке, там должны быть лучинки. Огниво у печи.

— Как же вы тут живете один, отец?

— Дочь иногда заглядывает. Придет, растопит печь — тогда и погреюсь. Приготовит горячего — тогда и поем по-человечески. Уж извини, у меня нет для тебя даже одеяла, а на стуле спиться лучше, чем на лежанке.

— Все хорошо, отец. Я благодарен и малому, — Хидари затрудился над огнем. Сам оно мог и перетерпеть, но хотелось сделать старику приятно. Слепой охотно расспрашивал гостя о новостях, хвалил его намерение сдать экзамен (Хидари притворился студентом), и в груди Хидари теплело: вот бы и мастер Сан так радовался встречам и удачам ученика. Но Учитель строг, и больше любит Миги. Брат ему ближе: видит энергию, копается в трактатах, знается с духами и бессмертными. А Хидари всего лишь глаз, видящий обыкновенно, как все смертные.

— Как жаль, что Учитель не верит, что зримый мир прекрасен... — случайно проговорил вслух Хидари.

— Твой Учитель, должно быть, глуп, — подхватил слепой. — Я ничего не вижу с рождения, но только и слышу, как люди сочувствуют мне. «Бедняга, никогда не видел заката!», «Несчастный, не знает лица дочери и внуков!», «Бесполезный, руки без глаз ни на что не годны»». Так и живу. Сейчас я слышу, как рокочет гром сквозь дождь, и не знаю, кому верить: тем, кто считает грозу страшной или тем, кто восхищается ею. Даже во снах я не вижу цвета, только слышу — капли стучат по крыше, по листьям или даже по моему лбу, и где-то надо мной разворачивается невероятная гроза. Она ударяет звуком прямо мне в душу, я открываюсь, я готов рассыпаться от торжественности мига на кусочки... но мне не хватает лишь одного, увидеть молнию. Дочка рассказывала: яркая, ломаная, внезапная. Иногда белая, иногда фиолетовая, иногда голубая. Но эти слова мертвы для меня. Грустно! И потому глуп твой Учитель, не знающий, каково приходится слепому.

«Да как же так можно про Учителя!» — вознегодовал Хидари.

— Мой Учитель тоже не видит. Теперь не видит.

— Что же с ним случилось?

— Он не рассказывал, — уклонился от ответа Хидари.

— Но ты с ним не согласен. Наверное, ты видел грозу, и понял, как она прекрасна. Эх! Не обижайся на стариков, мальчик, и радуйся, что сегодня снова сможешь поглядеть на небо.

Хидари прислушался. Ветер тряс стенку лачуги, будто пытаясь влезть внутрь и спрятаться от дождя. Хидари так увлекся беседой со стариком, что позабыл о затее. Внезапно отчаянная мысль навестила его голову.

— Отец, а ведь ты можешь увидеть грозу.

— Смеешься что ли?

— Я не просто гость, а гость волшебный. Мне очень понравилось с тобой, и я отблагодарю. Мой голос затихнет, и ты подойдешь к столу. Найдешь на нем шар и приложишь к правому глазу.

— Что за шутки?

Слепому никто не ответил. Он звал гостя, но не слышал ни дыхания, ни шороха одежды. Старик испугался, но все же сделал все так, как ему велел странный собеседник. Шар размером чуть поменьше сливы был неожиданно теплым. Старик придержал веки двумя пальцами и поднес его к своему глазу, судорожно сглотнув.

— Не обмани старого человека.... — пробормотал он и прижал шар. Тот не встретил сопротивления плоти, вошел внутрь. Внутри головы что-то резануло, а потом в веках потеплело. Старик зажмурился. Веко просвечивало алым, но он не знал, как зовется этот цвет. На ощупь старик пробрался к двери. Первое, что он должен увидеть, — гроза. Он выбрался на улицу, под ливень, и задрал голову к небу, кричащему на землю.

Широко распахнул глаза, и в этот миг сверкнула огненная змея молнии, рассекая горизонт пополам. Старик упал на колени, и слезы его мешались с дождем.

— Чудо! Какое чудо!

Бывший слепой еще долго простоял под потоками воды, но и у гнева небес есть предел. Гроза ушла, оставив за собой тишину. Продрогший и счастливый, старик развернулся к своему жилищу, и улыбка стерлась с его лица. Не таким убогим он ожидал увидеть собственный дом!

«Утром станет лучше», — решил старик, переступая порог. Тусклая лучина обводила светлой каймой очертания предметов, знакомых старику лишь по осязанию. Вот замызганный стол, пролёжанная кровать, угрюмая полка, кривая скамья, неровная печь, проржавелый сундук и доски стен, нуждающихся в починке. Сердито цокнув языком, старик неуверенно доплелся до сундука. Где-то здесь валялось зеркальце, оставленное дочкой. Старик рылся в тряпье, служившем одеждой, как он думал, приличной и добротной, и наконец он отыскал треснутое зеркало. Подсел поближе к лучине и, выдохнув, повернул к себе. Отражение вовсе не понравилось бывшему слепому. Уродлив. Грязен. Стар. С остервенением старик запустил зеркальце в стену и рассмеялся, когда услышал звон.

— Так тебе и надо! Проклятый гость! Не зря говорят, что подарки от незнакомцев нужно зарыть под мостом и три года не переходить по нему реку!

Старик ударил со всей силы по столу, и вдруг свет лучины померк, а из правого глаза что-то выкатилось. Старик пытался ухватить его, но куда ему, вновь ослепшему, угнаться за пропажей. Хидари выскочил через прореху в двери и угодил прямо в теплые ладони своего брата, Миги. Брат укрылся плащом и оказался далеко от дома старика, не сумевшего понять ценности дара.

— Ты расскажешь Учителю, что я побывал в чужой глазнице?

— С чего бы мне? Он и так все узнает.

— Стыдно...

— Если тебя мучает стыд, спроси себя, почему именно.

— Я как будто предал Учителя. И тебя тоже, потому что решил назло посмотреть на грозу.

— И что же, понравилась?

— Я ослеп. Я не мог спрятаться от вспышки молнии и потерял сознание. Это... было настоящей тьмой. Никогда не думал, что яркий свет способен погрузить в глубокий мрак. Мне стало страшно. Я даже Учителя теперь боюсь не так, как этого мрака. И потому, увидев свет лучины и услышав причитания старика, я сбежал от него. Я стал грязен, невыносимо грязен и противен самому себе. Даже сейчас я как покрыт второй кожи, которую хочется содрать, даже если будет больно. Что же это такое, Миги? Ты все знаешь, скажи!

— Ты и я сотворены из чистой души Учителя, а душа старика, ты прав, тяжела и приземленна. Небеса не просто так лишили его зрения: это ущербность, которой судьба ограничила человека ничтожного. В его душе — недовольство. Будь он зрячим, много бы дурных дел наворотил. В его душе — жадность. Даже заполучив зрение, он не смог насытиться и стать счастливым. Но не плачь, Хидари. Тебе лишь кажется, что ты осквернен. Я вижу, что ты по-прежнему сияешь ярче любого волшебного самоцвета. Это просто гроза обнажила твои чувства, и они заставляют ци течь быстро и колебаться океаном. Успокоишься — и все пройдет.

— Ты всегда все знаешь. Я верю тебе.

— Чтобы тебе полегчало, я расскажу тебе одну историю. Она случилась со мной совсем недавно. Может быть, всего за миг до того, как я отыскал тебя у грязного порога...

В капле — тысяча отражений. Вода струится внутри миров сетью артерий, вода связывает миры в единое полотно. Она помнит все. Прозрачная капля тяжела, если в нее долго всматриваться. Свет переходит в тень, играет радугой, отражает твое искаженное лицо, но запоминает все точно. «Вода и ветер неверны», — говорит Учитель. Но разве у них есть выбор? Две стихии знают так много, что знание разрывает реки и вихри изнутри, давит беспокойством подвижных образов, и стихии текут. Лишь в движении они находят внутреннюю гармонию. Но не смешно ли: странствуя, ветер и вода вбирают в себя еще больше крупиц знания, насыщаясь еще полнее.

Трудно принадлежать стихии воды. Учитель сотворил тело Миги из одного лишь глаза, а этот хрупкий шар переполнен водой. Учитель одарил ученика природой жадной стихии, обрек Миги на вечное странствие, которое было одновременно бегством от себя и поиском себя. Не видящий тел Миги переливался из одной грани мира в другую, и иногда его начинали преследовать дотошные создания.

Миги привык наблюдать, как потоки мира подрагивают неровными волнами. Красота четкости уступала безобразности хаоса. Это означало: кто-то несовершенный продирается сквозь покровы вселенной с изяществом пьяницы, все силы бросая на достижение одной лишь цели. Может быть, даос видит ее через магический шар, или восемь зеркал, повернутых друг к другу, или через начерченный на лбу знак единства начал Инь и Ян. Он видит один кристалл в мощном горном хребте, обманывается его размерами, сжимает ладони, представляя, как драгоценный камень уместится в них, а на самом деле не может понять, с какой силой столкнулся. Глаз — всего лишь глаз? Маленький и оторванный от хозяина, нелепый в своем существовании, и желанный — из-за чудесных способностей.

Миги позволил захватить себя. Он очутился в восьмиконечной звезде, нарисованной на полу пещеры. На конце каждого луча стоял маленький треножник: Вода в чаше, поддерживающие Огонь угли, ветвь Дерева, коготь дракона с запечатанным в нем Громом, бьющийся изнутри Ветром парчовый мешочек, железная руда неизвестной Горы, рыхлая Земля и нефритовая печать символом Неба. Миги видел всё, переливающееся внутренней силой, и не сразу заметил человека, собравшего артефакты. Он смутно помнил его ауру. Учитель впускал даоса на нижний ярус Горы Тайн, говорил холодно, показывая, что не считает гостя достойным большего. Негостеприимность мастера Сан приводило к мысли: даос не продвинется далеко. Так как же он сумел заполучить заклинания призыва и суметь найти Миги, никогда не останавливающегося надолго в одном месте?

— Теперь ты мой, — торжественно произнес даос. Его силуэт казался Миги бледным, еле заметным на фоне артефактов. «Правый глаз» не счел нужным отвечать зазнайке.

Неприятные ладони сжали тело Миги, созданное мастером Саном, до размеров яйца. Даос вылепил новое око, и было оно неровным и синеватым. Пришлось горе-чародею нашептать заклинание приятной формы, чтобы скрыть промах. Он медленно прижал Миги к глазнице, но ничего не произошло. Даос вскинулся гневом, недостойным идущего к Облачным Дворцам, и вспомнил, в чем ошибся. Еще один редкий предмет оказался в его руках: древний пергаментный свиток, исписанный кровью поганой змеи Хуа, призывающей наводнения. Силой буйного паводка закрепил даос Миги вместо своего глаза, раздавленного магией и вытекшего прямо на расшитый золотом шеньи.

Даос захохотал.

— Что, не лучше ли быть во мне, чем скитаться в одиночку? Вместе мы сотворим великие дела!

Чародей раскинул руки, призывая родную для него стихию Грома, чтобы улететь из пещеры. Но Гром не откликнулся, ведь вместо слов заклинания даос почему-то представил красавиц, купающихся в пруду, округлость их грудей, загадочность улыбок, кожу, покрытую жемчужными каплями воды. Даос ударил себя по щеке, испугавшись распоясавшейся фантазии, и вновь поднял ладони. Однако с языка сорвалась не магическая формула, а похожее нас тон:

— Красотка...

Даос узрел, как наяву, восходящую звезду певичек Хаина, не стеснявшуюся откровенных нарядов и прямого взгляда — глаза в глаза, — после которого даже самые стойкие к женским прелестям мужчины теряли голову. У даоса перехватило дыхание — сначала от восхищения, потом от боли, ведь ради магии он дал обет избегать соблазнов. Даос закатался по земле, выкрикивая «За что же мне это?», но образы прелестниц продолжали преследовать его, сжигая все накопленные за долгие годы заслуги. Уничтожая его магию.

Даос наконец догадался, что причина его страданий — Миги. Он вырвал глаз сведенными в судороге пальцами и отбросил подальше. Миги проскочил сквозь стену и заспешил к брату. Он видел черноту своим поддельным левым глазом: Хидари был в беде.

— Миги, ты же не видишь тел! Как же ты заставил его видеть женщин?

— Очень просто: я использовал твои воспоминания. Я могу видеть тела, когда беру тебя за руку. Учитель разделил нас, но мы по-прежнему связаны и можем поделиться друг с другом любым переживанием.

— Так ты можешь показать мне то, что видишь сам?

— Ты никогда не интересовался движением ци. Но если попросишь, я покажу тебе все.