Помочь сайту
Поздравления
Первый перекрёсток
ПРОЛОГ
Меня нет. Но я есть. Просто надо поверить в это. Факт мое-го существования можно сколько угодно доказывать теоретически, выдвигая самые убедительные аргументы. Но всегда находится лазейка для сомнений. Так что давайте сразу договоримся: я существую. Что я есть? На человеческих языках это выразить трудно. Почти невозможно. Любое толкование будет неточным, исковерканным и однобоким. На данном этапе ограничимся определением, что я являюсь мыслящей субстанцией с ограниченными (в определённых условиях – неограниченными) возможностями, существующей (спроецированной) одновременно почти во всех временах и измерениях, имеющей Предназначение, взявшей на себя ответственность за решение конкретных задач. И я не бездушный робот. Все мыслимые чувства и их оттенки знакомы мне не понаслышке. К тому же я не дурак. Хотя, иногда... Но – и это самое главное – я не служу злу.
Я не один. Существ, подобных мне, с большим или мень-шим потенциалом, в мирах великое множество. Иногда наши интересы совпадают, иногда пересекаются.
Эту книгу я диктую для людей. Не для всех людей. Кто не может допустить моего существования, пусть отставит чтение. Меня нет. Таким людям я настоятельно рекомендую с этого мо-мента жить более вдумчиво и внимательно, анализируя и сопос-тавляя события, ища закономерности и совпадения, исследуя случайности. Спустя время тот, кто поймёт, что случайностей не бывает, неминуемо возвратится к написанному. Остальные, вперёд! В увлекательной, слегка необычной форме я приоткрою вам часть мира. Но должен предупредить сразу: не надейтесь найти здесь лёгкое чтиво с обязательным хеппи-эндом. Скорей, это горькое лекарство. Горькое, жгучее, как жизнь на перепутьях. А эта книга будет путеуказующим камнем, что с незапамятных времён устанавливали на перекрёстках мудрые люди.
* * *
В отличие от материального (земного) мира, здесь, так сказать, атмосфера творческая, даже более того. Проще говоря, здесь кто чего навыдумывает, то и существует. Здесь можно такого натворить... Была бы только фантазия и энергия мысли. Вот в ней-то всё и дело. Не у каждого эта энергия есть, а уж имеющих её в безразмерных количествах можно пересчитать по пальцам. У меня она есть, но я её экономлю.
Вот и сейчас, на встрече, я скромен. У меня красивое му-жественное лицо уверенного в себе человека, соответствующая фигура и осанка. Одет я в блестящий матовым блеском комбинезон то ли лётчика, то ли космонавта. Образ подчёр-кивает смелость и целеустремлённость. Некоторую даже прогрессивность, если здесь уместен этот термин.
Мой собеседник (собеседники), наоборот, не жалеет ни фантазии, ни энергии. Я нахожусь на его территории, в огромном, даже по меркам третьего уровня, золотом храмодворце, как внутри шкатулки работы талантливого, но сумасшедшего ювелира. На высоком троне восседает мой оппонент. На нём украшенная орнаментом из драгоценных каменьев одежда императора. В деснице у него крылатый жезл со змейками. Лик меняется. За изменениями уследить трудно. Его задача – если не раздавить меня своим свирепым могуществом, то хотя бы произвести впечатление.
Общаемся с помощью образов и слов. В принципе – это игра. Оба (все) прекрасно знаем, чем закончится наше общение. Но игра нужная. Без таких вот вех в необозримом будущем можно сильно запутаться.
Речь, как уже, наверное, догадался проницательный читатель, идёт об этой книге.
Кроме нас, в виде незримых теней, силуэтов, статистов в балахонах, неясных фигур с размытыми лицами, в зале отмечены многие заинтересованные стороны. В любое мгновение кто-то из них может ожить, обрести плоть, налиться силой и сказать своё слово. И ещё… смутно различается присутствие чего-то несоизмеримо-огромного, несоизмеримо-далёкого и почти равнодушного. Это, едва уловимое, почти несёт мне икру уверенности.
Мой противник смотрит мне в глаза. Лицо на сей раз грустное, смиренно-доброе. Тон поучительный: «Учитывая всё вышесказанное, а также очевидную нецелесообразность форси-рования событий, согласны ли вы отменить либо отсрочить эту, с позволения сказать, акцию?»
Лукавит, как всегда. Сколько тысяч лет скрывал правду и гро-моздил ложь на ложь! И ещё столько бы юлил и носился бы со своим ноу-хау. Хорошо быть умным и управлять дураками. Разделяй себе и властвуй. Но время его проходит. Очень надеюсь на это.
Я. Вежливо и твёрдо: «Книга не вызовет столь ката-строфических последствий. Вы утрируете ситуацию. Слишком большого распространения она не получит. Возможно, даже затеряется среди сотен фантастических и полуфантастических произведений (лукавлю). Но необходимость в книге давно назрела. Человечество переходит в качественно новое состояние. Прогрессивная его часть уже вплотную подобралась к проблемам миросозидания. Долее держать людей в неведении преступно и безнравственно (кому я это говорю?!). Да и почти невозможно. Прогресс идёт такими темпами, что хоть вы и разделили ЗНАНИЕ на науки и учения, специалисты уже лбом в него стучатся. Уже открыты спинорные, статически-динамические и биополя, сформированы принципы саморегуляции сверхсложных систем...»
Враг изображает гнев: «Все попытки изменить людскую природу всегда терпели крах. Да и кто ты такой, чтоб решать вселенские проблемы!!?»
Чтоб показать, кто я такой, начинаю очень быстро расти. Мгновение – и я возвышаюсь над троном, а под моими ногами уже не грозный повелитель миров, а то ли карлик, то ли ребёнок на горшке. Лёгким штришком подчёркиваю эту ассоциацию. В зале оживление, смех. Мой ход оценён присутствующими. По мере моего роста над шкатулкой-дворцом, влияние того несоизмеримо-огромного, которому нет имени и у которого так много имён, проявляется чётче и яснее.
Чуть запоздав, вместе с дворцом и троном, противник тоже начинает расти. Но время потеряно, вдобавок, одно дело – расти самому, другое – тащить за собой трон и дворец. Поэтому неприятель вскоре оставляет свои упражнения. Встреча закончена.
«Не подведи, родной!» (вместо предисловия)
Спал Миша плохо. С вечера напсиховавшись (не выходила задачка по математике), заснул поздно. Бывает же так: решаешь всё как будто правильно, а глядь в ответ в конце учебника – там другая цифра. Лучше б их вообще не было, этих ответов-подсказок в книжках. Нервы бы не так тратились. И сны снились какие-то непонятные, тревожные. Смутно помнилось, что кто-то взрослый, очень большой и добрый, предупреждал о чём-то опасном, нехорошем. Миша даже всплакнул во сне. Разбудила бабушка:
Детки, в школу собирайтесь,
Петушок пропел давно.
Поскорее одевайтесь,
Смотрит солнышко в окно.
Песню эту она напевала довольно часто, но Миша, даже не выспавшись, не обижался на бабушку, улавливая в её интонациях любовь и нежность.
Миша потянулся на своём допотопном рябом диване, встал, постоял несколько секунд, покосившись на небольшое зеркальце, встроенное в спинку дивана. Зеркальце отражало худое полудетское личико с живыми зелёно-голубыми глазами. «Конь сухопарый с шеей как
спичка», – вспомнил Миша отцовскую шутку-дразнилку, перефразированную цитату из любимого Мишей адыгейского эпоса «Сказания о нартах». Ещё до школы эту книгу с красивыми иллюстрациями богатырских подвигов Мише подарили на день рождения. Долго потом Миша терроризировал отца, заставляя читать и перечитывать сказания ему по выходным. Даже сейчас, в свои двенадцать с половиной, он нет-нет да откроет толстенный, выученный почти наизусть том. Мысли перекинулись на отца. Сегодня вторник, значит, до приезда папы ещё четыре дня. Вздохнув, Миша пошёл на кухню. На крепко сделанном дедом столе стоял обмотанный дырявым рыжим полотенцем горшок. «Гречневая каша», – догадался Миша, чуя знакомый запах. Снова вздохнув, мальчик влез босыми ногами в огромные дедовы калоши и вышел на крыльцо. Было довольно прохладно, хотя ещё тёплое сентябрьское солнце вовсю струило свои утренние косые лучи на деревья, заборы, цветы в палисаднике, крыши соседских домов, на всё-всё, придавая всему сущему нежный розовый оттенок. Миша непроизвольно улыбнулся. Уловив его улыбку, Бельчик, дворняга средних размеров, повизгивая, игриво завилял хвостом.
Вчера было представление. Миша, надев отцовскую военную фуражку, подпоясавшись дедовой портупеей, не постеснявшись даже нацепить одну из дедовых медалей, превратился в пограничника. Держа Бельчика за ошейник, Миша маршировал по двору и горланил песню:
Возле самой границы овраг.
Может, в чаще скрывается враг?!
Ночь темна и кругом тишина.
Спит Советская наша страна.
Во время марша и пения Миша отчётливо и в подробностях представлял эту ночь, эту чащу, этот овраг и громадную, спящую, вверенную ему страну. Бельчик, видимо, тоже проникся ответственностью. Он не делал попыток вырваться, терпеливо таскался с Мишей по двору и даже время от времени подпевал, преображая и без того плохо исполняемую песню в полную какофонию. Кончилась пограничная служба плачевно. Рассерженная бабушка (она из магазина уже шла сердитая: встреченная соседка рассказала ей, что внук мучает животное) решительно прервала служение Советской стране, лишила Мишу незаработанной медали и загнала делать уроки.
И вот теперь, ранним осенним утром, Бельчик, вспомнив вчерашние проказы, предлагал поиграть. Миша подошёл к верному псу и ласково потрепал его по холке, глубоко погрузив руку в длинную густую белесую шерсть. Бельчик чуть с ума не сошёл от радости. Светлое собачье чувство передалось мальчишке.
«Доброе утро!» – послышался требовательный голос бабушки. Миша обернулся. Бабушка несла в дом из погреба кувшин молока и большую тарелку вишнёвого киселя. Крепкая, среднего роста, с круглым хорошим лицом и неизменной гулькой, скрепленной полукруглым гребнем, она казалась олицетворением этой осени, ещё сухой и тёплой, но уже со строгим прохладным утром и холодным, прозрачным, необыкновенно голубым небом.
«Доброе утро!» – с готовностью ответил Миша и поволок пудовые калоши в уборную. Уборная находилась в конце огорода. Миша открыл дощатую некрашеную дверь и, морщась от неприятного запаха, спустил трусики. При этом не забыл заглянуть в ромбовидное отверстие пропилен-ное, в деревянном полу.
Неглубокая яма кишела опарышами. Присев над дыркой и разминая жёлтую прошлогоднюю газету, Миша вспоминал, как они с Васькой и Вадиком, готовясь к рыбалке, полдня искали опарышей, как нашли их в мусорном баке возле автостанции, как скрупулезно выбирали их из кучи мусора и складывали в консервные банки, на четверть заполненные песком. Краснопёрка очень хорошо клевала тогда на эту наживку. Миша мысленно перенёсся на речку. И вот уже у него в руке не обрывок газеты, а бамбуковое удилище. Клюёт. Он подсекает и... «Миша! В школу опоздаешь!» – это снова бабушка. Миша вытер задницу, натянул трусы и пошёл в дом умываться. В рукомойнике была приятная тёпленькая водичка. «Это бабушка», – с благодарностью подумал Миша, елозя по зубам зубной щёткой, обмакнутой в остатки зубного порошка в круглой картонной коробочке. Расплёскивая воду и отфыркиваясь, как отец, Миша умылся до пояса, вытерся пёстрым махровым полотенцем и принялся за кашу.
Каша успела порядком остыть. Как-никак больше часа прошло после того, как её ели дед и мама. Сейчас они, наверное, уже на работе. Поковыряв деревянной, когда-то искусно разукрашенной, сейчас потускневшей и слегка облезлой, но любимой ложкой кашу, не съев даже половины её, Миша принялся за кисель. Кисель – это фирменное бабушкино блюдо. Нигде больше ничего похожего Миша не пробовал. Впрочем, отдалённо напоминало бабушкин кисель желе со сбитыми сливками в стеклянной вазочке, которое Миша ел в большом красивом областном кафе, куда его водили ещё до школы родители. Но бабушкин кисель лучше. Миша всё той же ложкой нагребал киселя, стараясь, чтоб в ложку попало и молоко, которое он подливал в тарелку из коричневого с яркими цветочками глиняного кувшина, и с удовольствием проглатывал сладковатую с кислинкой желеподобную массу.
– Полвосьмого! – сообщила бабушка, проходя из залы в коридор. При этом она неодобрительно глянула на маленькую белую лужицу молока, разлитого Мишей по голубой клетчатой клеёнке. В тарелке киселя почти не осталось. Одно сплошное молоко. А Миша всё ел и ел, причмокивая и облизываясь.
Надо собираться. До школы идти 15 минут. Хорошо, что ранец Миша сложил ещё с вечера. На спинке стула майка. Надев её наизнанку, Миша спохватился, поёжился. Плохая примета. Снял и надел как следует. При этом в мозг кольнуло то ли воспоминание, то ли обрывок сна. Миша открыл шкаф, начал одеваться. Выбора не было. Миша вспомнил недавно прочитанную книжку про Тома Сойера. Там у Тома в гардеробе наличествовало два костюма: этот и тот, другой. Писатель преподносил убогость одежды героя как бедность. У Миши же, когда он читал, вместо жалости возникало совсем другое чувство, близкое к зависти. Миша надел бежевую рубашку и зелёный костюм, купленный к сентябрю прошлого года. Тогда он был великоват. Его и приобрели с тем, чтоб хватило и на этот год. Но Миша явно не оправдал надежд, слишком вырос, и уже было видно, что мальчик текущий учебный год в костюме не выходит. Миша посмотрел в зеркало: «Ещё немного, и буду похож на пугало». Надев носки, Миша прошёл в коридор обуваться. Здесь выбор был: сандалии, кеды, ботинки. Ботинки надевать явно рано. Ещё не задождило. Оставались кеды и сандалии. Кеды жалко, а сандалии на ладан дышат. Учитывая, что на следующий год сандалии явно не пригодятся и их надо донашивать, Миша воткнул ноги в лёгкую желтовато-коричневую кожу сандалий, застегнул истёртый ремешок, надел на плечи ранец и громко крикнул, выйдя на крыльцо:
– Я пошёл!
– С Богом! После школы сразу домой! – послышалось со стороны огорода.
Миша уже был за калиткой. «Непорядок», – обстоятельно подумал он, увидев, что ставни на всех трёх окнах, выходящих на улицу, ещё закрыты. Миша подскочил к деревянным, крашенным тёмно-зелёной краской ставням, быстро открыл их и зафиксировал коваными крючками, покрашенными в такой же едкий тёмно-зелёный цвет. Когда бабушка выйдет отворять ставни и увидит, что Миша их открыл, она улыбнётся и скажет себе под нос хвалебное слово: «Хозяин!».
Перед тем, как окончательно «отчалить», Миша подо-шёл к любимому тополю, подержался за ветку и, подняв голову вверх, чётко представил свой коронный маршрут подъёма. Старый тополь почти ничем не отличался от остальных четырёх тополей, стоявших вдоль грунтовой дороги. Любимым он стал после множества экспериментов, в результате которых выяснилось, что только его ветки расположены так, что при определённой сноровке на дерево можно практически взлетать, удивляя проворством сосед-ских девочек и мальчиков.
Нужен попутчик. Миша подошёл к Венькиной калитке и несколько раз нажал на плямку. Раздалось довольно громкое звяканье щеколды. Забор был несплошной, поэтому вышедшая на высокое крыльцо тётя Валя сразу разглядела и узнала Мишу.
«Ушёл! Минут 10, как ушёл», – сообщила она, приветливо улыбнувшись мальчику.
В который раз за сегодня вздохнув, Миша зашагал в школу.
* * *
В проходном дворе, метрах в ста от школы, как то ни странно, лично, собственной персоной, Мишу ждал Дьявол. Причём в самой жуткой и мерзкой своей ипостаси. Не подлый и хитроумный соблазнитель, а истинный разрушитель, рьяный и бескомпромиссный.
Я знал о предстоящем испытании, готовился к нему сам, всеми доступными способами готовил мальчишку, но сейчас несколько растерялся. Такого внимания к нашим скромным особам я просто не ожидал.
Дьявол проецировался на трёх четырнадцатилетних подростков, причём неравномерно. Высокого, опрятно одетого блондина он почти не затронул. Среднего, скуластого, с длинными чёрными волосами, задел серьёзней. И вовсю разгулялся на приземистом, обезьяноподобном крепыше с приплюснутым лицом и длинными, мускулистыми, короткопалыми руками. Просто удивительно, как за неполные пятнадцать лет можно до такой степени переподчинить человека. Видать, здесь задействовано не одно и не два поколения.
Острая холодная игла чистой ненависти больно уколола. Ни о диалоге, ни о, тем более, торге в данной ситуации и с этим противником не может быть и речи. Быстро оцениваю создавшееся положение.
Силы явно не равны. Учитывая, с кем я имею дело, мне дадут неограниченный доступ к энергии, но обработать её я вряд ли успею. Теперь хранители. На хранителя одержимого надежды мало. Это – бледная тень. Тут же даю ему подпитку. Проснулся, но всё ещё очень слаб. С двумя другими дело обстоит гораздо лучше. На мой горячий призыв откликнулись, крылья расправили, радуются поддержке, готовы на всё. Шансы есть. Но очень многое зависит от мальчика. Не подведи, родной!
* * *
В проходном дворе, куда часто сворачивал Миша, чтоб сократить дорогу к школе, стояла тишина. Странная, подозрительная. Даже воробьи почему-то не чирикали.
«Напрасно я сюда завернул», – подумал Миша и увидел троицу. Этих ребят Миша знал. С одним из них, длинноволосым нахальным Славиком (по кличке – Давлет), они как-то вместе купались на диком пляже в районе бойни и даже играли в «квача». Длинный Аркаша учился в той же школе, что и Миша, тоже в «А» классе, только на два года старше. У него была смешная фамилия Приблуда. Отсюда и «кликуха» – Блуд. Раньше он был нормальным парнем – отличником, спортсменом. Имеет разряд по волейболу, стоял на воротах за школьную футбольную команду. Мише как-то ребята показывали Аркашину маму, очень красивую, со вкусом одетую, высокую светловолосую даму с пышной причёской. Миша очень удивился, когда узнал, какой номер «отчебучил» Блуд в конце мая. – Аркаша сбежал из дому. Как его ловили, как возвращали, Миша не знал, но о том, что Блуд съехал на двойки, что курит, пьёт и прогуливает школу, не знать было невозможно. Об этом гудели все.
Знал Миша и третьего. Знал и опасался. Ему всегда было не по себе, когда непоседливая мальчишечья судьба сталкивала его с этим человеком. Мальчиком, юношей Пыру Миша не мог назвать при всём желании, хотя и был с ним одного роста. Казалось, каким-то чудом взрослого мужика поместили в детское тело. Пыра никогда не принимал участия в ребячьих играх. Все дела его были покрыты ореолом таинственности. Старший брат сидел в тюрьме за убийство. Миша видел, как Пыра играл в карты на «дрючках» за лесобазой. Тогда у скрещенных по-турецки ног Пыры была воткнута в брус финка с пёстрой наборной рукояткой. Говорят, Пыра почти всегда выигрывает. Пыра учился, если это можно назвать учёбой, в другой школе. Недавно он облюбовал этот двор, где утром и днём хозяев не было.
Вчера сосед и товарищ Венька, учившийся в седьмом «Б» классе, подошёл на перемене к Мише:
– Пойдём, покажу что-то.
И они некоторое время с интересом рассматривали двух-дюймовую доску, насквозь пробитую Пырой из куркового самопала. Тогда Пыры во дворе уже не было.
Сейчас он был. Сейчас он внимательно, изучающе рассматривал полузнакомого пацана в тесноватом зелёном костюме с ранцем за плечами. Рассматривал, привычно наливаясь тяжёлой завистливой злобой. На душе у Пыры скребли кошки. Они это делали всегда, когда не было денег. Ещё вчера у Пыры в кармане лежало почти тридцать выи-гранных рублей. Ещё вчера он щедро угощал «Портвейном» всех «корешей», да и матери принёс две бутылки пива и буханку хлеба (пусть радуется). Сегодня в карманах почти пусто. Не хватает даже на «чернила». Приходится трясти малолеток. Хотя, если честно, это занятие Пыре очень нравилось. Нравилось выступать в роли вершителя судеб. Нравилось карать и миловать. Больше карать. Но показывать это своим подчинённым Пыра не собирался. Мелочёвка – она и есть мелочёвка. Поэтому, с деланной скукой в голосе, Пыра лениво процедил:
– Ну-ка, чувачок, подойди.
ПУТЬ ДИЧИ
Миша остановился. Мир изменялся на глазах. Вместе с давящей тишиной в нём появилась непонятно откуда взявшаяся чернота. Как при затмении солнца. Как при помутнении в глазах после сильного удара.
– Что делать? Что делать? – лихорадочно думал Миша.
– Не подведи, родной! – то ли почудилось, то ли дей-ствительно прозвучал в голове у Миши знакомый голос. В другое время и в другой обстановке Миша несказанно удивился бы, а то и испугался бы. Настолько чётко и ясно звучал этот такой приятный, такой добрый голос.
– Это из сна, – неожиданно вспомнил Миша.
События, между тем, разворачивались.
Увидев Мишино замешательство, ребята явно приободрились. Голос Пыры налился металлом и завибри-ровал от бушевавшей в нём страшной силы:
– Чего стал? Подошёл, я сказал!
Пыра уже повелевал. Уже не сомневался в своём превос-ходстве.
На ватных, непослушных ногах Миша подошёл.
«Скорей бы всё это кончилось!» – взялась откуда-то подленькая мысль.
– Ты знаешь, кто я? Знаешь, что я могу с тобой сделать? – голос Пыры, казалось, гремел.
– Знаю, – пискнул Миша фальцетом и, вдруг разозлив-шись на себя, отчаянно крикнул:
– Что тебе от меня надо?
– А что ты такой борзый, я не понял? – нервы Пыры не выдержали такого непочтения, и отработанным ударом правого кулака он поразил солнечное сплетение Миши. У Миши перехватило дыхание. Даже согнуло от сильного удара. Довольный произведённым эффектом, Пыра продолжил уже вразумляющим тоном:
– Спрашиваешь, что мне надо? Бабки надо! Есть бабки?
«Скорей бы всё это кончилось!» – снова родилась трусливая и невообразимо вредная мысль. Поддавшись ей, Миша резко толкнул в грудь обидчика обеими руками, развернулся и побежал.
Мир снова неуловимо изменился. Теперь он превратился в узкий коридор по которому нужно быстро бежать. Хотя бы эти тридцать метров до угла сарая, за которым улица, люди, машины...
Мальчик подвёл.
В это время возмущённый наглостью малолетки, одержимый охотничьим инстинктом и ещё чем-то, чему нет объяснения, Пыра трясущимися от возбуждения руками выхватил из-за пояса самопал, лихорадочно взвёл курок и прицелился в удаляющуюся спину.
«Хорошо бы попасть в ранец», – мелькнула мысль.
Да. Это был бы наилучший вариант. И пацан бы остался жить, и справедливость бы восторжествовала. Картечь застряла бы в книгах. И ещё долго бы школьники, как реликвию, рассматривали бы простреленный ранец. То-то зауважали бы Пыру!
Но это вряд ли возможно. Слишком несовершенно оружие. В среднем одно из четырёх нажатий на курок само-пала приводило к выстрелу. Вдобавок картечь обычно лете-ла куда попало. Эх, была бы «волына»...
Почти не надеясь на удачу, Пыра выстрелил.
«Упади на землю!» – взорвалось в голове у Миши. Но до спасительного сарая оставалось ровно два шага, и Миша не послушался.
* * *
Я страдал. Наверное, самое большое горе – не выпол-нить своё Предназначение, не сделать своё дело, свести к нулю долговременный труд, не оправдать надежд.
Я страдал.
А дьявол торжествовал.
Дальше всё развиваюсь по дьявольскому сценарию.
Мальчик не добежал до угла сарая.
Выстрел произошёл. Картечины не попали в ранец. Все пролетели мимо, кроме одной, той, которая раздробила Мише позвоночник.
Испытывая адские боли, мальчик умер через 20 часов в хирургическом отделении городской больницы на руках у безутешной бабушки. «Скорей бы всё это кончилось!» – была его последняя мысль.
Путь дичи не бывает долгим.
ПУТЬ СЛАВЫ
– Ну-ка, чувачок, подойди.
Миша остановился. Мир изменялся на глазах. Вместе с давящей тишиной в нём появилась непонятно откуда взявшаяся чернота. Как при затмении солнца. Как при помутнении в глазах после сильного удара. «...Ночь темна и кругом тишина...» – вспомнились не к месту слова вчерашней песни. «Как на границе. Только скрывающегося в чаще врага не хватает», – приблизившись к ребятам, подумал Миша и улыбнулся.
– Ты чего лыбишься, падла? Ты знаешь, кто я? Хочешь, чтоб я тебе кишки на перо намотал?
Пыра шипел от лютой злобы.
« А вот и враг. Враг самый настоящий, такой намо-тает, ни перед чем не остановится, недаром брат сидит».
«Не подведи, родной!» – то ли почудилось, то ли действительно прозвучал в голове у Миши знакомый голос.
«Родина-мать зовёт», – почему-то не удивившись, прокомментировал Миша и улыбнулся ещё шире. Мир снова изменился, но на этот раз в другую сторону. Он вдруг приобрёл краски и необыкновенную чёткость линий.
Миша снял ранец, аккуратно положил его на землю, взял в правую руку половинку силикатного кирпича, что валялась в пожелтевшей осенней траве, и, сделав резкий выпад, с неожиданной силой ударил им Пыру в приплюснутое лицо. Хлынула кровь. Опешивший Пыра закрылся ладонями. Но Миша продолжал наносить удары, теперь по рукам, по ушам, по голове, приговаривая:
– Знаю, кто ты! Враг! Враг!
Пыра упал, потеряв сознание.
– А сейчас и вам, тварям, прилетит, – Миша повер-нулся к оставшимся без вожака Блуду и Давлету.
– Миха! Миха! Кончай, мы ж не знали... – начал было канючить Славка, но увидев огонь в глазах у Миши, припустил за сорвавшимся уже Блудом. Миша швырнул
половинку им вслед. Попал Давлету под коленку. Тот вскрикнул, но не упал, а быстро-быстро зашкандыбал к перелазу в школьный двор.
– Разговор не окончен, поросята, – грозно прокричал Миша и вернулся к Пыре.
Тот был, слава Богу, жив, хоть на него и страшно было смотреть. Не морда, а кровавое месиво. Приходит в себя. Смотрит с нескрываемым страхом. Это хорошо.
– Идти можешь?
Пыра кивнул.
– На! Возьми платок. Приложи к морде. Теперь обо-прись на меня. Сейчас пойдём с тобой в больницу. Там скажешь: упал. Упал! Что б там не говорили, упал с крыши. Понял?
– Понял, понял. Не ждам! – прошамкал беззубым ртом Пыра.
На подходе к больнице Пыра остановился, вытащил непослушными окровавленными руками из-за пояса самопал и протянул его Мише. Миша, не долго думая, тут же зафу-говал затейливо сделанную стрелялку через забор в част-ный сектор. Прохожие испуганно косились на странную парочку.
И уже перед самой больницей Пыра, не выдержав, полюбопытствовал:
– Где пашаны?
– Не знаю, – с нескрываемой насмешкой ответил Миша, – может, в школе? Занятия ж никто не отменял. Это только больным, вроде тебя, можно не посещать уроки, а остальным – будьте любезны. Я вот, например, прямо сейчас иду на учёбу.
– Суки! – на этот раз на удивление чисто произнёс Пыра. Подбитые глаза его злобно сверкнули.
– Слушай, Пыра. А как твоё имя?
– Володя.
– Так вот, Володя! – Миша внезапно сменил насмеш-ливый тон на угрожающий, как это делал милицейский полковник в детективном фильме, – Если ещё раз я увижу твоё свиное рыло возле моей школы, ты, Володя, так легко не отделаешься. Ты просто потеряешься. Другие будут жить, а тебя никто не найдёт. Ты понял, что я не шучу?
Пыра обречённо кивнул. Злоба в глазах быстро уступала место страху.
– Ну, иди, лечись.
Миша развернулся и, не оглядываясь, зашагал по направлению к школе. У колонки остановился. Умылся, помыл руки. Приятно изумился, обнаружив, что они не дрожат. Снял ранец. Потом пиджак. Осмотрел. Заметив несколько пятен крови на рукаве, наскоро замыл их.
В школу попал к концу урока, за что получил замечание в дневник. Сидящая за одной партой с Мишей красавица и отличница Таня Ковалёва написала записку и придвинула её на Мишину сторону. Таня никогда не разговаривала на уроках и, по давно устоявшейся привычке, общалась с Мишей только с помощью записок. На переменах и после уроков она держалась с ним подчёркнуто холодно и официально, но никогда не пересаживалась от Миши и никого из своих многочисленных подруг не пускала на Мишино место. Даже когда тот болел.
«Где ты был? Почему такой возбуждённый и мокрый?» – было написано в записке крупными, красивыми, как сама Таня, буквами.
«Чертей гонял», – коротко и ёмко вывел Миша, но увидев, что Таня надула губки, снова придвинул к себе бумажный клочок и дописал: «Одному клоуну дурь из башки выбивал».
Таня очень внимательно, как-то даже насторожен-но посмотрела в глаза Мише и ничего больше не написала.
На уроке выяснилось, что Миша неправильно решил домашнюю задачку. Слабым утешением служило то, что из всего класса задачу решили только две девочки – Ира Сысоева и, конечно, Ковалёва Таня. Задача была с заковыкой, и Вера Михайловна не стала ставить всему классу двойки. Она даже сообщила, что сама в прошлом году полночи промучилась над этой задачей.
На перемене к Мише подошёл Венька:
– Ну, Миха, ты дал! Эх, жаль, меня не было...
– А ты откуда знаешь? – удивился Миша.
– Так вся школа уже знает. Блуд рассказал. Кстати, он очень просил, чтоб ты не сердился на него. Что, мол, извиняется и всё такое. Он же нормальный парень. А? Мих? – в голосе Веньки, «качка», заводилы и драчуна, впервые послышались просительные, даже подобострастные нотки.
– Ладно. Подумаю, – важно ответил Миша.
– Ну вот и ладненько, – просиял Венька, – так, может, после уроков я с ним подойду? Он хочет лично извиниться.
– Подходите, – милостиво разрешил Миша.
Улыбающийся до ушей Венька понёс Блуду радостную новость.
Миша внимательно осмотрелся. Школьный двор действительно всё знал. То там, то здесь собирались разновозрастные группки ребят, что-то бурно обсуждали, исподволь поглядывая на Мишу, кто с уважением, кто с восторгом, кто с откровенным страхом.
Подошёл Боря Швачка, здоровяк-десятиклассник. Уважительно протянул руку:
– Молодец! Так их, шпану подзаборную. Только это... Пыра никогда ничего не прощает... Так что будь осторожен, чувачок.
Миша счёл возможным обидеться:
– Я не чувачок, а ученик шестого класса. Меня уже сегодня называли чувачком и ты, наверное, знаешь, чем это кончилось. Знаешь?
Такой реакции Миша не ожидал. Восьмидесятикилограммовый атлет, капитан школьной футбольной команды, просто банально струсил, залепетал оправдания, заюлил перед сопливым мальчишкой. Было смешно и, что греха таить, приятно.
Сдерживая улыбку, Миша повернулся и пошёл в класс.
В классе ребята тоже слышали о происшедших событиях. Просто удивительно, с какой скоростью подобные известия распространяются в школьных коллективах.
Одноклассники стеснялись, а возможно, и побаива-лись напрямую расспрашивать о подробностях столкно-вения. Они, окружив Мишу, засыпали его ничего не знача-щими вопросами типа: «Как дела?» – Миша отвечал шутливо-односложно.
Толстый хитрый «очкарик» Витя Полещук, сын богатых родителей, живший в двухэтажном особняке, объявил Мише, что говорил с отцом и отец согласился давать Мише книги для чтения. Две недели назад Миша безуспешно просил у Вити «Трёх мушкетёров».
Саша Винницкий вдохновенно врал о том, как летом в пионерском лагере самолично одолел двух бандитов. И откуда бандиты в пионерских лагерях?
Двое ребят, Лёва Коротич и Виталик Иванов, устроили возню, демонстрируя свою силу, поглядывая на Мишу. Миша грустно улыбался. «Дети. Они ещё дети», – думал он.
Когда после уроков Миша вышел из класса, он увидел сидевших на широком подоконнике Веньку с Блудом. Они встали. Миша подошёл к ним.
– Мих! – заискивающе улыбаясь, начал Аркаша. – Честное слово! Если бы я знал... Прости!
– Как же я могу тебя простить? Такие вещи не прощаются. Да и сам посуди: Пыра получил? Получил. Давлет получил? Мало, но получил. А ты? Ребята, идите! – это к сгрудившимся одноклассникам.
– Но ты же обещал! – вступил Венька.
– Я отслужу! Я отработаю! У меня и деньги есть. Я домой заскакивал, брал Давлету на такси. Так остались.
– Я мзду не беру, – цитатой из любимого фильма ответил Миша. – А с чего Давлет на такси разъезжает?
– Так он же идти не может. Нога распухла. В штанину не влазит.
– Не ищи Джавдета в Сухом Ручье, – продолжил цити-ровать Миша. – Ладно, учитывая, что друга не бросил...
– Спасибо! Спасибо! – радость Аркаши не знала гра-ниц. – Вы домой? Можно, я вас провожу?
– Так тебе ж в другую сторону.
– Пусть пройдётся, – попросил Веня.
Когда походили через злополучный двор, Миша спросил:
– Ногу смотрел? Перелома нет?
– Вроде нет. Я ж не доктор.
Миша молчал. Зато прорвало Блуда. Рот у него не закрывался всю дорогу. Он, захлебываясь, пересказывал, как он доставлял домой Славика, как встречался потом с ребятами, как кто из них среагировал на последние известия, много говорил о Пыре, всячески расхваливал Мишу. Миша понял, что на занятия Аркадий не попал. На правах старшего, быстро привыкая к своему новому статусу, Миша сделал ему замечание, обязал не пропускать школу и в двух словах рассказал ребятам о походе в больницу.
Когда подошли к Мишиному дому, пацаны наперебой стали интересоваться, когда Миша выйдет гулять.
– Поем, уроки сделаю и выйду.
– Я подожду! – откликнулся Блуд.
– Не стоит, это часа три-четыре.
– А куда мне спешить?
Миша молча зашёл в калитку.
Бабушка встретила Мишу прищуренным, проница-тельным взглядом.
– Какой-то ты не такой... В школе всё в порядке?
– Всё нормально, ба. Двоек не нахватал.
– Ну, тогда мой руки и садись обедать.
Миша с аппетитом съел тарелку борща и разобрался с петушиным крылом, попавшим в Мишину порцию стараниями бабушки, когда она вошла в кухню со сковородкой жареной картошки и большим красным помидором в руках. Готовила она пока в летней кухне.
– Что это за мальчик возле нашего двора отирается? Это не Евы Аркадьевны из горкома сын?
– Это Аркаша Приблуда из нашей школы.
– Ты знаешь, что он курит? Что ему тут надо? Что ты ему наобещал?
– Ничего. Я сейчас всё улажу.
С этими словами Миша оседлал калоши и выскочил за калитку. Подозвал Блуда:
– А ну марш отсюда! Если нечего делать, посети Володю в больнице. Узнай там, что да как. И не кури на моей улице. Увижу с сигаретой – сожрёшь всю пачку.
И, не ожидая ответа, пошёл доедать обед.
Картошка, жаренная на сале, с румяной корочкой, Мише очень понравилась. Закусив обед ароматной, но не очень сладкой дыней, поблагодарив бабушку, Миша сел за уроки. Задали много, но сегодня дело спорилось, так что к пяти часам он, закрыв последний учебник, начал собирать на завтра ранец.
– Что, уже всё сделал? – бабушка была тут как тут.
– Да. И пошёл гулять.
– Молодец! Далеко не заходи!
Миша надел почти новые китайские кеды и пошёл на улицу. Венька и Блуд почти бегом бежали к нему от Венькиного двора.
– Страшный! Страшный! Рожа – абзац, – сходу начал докладывать Блуд. – Губу ему зашили, два шва наложили. Со мной сначала разговаривать не хотел, так я сбегал блок «Опала» ему купил – сразу заговорил. Ментяра у него был, так Пыра его послал, сказал, что Богу молился и лоб побил. Пацаны! Пошли в центр, там кино классное идёт. Я уже и билеты взял.
Миша сначала отказался, но в конце концов согласился. Уж очень Венька просил... Уважал его Миша. С раннего детства уважал. Считался со старшим, более физически развитым, весёлым другом.
Возле кинотеатра толпился народ. Много было подростков. Мишиных знакомых не много, зато уж Блуд знал всех. Здороваясь за руку и нимало не смущаясь, показывая на Мишу пальцем, в который раз, со всеми подробностями, даже несколько преувеличивая, Блуд рассказывал о Мишином подвиге, о своём посещении больницы, о своём благородном поступке (отправке Давлета домой на такси). Юноши знакомились с Мишей, почтительно протягивая ему руки, говорили слова одобрения.
По второму звонку зашли в кинотеатр. С удоволь-ствием посмотрели лёгкую и бесшабашно-весёлую фран-цузскую кинокомедию. Настроение улучшилось. Выходя из кинотеатра, Блуд предложил посетить коктейль-бар. Миша отказался наотрез.
– На пять минут! Выпьем сладенький безалкогольный коктейльчик и расходимся, – не унимался Блуд. Венька молчал, но смотрел на Мишу такими умоляющими глазами...
– Уже темнеет... – начал было Миша, но, махнув рукой, внезапно изменил тон:
– Эх, Блуд! Втянешь ты нас в блуд!
Ребята весело и облегчённо засмеялись каламбуру.
В гардеробе ресторана, на первом этаже которого располагался бар, было большое, во всю стену, зеркало. Увидев себя в нём, Миша снова засомневался. Если Аркадий и Вениамин хоть ростом, хоть статью, с большой натяжкой, но походили на взрослых, то Миша – мальчик мальчиком. Да ещё этот костюм... Не место ему здесь.
– Пять минут,– уловил Блуд Мишины сомнения.
В зале было несколько свободных столиков. Ребята выбрали дальний в углу. Аркаша направился к стойке. За стойкой стояла симпатичная пышнотелая девушка с крупным бюстом и широкоскулым весёлым, чуть плутоватым лицом. Голову её украшал высокий белый кокошник. Увидев Блуда, она заулыбалась ему, как старому знакомому. Некоторое время они, посмеиваясь, болтали о чём-то, потом в руках у Аркаши оказался поднос с высокими тонкими бокалами.
Выгибаясь, как опереточный официант, держа поднос одной рукой и неся высоко над головой, Блуд с поклоном приблизился к столику. На столе, кроме изящных бокалов с коктейлем, появилась распечатанная пачка шоколада «Люкс». Миша улыбнулся. Он обожал шоколад.
– 3а дружбу! – поднял бокал Аркадий.
Миша взял свой бокал. Ободок был в сахаре. В янтарной жидкости плавал кубик льда. Потянув через соломинку, Миша обнаружил в кисловатой сладости коктейля горечь алкоголя. Он нахмурился:
– Ты обещал безалкогольный!
– Так не было, – тут же нашёлся Блуд и торопливо добавил:
– Это самый безалкогольный. Здесь
Миша хотел встать и уйти, но шоколад...
– Ладно. Допиваем и уходим.
Отпили. Отломили по дольке шоколада.
Миша осмотрелся. За тремя столиками сидели пары. Один был облеплен молодёжью. Ещё за одним, в противоположном углу, общались солидные дяди. Но больше всего его внимание привлёк соседний столик, за которым расположились две высокие длинноногие девушки, блондинка и брюнетка. Они курили и пили «Шампанское».
Веня и Аркаша тоже посматривали в ту сторону, задерживая взгляды на туфлях с высокими каблуками, на коротких юбочках, на ажурных колготках, стягивающих стройные мускулистые ноги. Миша понял, что это для них старался Блуд, изображая официанта.
– Ученье – свет, а неученье – приятный полумрак, – вдруг громко продекламировал Аркаша, блаженно улыбаясь. Миша задумался. Да, действительно, полумрак. И, действи-тельно приятный. Лёгкая тихая музыка ненавязчиво лилась из-за стойки. «Ночь темна и кругом тишина», – то ли сказал, то ли подумал Миша. Коктейль начал действовать. И не только на Мишу. Венька громко хохотал по всякому поводу и без. Блуд же не умолкал ни на секунду. Теперь он рассказывал ребятам про смазливую барменшу Валю. О том, как подпоили её с пацанами, как завели к знакомому мужику на хату…
– Не верю! – перебил Миша.
– Валя! – громко крикнул Блуд. – Ты меня любишь?
Валя подняла голову, посмотрела в зал.
– Я вас всех люблю, – почти так же громко ответила она и плотоядно улыбнулась. Миша поверил.
От столика, занятого молодёжью, отделились двое. Неторопливо подошли. Блуд запнулся на полуслове. Напряжённо замолчал. Изменился в лице.
– Признал, Блудяра. Вижу, что признал, – пробасил среднего роста широкоплечий лохматый парень лет семнадцати. Потом, указывая синим от наколок пальцем на Мишу, спросил у своего более рослого товарища:
– Этот?
И после того как длинный кивнул, обратился к Мише:
– Ты, шкет, авторитетного пацана в керосинку вогнал. Знаешь, что за это бывает?
Продолжая держать почти пустой бокал в руках, Миша встал и, криво улыбаясь, осведомился:
– А ты, я вижу, за ним шибко скучаешь? Так я вам встречу организую. Сейчас скушаешь этот сладкий стакан-чик и отдохнёшь с ним рядом.
И Миша повёл бокалом в сторону парня. Тот отшатнулся.
Остатки коктейля расплылись по вязаному свитеру. Венька, верный Венька, не подкачал. Уловив смятение во взгляде непрошеного гостя, он вскочил, схватил наглеца сильной рукой за волосы и, не обращая внимания на его товарища, стоящего столбом, проводил к столику, вокруг которого сидело несколько оторопевших юношей.
– Сядь и сиди! – заорал он, усаживая растерявшегося, подвывающего от боли хлопца на стул. – И попробуй встать.
Миша захлопал в ладоши. Его неожиданно поддержали девушки за соседним столиком и, совсем уж нежданно-негаданно, компания взрослых мужиков с углового столика. Вениамин переживал минуту славы.
Зато Аркаша сидел ни жив ни мёртв.
– Пацаны, – прошептал он, – нам хана.
– С чего это ты взял? – насмешливо спросил Миша. – Мы ж, можно сказать, только жить начинаем.
– Пацаны! Это – Март.
– Да хоть апрель, – это уже окрылённый успехом Ве-ниамин.
– Он сидел.
– Так он и сейчас сидит. Вон, посадили на стул и сидит. Миша – Вене:
– Далеко пойдёшь! Поднимайся! Домой пойдёшь.
Красивые девушки тоже засобирались. Выходили все вместе. Пока погони не было, но Миша на всякий случай подобрал палку.
Познакомились. Девушек звали Галя и Вера. Они работали на швейной фабрике, жили в общежитии.
– Давай проводим, – взмолился Венька.
Миша отказался:
– Провожайте, если хотите. А я домой. Пока, девушки!
Миша проследил взглядом удаляющиеся пары. Дамы были
выше кавалеров...
Дома ждали неприятности. На столе лежал открытый дневник с записью.
– Где ты был? – начала мать.
– Гулял.
– Где гулял?
– На улице.
– На какой улице? Я всё обыскала. Посмотри, сколько времени!
На часах было десять часов. Ого!
– А это что такое? – мать показала на замечание в дневнике.
– Опоздание в школу.
– Чего ж ты опоздал? Ты ж из дому вовремя вышел, – взгляд на бабушку. Бабушка сидит молча, поджав губы. Дед улыбается в усы.
– Что, затрудняешься ответить? – мама не на шутку «завелась». Красивое, ещё молодое лицо её раскраснелось, исказилось от злости. Приблизившись к Мише почти вплот-ную, она продолжила, переходя на крик:
– Так я скажу тебе, почему ты опоздал! Вместо того чтоб идти в школу как нормальный ученик, ты начал камни в детей пулять. Мальчика чуть не окалечил! Что смотришь? Гематома. Родители его приходили. Уважаемые люди. Отец – завмаг. Да ещё и нерусский. Так тут глазами сверкал... Милицией грозился. Стыд какой!
– А Бельчик ему штаны порвал, – добавил дед, продолжая улыбаться.
Бабушка зашикала на него. Дед поднялся со стула и покинул комнату. Уходя, одобрительно бормотал:
– Наша кровь, наша!
И тут случилось страшное: мама унюхала спиртное.
– Ах! Да он пьяный! Что ты пил? С кем ты пил? На какие шиши? Не рано ли начинаешь?
И задохнувшись от эмоций, сильно ударила Мишу ладонью по щеке…
Нельзя безнаказанно бить идущих по пути славы. Обычно люди это чувствуют. Мать ничего не почувствовала. Для неё Миша продолжал быть ребёнком.
У Миши потемнело в глазах. И из этой темноты пришла лютая злоба. Не помня себя, Миша схватил мать за плечи, затряс, из последних сил сдерживаясь, чтоб не ударить, швырнул через всю комнату на кровать. При падении она сильно ударилась затылком об стену. Сознание не потеряла. Горько заплакала от боли и обиды.
Подошёл дед. Бледное суровое лицо, щёлки глаз... Наверное, с таким лицом дед ходил в атаки. Голос зазвенел от негодования:
– Как ты мог?! Как у тебя рука поднялась на женщину, на мать! Смотри! Если ещё раз – раздавлю. Это моя дочь!
– А я твой внук! – выпалил Миша.
– Был им. Теперь у меня внука не стало!
– Ничего, ничего... приедет отец... – всхлипывала ма-ма, наматывая на голову принесённое бабушкой мокрое полотенце.
– Как подменили мальчишку... – вздыхала бабушка.
Миша сидел, тупо уставясь в пол. Душу жгла обида.
Через некоторое время все потихоньку успокоились.
– Ужинать будешь? – спросила бабушка.
Миша отказался. Разделся и лёг спать. Заснул под утро. Всю ночь сердце разрывали приступы дикой тоски и неизъяс-нимой злобы. Мир чернел.
«Ночь темна и кругом тишина...»
Утром встал невыспавшийся, хмурый. Не узнал своего отражения в зеркале. Куда девался весёлый, жизнерадостный мальчишка? Лицо осунулось. Глаза колючие, злые. «Не дай бог с таким встретиться в тёмном закоулке», – подумал Миша и криво усмехнулся. Вышел во двор. Бельчик безвылазно сидел в будке. До уборной не дошёл. Помочился под яблоню и вернулся в дом. Наскоро умылся и перекусил. Оделся, взял ранец, надел кеды, вышел со двора. Направился в школу. По дороге встретил тётю Валю, Венькину мать.
– Доброе утро, тётя Валя, – сказал Миша.
Тётя Валя строго посмотрела на него, отвернулась и прошла мимо. На душе стало ещё муторней. Как будто и не рассветало. В школу явился вместе со звонком.
Таня внимательно посмотрела на Мишу.
– Миша! Что происходит?
Досада и злость всё ещё кипели в сердце. Миша буркнул что-то невразумительное и отвернулся.
В класс вошёл историк Олег Иванович. Начался урок истории. Преподаватель водрузил своё длинное неуклюжее тело на стул, надел очки и, просмотрев в журнале список учащихся, высоким неровным голосом задребезжал:
– Винницкий!
Сашка неохотно вышел к доске и понёс ахинею, состоящую на двадцать процентов из обрывков его воспоминаний о предыдущем уроке истории и на восемьдесят из собственных домыслов, порой бессмысленных и анекдотических. Учебник он дома не раскрывал. Почти никто его и не слушал. Как всегда на уроках Хомы – так неизвестно почему прозвали Олега Ивановича давно отучившиеся поколения школьников – царил кавардак. Занимались кто чем. В основном разговаривали, хихикали, бросались записками. Получив тройку, Винницкий сел на место.
Хома снова уткнулся в журнал. Через минуту вызвал Найдёнову Настю. Аккуратная худенькая девочка с готовностью встала, подошла к доске и быстро-быстро затараторила добросовестно вызубренный параграф.
– Садись, пять. А теперь, ребята я донесу вам новый материал. Кто сегодня дежурный? Кто дежурный, я спрашиваю?
Толстый, ленивый Витя Полещук наконец отозвался:
– Ну, я. Чего вы кричите?
– Повесь карту и вытри доску.
Витя не спешил выбираться из-за парты:
– Карту и сами повесите. А с доски пусть вытирает тот, кто писал.
В другой день Миша, может, и воздержался бы, но сегодня в нём всё кипело.
– Витя! Бегом! – негромко скомандовал он.
Такой прыти от колобка Вити не ожидал никто. В две секунды он оказался у доски, схватил тряпку и начал судорожно вытирать весёлые, на грани приличия, надписи.
Хома удивлённо уставился на Мишу. Потом у него вдруг взыграла гордость:
– А тебя, Дорошенко, я в адвокаты не нанимал! Сам как-нибудь справлюсь.
Миша пожал плечами.
– Отставить! – равнодушно скомандовал он.
Витя бросил на пол карту, которую начал было уже привешивать и сел на место. У Хомы перехватило дыхание. Он поднялся со стула. Уставился на Мишу. Минуту молча стоял, потом завизжал, затопал ногами:
– Ты! Ты мне урок сорвал! Вон! Вон из класса! Чтоб я тебя больше не видел!
Гнев сжал Мишины кулаки. Кровь бросилась в лицо. Нет, надо держать себя в руках.
Миша вышел из класса.
Олег Иванович сам не понял, почему он выгнал мальчика. Откуда в нём, обычно толстокожем и невозмутимом, взялось столько гнева и даже ненависти?
Ответ был прост: душа учителя распознала идущего по пути славы и элементарно позавидовала ему.
Миша вышел в школьный двор и, конечно же, встретил там Блуда. Под левым глазам у лоботряса красовался синяк.
– Что? Тоже выгнали? – обрадовался Аркаша.
– Да. Хома не в себе.
– Ого! Это что ж такое надо натворить, чтобы Хома выгнал?
Миша оставил вопрос без внимания. Сам спросил:
– Откуда фингал?
– Подловили. Март с шоблой. Возле женской общаги. Вычислили. Мы как раз обжимались с биксами, а они как знали... Венька молодец! Шустрый, как электровеник. Классно махался. Я думал, он их всех раскидает. Так один в ноги ему бросился. Завалили, забуцали. Меня почти не тронули. Март забрал. Разговаривал со мной о тебе. Оскорбил ты его. Вызывает тебя один на один. На кулаках. В субботу. В полдень. В парке за речкой. Сказал, не придёшь – трус.
– Завёл таки в блуд, говнюк... Что с Веней?
– Разукрасили, но не так, как ты Пыру. Крови почти не было. Домой сам пошёл.
– Март... Как его зовут? Фамилия?
– Мартынов Коля.
– И где работает этот дуэлянт?
– На молокозаводе. В первую смену.
– Слушай меня внимательно. Сделай шесть больших шагов по направлению к котельной. Теперь стой. Запомни это расстояние. Это граница. Ближе ко мне ты не смеешь подходить. Звать меня, передавать мне что-либо запреща-ется. Первое нарушение – побои, второе – смерть. Провали-вай!
Из-за туч выглянуло солнце. Миша сел на скамейку и задумался. После школы надо зайти к другу. Что делать с Мартыновым? Как он всё продумал! Чётко рассчитал, что двенадцатилетнему мальчишке никак не справиться голыми руками с семнадцатилетним здоровилой. Март созовёт в субботу кучу народа и при свидетелях вырвет у Миши славу. Даже подстрахуется на случай чуда. Нет. Миша не отдаст инициативу. Сегодня он встретит Марта после работы. И зачем было выкидывать самопал? Сегодня бы показал его Коле – и инцидент исчерпан. Надо будет взять дедовскую опасную бритву. Тоже грозное оружие. И если Мартынов не откажется от дуэли, Миша черканёт острым лезвием ему по рукам и ногам. Это поубавит прыти.
Солнце снова скрылось за тучей. Миша посмотрел вверх. Ветра почти не было, но тёмные низкие осенние тучи неслись по небу с необыкновенной быстротой. Скоро, скоро станет очень холодно.
Когда после перемены Миша зашёл в класс, его парта была пуста. Ковалёва пересела к Сысоевой. Миша растерянно посмотрел на Таню. Взгляды их встретились. У Тани были заплаканные глаза...
* * *
Девочка невыносимо страдает.
И я страдаю. Я удручён. Дьявол взял мальчишку в оборот и упорно ведёт за собой. Уж он-то знает, что если при борьбе со злом возникают отрицательные эмоции, даже если они направлены на источник зла, человек, побеждающий зло, в конечном счёте, сам станет злом. В этом сила Дьявола.
Но пока Миша жив, пока он сопротивляется – есть надежда. Ещё немного, и мальчик научится отличать зло от добра, поймёт, что принцип: выживает сильнейший – не всегда уместен в человеческом обществе и что слава, какой бы сладкой она ни была, – не самое главное в жизни человека. Слава никогда не заменит любовь.
Но мужайся, читатель. Путь славы – не самый ужасный путь. К огромному сожалению, нам с тобой предстоит пройти путём жертвы. Я специально ставлю этот путь в повествовании после пути славы, чтобы смягчить потрясение. Иначе бы ты просто выбросил книгу, справедливо рассудив, что в жизни и так много страданий, зачем о них ещё и читать?
Но книга написана не для того, чтобы ты охал и ахал, поддерживая или осуждая героя. Цель книги... Но ты должен сам понять, что является целью, иначе она не будет достигнута. Да и не имеет права пишущий очерчивать рамки произведения. Какими бы ёмкими и чёткими ни были определения, с ними книга потеряет многоплановость, присущую настоящим творениям.
ПУТЬ ЖЕРТВЫ
– Ну-ка, чувачок, подойди.
Миша остановился.
Мир изменялся на глазах. Вместе с давящей тишиной в нём появилась непонятно откуда взявшаяся чернота. Как при затмении солнца. Как при помутнении в глазах после сильного удара.
«Что делать? Что делать?» – лихорадочно думал Миша. «Не подведи, родной!» – то ли почудилось, то ли действительно прозвучал в голове у Миши знакомый голос. В другое время и в другой обстановке Миша несказанно удивился бы, а то и испугался бы. Настолько чётко и ясно звучал этот такой приятный, такой добрый голос.
«Это из сна», – неожиданно вспомнил Миша.
События, между тем, разворачивались.
Увидев Мишино замешательство, ребята явно приободри-лись. Голос Пыры налился металлом и завибрировал от бушевавшей в нём страшной силы:
– Чего стал? Подошёл, я сказал!
Пыра уже повелевал. Уже не сомневался в своём превосходстве. На ватных, непослушных ногах Миша подошёл.
– Ты знаешь, кто я? Знаешь, что я могу с тобой сделать? – голос Пыры, казалось, гремел.
– Знаю, – пискнул Миша фальцетом.
– Короче, бабки есть?
– Нету, – проблеял Миша. Сейчас сам себе он стал противен.
– А мы сейчас проверим, – Пыра подмигнул пацанам. Те захохотали, предвкушая цирк. Пыра перевёл взгляд на Мишу:
– Ну-ка, попрыгай!
– Как? – выдавил из себя Миша.
– Весело и высоко! И меньше разговаривай!
Миша несколько раз подпрыгнул. Пятаки в кармане предательски зазвенели. Давлет и Блуд корчились от смеха.
– Старших обманываешь?
Сильной короткопалой рукой Пыра схватил Мишу за нос. От боли брызнули слёзы. В глазах потемнело ещё больше.
Из темноты, из боли пришла тоскливая мысль: «И зачем я только на свет народился?»
– Пацаны! Да он весь в соплях! – засмеялся Пыра, брезгливо вытирая пальцы о штанину. И Мише:
– Выворачивай карманы, гнида!
Трясущимися руками Миша достал из кармана мелочь. Несколько копеек упало в траву.
– Подбери! – скомандовал Пыра.
Когда Миша нагнулся и стал шарить в траве, выискивая деньги, Блуд зашёл сзади и ударил своей длинной ногой по Мишиной заднице. Миша упал на четвереньки. И снова хохот. Троица упивалась неожиданно приобретённой властью. Миша передал деньги Пыре. Тот пересчитал, нахмурился и сказал:
– Не нравишься ты мне, фраерок. Лапшу на уши вешаешь, ловэ теряешь. Капусты вот мало с собой носишь. Тридцать пять копеек. Надо тобой заняться. Будем тебя перековывать, как меч на орало. Перекуём, орлы?
Блуд с Давлетом дружно подтвердили:
– Ага! Человеком сделаем!
– Для начала, – продолжил Пыра, – принесёшь сегод-ня вечером червонец на дрючки.
– Где я вам возьму такие деньги? – взмолился Миша.
– Думай! На то тебе и голова дадена, чтоб думать. А не придумаешь, так мы с пацанами придумаем, что с тобой сделать. Придумаем, пацаны?
– Обязательно придумаем, – немедленно отозвался Блуд. – Был Мишей – станет Машей.
Снова дружный хохот. Со стороны могло казаться, что встретились давно не видевшиеся товарищи и рассказывают друг другу забавные истории, что произошли с ними во время летних каникул.
Миша снова затянул:
– Ну, Пыра. Ну, пожалуйста! Откуда ж я...
Пыра с ходу пресёк причитания:
– Во-первых, я для тебя – Владимир Иванович, во-вторых – два червонца. А ещё вякнешь что-то – будет три.
– Ха-ха-ха! Владимир Иванович, – эхом отозвались прихлебатели.
Пыра тоже засмеялся. Владимиром Ивановичем он ещё не был. Вдруг резко оборвал смех:
– Проведите нашего друга до забора!
Не сговариваясь, мучители подошли к Мише. Давлет схватил за левое ухо, Блуд за правое. Видно было, что эту процедуру они проделывают не впервой. Как больно, унизительно и обидно! Когда подвели к перелазу, Давлет пригрозил:
– Если хоть что-то скажешь учителям или родакам – пожалеешь, что на белый свет родился.
Он не знал, что Миша уже пожалел. Получив «подсрачник», Миша поплёлся к школе. На урок он не опоздал, хоть ему казалось, что в проходном дворе было проведено несколько часов. У страха глаза велики.
Таня уже сидела за партой. Обеспокоенно спросила:
– Не заболел? Чего уши горят?
Миша промолчал.
Урока он не воспринимал. Делал вид, что пишет. Смотрел на доску и ничего не видел. Мысли крутились одни и те же:
«Пыра – деньги. Деньги – Пыра. Что делать?» И вдруг подумал: «Венька! Венька – друг, Венька никогда не предавал. Он сильный и смелый. Он разберётся, поможет».
Ободрённый этой мыслью, Миша не мог дождаться перемены. На перемене выскочил из класса и почти побежал во двор. Увидел Веньку. Тот повернулся к Мише:
– И не подходи ко мне, козляра! Ты и сам опозорился и край опозорил! Теперь все будут думать, что у нас одни вахлаки живут.
Венька скривился, как от зубной боли и с неподдельной горечью обронил ребятам:
– Вот уж от кого не ожидал...
Миша стоял ни жив ни мёртв. Если бы земля разверзлась сейчас, он с удовольствием бы провалился в тартарары. Кошмар! Все всё знали. Это белобрысый Блуд, мастер сплетен и интриг.
Миша вернулся в класс. Сел за парту. Так и сидел, ничего не видя перед собой.
В класс вернулись ребята. Винницкий, Иванов и Коротич встали перед Мишиной партой и, улыбаясь, стали подпрыгивать на месте. Полещук хлопал в ладоши.
– Звенит? – смеясь, интересовался он у Миши.
Миша нахмурился, хотел психануть, но Сашка Винницкий вдруг резко замахнулся. Миша непроизвольно отшатнулся.
– За испуг имеется! – обрадованно завопил Сашка. Поместив средний палец под Мишин подбородок, он быстро дёрнул кистью. Голова Миши откинулась. Средний Сашкин палец щёлкнул об указательный и безымянный. Взрыв смеха. Маленький, щуплый, черномазый Юматов неожи-данно ударил кулачком Мишу под ребро. И снова смех.
– А ну марш по местам! – закричала Ковалёва. Сильная, смелая, она быстро растолкала ребят по партам. Девчонки поддержали её гневными восклицаниями.
– Ну что ты как размазня! – полушёпотом принялась увещевать Мишу Таня, – Соберись! Возьми себя в руки! Ты что, книжек не читаешь? Не знаешь, что страх – самый главный грех на свете, что нет ничего хуже, чем быть трусом?
«Уж лучше бы мне и на свет не рождаться!» – подумал Миша. Умная девочка без труда прочла его мысли:
– А! Так до тебя и не докричишься!? Уже и установку, наверное, себе придумал. Упал ниже канализации. Ну, жалей себя, жалей!
Вошла учительница. Урока Миша не воспринимал. Снова и снова вопила в голове назойливая паническая мысль:
«Пыра – деньги. Деньги – Пыра. Где искать деньги?»
Как на зло, на всех уроках его вызывали.Миша вставал, моргал глазами, бормотал, что не готов. Дневник заполнялся двойками. Таня смотрела, вздыхала и молчала.
Домой Миша шёл, как мышка. Затравленно озирался. Втягивал голову в плечи. Хотелось плакать. Но для слёз нужна злость. Слёз не было. Бабушки, слава Богу, дома не оказалось. Миша, встав на носочки, дотянулся до навеса. Достал фигурный, потемневший от времени плоский ключ, открыл висячий пузатый замок, вошёл, разулся, сбросил ранец и, не раздеваясь, упал на диван. «Уж лучше бы мне и на свет не рождаться!»
В сознании снова и снова возникали ужасные картины сегодняшнего дня. Забыться! Ни о чём не думать...
«Деньги!»
Миша вскочил. В комоде, рядом с кроватью родителей, как святая святых, лежала пачка облигаций трёхпроцентного займа. Мелькнуло воспоминание:
папа и мама, водя пальцами по свежей газете, сверяют номера облигаций и вдруг улыбаются, чуть ли не обнимаются, радуясь выигрышу в 40 рублей.
Миша вытащил из пачки одну пёструю бумажку, сложил, сунул в карман, вскочил в сандалии и выскользнул из дому. Только бы не встретилась бабушка! Примерно зная маршрут её передвижений, Миша торопливо двинулся в другую сторону, к окраинам, перешёл на параллельную улицу и по кругу вышел к сберкассе. Очереди почти не было, знакомых тоже никого.
Минута – и дрожащею рукою Миша протягивает украденную облигацию худенькой моложавой кассирше со строгим учительским лицом. Сверкнув очками и внимательно посмотрев на Мишу, та роняет:
– Что? Такая срочность? Розыгрыш же послезавтра. Потерпеть нельзя?
Не дождавшись ответа, вздохнув, выдаёт взмокшему Мише две десятирублёвые купюры.
«И что теперь?» Миша вышел из здания и отрешённо стоял посреди улицы, не зная, куда девать себя до вечера.
Потащился к речке. Долго сидел на берегу и тупо глядел в мутноватую с жёлто-зелёным оттенком воду, не замечая ни быстрых суетливых себелей, беспрестанно волнующих зеркало поверхности, ни толстых и ленивых шкреков, растопыренно сидящих на ковре куширя, ни легкокрылых стрижей, стремительно проносящихся над водой. Для Миши ничего этого не существовало. Только тёмная тяжесть в голове и осколки убитых мыслей: «Ой! Что будет!? Ничего! Как-то будет... Не будет! И зачем я только на свет... Всё! Надо идти! Нет. Ещё посижу...»
* * *
Действительно ВСЁ! Дальше рассказывать не буду. Описывать, смаковать подробности того, что было дальше, – это всё равно что преднамеренно вываливать читателя в грязи.
Я представляю, как содрогался бы читатель, опиши я сцены издевательств и унижений, моральных и физических, которым был подвергнут мальчишка.
Деньги подонки забрали. Потребовали ещё, напоили до беспамятства и изнасиловали.
Доведённого до крайности, уличённого в воровстве и пьянстве Мишу из петли вынимал дед...
Жаль! Очень жаль!
Но человек сам должен помнить, что он изначально – человек, должен вести себя соответственно достоинству человека, тогда он будет влиять на события, а не события на него.
ПУТЬ ПРАВДЫ
– Ну-ка, чувачок, подойди.
Миша остановился.
Мир изменялся на глазах. Вместе с давящей тишиной в нём появилась непонятно откуда взявшаяся чернота. Как при затмении солнца. Как при помутнении в глазах после сильного удара.
Так не пойдёт! Надо стряхнуть наваждение. Ну, вот они, стоят три оболтуса. Строят из себя... А кто они на самом деле? – Вырванные из жизни общества несчастные дети.
Как там в любимой книжке «Сказания о нартах»? –
Только тот достоин счастья,
Кто приносит счастье людям.
Тут же вспомнился герой сказаний, пастух-табунщик нартский – юный Япанес. Какие слова говорил он в окружении волчьей стаи?
Мать-земля! Людское Счастье
Я ищу, – дай сыну силу!
Лишь сказал – и ощутил он
В жилах силу исполина.
И тут Миша уловил в себе что-то приятное. Мурашки прошли по всему телу. Волна нежно покалывающих иголочек прокатилась по позвоночнику и разнеслась в каждую жилку, в каждую клеточку. Спина расправилась. Пошёл прилив сил. Сейчас Миша мог обнять и защитить весь белый свет. Запели птицы. Мистика какая-то! Миша вмиг стал умнее, сильнее и намного старше мальчишек.
– Что? В школу решили не ходить? Прогулять решили?! Будете болтаться по городу, сшибать на бутылку? У тебя ж отец на фронте был! Покалеченный пришёл. Болел, говорят, очень. До твоего появления не дожил. Без него ты уже родился. Скажи честно: таким он мечтал тебя видеть? За это он сражался?
– Не надо меня агитировать! – прорычал Пыра.
– Не агитирую, а говорю правду. Правду, от которой вы все прячетесь. Прячетесь, одурманивая себя всякой гадостью, которая не даёт ни думать, ни расти, ни развиваться, выгоняет из вас всё хорошее. Липнете к спившимся деградантам, ни на что уже не способным, которые, кстати, завидуют вам. Потому что вы, в отличие от них, не всё ещё потеряли. Потому что у каждого из вас ещё есть шанс.
– Шо ты мне тут тюльку гонишь? Я ж тебя...
– Что? Ножиком уколешь? Сильно в тюрьму хочется? Думаешь, брат будет там тебе радоваться? Небось, недоедаете с матерью, чтоб ему посылку послать. Хочешь её совсем одну оставить?
– Оно тебя шо, жарит? – волна лютой злобы разбивалась о скалу.
– Уже и человеческий язык забыл? Волнует! Ещё и как волнует. И не просто волнует. Вопит во мне всё от досады, от обиды за тебя. Хоть ты мне сейчас и противен, я тебя не оставлю. Сегодня вечером зайду. Будь дома. Посмотрим, что ещё можно сделать. Ты меня не помнишь, а я помню, какие классные фигурки ты нам, малышам из дерева вырезал. У меня одна дома до сих пор есть. Ну, до вечера! Иди в школу. Пошли, ребята!
Отводя взгляды от ошалевшего Пыры, хлопцы безропотно двинулись за Мишей, уверенно зашагавшим по направлению к перелазу. И, что самое удивительное, Пыра, в котором проснулось что-то отдалённо напоминающее смущение, потоптавшись, повздыхав, пошёл таки в свою школу. И стал таки человеком.
Через много лет они встретятся на шахте. Главный инженер Михаил Александрович Дорошенко и бригадир проходческой бригады Герой Социалистического Труда Владимир Иванович Привалко. И снова схлестнутся. И отстоит свою правоту уже не Михаил Александрович, а Владимир Иванович. Всех на уши поставит и зубами вырвет новенький 4ПП-2М. На передовой технике должны работать передовики, а лодыри комбайн ухайдокают. Он у них и километра не пройдёт.
Что ж, бывает и такая правда. Но это уже совсем другой уровень и совсем другой перекрёсток.
ЭПИЛОГ
Ого! Оказывается, можно вести диалог! Даже монолог! Ай да Миша! Какие силы разбудил! Смял чёрта – и не заметил. Воистину, не так страшен...
Но не это главное. Главное, чтоб внимательный читатель, ознакомившись с приведёнными моделями объективных вероятностных предопределённостей, задал себе вопросы:
– как мысли и слова влияют на будущее?
– эгрегориальные наваждения – правда или вымысел?
– как отрицательные эмоции действуют на организм человека?
– от чего зависит статистика случайных событий, происходящих с людьми?
– мера, информация и материя – триединство мира, или же мир состоит только из материи?
– управляем ли мир?
– является ли история цепью случайно следующих друг за другом фактов, или через цепь случайностей проходит закономерность ?
Как известно, правильно заданный вопрос – это половина ответа. Оглянись вокруг – и ответ предстанет перед тобой во всей полноте и ясности.
И это не просто ответ – это фундамент. Становись на него, человек. Он не рассыплется под тобой. Стоя на фундаменте знания, ты будешь правильно оценивать окружающую действительность и принимать верные решения. И прости меня за отсутствие чётких однозначных ответов. Это сделано для того, чтоб не разводить полемику. В споре истина рождается крайне редко.
Просто посмотри на эту книжку. Ты держишь в руках материю. А что означают эти строки? – Информацию. А чем является каждая буковка, как не единицей меры информации?
Искренне благодарю читателя, прошедшего со мной по путям жизни и смерти. Сегодня мы с тобой стали выше и сильнее.
И ближе к всемерно-огромному, всевысокому.
И ОН к нам.
| Наталья Бугаре # 17 апреля 2012 в 20:15 0 | ||
|
помилуйте..
| Александр Кучеровский # 17 апреля 2012 в 22:05 0 | ||
|
