Наташин день

 

 Этот день она будет помнить всегда. Так она думала. Мысленно она возвращалась туда не очень часто, и с каждым прожитым годом краски этого события тускнели, а детали как бы покрывались пеленой, все сильнее затуманиваясь. Но суть этого ощущения, как ей казалось, останется с ней навсегда.

Они с Мамой жили тогда еще в коммуналке. Ее отец их оставил, хотя причины этого были непонятны, да и мама не могла толком объяснить, почему же так произошло. Веских обстоятельств, вроде как не было. Просто ушел и все.

 Перед входом в подъезд, который выходил прямиком на юг, еще во времена строительства дома устроили сквер, позже соседка ботаник тетя Люба разбила в нем цветник. Сквер для Наташи представлялся лесом, а цветник самым желанным укромным местом, где она секретничала с насекомыми и воробьями, а иногда пряталась, от соседки няни, чтобы ее напугать, когда та засыпала сидя на лавочке, присматривая за Наташей рисующей мелом на тротуаре или прыгающей с подружкой в «городки». Няня так громко и смешно кричала!

 Чего там только не росло. Огромный куст шиповника, до того большой, что его раскидистые ветки постоянно перевязывали посередине. Наташа точно знала, что веревка мешает растению жить полной жизнью. Каждый раз, когда она смотрела на куст, сердце пронизывало иголками, казалось, что это ее шею стягивает так, что невозможно дышать. Осенью в этот же год, несколькими неделями позже главного события, Наташа решила освободить куст, но не смогла дотянуться до веревки. Длинные белокурые волосы, зацепившись намотались на колючие ветки и, даже пришлось немало поплакать, пока соседка тетя Нюра освободила Наташу из плена. Соседка очень сердилась на  Наташину склонность все тащить в рот, а если замечала, что она только смотрела в сторону цветника, в ее взгляде поселялась паника. Причину такой реакции Наташа узнала гораздо позже ее главного дня. Об опасном кусте «Волкобоя», что рос рядом с шиповником и к осени обгонял его в росте, рассказала ботаничка Люба. Она специально выкопала корневище этого ядовитого растения, где-то в лесу, угловатые листья которого симметрично увеличивались книзу, а фиолетовое соцветие напоминало из далека голову древнего рыцаря в железном шлеме. Люба одним из первых посадила в цветник «Волкобой» - чтобы паразитов не было.

 

 Нюра панически боялась этого куста. Временами ее посещала мысль взять лопату из подвала и выкорчевать эту дрянь и сжечь. Ее мысли казались самые правильные.

 - Ядовитых змей убивают, - думала Нюра как только взгляд ее (случайно) попадал на Волкобой, - если те поселились возле жилья человека.

 О том, что их яд используют в медицине она и слышать не хотела и потихоньку отношение к Любке-ботаничке, превращалось из серой неприязни в черную ненависть.

 - Ишь ты! Листья помогают при ревматизме и снимают боль, - ворчала Нюра, - а то, что людей угробили. Давить таких паразитов надо, несмотря на ученую степень...

Отношение Нюры к Волкобою возникли не из-за его вида, ей даже показался он симпатичным, когда в первый раз распустил цветы. Если бы не недавнее ЧП, - волновала бы ее какая-то там трава?! Все мысли Нюры были сосредоточены на поисках второй половины. Ей было уже под сорок, а нормальный мужик до сих пор не встретился. Последний реальный шанс случился месяц назад, но все испортила эта проклятая трава.

 Нюра занимала две комнаты, поскольку была наследницей всей огромной квартиры от профессора отца и мамы доцента. Родители разбились на машине, и в 29 лет Нюра внезапно стала сиротой. Все поступавшие до этого предложения о браке, она гордо отвергала - было ведь видно невооруженным глазом, что студент хочет устроить свое будущее во второй столице, а не пахать на стройках социализма, где-то там, на БАМе.

 А месяц назад ей показалась - наконец-то, это судьба! К ней в свободную комнату подселили коллегу с производства, которого перевели из провинции. Разместили временно, всего на две недели, по ее негласной просьбе. Знакомство заладилось, у них ведь было много общего, - часто вспоминала Нюра, - Коля тоже переживал трагедию - он в своем городе потерял семью. В квартире ниже, вечером взорвался газ. Он как раз в это время, был в Гастрономе за углом, стоял в очереди за свежей выпечкой... Нюра его понимала, такие раны не заживают вечно.

 В субботу началось все с утра. Коля ворочался всю ночь, часто вставал, безпокойно ходил  по комнате, пыхтя сигаретой, Нюра все видела, но делала вид, что спит. Утром на кухне встретился с разгильдяем Генкой, тот был с похмелья и началось...

 После трех четвертинок, к четвертой - закуска понадобилась. У Генки в «закромах шаром покати» - тараканы только, а Нюра ящики да холодильник на замке держала. Коленька порядочный, не соседей ведь объедать! Собутыльники решили салат соорудить. Генка на правах местного повел квартиранта в сквер к цветнику, щавелю да крапивы молодой нарвать. Нарезали. Закусили. Через полчаса, выскочили с ненормальными глазами.          

 Старушки с лавочки у соседнего подъезда все видели!

 Коля и Генка, пригнувшись, перебежками с согнутыми алюминиевыми ложками в руках,  в положении «к стрельбе» передислоцировались на детскую площадку. Вдвоем взялись за наполовину вкопанную шину, и давай ее тянуть. Вырвали. Что-то там поковырялись перекладиной от ржавого турника - следующую. Третью шину вырвать не смогли, Генку полоскать стало. Орал как ненормальный, через минуту Коленьку тоже понесло. Повалились наземь скрюченные. Старухи дуры смеялись только, через полчаса до них дошло, - что-то неладно. Вызвали скорую. Генка вроде оклемался, а Коленьки нет! По дороге в больницу Коленька умер. А теперь что?! В свидетельстве о смерти, краем глаза только видела, жирно так: «Алкогольное отравление». Любка-ботаничка в блевотине ковырялась, а что теперь ковыряться то?! - ясное дело «Волкобой». Это уже после в энциклопедии вычитала, что растение так назвали, потому что его соком древние охотники стрелы смазывали, когда на волков ходили.

 А Генке разгильдяю все нипочем - заспиртовался. Слух был, через неделю выпишут. Надо же выжил, месяц полежал в больнице и все! И кому проку от такого, морока, да и только. А Коленьки нет! И где теперь такого же найдешь?!

 

 Наташа уже собралась юркнуть в цветник за знакомым воробьем, который совсем ее не боялся и даже начал вчера клевать крошки, сидя на ладони, но услышала всхлипывание тети Нюры. Она не могла играть в прятки со Степой, даже по его приглашению, когда у близких горе.

 - У тебя болит сильно? – спросила Наташа, заглядывая соседке в глаза.

- Ой, сильно Натуль, ох как сильно, – разрыдалась Нюра, прижимая уже всхлипывающую Наташу к груди.

Потом они сидели в комнатах Нюры разглядывая старые фотографии, пока мама не пришла с работы. У Нюры еще на два дня был больничный, и она согласилась приглядывать эти дни за Наташей.

 На следующее утро, начался самый  главный Наташин день.

- Постарайся не обижать тетю Нюру, ей сейчас особенно тяжело, - сказала мама, застегивая последнюю пуговицу нового джинсового комбинезона, - и не пачкай обновку, может место в сад на этой неделе получим, в нем пойдешь знакомиться. Будешь самая красивая и все тебя полюбят.

 Наташа и впрямь чувствовала себя самой красивой. Комбинезон восхищал. В стройном ряду швов, каждая строчка сияла золотым на приятном синем фоне, на который Наташа готова была любоваться часами. Невероятно теплые и большие карманы, а на боковых даже блестели желтым застежки с фирменным отпечатком. И во всех карманах так приятно рукам!

 Сразу же, как вышли на улицу, Наташа начала прыгать по расчерченным квадратикам. Ночь была сухая и не пришлось еще раз обводить черту «классиков», а ждать было некого, все Наташины сверстники были пристроены в детских садах. Нюра отошла немного, так чтобы не упускать ребенка из виду и, встретила знакомую. Завязался разговор. Они уселись на скамейку перед другим подъездом. Наташа могла видеть из-за кустов только лишь волосы Нюры, да и то если подпрыгивала, а чтобы увидеть макушку Наташи, Нюре надо было встать. Наташа поняла – несколько минут есть. Решила не терять их даром и сорвать совсем маленький цветок, чтобы стать еще краше.

 Она зашла в цветник и сразу же уткнулась в Ирис. Очень светлые чувства у нее были связанны с этим цветком, когда она на него смотрела, все ее существо окутывало радостное умиротворение. Взгляд заскользил с желтоватых крылышек, чудно приставших к фиолетовым листьям соцветия по стволу вниз, как по давно знакомой дороге. И наткнулся на муравья… Он изучающее посмотрел в глаза Наташи, через мгновение взор его изменил излучения с пристального на доброе. Мотнул головой, как бы приглашая Наташу к прогулке и начал спускаться по стволу на землю. Муравей бежал, мелькая в траве. Он шел только по одному ему ведомому пути. Но Наташа без труда, взглядом последовала за ним. Он увлек ее к центру цветника, где все было залито солнечными лучами, туда, где в середине ковром поросшего Лилейника стоял белый Калл. Наташу этот цветок притягивал своей неземной красотой и раньше, она часто оставалась подолгу возле него, любуясь грациозными линиями и вдыхая божественный аромат, и поэтому за муравьем она пошла с радостью. Вот он скрылся за огромными листами Калла, а Наташа чуть не заплакала, но в то же время ее осенила идея - лечь на плотную листву Лилейника и наблюдать за новым другом снизу, тем более что комбинезон так согревал ее тело, что лежать на прохладной зеленой подушке было даже приятно. Она его увидела. Муравей стоял на стебле у основания цветка и строго смотрел на Наташу, как бы смахивая пот со лба лапой, пригласил ее продолжить прогулку и скрылся в чаше цветка. Наташа даже немого на него обиделась.

 - Как я смогу за тобой пойти, если ты такой маленький, - подумала она.

 - Ты тоже можешь такой стать, если представишь себе это, - услышала она в ответ.

 Она попробовала и, оказалась на огромном стебле цветка. Так неожиданно это было, ведь  мгновением назад ствол казался не толще пальца. Без труда забралась к основанию - он теперь стал таким большим. Сросшиеся фиолетовые лепестки у подножья чаши, невообразимой белизной вертикально расходились вверх с нахлестом друг на друга, как бы образовывая вход за ширму замкнутого аркой из света. Под ногами увидела золотисто- фиолетовый порог с приятными линиями играющими музыкой цвета, которую Наташа еще нигде не видела. Песнь красок как бы показывала направление. Оказавшись на пороге, попала в сильный воздушный прохладный поток, что еле удержалась. Такой знакомый аромат пьянил. Она схватилось за край белого лепестка и почувствовала поток энергии, который поступая снизу, медленно вносил во все ее тело ощущение воздушности, невесомости. Она ясно осознала, цветок с радостью принимает ее в гости. Вошла. Посредине огромной чаши стоял желтый столб, уходящий в сияющее солнцем пространство, с почти такими же по цвету отростками, но гораздо ярче. Каждый из отростков гармонично сочетался со стержнем, пульсируя любовью и счастьем. На уровне четверти чаши, на столбе опершись на отростки, стоял муравей.                  

 - Что ты тут делаешь, - подумала Наташа.

 - Работаю, - услышала в ответ.

 - Разве у насекомых есть работа?                                                              

 - Да. У каждого есть своя.

 - И у меня?

 - И у тебя.

 - И что я должна делать?

 - Ты должна об этом знать сама. Ты гораздо ближе к нему чем я, вот и спроси, если забыла.

 - У кого?

 - У Него, - муравей показал глазами наверх.

 - А как я могу до него дойти?

 - Очень просто, ведь ты уже здесь.

 - А почему, когда я смотрела сверху на цветок, всего этого не видела?

 -  Потому, что ты видишь внешнее, а надо смотреть изнутри.

 - А маму могу сюда позвать?

 - Конечно. Кого хочешь. 

 - Как она зайдет?

 - Как ты! Только с верой и любовью в сердце, с остальным порог не пройти.

 - Раз уже здесь - схожу сама, а потом Маме расскажу. А куда идти?

 - Обойди вокруг сердца и все поймешь.

 Наташа сделала несколько малюсеньких шажков вокруг пульсирующего стержня и ясно услышала.

 - Посмотри внимательнее на чашу, - учил любящий голос, - видишь внутренний край лепестка, образует трамплин, а второго не видно. Покатишься вниз к невидимому краю – сорвешься туда, где темно. Решишь преодолеть препятствие – оно не будет последним. Только не сразу вверх, а постепенно с разбегу и назад не оглядывайся.   

 Наташа побежала и увидела перед собой еле заметную тропу, уходящую по боковине чаши вверх по спирали. Первый трамплин она преодолела, не так легко как ей представлялось. Рассчитала - расстояние до второго больше. И она направила все свое существо в движение, второй мелькнул уже в полете. Третий. Четвертый. Чаша цветка уже давно кончилась, даже дом с ее лесом, который она видела краем глаза, после нескольких кругов превратился в точку, но она продолжала мчаться, сохраняя траекторию, с каждым последующим кругом аромат утончался, и все вокруг наполнялось любовью с огромной силой.    

 Через какое-то время она решила остановиться, чтобы полнее ощутить и запомнить это состояние. Каждая клетка ее существа светилась любовью, все пространство вокруг заполнилось внеземным светом, но глаза не слепило и не жгло. Так хорошо и покойно. Пришла уверенность, что каждое ее слово будет услышано, понято, даже если не будет произнесено. Обернулась и не увидела собственной тени.

 - Ты дома, и стала частью его, - услышала она знакомый голос.

 - Растворилась?

 - Нет. Соединилась.

 - Я еще не знаю таких слов, - подумала она, - чтобы передать маме то, что вижу, что чувствую.

 - Да, это твое дело. Найди это!

 - Значит, мне надо найти слова, чтобы мне поверили?

 - Будет трудно. Осмотрись терпеливо.

  Подумала о маме и увидела ее в белом халате. Она сидела за столом, заполняя какие-то бумаги, а перед ней добрый, но слегка напуганный старик.

- Не надо бояться, - шепнула ему на ухо, - страх закрывает двери.

 В то же время, она вспомнила про Нюру, которую увидела с ветки березы, что росла на краю сквера. Соседка бегала по тротуару перед домом, в беспокойстве вертя головой с зажатым ладонью ртом, чтобы не закричать: «Караул! Ребенка украли!»  Наташе, даже стало весело, но почувствовав степень ее беспокойства, шепнула: «Не надо волноваться, ребенок в цветнике!» Нюра резко развернулась и пошла в сторону ненавистного Волкобоя.   

 Как чудесно иметь возможность ощущать себя рядом с тем о ком подумаешь, - рассуждала Наташа, - одновременно видеть победившего страх старика, рассерженную Нюру, которая шагая к цветнику, придумывает слова для отказа в присмотре за ребенком и деда на окраине Жировиц, срывающего ромашки для бабушки. Хотя дедушка немного и сопротивлялся думая: «Ну, прямо, как в юности! И чего только в голову не взбредет, на старости лет?!».

 - Натуля, Натуля, - орала в ухо Нюра сдавливая пальцами скулы Наташи и заглядывая в рот, - скажи, ты жевала ту траву или нет?

 - Я была в белом цветке, - хотела сказать Наташа, но поскольку за щекой орудовали пальцы Нюры, выискивая следы изжеванной отравы, вырвалось невнятное мычание. 

 Потом долго были в ванной с унитазом. Наташу заставляли пить много воды, чтобы прочистить желудок, а когда Нюра все-таки успокоилась, вернулись к расчерченным квадратикам на тротуаре. Вечером, после категорического заявления об отказе в попечительстве и чувствительного для стенок удара дверью, наступило время маминых наставлений.      

  - Алиса в стране чудес, - задумчиво произнесла мама после того как внимательно выслушала дочь, - причину галлюцинаций надо искать. Срочно!

 Потом были походы по кабинетам, беседы о болячках в длинных очередях, проблемах.

Рассказу Наташи никто не верил, некоторые над ней не скрывая посмеивались, поглядывая как на сумасшедшую, и она перестала рассказывать, стараясь незаметно подменивать тяжелые думы у ожидающих людей, мысленно вселяя надежду на счастье, которое ощутила сама.

 Может быть, если бы так окружающая действительность не выдавливала память о пережитом, Наташа жила так дальше, помогая людям, которые даже и не подозревали об этом, но…

  

 Приехала бабушка. Мама не могла оставить работу, чтобы ходить с Наташей по поликлиникам, поэтому бабушка и приехала. Для Наташи каждый ее приезд – надолго запоминающее событие. Не то, чтобы там бабушка ее сильно баловала, просто она ее любила. Любила так, что была готова отдать все на свете. Конечно, мама ее тоже любила, но совсем не так, как бабушка. Мама спрашивала, чего хочет дочь, но почти всегда делала то, что по ее мнению, было лучшим для Наташи. С приездом, бабушки Наташа почувствовала себя намного счастливей, теперь она могла показать и рассказать все. Бесконечное ожидание в очередях к врачам и процедурам сжигали почти все время, и у Наташи никак не получалось сводить бабушку в цветник. Возвратившись под вечер, бабушка принималась за приготовление вкуснятины, которую Наташа съедала с пугающим молчанием, лишь только для того чтобы успокоить бабушку. Для Наташи вся пища, даже самая вкусная не представляла никокого интереса, скорее отягощала, поскольку все, что было нужно ее телу она спокойно могла найти в березовом соке или воде.

 Наконец настал тот день, когда удалось бабушку сводить в сквер.

 Наташа в этот день сама вела ее за руку. Вышли. На лавочке перед подъездом сидел дядя Гена. Наташа четыре дня назад слышала о его возвращении из больницы, но увидеться, еще не удалось. Она Гену уважала, хотя все соседи относились к нему с пренебрежением, за его бесшабашность и разгильдяйство. А Наташа видела в нем открытость и бесконечную доброту, мало кто из жильцов подъезда мог сравниться с душевной теплотой Гены. Каждый раз, когда они встречались, Гена серьезно расспрашивал Наташу, о всех дворовых новостях, живо интересуясь ее мнением, а потом устраивал «угадалки» с ириской, а иногда, когда работал, угощал конфетой «Каракумы». Смешно так выставит два кулака, и угадывай конфета в каком, а если Наташа показывала на пустой, Гена смыкал сжатые запястья вместе.

 - Фокус-покус, червирокус, - игриво глядя в Наташины глаза, важно говорил Гена, крутя восьмерку руками, потом разворачивал ладонь, на которую показала, - забирай кошелки пропуск!

 Наташа подбежала к Гене, с первым вопросом о его настроении, который уже вырывался из груди и, как будто ударилась о стену; на нее смотрел совсем другой человек. На первый взгляд тот же дядя Гена, но с почерневшими глазами. Наташа в них как всегда заглянула, и вместо бесконечной небесной теплоты, сорвалась в черную бездонную пропасть зла и безысходности.

 - Ну что, пигалица уставилась? – прохрипел бывший Гена, - обломалась с конфетой сегодня. Ангелочек крылышки сломал?!

И стал так страшно смеяться. Все тело Наташи проняла мелкая дрожь. Она побежала в сторону сквера, приблизительно придерживаясь тропинки, в глазах стояла завеса из слез. Наташа всем своим существом ощутила жуткий страх - спустится в эту бездонную Геннадия попасть, чтобы заполнить ее светом, она не смогла бы.

Наташа лишь только сумела добежать до «своей» березки, где отдалась полностью в объятья горя.

 Все имеет свой конец, так и рыдания Наташи прекратились, поскольку слез уже не было. Осталась тупая боль в груди, и терпкий зуд в лице пульсирующий головной болью. Полная безысходность.

 - Не бойся ты этого ненормального, - гладила по голове бабушка, - сейчас его увезут в психушку, и ты его никогда не увидишь.

 - А ты этого не боишься? - спросила бабушку.

 - Мне только о внуках и осталось бояться, а этот так, больной человек, да и только! – ответила бабушка всматриваясь в даль.

В ее глазах Наташа, не смогла разглядеть и малюсенькую капельку страха.

- Вот вырасту, - мелькнуло ясное представление, - и боятся перестану вовсе. Всего и везде.

 

 Возможно встреча с «иным» Геной, не имела бы такие последствия, которые стали толчком к изменению мышления Наташи в сторону общепринятых, если бы не вырванный с корнем Калл. Символ ее счастья исчез, как будто его никогда и не было.

 Так вот четко, обозначить причины, сталкивающие в обывательское мироощущение необычайно сложно. Можно выделить только удары. Они как ступени ввергающие сознание вниз, сначала в серость, в неверие, а потом, если схождение сохраняет поступательное движение и в кромешную тьму. Между тем, текущие ежедневные события на первый взгляд, совсем обычные, даже на малюсенький ноготок не гармонировали с главной целью. С увеличением способности любить. Наташа точно знала – у этого чувства нет конца, так, чтобы насытившись успокоится в учении. Между тем, каждый день начинался с обычных мелких вопросов, подчиненных главной на тот момент Маминой цели – получение отдельного жилья.

 Не будем их перечислять, эти мелкие каждодневные вопросы. У каждого они имеют свой особенный статус, но в компании с любовью их решать как-то не с руки. Нужен точный расчет и строжайшая дисциплина, исключающие сентиментальные чувства.

 Наташа ходила тогда уже в 6-ой класс 173-ей школы. Самый счастливый день детства она воспринимала как экскурсию в сказочный мир, воспоминания о которой заставляли грустить, поскольку все происходящее вокруг ощущалось непосредственно, и причиняло боль полным несоответствием. Очень часто, когда она посылала мысленную помощь, вместо благодарности и изменения ситуации к лучшему, получала в ответ злобную агрессию, причиняющую ей страдания. Многие люди были не способны ее помощь воспринять, -  мысленная энергия безысходности в каждый последующий момент подпитываясь из пространства, снежным комом летела с горы, с неимоверной скоростью выталкивая ее светлые посылы. И чтобы не получать эту черную энергию в виде затрещины или грязного оскорбления, ей приходилось как бы отступать в сторонку, полностью закрывшись в себе.

 В классе 6 «а», где Наташа училась, заболела учительница истории, и чтобы ребята бесцельно не болтались целый час, решили совместить урок с детьми обеспеченных родителей, с 6-ым «е». Наташу не очень удивило как рассадилиучеников 6-ого «а», по трое за парту, а немногочисленным слушателям 6-ого «е», выделили кажому отдельную парту . Ее поразили манеры учеников и их одежда, стиль ведения урока. Все было не так буднично, как у них в классе, гораздо торжественнее и значительнее. Учительница обратилась к ученикам на «Вы», и предложила обсудить тему предыдущего урока. К доске вышел Андрей Петрович, он отвечал, стоя в коричневом костюме, с голубым галстуком, сияющим на фоне светло-коричневой рубашки. Когда Андрей водил указкой по карте, солнечный свет, отражаясь запонками, голубым сверканием заполнял все пространство.  

 Возвращаясь к своему месту, Андрей увидел падавший с парты Наташин дневник и быстро подойдя, вернул его на место, взглянув прямо в глаза. Наташа обрела первую любовь! После нескольких мимолетных встреч во дворе школы  и в коридоре перед его классом, Андрей пригласил ее в «Сластену», что на углу, поесть мороженное. Он вспомнил про дневник. Наташа сильно смутилась, но откликнулась на просьбу, достав сакральные записи, которые всегда носила с собой. Восторг от предложения Андрея почитать дневник вместе, пересилил реакцию сердца, сжимаемого железным кольцом. Он повертел дневник, в руках зачем-то внимательно разглядывая, пощупал выдавленный отпечаток на обложке и, прочитав первую страницу, где Наташа описывала встречу Нового года, положил во внутренний карман.

 - Ты ведь не против?! - глядя прямо в глаза, и улыбаясь одним уголком губ произнес Андрей, - я его дома, как следует посмотрю, а завтра я покажу тебе, что мне больше всего понравилось.       

 Наташа почти всю ночь не спала, рисуя в воображении предстоящую встречу с Андреем. Она слушала свои откровения его голосом, мельком даже представила его благодарную слезинку при чтении ее признания. Ему в любви признанье. Восторг, и благодарность за то, что она есть на свете. Поездку в летний лагерь в мельчайших подробностях. Их загородный дом с видом на море. Далекие теплые страны, с высокими заснеженными вершинами. Все это представлялось в сияющем будущем.

 Наташа с большим трудом дождалась большой перемены, и как уже делала пару раз, решила встретить его при выходе из класса, отпросившись за одну минуту до звонка. Она подошла к двери, как раз в тот момент когда из класса выходила учительница. Зоя Константиновна приветливо ей улыбнулась. Придержав дверь, Наташа отстранилась от входа, чтобы не быть сбитой с ног, но в классе было удивительно тихо. Заглянув в щель, увидела возле доски выступающего Андрея.

 - Так вот, уважаемые дамы и господа, - подражая кому-то важному часто выступающему в Думе чину, спрятав руки за спиной, громко вещал Андрей, - для победы над противником. Необходимое условие – узнать то, что он затевает, выведать расположение войск и их вооружение. Так как мы живем в цивилизованном обществе, и образ врага несколько трансформировался, в прочем, не изменив конечной цели своего назначения.

 - Кокой? – донесся из глубины класса вопрос.

 - Обогащения! уважаемый, - ответил Андрей назидательно, - при войнах, победитель овладев трофеями становился за короткий срок богаче в несколько раз. Повторяю. При сегодняшнем положении вещей, нищее быдло становится тем самым в кавычках врагом, который и способен приносить прибыль. И чтобы владеть ситуацией, надо быть в курсе происходящих в их головах движениях. С помощью пару нехитрых приемов, я завоевал доверие одной из представительниц низшего класса.

 - Эта та, которая в форме из мешковины, и фартуке из сопливых платков? – прозвучал из зала вопрос.

 - Мудрейший, это наиболее точная характеристика, услышанная от Вас за последние 20 минут, - согласился Андрей.

- Свиток тайн противника, я держу в руках, скрепленной печатью безграничного доверия, - торжественно выставив напоказ дневник Наташи, продолжал Андрей, - эта грубая китайская подделка органайзера «PETEK», в виде записной книжки, в обложке из дерматина, показывает уровень стремления черни, соответствовать представительскому, высшему классу.

 Выждав запланированную паузу, неожиданно увеличенную медленным затуханием бурных аплодисментов и отдельных смешков, Андрей листая дневник Наташи стал что-то в нем выискивать.

 У нее потемнело в глазах, ребенок у доски превратился в страшное чудовище, с огромными корявыми лапами, ворошившими ее дневник шершавыми слизистыми пальцами с загнувшимися черными когтями.   

 Наташа очнулась в подвале, как она туда попала и сколько времени была в подземелье она не помнила. Ей было все равно. Она вышла из подвала и пошла в сторону дома.

 На скамейке пред подъездом сидела член совета Русского Ботанического Общества тетя Люба. Наташа, увидев родного человека, полностью отдалась распиравшим ее чувствам.

 - Ну, вот и ты взрослеть стала, - говорила тетя Люба, нежно поглаживая Наташину голову, - а я-то надеялась, что в твою-то душу плюнуть никто не сможет. Вот она бабья доля! А ты поплачь, - легче станет, и рассказывай что стряслось.  

 - Ох, и растеребила мне ты душу, - выслушав Наташу, стала рассуждать Люба, - придется тебя просветить, что к чему, а то так и будешь дурехой до старости ходить. Наши судьбы у всех почти одинаковы – время такое, но есть те, кому везет определенное время, а как везение кончается, еще хлеще как у тебя бывает. Потому, что дурехами верующими в любовь до седых волос и остаются, совсем не приспособленными к жизни в обществе. Запомни – любви нет! И ни к кому не привязывайся с раскрытым сердцем, обязательно получишь пинок в мягкое место. Без привязанностей жить легче.

 - Значит, - думала Наташа, - муравей просто приснился. И вчерашних чувств, так похожих на те, что испытывала в прогулке с муравьем, тоже нет. А как может присниться того, чего нет?

 - Смотри на меня, - в упоении говорила Люба, - я нашла ведь способ выхода из положения. Притащила на электричке этот куст ядовитый, и лечу себе ревматизм Бориса Арнольдовича. Знаешь, как я ему нужна! И он замуж не зовет - и не надо! Я свое получила и пошла.  Ведь семья - это быт. Это орущие, писающие и вечно чем-то болеющие дети, это муж, перед которым надо всё время быть "самой-самой", иначе быстренько сбежит к тем, кто помоложе и без орущих детей, это вечная готовка, уборка, стирка, глажка, столько суеты, которую за тебя никто не сделает. И так каждый день. И ещё думать: почему же муж задерживается с работы, что же я делаю не так, и в один прекрасный день остаться с детьми и кредитами одной, поняв, что он с кем-то куда счастливее.

А что мне этот Борис Арнольдович!? - хоть сейчас проводы в последний путь – с недугами кобелей много. А я наукой себе занялась, с интеллигентными общаюсь, иногда с ними в любовь играю. Для разнообразия. Ну, в ресторан схожу приличный – там, духи с цветами в подарок.

 Про проводы, - Наташа не очень поняла, но для того, чтобы полностью уничтожить стремление обладанием вчерашним чувством; рассуждений повидавшей жизнь женщины явно было недостаточно.

 - Странно, она говорит, - думала Наташа, - просто мне надо его встретить, чтобы вместе искать способы усилить нашу любовь, а если у него нет этого, - значит, это не он!

 - Я тоже в молодости не раз была распята сомнениями, - стала вспоминать Тетя Люба, - мне казалось, что раз я - женщина, раз тем более, у меня такая фигура, способность любить и понимать, дарить тепло, значит, я должна реализоваться именно в семье. Вот думала иногда - была б хоть страшная, не с такой фигурой, а вообще лучше всего - мужчиной, так и жила бы себе припеваючи, развивалась бы духовно, могла бы выбрать себе стезю и в ней тоже развиваться. Например, в науке что-то. И занялась ботаникой.

 - И что же, мне найти такое, - мысленно отвечала Наташа, - чтобы не страдать от своей чувствительности больше?

- Вот, про везунчиков, - несло тетю Любу, - Да хотя бы начать с ровесников. Все подруги давно замужем или живут с кем-то уже не первый раз и не первый год. А мне не везёт. Ведь много чего есть интересного. И, в общем-то, я вполне самодостаточный человек, я это измеряю где-то почерпнутым мерилом: мне никогда не бывает скучно наедине с собой.

 - Мне тоже, - решила Наташа, и поняла, если замкнутся в себе, никого не пуская – жизнь потечет спокойней.

 Сразу после института ей удалось поступить на работу в государственную компанию. По другому и быть не могло! Еще с 7-ого класса Наташа все свои силы и энергию направила на приобретение знаний, изучение языков и всего того, что обеспечивало конкурентоспособность на рынке труда. Чтобы нормально жить, надо уметь много зарабатывать. Несколько лет службы в этой фирме, ушли на приобретение авторитета и уважение начальства, которое впрочем, иногда могло найти слабые стороны и у ценных подчиненных. Шеф ее ценил, за самоотверженное участия в новых проектах, способность к неординарным творческим решениям, компетентность и знание мировой культуры, языков. Да, и еще завидную коммуникабельность. С ней можно обсуждать любую тему, даже в присутствии боссов иностранных компаний, что подчеркивало статус и престижность организации, придавало вес фирме. И ее стали брать в заграничные командировки, не в качестве балласта, а для выполнения основной работы, не затрагивающей принятие судьбоносных решений.

 Этот раз они жили в красивейшем центре старинного города Болгарии. Билеты в обратный полет были куплены с расчетом, чтобы выкроить побольше свободного времени, для возможности осмотреть достопримечательности и пообщаться в неформальной обстановке. Ее начальники, как правило, не брали на свои ежедневные посиделки и по вечерам она, оставаясь одна, бродила по городу, любуясь старинными зданиями, памятниками разных эпох. Многие стояли неухоженные, но не потерявшие свою таинственную величественность. Проходя по улице, слегка напоминающей коридор в их офисе, она услышала до боли знакомую мелодию, как будто там за углом, кто-то крутил ручку ее шарманки, той самой - из детства. Ноги сами понесли по старым булыжникам, несмотря на мешающие мыслио длинных каблуках. Повернув за угол, она оказалась на краю площади пред огромным собором. Спина человека одетого в старинный камзол, голова которого увенчалась тех же времен целиндром мелькала среди многочисленных прохожих. Ветер дробил силу и сочность мелодии «подмосковных вечеров».

 Кладя в жестяную баночку, прикрепленную на проволоке несколько монет, Наташа заглянула под темные очки шарманщика и обомлела. На нее смотрел дядя Гена, точно так же как в детстве, с теплом и любовью.

 - Дядя Гена, это Вы? - дрожащим голосом спросила Наташа.

 - Да. Меня звали Гена, но я теперь другой, - сжимая запястье Наташи, со слезами на глазах дрожа всем телом, ответил шарманщик, - ты пришла ко мне из той жизни?

 - Нет... Я просто... Я совсем случайно Вас нашла.

 - Конечно. Совсем. А как ты сюда попала? Ты с Мамой?

 Они стояли и разговаривали, не видя вокруг ничего, как старые друзья после долгой разлуки, между которыми есть, что-то такое, о чем знают только они, но так и не могут вникнуть в значение этого. Несколько часов, сидя в кафе, они вспоминали почти все события коммуналки, над некоторыми смеялись, и были те, которые заставляли грустить. Наташа рассказала о судьбе всех постояльцев, о старом расстроенном пианино, что Нюра выставила в коридор, когда купила новый шкаф. Обо всей сантехнике и мебели, которую безжалостно выкинули новые хозяева квартиры, ломая ее и круша, совсем не считаясь с лишениями в прошлом при ее приобретении.

 - Расскажи, как ты попал сюда, ведь мы не виделись с тех пор, как тебя выписали из больницы, - глядя прямо в глаза Геннадия, предложила Наташа.

 - В психушку я попал, врачи лечили меня от алкогольного отравления, а надо было яд от растения выводить. Случай у меня был редчайший, обычно после такой дозы «Волкобоя» не выживают и я попал к профессору Константину Марковичу Гуревичу, он заставил всю мою волю работать на исцеление. Прожил два страшных года, с бесом внутри воевал, пока не научился из тела выходить, механизм был непонятен...

- Извини, не то говорю, - Геннадий посмотрел в непонимающие глаза Наташи, и продолжил, - такое сложно представить, пока сам не переживешь. Получил «желтый билет» и свобода! От всего, от работы, от стремления чего-то иметь, от всей суеты. Квартиру как инвалиду, дожидаться было негде. Интернат просто выдавил тяжестью своей, страшным пространственным невежеством окружающих, я там и дня прожить не смог, такое состояние, что выход только в петле видишь. Как раз, ноябрь на носу. И я на юг подался. Залез в товарняк, и оказался здесь, спал я тогда сутками, - по дому гулял во сне. Знаешь, ведь теперь я самый счастливый человек, мне ничего не надо, кроме места, где смогу дать отдых телу. О еде и одежде - не волнуюсь, научился сутками не есть, и только под дождем омываться. У меня теперь на службе, вот эта старая шарманка. Сам гвозди в барабан вбивал, чтобы «подмосковные вечера» пела. Даже самолет свой есть, наш, советский.

 - Покажешь? - удивилась Наташа.

- Конечно.

 Они пошли на окраину города. Прохожие удивленно оглядывались на странную парочку, бредущую по мощеным улицам. Юная яркая блондинка, в золотых украшениях, в светлом изысканном платье виртуозно подчеркивающим стройные линии тела, в кремовых туфлях от «Baldinini» на шпильках, в паре с седобородым воняющем шарманщиком в помятом и протертом цилиндре, из-под которого жирными сосульками свисали волосы. В треснутых солнцезащитных очках, древнем камзоле и засаленных брюках. На ногах у него - стоптанные потертые зимние ботинки, из которых наружу выглядывал толстый черный ноготь большого пальца. Они шли, разговаривая, полностью отключенные от внешнего мира.

 Дойдя до небольшого пригорка на окраине города, Геннадий вытянул руку, показывая направление.

 - Там среди мусорных куч, - торжественно объявил Гена, - каким-то чудом, не сданный в металлолом, остался остов советского самолета АН-2, в простонародье «кукурузник». Это и есть мой корабль в будущее, и временный отель без звездочек.

 Наблюдая как Гена разводил костер прямо в «своем доме» и вешал на «журавль» из ржавых труб, почерневший от копоти чайник, у которого ручкой служила толстая проволока. Наташа с огромным трудом гасила приступы тошноты и сдерживала желание немедленно исчезнуть, поскольку точно знала, услышать правду о причинах такой жизни Гены она сможет только здесь и сейчас.

 - Я знаю, тебе трудно себя преодолеть, чтобы заставить здесь находится, - сказал Гена, протягивая Наташе грязную помятую алюминиевую кружку, держа ее на весу словно стропами с крюками крана за краешек погнутого ободка, подушками чумазых пальцев с толстыми черными ногтями, - поэтому ты перевела взгляд с моих корявых пальцев на глаза, а не просто отвела его, как это обычно бывает.

- Мне приятнее смотреть тебе в глаза, - смягчая свои готовые сорваться слова, ответила Наташа, поскольку жизнь ее научила не говорить открыто и прямо, то что думаешь, а выражать мысль толерантно, чтобы не нарваться на усмешки или на прямой конфликт с собеседником, - чем на этот странный чай, заваренный прямо в чайнике.

 - Ты лучше, скажи мне Гена, - форсировала ситуацию Наташа, - как надо уметь мыслить, чтобы считать твои условия существования приемлемыми?

 - Я бы спросил немного иначе, - ответил Гена: «как ты можешь жить в таких условиях»?      И давай договоримся, задавать вопросы прямо, не кривя душой, обидеть ты здесь никого    не можешь, и поделится твоим высказываниями мне некому.

Наташа отвела взгляд от глаз Гены, ей стала неудобно за свои мелькнувшие воспоминания мало приятных ситуаций после того, как она позволила себе говорить откровенно.

 - Каждый оценивает происходящее по сознанию, - продолжал Гена дружелюбно, совсем не обращая внимания на конфуз Наташи, - и среди нашего брата, есть такие, кто скучает по красивой жизни, квартирам, машинам. Это жертвы желаний потребления.

 - А кто это имеет?

 - Это дети мира желаний, получившие свои подарки.

 - Ну, а ты?

 - А я, использую время пребывания по назначению, - учусь управлять своими желаниями. Скорее мыслями.

 - Что значит, «время пребывания»?

 - Жизнь. Жизнь в теле на земле.

 - А разве дальше что-то есть?

 - Да. Здесь мы подобны сеятелем, что посеем, там пожнем. Для особо рьяных во зле, жатва начинается еще здесь не дожидаясь порога.

 - А чем здесь надо сеять.

 - Характером мыслей, поступков и дел.

 - Как можно сеять характером, это ведь не растет.

 - Да. А там растет и имеет свой цвет, запах и вес. Только в другом измерении.

 - И ты в это во все веришь?

 - Я это знаю.

 - Ну, ладно, - ответила миролюбиво Наташа, пытаясь упорядочить мысли, вернувшись в более понятную сферу, - почему, ты не стремишься жить среди людей?

 - Мне среди них плохо.

 - Почему? Ведь мы все живем в обществе.

 - Уровень сознания человечества, находится в младенческий стадии. Всюду мир потребления. От сюда войны, нетерпимость, голод и разруха. На первом месте эгоизм подстегиваемый деньгами. И мысли у людей соответствующие. Мне от них тяжело.

 - Как может быть тяжело, от мыслей других людей?

 - До боли во всем теле, пульсирующей из сердца, - с грустью ответил Гена, - это произойдет, как только ты найдешь в себе следующее, тонкое начало, и сможешь его ощущать.

 - А другие?

 - Как только другие смогут его найти, так и я вернусь.

- Выходит, человечество это один несмышленый ребенок. Ну, и что ему надо рассказать, чтобы ты смог вернуться?

- Тебе это трудно вместить, - ответил Гена, - а чтобы расширить это, надо здесь жить и учиться.

- Чему учиться?

Учиться любви, - без наличия этого чувства ничего в мире не создается стоящего, нужного. Не имеет продолжения. – продолжал Гена, выйдя из своего «отеля», -

 О смысле жизни, которая включает себя саму жизнь, с ее огорчениями и уроками, опытом, который только мы с собой и можем забрать дальше, где каждый наш поступок будет причиной условий дальнейшего существования, а их совокупность сферой дальнейшей жизни. Если нашкодил, даже в мыслях, будешь получать явления схожего характера до тех пор, пока энергия твоих поступков не исчерпает свою силу. Законы эти мы видим каждый день. Кинь в воду камень - получишь всплеск и круги. А если в море комета упадет, волна сметет все живое.  

Надо научить людей не бросать в воду все что попало, ведь когда накопится волны сила, всех может смыть из потока жизни в отходы. Надо научиться жить сердцем с умением управлять мыслями, эмоциями, направлять разум и силы на созидание, а не разрушение в угоду эгоистическим интересам.

 - Никогда не подумала бы, что мы будем обсуждать с тобой такие вопросы, - немного подумав, ответила Наташа, - но о благополучии думают почти все.

 - Ладно. Не будем об этом. Мне пора собираться.

 

 

 

 Наташа летела в самолете и мысленно была в другом. Она вспоминала о Гене, ей хотелось думать как он, но не могла. В голове мысли толкаясь, отстаивали свое первенство, мысли о работе, о Маме, о тех вещах, которые необходимо было купить, иметь.  

 - Не переживай Серега, - гудел на заднем сиденье Евгений Петрович, бомж он и в Африке бомж. Не надо так близко принимать к сердцу. Да, и с моральной точки – все одно в небытие. Никому этот человек не нужен, никто его не ждет.

 - Эт понятно, как жизнь прожил, такой и конец! – хорохорился Сергей, - посмотри на его изображение. Зачем он бросился именно под наше такси, а может его кто-то толкнул?! Меня до сих пор всего трясет - такой шок пережить...

 Наташа обернулась. В мониторе дорогой цифровой камеры, светилось спящее лицо Гены,  блаженно улыбаясь.  

 

 Вечером она долго задавала себе два вопроса;

 Зачем это все, если конечно?

 И если не конечно, то, что там?

Находясь в мысленных поисках ответа, Наташа представила себя на знакомом берегу реки. Она редко бывала в том месте, но каждый раз увозила незабываемые впечатление. Встанет на краю обрыва, внизу мелкая рябь воды, одинокий огромный валун, ветер в лицо и, свобода. Свобода от всех несветлых мыслей, их уносило ветром, а вместо них еле заметное слабо пульсирующее знакомое с детства чувство счастья. Очень тихое, что когда она пыталась войти в него целиком, оно исчезало. 

 Не заметила, как ее воображения как бы материазовались, преобразившись в реальность, но она осознавала, что это сон. Обернулась. На чистой поляне перед обрывом стояли все ее вещи, все, что было необходимо для жизни. Обожаемая машина, которая выглядела новой, будто только что из салона. Ноутбук. Сложно себе представить, как Наташа жила бы без него. Раскладной диван, на котором она любила вечерами читать, а иногда смотреть телевизор, стоявший тут же. Шифоньер забитый ее вещами, полка с любимыми книгами, фарфоровый чайный сервиз, новая микроволновка. Всякая мелочь, каждая вещь имела свое особое место. Наташа держала в памяти все – качество вещей необходимых для жизни, указывают на статус их владельца! Осмотрелась. В глубине поляны стояли такие знакомые шиповник и цветущий Волкобой, приветливо махая ветками. Она обрадовалась им как родным, хотя сама видела, как на том месте, где они росли, поставили вагончик, с постоянно вытекающей вонючей жидкостью из-под крыльца. В нем продавали пиво, водку, сигареты и продукты. 

 Она пошла к цветнику, но он не приближался хотя все ее вещи, стоявшие на поляне стали отдалятся. Тогда Наташа решила все взять с собой, не бегать ведь из одного конца поляны  в другой, не девочка уже! Мысленно накинула материю на все свои вещи, собрала, повязав в узелок и пошла к цветнику. Он встретил ее давно забытым ароматом, так будто и не было этих долгих лет борьбы за выживание, которую все Наташины знакомые и родные называют жизнью. Она опять как в детстве. Память вернула ее в тот день во всех мельчайших подробностях, так что возникло непреодолимое желание прожить его заново, чтобы уже никогда не забыть. Муравей как будто ее ждал. Он смотрел в ее сторону с нескрываемым интересом, и как тогда спустившись с Ириса, начал свой путь. Наташа взглядом последовала за ним, не поднимая глаз на Калл. Страх увидеть вместо белого цветка среди поникших цветов лилейника, черную дыру от луковицы, закрыл доступ любопытству. С каждым мгновеньем муравьиного пути открывалась забытая реальность. Так же как тогда, он исчез в листах Калла. Наташа в точности повторила все действия и увидела его на стволе цветка перед чашей соцветия, но в этот раз Муравей исчез, даже не взглянув в ее сторону. Получилось!!! Она стояла с узелком в руках на стебле цветка. Вот и порог. Однако вступить на него она не могла. Незримая пелена стеной закрывала ей путь, она стояла как бы перед закрытой стеклянной дверью, от которой у нее не было ключа... 

 - Ну, и тупой ведь народ пошел, - услышала она эхо из чаши, - сколько раз было сказанно, - ворчал муравей, - не тащить с собой хлам совсем здесь никчемный. Ты бы еще бабушку с дедушкой с ее хозяйством на экскурсию прихватила бы. Ладно подождем, после 30-ти начинается «взрослая жизнь», когда открывается доступ в чашу, конечно, если сможешь очиститься от всех «узелков», которые навешаешь на себя в течение жизни.