Я прошел жизненную закалку.

Бельферман Моше Ицхакович родился в 1935 году в Харькове. В эвакуации был в разных городах: Куйбышеве - Ташкенте - Бухаре,  Кермине (юго-восток Узбекистана, вблизи Афганистана). Окончил ………..институт. Работал……..   В Израиле с………  года Проживает в городе……. У него……детей,…….внуков.

Я прошел жизненную закалку.

Война лишила меня радостей детства   blf-moshe@list.ru

Детское сознание - ученическое, сравнительное, накопительное, хрупкое, миниатюрное, не оформившееся.  По этим причинам оно откладывает в архив памяти отдельные важные штрихи. Не самые важные. Часто игрового типа. Мое детство выпало на суровое, голодное, время войны и первые мало радостные послевоенные годы. Перемешаны события в памяти - сохраненные и позже узнанные, услышанные. Упорядочим со всей добросовестностью.
Мои родители: Гита Саневна Шехтман и Ицхак Шмулевич Бельферман (пусть сохранится благословенной память о них). Этот год - удивительных годовщин. Маме могло исполниться 100 лет, отцу 110 и 30 лет прошло со времени его смерти. К моменту моего рождения - родители проживали в бараке ХТЗ, Харьковского тракторного завода. Я родился в марте 1935. В метрическом документе указали: меня в свое "хозяйство" принял Орджоникидзевский район города. Родители вскоре перебрались на частную квартиру - по улице Грековской. Мама водила меня в детсад. Однажды по улице шел военный - я подбежал к нему с вопросом: "Дядя, вы товарищ Ворошилов?" Военный немного опешил, смутился: он действительно лицом похож на маршала СССР. Извинительным тоном объяснил: "Нет, мальчик - я просто военный, не Климент Ефремович".
Никого не удивлю сообщением: для всех война началась внезапно, вероломным нападением. Наступили безумные дни: не выключают радио, ведут осторожные разговоры, слезы, беспокойные ночи. Часто будят воющие сирены. Город бомбят. На ночном небе красиво гуляют светлые полосы прожекторов. Заворожено смотрю. Спросил:
- Они ищут звезды?
- Нет! - Объяснили. - Не пускают вражеские самолеты в наше небо.
И как назло вскоре раздались отдаленные взрывы, гулкие выстрелы. Во время одной бомбежки центра города - человек упал возле нашего дома. Я бегал рядом - не забежал домой, как требовала мама. Подбежал к упавшему - спросил: "Что с вами?" Он не ответил. Меня позвала мама.
Потом вызвали скорую помощь к этому человеку. Он рассказал:
- Увидел ангела – наклонился.
- Ангела смерти? - Спросили.
- Нет - не Ангела смети! Другого Ангела.
С другими взрослыми я услышал эту историю - спросил у мамы: " Он принял за Ангела меня?"
Бежали мы из Харькова в эвакуацию в сентябре: оказались в эшелоне с другими беженцами-работниками ХТЗ, их семьями. Отца не отпустили, еще оставили в Харькове. В пути эшелон бомбили. Почти сутки стояли: ремонтировали разрушенный участок железнодорожного пути. Держали нас и другой эшелон рядом - на полустанке. Услышал, запомнил разговор - в вагоне соседнего эшелона. Некая тетка жаловалась:
- Приехали спекулянты, родственники мужа. На усадьбе они поставили печь с большим котлом. Варили и жарили колбасу на продажу. Деньги за аренду-разрешение не платят. Быстро разбогатели. Нам достались одни заботы, дым да косточки.
Помню: громко я переспросил - "Так что, дым да косточки?" Удивился, та подтвердила: "Да, дым да косточки". В нашей теплушке смеются.
Направление нашего состава: до Сталинграда. Здесь разместили ранее вывезенное оборудование ХТЗ, под открытым небом установили станки, перешли на выпуск "военных тракторов", танков. Беженцев выгрузили в пригороде Сталинграда. Моя мама - с двумя детьми: шести лет - меня и двух лет - сестры. С нами - бабушка Малка, мать отца. Не помню точно: гостила она в Харькове, жила в нашей семье? Из пригорода Сталинграда нас перевезли на пристань - на пароходе поднялись вверх по Волге до Куйбышева (Самары). К моменту нашего прибытия - из Москвы в Куйбышев переехало правительство. Нам не позволяют выйти на берег. Даже не знаю, как нам удалось пройти через сплошные ряды оцепления: кто-то пропустил, помог. И это - даже не Куйбышев, а пристань в степи. Наши женщины долго договаривались: не согласны одна с другой. По этой причине решили: разъехаться. Бабушка самостоятельно поедет к сыну в Новосибирск. Мама с нами выбрала дорогу в Среднюю Азию: к своей матери и семье сестры. Они вроде уже устроились. Зовут к себе.
Бабушка осталась с детьми, а мама отправилась искать транспорт. Нам предстоит перебраться с вещами на железнодорожную станцию. Бабушка готовит галушки. Уже закипела вода в котелке - она бросила мучные комки. Мама подговорила тракториста: приехала на тракторе. Бабушка затушила костер - с горячим котелком перебралась на трактор. Поехали!
Трактор в пути трясет - котелок кривится из стороны в бок, расплескивает горячую воду и сами галушки. Попробовали съесть галушки - несъедобны. Пришлось все вылить.
Посадили бабушку в вагон, отправили предупредительную телеграмму в Новосибирск. Мама выбила билет в Ташкент. Нас повезли в среднеазиатскую неизвестность. Мы попетляли по маршруту: Куйбышев - Ташкент - Бухара, еще дальше на юг. Находились далеко - в городе Кермине или Кармин. На юго-востоке Узбекистана, вблизи Афганистана. Об этом я узнал значительно позже, понял благожелательность, теплоту, приветливость, почти сердечность людей тех мест. С двадцатых годов там процветало басмачество. Советские властители отправили Буденного - с изощренной жестокостью его конница уничтожила басмачей - остальных одновременно запугали. Мусульмане покорны твердой,  последовательной и беспощадной власти.

Приехали мы к родственникам в Кермине к концу года. Марк Цейтлин, дядя, муж маминой сестры Эстер,  главный бухгалтер МТС. До войны он работал в Проскурове,  на Украине, в сельскохозяйственном управлении. У них гостил несколько дней мой дед - Сани Шехтман, резник местечка Миньковцы. В пятницу, утром, за день до начала войны,  он собрался домой на субботу. Попутная машина повезла его домой на несчастье его и наше. По окончании войны узнали: прятался он долго в узком пространстве между домами. Их гнали на бугор. Расстреляли, сбросили в общую могилу.

 В Миньковцах себя удивительным способом проявил фельдшер Василенко. Недавний друг евреев, лекарь от Б-га, он сотрудничал с новой властью и нацистами. Этого им мало: осуществляют великую украинскую мечту возрождения небольшевистской Украины. Для нацистов и себя он искал "еврейские клады". Резал животы - при подозрении: имеют обычай хитрые еврейки проглатывать  бриллианты.

Нас поселили в коридоре. Мама кроила, шила женскую одежду на своей швейной ручной машинке немецкой марки. Отец мой приехал позже. Уже немолодого, в возрасте 44 года, его вскоре призвали на воинскую службу. Подготовили на минометчика в Коканде. Тогда миномет считали очень секретным оружием. Мама поехала в Коканд - проведать отца: он ей (даже не в действии) продемонстрировал это грозное оружие. Мать уехала, а его арестовали, посадили на гауптвахту: выдал воинский секрет. Обучали его в части, потом воевал. Бои на подступах к украинской столице Киеву вели самые отчаянные. Представляли к награде Героя чуть ли не каждого форсировавшего Днепр и удержавшего рубеж. Вскоре после форсирования Днепра, вблизи Киева, между городами Васильковым и Белой Церковью произошло крупное танковое сражение, подобное Курскому. О нем не вспоминают по простой причине: огромная масса красноармейцев попала в окружение, оказалась в нацистском плену. И воинская часть отца. Отец за полтора года плена побывал в нескольких концентрационных лагерях. Еле выжил. Моментов для гибели имел несколько.

Нацисты освобождали украинцев-военнопленных - позволяли тем по домам вернуться. Большинство их пошли в полицию своих сел, районных центров, городов. Нацисты доверили советским активистам общественное и комендантское устройство военного лагеря. Некие активисты ходили, переписывали наличный состав - фамилию, чин и национальность. У отца спросили: "Ты кто?" Он прямодушно ответил: "Еврей". Активист оказался порядочным человеком - оборвал его, строго сказал: "Чтобы этого больше никто не слышал". Отца он записал караимом. Это особая еврейская секта. Воз источники можно, потомки хазар. Они признают только Тору (Пятикнижие, Библию). Не признают за священные всю устную Агаду и источники, возникшие в новейшие времена. У этих сомнительных иудеев-караимов с евреями вечно недоразумения, стычки. Еще во времена Царей Романовых они страстно доказывали: нет у них родства, связей с евреями. И нацистскому режиму доказывали, спаслись от уничтожения. Отметим помощь им погибших в крематориях ашкеназских светил-гебраистов.
Пленных караимов поселили отдельно. Оживились они при появлении новенького. Выясняют детали, подробности: отца расспрашивают, узнают, испытывают, раскалывают, допрашивают.  Он вынужден был бежать в общий лагерь: могли выдать нацистам. Караимы - "евреи" особые, сомнительного свойства. Они готовы торговать чужими человеческими жизнями, как товаром. Российские караимы крымского места жительства - предатели подлого типа. В определенном смысле, качестве, морально-нравственной "выгоде принципов", образе поступков, глобальных действий они похожи на наших кровных, израильских самаритян.
О скитаниях отца ничего не знаю. И сам я виноват: не узнавал. Отец, стоило напомнить ему о страданиях периода плена, сразу сильно расстраивался.  Я запомнил и превозмогал свою любознательность - ни о чем его не спрашивал. Усвоил урок на всю жизнь: ни у кого ничего не спрашиваю о личном. Узнаю только - мне доверяемое.

 Моя мама некоторое время работала уборщицей в военной столовой. Заведующая столовой - жена офицера. Требовала сверх уважительного к себе отношения: докладывать стоя, беспрекословно подчиняться, выполнять распоряжения. Она постоянно ходила с бинтиком: вытирала - искала пыль. Еще она потребовала: докладывать обо всех происшествиях и разговорах. Особенно о выносе пищи и отходов - для корма птицы и домашних животных. Мама попыталась увильнуть. Не согласилась подслушивать, передавать разговоры, доносить - ее уволили.

 Постоянно плачет, требует чего-то особого - сестра. Никак мама ее не успокоит, в отчаянии просит: "Прекрати плакать, змея!" Та требует:
- Хочу вишеньки, хочу вишеньки. - Говорит она еще плохо. Вкусное, все сладкое называет вишеньками. К несчастью, она очень болезненный ребенок. Вон - вышла прямая кишка - вставляют. На ее лице выскочила пендинка - нарыв. Нельзя прикасаться, расчесывать. Она постоянно разрывает. Ребенок в таком возрасте не понимает, увеличивает уродство.
Дополнительно: привыкла она делать все назло. Себе во вред!

А я ищу занятия. Вместе с двоюродной сестрой посещал ее первый класс. Не считался учеником: мне только шесть лет.  Учительница была довольна моей сметливостью: часто отправляла в коридор, к часам - смотрел и сообщал время. Официально зачислили в школу на следующий год - в возрасте семи лет. Год закончил с похвальной грамотой.
Как-то мою маму заметил директор школы - бухарский еврей. Она ему очень понравилась: постоянно за ней ходит. Где она появляется: он тут как тут! Добивается взаимности. Обещает стать ей хорошим мужем, а детям надежным отцом. Отбивается моя мама: отца ожидает - не нарушит верности. Так воспитана.  Представить не может для себя другого поведения и выбора. Многие женщины вынужденно, другие даже без особой причины - пользуются моментом. Война - все спишет.

Среди развлечений - ходили на рынок: разглядывали, вынюхивали фрукты, продукты, наблюдали за продажей. Однажды наблюдал: парень-подросток ловко схватил с прилавка яйцо - вдавил его в рот. Узбеки не любят воров. Повалили мелкого вора - жестоко избили ногами. Отняли его от самосудцев - отнесли за рынок, бросили под палящим солнцем. Судьба - выживет, не выживет - тоже судьба. Аллах решит по справедливости.
В контору МТС на ослах-ишаках часто приезжали трактористы. Всех их закрепляли в бригадах, за колхозами. Привозили они отчеты о работе, выясняли свою зарплату. Работникам конторы привозят фрукты, продукты - в качестве подарков. Они задерживались в конторе. Я пользовался их отсутствием: отвязывал осла-ишака, взбирался на его круп, чаще даже без ватника и подстилки, шпорил и катался после уроков. Узбеки прибегают к моей маме: "Где Мыша?!" Они знали точно: нет осла-ишака на месте - это моя проделка! Никогда не помню, чтобы меня ругали. Люди казались очень добродушными. С одним трактористом я особенно дружен. Он вечно смеется. С широким носом. Его называл Лелин (вместо Ленин).
- Смотри, Лелин, - показываю пальцами - захватываю все свое лицо: - У тебя во-о-от такой нос! - Он смеется - не обижается. И осла-ишака его я реквизировал постоянно. Лелин оказался среди других награжденных за доблестный труд. Его с другими чествовали после нашего отъезда.

Узбеки проявляли удивительное гостеприимство. Возле их домов росли виноградники, располагались бахчи. Иногда богатая почва засыпана толстым слоем движущегося песка. Нужен постоянный полив. Часто сеют трудоемкий, водососный хлопок - на колхозных полях причудливой конфигурации.

Муж маминой тети Эйня еще в молодости стал контрабандистом. Их местечко рядом с границей с Австро-Венгрией. Живая коммерческая его натура требовала рискового заработка. Их семья держала корчму, но ему постоянная скука обслуги радости не приносила. Никто предсказать не мог судьбу. По вине сербского авантюриста-убийцы началась Первая Мировая война. По приказу российского военного и полицейского руководства - из военной зоны и примыкающей к ней широкой полосы выселили многих евреев. Из пресловутой "черты оседлости" они попали во внутренние губернии Империи. Эйня широко развернулся в период НЭПа. Пришли новые времена: он многое потерял. Пытался примкнуть к своему братцу Алтеру - тот много лет успешно ведет валютные операции. Даже имеет личный счет в заграничном банке: только пользоваться им не может - по причине политического характера. Позырился на обещание выплат больших прибылей: за короткий срок. Возможно, так. Товароведы, банкиры - прожженные жулики: нельзя на них ни в чем положиться. Они, прежде всего, думают только о собственной выгодой операции. Любят рисковать отдельные вкладчики. Никогда больших выигрышей не имели, зато внутри закипает кровь от азарта. Появились прорицатели. Подобно цыганам, треплются - верь брехне. Они "честно" зарабатывают на жизнь. Его сводный брат Мотя всей головой влез в технику - отдался суконному производству. Сукно фабрики густой вязки - приобретает клиентов: пользуется большим спросом. Марка! Знающие клиенты платят дороже за одну эту марку. Уверены: сюртуки и пальто из этого сукна, даже без лицовки,  прослужат дольше.

 Привезли травмированного дядю Марка Цейтлина. Висок - сплошная рана. Случилось после попойки. Все они пьяные. Везли его куда-то - потеряли в дороге, он выпал из кузова. Приехали, не сразу вспомнили. Ночью поехали искать. В пустыне - одного загрызут шакалы. Еле нашли почти бездыханного. По дороге бросили его в арык - пришел в себя.

Мама поручала мне ответственные задания: я ходил в отдаленный магазин МТС, выстаивал очереди за хлебом. И даже, пусть не долго. работал на мельнице. Принес домой молотую джугару - такой злак. Из пустыни часто приносил черепах. Завхозом начал работать польский еврей. Он бежал от нацистов. Был крупным фабрикантом или коммерсантом. Но не мог запрячь коня. Упрямые от природы ослы - ему дополнительно не послушны. Его жена из деликатесного черепашьего мяса варила бульоны, супчики, жаркое, вялила черепашьи ножки.

Две вести пришли почти одновременно: вернули письмо мамы в воинскую часть - с уведомлением о «нерозыске» и официальное сообщение о пропаже моего отца "без вести". Более двух лет не имели никаких сообщений об отце. Пропасть "без вести" не легче, чем погибнуть.

 Рядом с нашим домом - неглубокий пруд: однажды я в нем тонул. Был и пожар во дворе. Некто сгорел. И вещи. Происшествия отложили свой отпечаток на моем характере. Иногда нас возили на реку Зеравшан - приток Аму-Дарьи петлял, менял русло в пустыне.
 Впритык к нашему дому огородили территорию, расположили лагерь, построили бараки: поселили перемещенных лиц из Польши. Среди них и евреи. Иногда по ночам по нашей крыше выбирались на волю люди, бежавшие из лагеря. Многих молодых, здоровых перевезли в Иран: формировали части польской армии Андерса. Некоторые из них воевали. Из США и другой заграницы прибывали им посылки с продовольствием, одеждой. Группа активных лиц-комбинаторов почти все новое продавала в Бухаре, Ташкенте. Часть попадало и на местный товарный рынок. Крохи от вырученных средств используют на покупку старья: дарят его несчастным соплеменникам.

 Младшей дочери Эйни, Минне - всего семнадцать лет: ведет себя, словно опытная интриганка - добавляет капиталы уже и без того не бедной семье. Переживают все суровое время - они ни в чем себе не отказывают: платят! Деньги всегда: универсальный ключик. К Минне подбивал клинья богатый жених - самодовольный Доля, польский еврей. Примерно сорокалетнего возраста. Всегда он чисто выбрит, надушен, сияет улыбкой. Участвует во всех комбинациях в польском лагере, даже ими руководит. Приученные и привыкшие к благодеяниям - американцы собирают огромные фонды в помощь беженцев войны. Через руки Доли и его подельников проходила вся получаемая от Международного Красного Креста благотворительная помощь - беженцам из Польши. Помощь партиями со складов лагеря передавали торговцам. Модные для Соединенных Штатов, прекрасного качества вещи шли в продажу. У нуждающихся эвакуированных покупали старье на часть вырученных средств - им затыкали глотки свободных польских лагерников.
Повсюду: скорбь, нужда, болезни, а родители Минны постоянно устраивают развлекательные приемы со щедрым угощением. В их доме появлялись и красные офицеры - из райвоенкомата, комендатуры и некоторые излечившиеся в превращенной в госпиталь местной больнице. Отца Мины постоянно извещают о предстоящей облаве - тогда он берет свою палку, выворачивается при медленном передвижении. На фронт его не призовут по возрасту, а на трудовой фронт признают годным. Минна замуж не вышла, естественно. Семья дополнила капитал. Вернулись в Киев. Купили квартиру. Об этом уже - в следующем сюжете.
 Настал момент: на железнодорожную станцию Кермине нас повезли в кузове автомобиля. Дети пели, а взрослые нам подпевали - появилась недавно, сразу полюбили эту песню: "Прощай любимый город!" Сын Эйни, наш родственник Алексей Борейко появился неожиданно. Его звали Адольфом. Заменил неприличное имя. Но как он стал Борейко? Не поехал в эвакуацию - остался со своей невестой, украинкой Тамарой. Та его и спасла. При возвращении советской власти - приобрел документы об участии в партизанском отряде. Он практически использовал надутый свой авторитет. Министерство путей сообщения разрешило: получил железнодорожный вагон для отправки в Киев своих родителей, сестры и семьи старшей сестры. Заняли свободные места Цейтлины, мы, еще кто-то. Наш эвакуационный среднеазиатский период закончился.

 Путь нашего следования проходил через Саратов. В этом городе живет мой дядя Хаим (Ефим), брат отца. До войны на ХТЗ он работал в цеху, проявил себя общественником. Тогда многие претенденты на власть рвались к бытовым удобствам и материальным благам. Убавилась численность претендентов по причине их призыва в ряды армии. Ефим с женой из Харькова позже нас уехали. В пути с его женой случился болезненный приступ. Временно сделали остановку в Саратове. Жену лечили в больнице, а Ефим временно устроился на работу. Он проявил себя с лучшей стороны. Оценили его серьезность, старательность: предоставили койку в общежитии, потом выделили комнату, закрепили за ним бронь. Ефима назначили бригадиром, вскоре он возглавил участок: стал мастером. Партийного активиста выдвинули начальником цеха. Его постоянно рекомендуют-избирают в цехком, профком, партком. Чтобы требовать от рабочих выполнение плана, трудиться сверхурочно,  нужно самому находиться на высоте. Он на заводе вкалывал по две смены, почти ночевал в цеху. Усталый, голодный приходил - дома пусто! Жена постоянно тараторит у соседки-татарки. Ефим даже не подогревает пищу - ест холодные остатки. Однажды он съел - даже не почувствовал разницу во вкусе - отстойник от вчерашнего борща. Жена сразу не помыла кастрюлю - откисать оставила. Ефим и влупил сразу - почти кастрюлю помоев!
Привезли мы из Средней Азии диковинные фрукты. Мама угостила принявших нас хозяев. Циле так понравилось угощение - оставшиеся все фрукты она понесла своей татарке. Обе и влупили! А мама думала: этих фруктов нам, детям, хватит на месяц.
Меня Циля невзлюбила, почему неведомо. Постоянно голодный, измученный, я ей казался подозрительным. Пару раз со мной случались голодные обмороки. Циля обо мне сказала всем - обидное: "У него падучка!" Мама обиделась: пытается ее переубедить. Пригласила как-то врача домой - я болен астмой.
- Доктор, подтвердите: у моего сына - астма, нет у него падучки!
- Еще падучки ему не хватает! – буркнула врач, осматривая и прослушивая меня.
Цилю это не убедило! Она продолжает настаивать:
- Больной он! Еще заразит мою дочь! - Повернулась к Соне: - Запрещаю к нему прикасаться.
 Так обидно это! Соня года на три старше - серьезная школьница. Сторонится. Но живем все в одной комнате. В разных углах!
Циля работает надомницей. Числится она в артели. Получает шинели немецкой воинской формы - по шаблонам вырезает из них закройки для дальнейшего пошива рабочих рукавиц. На шинелях - отверстия от пуль, осколков и снарядов. Часто заметны потеки крови - разного размера и формы. Работница обязана кровь смывать. Кто этим займется? Циля вырезает и выбрасывает огромные куски. Никто в их артели не следит за расходом материалов-шинелей.
Мама попросила устроить ее в артель на любую работу.
- Работай у меня!– предложила Циля. - Зачем устраиваться? Мне выдают много шинелей!
- Начну работать сама. Осмотрю каждую шинель. Из одной вырежу материи на юбку, из другой - на кофточку, даже костюм. Можно комбинировать. И кровь я застираю - добьюсь и с этим экономии.
- Нет, не советую тебе отдельно работать - начнем вместе!
 И мама вынуждена согласиться.
Поработали они вместе некоторое время. Мама кроила, шила, на рынок вшивый выносила. Увидела Циля: на этом деле можно большие деньги заработать, и решила  по вредности своей натуры, не позволять моей маме зарабатывать. Она нашла другую портниху: с ней сотрудничает. Больше домой не привозит шинели. Резать шинели и разговаривать ходит к знакомой портнихе. Но та не закройщица, плохо кроит. Дополнительные заработки у них были, но минимальные. Но Циля готова к таким  жертвам, лишь бы не сделать доброе дело несимпатичным ей людям.

Я приобрел привычку покупать и читать взрослые газеты: "Правду", "Известия"... Купил газету: иду по улице - читаю. Времени зря не теряю. Вдруг подбегает девчонка - выхватила у меня газету, надорвала. Чего она хочет? Побежала с криком: "Догони!" Меня это еще более обозлило - побежал за ней с криком "Жидовка!" Я не знал обозначения ругательства - хотел грубо ее обидеть, как меня часто обижают. Мимо проходил мой дядя - я его не видел. Вечером он устроил мне взбучку. Доказывал: у нас - все люди равны, нет больше жидов, никогда никого больше так называть нельзя.

 На всю жизнь запомнился этот действительно всенародный уличный праздник. Только что объявили о Победе! Конец войны! Все вышли на улицы. На центральных улицах города Саратова появились ряженые женщины. Мужчин мало! Радио передает музыку. Все горланят, поют, танцуют, веселятся.

 Мы уехали из Саратова - направились в родной Харьков. Добрались не сразу на знакомую улицу Грековскую. Шли мы и не узнавали домов. Стоят коробки, развалины. Люди ходят по тропинкам, вроде нет улиц. Дружил с мамой пожилой хозяин. Маму мою с детьми он не отпускал в эвакуацию. Убеждал: "С вами все будет хорошо: мое слово! Обеспечил вас жильем - снабжу пищей! Война не будет долгой: поверь моему слову!"
Увидел нас: обрадовался. Был сломлен войной. Теперь он радуется:
- Как хорошо, умно ты поступила, что уехала! Здесь такое, такое творилось! И у меня… Старушка сразу умерла, а дочери…
Соседи рассказали: старшая дочь Лелька всегда проявляла легкое поведение. С приходом немцев - она устроилась "артисткой" в заведение бардачного типа. Развозили их по воинским казармам, даже на фронт. Бежала. Уехала вместе с отступающими немецкими частями. Не подает о себе никаких вестей.
Младшая Лора родила трех дочерей - куколки! Соседи подучили.  - Спросишь у старшей: "Кто ты?"- Отвечает: "Я австриячка!" Спросишь у средней: "А ты кто?"  - "Я - немка!" Только говорить научили самую младшую - уже знает: "А я - венгерка!" Вот так!
 Большая наша комната с передней-коридором - заняты. Мебель, вещи все разобраны по квартирам: никто не отдаст! Широко известны случаи в городе: приезжали из эвакуации семьи - требовали возврата квартир, имущества, так их убивали! Не спешат местные власти "раскрывать" убийства и наказывать убийц (из своих).

Мы с мамой переночевали у кого-то из довоенных знакомых и уехали в Киев. Мой дядя Марк Цейтлин работал главным бухгалтером на Киевском ипподроме. Нас где-то поселили. Пошел в школу. Расположена наша школа - за рынком, над обрывом. Вниз вела собачья тропа - ее так и называли. Вблизи на склоне размещена тюрьма: не обойдешь. Тропа круто спускалась вниз к Кловскому спуску и дальше по улице Бассейной вела к Бессарабскому крытому рынку. К Бессарабке. Рынок сохранился чудом, а вся правая сторона центральной улицы Крещатика лежит в не разобранных пока развалинах. Говорят, взорвали наши при отступлении.
Ипподром - почетное заведение -  осенью 1945 имело неприглядный вид. Гаревые дорожки для конных бегов и скачек, сам овал ипподрома - в работе. Ремонтируют и строят конюшни, амбар для сена, хранилище для фуража. Пленных немцев приводят строем на работу: ведут строительные работы. Восстанавливают ипподром. Двоих или троих пленных признали военными преступниками - казнили на Крещатике.
За восстановленным ипподромом построили конюшни. Привезли породистых жеребцов, молодых лошадок. Появились наездники. Самый именитый Ажажа: цыган по национальности. С дореволюционного времени известен: бил рекорды, брал призы. Даже императорский приз однажды получил. Его зять - друг, товарищ Ажажы по соревнованиям, махинациям. Устроили они свой тотализатор: участвовали в дележе больших денег с рьяными болельщиками.
Хорошо запомнил первые бега на ипподроме. Я по воскресеньям расставлял номера на огромном демонстрационном стенде. По бокам столбов были прибиты перекладины - лесенки. По ним я лазил: выставлял результаты заездов, которые  получал из судейской: оттуда прибегал пацан примерно моих лет. Мне было 11! Позже на ипподроме устраивали также скачки. Приезжали наездники из бандитского Ростова-папы.

Своими заработками помогал маме. Об отце тогда ничего не знали. Еще в самом конце 1943 - начале 1944 года получили официальное сообщение: отец "пропал без вести"! Это было похуже похоронки! Нас лишили материального довольствия собеса. Оставили только продуктовые карточки!
… Прошло пятнадцать лет. Я окончил школу, институт... Поработал лесничим в Карелии, в Киевской области. Однажды снова оказался в здании ипподрома. Переоборудовали под служебные залы, конторки - ресторан и прочие подсобные помещения второго этажа. Впритык установили столы, стулья и мелкое оборудование. Обычная советская учрежделовка!

 Узнали: Циля умерла. Вскоре после нашего отъезда. Не скорбела мама - считала: это месть судьбы за нанесенные обиды, оскорбления, принесенные страдания при нашем пребывании в Саратове. Еще до войны в Харькове - семьи наши общались, даже дружили. Проклятая война привела к отчуждению. Люди поделились по уровню материального достатка. Сытый - голодного не понимает: не сочувствует. Гарантии сытости-умеренности  не дает советская власть. Действует по закону социальной «разлучницы».

 В детстве случались разные происшествия. Одно полезное: крутился я возле кинотеатра на Московской улице, почти рядом с угловым зданием бани. Подошла к нам, праздношатающимся, уборщица кинотеатра:
- Мальчики, кто из вас принесет мне полынный веник? Нечем мести зал. Впущу без билета!
Предложение как раз для меня лично! За ипподромом - густые заросли крапивы и полыни. Побежал - нарвал - принес. Что руки обжог - не считается. Попал в кинозал. И с тех пор регулярно снабжал уборщицу полынными вениками. Каждый день по несколько сеансов подряд сидел в зале. Часто показывали американские фильмы. Запомнил названия: "Серенада Солнечной долины", "Сестра его дворецкого", "В старом Чикаго". Фильмы Чаплина. Много смешного, веселого, живого, необычного. Не воюют, счастливо живут. Показывали немецкие кинофильмы: захвачены в качестве трофеев. Нет еще хороших советских фильмов: показывали американские - плохие фильмы.
Самое лучшее развлечение тех времен - самокат. Как смастерить? Где достать два шарикоподшипника - разного размера? Говорили, они есть в передачах грузовых автомашин: иногда их разбирали, искали желанное. Ребенок не может оставаться без самоката! Жил рядом дядя Сема - без обеих ног. Сидел он на подшипниковой коляске, отталкивался деревянными штуками от тротуара. Ему что-то переделывали: подарил он мне два подшипника одинакового размера. Один я поменял. Помучился я и изготовил самодельный самокат. Больше бежал - раскатывал, чем ездил. Все забава! И с этим самокатом связана важная история.

В те времена очень популярны были "ключевые выстрелы". Ключи нужны с выемкой. На веревочку привязывали гвоздь. Ключ - с другой стороны. В выемку ключа засыпали серу с головок спичек. 2-3 и более размельченных головок. Гвоздь вставляли - острием. Оттягивали шнурок - головкой гвоздя с размаху ударяли по стене. Раздавался звук выстрела. Иногда выскакивало пламя, валил обязательно дым из выемки гвоздя. Вот удовольствие! Однажды нашел я взрыватель. С силой вырвал кольцо из ячейки! Не удержал взрыватель - он упал, взорвался возле ног. Зато рука осталась целой.
Однажды я нашел хороший ключ. Мы тогда жили в другой комнате. К Цейтлиным я часто заходил. Приспособил тот ключ под стрелялку. Пару раз удачно стрельнул и вдруг - от сильного взрыва порвало ушко ключа. Все! Я на время стал тише воды, ниже травы. Хожу по двору, у Цейтлиных не появляюсь несколько дней. И надо же - такое несчастье! – оказалось, что ключ тот от сейфа, а в нем выручка и зарплата. Собралась очередь сотрудников. Мой дядя ищет ключ. Нашел его разбитым - в кладовке. Со злости он поднял, изо всех сил бросил мой самокат и разбил! Лишил меня любимого развлечения.

Вскоре освободили моего отца - приехал из Сталиногорска. Устроился он на работу в больницу - перебрались мы на Подол в больничный подвал. Школа моя - в начальном квартале улицы Фрунзе. Учился я не очень старательно, но числился активистом. Выбрали меня - тренировали в маршировке для первомайского шествия. После военного парада - шла группа пионеров: открывали гражданскую манифестацию. Как я готовился! Рано проснулся - нужно пройти на Печерск: до Липок, там расположен городской Дворец пионеров. Мама меня почему-то не отпускает! Но я вырвался - пролез в верхнее отверстие между калиткой и стеной. Убежал! Вовремя добежал. Не хотят меня ставить в колонну. Объясняют: "Нет нашивки на рукаве: даже не звеньевой!"- "Как можно ставить простого пионера в колонну лучших детей столицы?!"- строго спрашивает руководительница. На мое счастье  в одном ряду не оказалось комплекта - меня поставили! Какая для меня это была честь - пройти в первой колонне демонстрантов Киева!
 Первого мая 1946.
Летом я ходил до Куреневки, изучал местность. Меня могли направить на пару недель в пионерский лагерь или санаторий в Бучу. С раннего возраста болел бронхиальной астмой. Болезненное состояние занимало по нескольку дней. Задыхался, бредил. Лечение помогало мало. Опытный врач маму успокоила: "Лет с шестнадцати - случается, организму удается самому перебороть, болезнь уходит". Сколько лет еще ожидать?

Той осенью в нашей больнице произошло ЧП. Кочегар заснул или не работал: замерзли больные в палатах, разорвало паропроводящую батарею, в аппаратной случились поломки. Сильно переволновался директор больницы - с ним случился инсульт. Паралич половины тела. Его помощник держался долго в тени. Понял: власть у него в руках  на полгода - год. Он азартно вводит перемены. Наша подвальная комнатка вдруг потребовалась для лаборатории. Нас выселили. Отца уволили. И мы оказались - у Сенного рынка. На Обсерваторной улице проживал уже известный дядя Цейтлин. Нашел он своего довоенного друга Гурина. Из ипподрома его перевели в министерство сельского хозяйства. На важную должность заместителя главного бухгалтера. Выдали временное жилье на Обсерваторной. Нас поселили в просторном коридоре. С нового учебного года перейду в другую школу. А пока: ходил я в школу на Подоле. Учиться не хотел. Часто прогуливал. Не шел по ближайшему спуску, а по всей улице Артема до Кловского спуска. По дороге часто поворачивал в кинотеатр на Артема - иногда везло: прорывался в зал, смотрел фильм. Чаще, почти всегда: стоял одиноко, понурил голову. Словно из школы - в положенное время возвращался домой.

 Важный момент. Жили мы в сволочной период - в сволочной стране советско-коммунистического образа политико-экономического устройства и быта. Распорядилась история - в смысле страны, времени. На нравы воздействовала мистика. Я человек принципиальный, убежденный. Всегда оставался открытым (не во всем), вольнодумцем. Отец сильно обо мне переживал. Особенно его тревожили, угнетали, пугали мои писательские занятия. Однажды он прочитал нечто из дневника моего - с тех пор я остерегался показывать ему написанное.

В семье возникло сложное положение. Примерно пять военных лет я жил в семье без отца - отвык. Не слушался его.  Летом 1948 года отец получил от предприятия сотку огорода. Мы выехали на посадку картофели или на окучивание. Работал я на уровне. Но вот отец послал меня за папиросой – я должен был вынуть ее из чьего-то кармана. Я не мог представить себе: полезу в чужой карман. В тот раз я ослушался отца: не принес ему папиросу и не работал.

Об этом сообщу без утайки. Отец трудился на кирпичном заводе Корчеватого, в промышленном пригороде Киева. Нет у нас в Киеве жилья: отец купил глубокий подвал, невероятное несчастье. Вредно для здоровья, опасно для самой жизни. Жили мы на Владимирской, в доме 71. Наша квартира 1. Дом - на двух уровнях- до революции принадлежал купцу. Уперлась в срытый бугор одна стена дома. Верхняя кромка тюремного размера нашего окошка размещена на полтора метра от кромки почвы. Дневного света не поступало, с внутренних, вечно скользких стен комнатки постоянно струилась влага. Сырость расцветила стены в разные цвета.
Во время летних каникул я часто ездил к отцу на работу. Пешком, трамваем добирался до Сталинки. На перекрестке "голосовал", "стрелял" попутку. Заберешься в кузов к "доброму" шоферу-водителю: держишься за кабину - всю дорогу машину трясет по выстланному бугристому булыжнику. Подбрасывает. Подпрыгивают к сердцу, чавкают мои внутренности.

Как и что случилось в тот раз? Этого я не знаю. Меня несколько дней безуспешно искали - в милицейских участках, в больницах. Мамочка моя милая Шехтман Гитя Саневна (умерла 12.12.97 - похоронили на кладбище Шломи, пусть останется благословенной о ней память) - с двоюродной сестрой Минной нашли меня в больничной палате периферийной больнички. На безвестного меня не обращали внимания - никто из врачей и медперсонала. Не кормят, со "спокойной совестью" ожидают момента естественной смерти и - списания по "всем правилам". Появилась моя мамочка: все сразу переменилось. Возле меня она дежурила сутками. Вернулся самостоятельно или вернули меня в сознание. Кормят. Диагноз: сотрясение мозга дополнено множеством ушибов тела. Эту маленькую справочку красного цвета сохранил...

Однажды, уже при сознании, со мной случилась оплошность,  ну, помочился я в постельку. Врач меня упрекает: "Почему не позвал нянечку? Почему не попросил "утку"? А  я ответил ей на полном серьезе: "Это не я. Это написал мальчик - с соседней кровати". Без страха и угрызения совести указал я на подростка. Этот небольшой "факт биографии" сыграл определенную роль в заключение врача. Сказала маме:
- К вашему сыну возвращаются мыслительные функции. Даже хитрость, жульничество. Это дает надежду на его поправку. Не скрою, после таких множественных травм, сотрясения мозга - некоторые остаются идиотами. Сейчас его нельзя перегружать. В школу должен пойти, чтобы закончить учебный год. Представите справку - его освободят от физкультуры. Предупредите учителей, чтобы пока временно его не вызывали к доске, не спрашивали, но на уроках должен присутствовать. Время лечит!
Я, с раннего детства - живой, энергичный,  стал  нерешительным, осторожным, застенчивым.

В старших классах я увлекся математикой.  Без совета и давления со стороны - только по собственному побуждению - я решал задачи, много и упорно трудился, размышлял, читал. Вне зависимости от тяжелой травмы и сотрясения - оказался мозг достаточно жизнестойким. Я прошел  подготовительный трехлетний курс в Киевском Университете, и это стимулировало мое общее развитие и профессиональную ориентацию. Восстановил свои функции - задатки, я развил в себе литературный дар. Моя мама - духовно богатая личность, а ее брат, дядя, умерший во время эпидемии тифа, Аврум Шехтман - поэт.

Параллельно мое развитие шло и в направлении аналитического мышления. Мои широкие интересы были подкреплены знаниями, и в старших классах меня называли Алишером Навои, но чаще - Математиком. И в институте называли Математиком. Года через два-три я вернулся к своей прежней открытости, общительности. Всем, кому это требовалось в  классе, в группе, на курсе - я помогал решать задания. Обязательно объяснял каждое действие. Из альтруистических побуждений - я всегда проявлял щедрость к другим. Одновременно сам развивался. Оказывался верным своим принципам - непременного служения людям и обществу. Во мне постоянно бурлила энергия. Не зря в студенческие годы - друзья, коллеги, сотоварищи говорили: "В тебе энергии, словно в атомной бомбе. Комок энергии!". Я ставил перед собой множество целей, и добивался успеха. Моя сложная жизнь, моя судьба, полная испытаний, искала поисков, творчества.

Я из поколения детей войны. Я прошел жесткую жизненную закалку.