Жизнь, которая убивает.

                Свадьба! Венец долгой дружбы и любви! Люба и Иван были счастливы! Их мечты свершились! Впереди их ждала долгая счастливая  жизнь, полная всего самого желанного и самого прекрасного! Гости чисто по-русски весело, лихо и с размахом отмечали столь знаменательное для молодых событие. Наложили им крупную сумму денег, а родители, сложившись, купили двухкомнатную квартиру. Живи и радуйся! Только начали жить, а уже есть всё! Хорошо это или плохо, сказать конкретно не может ни кто, но родня и друзья желали молодым только всего самого хорошего и доброго. Два дня свадьбы и все её участники тепло распростившись с молодыми, разъехались по домам.

                 Первая ссора произошла уже на второй день после свадьбы. Кто будет мыть посуду? Ну, помыли бы вместе и всё! Нет! Взыграли эмоции, и дело дошло до крайних грубостей и трёх дневной молчанки. Но дело молодое и, в конце концов, в постели, как водится, помирились. Спустя пару дней история повторилась, но по другой причине. Ссоры становились всё более злобными и долгими. Дело дошло до вмешательства родителей. Каждый защищал своего ребёнка. Результат -  через полгода развелись. К этому времени Люба была на четвёртом месяце беременности. Иван не стал делить имущество и вскоре уехал на Север.
    

                  Из роддома Любу с дочерью, которую она назвала Виолой, встречали родители с обеих сторон. Рождение ребёнка вновь сблизило всех, но Иван к тому времени женился на другой и даже не приехал повидать дочь. Постепенно все страсти улеглись. Все бабушки и дедушки души не чаяли в своей единственной внучке. Виола росла очень красивой и избалованной девочкой. Ей прощалось всё и она пользовалась этим. Люба постепенно стала терять влияние на дочь.  Виола с возрастом становилась всё более дерзкой и безжалостной. Её окружение состояло из таких же жестоких, воспитанных улицей сверстников. Люба от переживаний, от постоянного угнетённого состояния стала часто жаловаться на головокружение, боли в сердце. В свои тридцать пять она стала выглядеть почти старухой. Она стала замечать, что Виола, приходя далеко за полночь, пошатывается, что-то бурчит и, не раздеваясь, падает на кровать. Курить стала открыто.  Все попытки разговорить  дочь не увенчались успехом. Она тупо смотрела на мать и потом взрывалась: « Да пошла ты…!» А ведь ей только тринадцать! Люба обратилась ко всем бабушкам и дедушкам. Собрали семейный совет, на который Виола пожаловала за полночь. Она пришла грязная, в крови, с синяками и в сильном опьянении. На все призывы одуматься она кричала, как не нормальная. Мат перемежался истерическими криками и угрозами. И первый раз в жизни Люба не выдержала и залепила дочери пощёчину. Глаза Виолы округлились, стали бешенными. Она молча выбежала из квартиры. Старики были в шоке. Они просто не могли себе представить, кого они сообща воспитали. Люба билась в истерике, а все остальные пытались её успокоить. Вдруг Люба резко дёрнулась и посинела. Все сначала застыли, а потом, кто в скорую звонит, кто лекарство даёт. Скорая приехала минут через десять. Любу на носилки и в больницу.

 
                  Виола выбежав из подъезда, стала рыча пинать лавку, затем бросилась бежать. Куда? Зачем?...  Вдруг перед ней оказались трое молодых  парней. Они были тоже пьяны.

 
- Ну что, орёлики, развлечёмся? Пойло и сигареты ваши, остальное моё!

 
                 Очнулась она через двое суток в пустом гараже совершенно голой. Её нехитрая одежда валялась на верстаке. Жутко хотелось пить. Тело болело, голова кружилась.

-Повеселились…. орёлики, мать вашу!

                   Она оделась, толкнула дверь и вышла наружу. Стояла тихая звёздная ночь.
Кое - как выбравшись из многочисленных кварталов гаражного массива и сориентировавшись, она отправилась к своей лучшей подруге Юле.

                   На звонок вышла сама Юля.

-Ты откуда! Тебя весь город вторые сутки ищет! Ты где была?
- Где была – там меня нет. Пустишь?
- Не вопрос! Мать к своему хахалю умотала, так что я одна.
-Поесть дашь?
- Спрашиваешь!

                   Когда подруги поели, и Виола отмылась в душе, они улеглись в кровать.

-Ну, подруга, рассказывай.

                   Виола рассказала всё, что с ней произошло. Её в тот день напоили, избили и изнасиловали. А когда она пришла домой, её встретили мать и все бабки, и дедки, и устроили ей судилище. А мать так врезала по лицу, что до сих пор щека горит.

-Я бы её сроду не простила!
-А я и не прощу! Убью суку!
-Ну-ну! Обалдела? Тебя же посадят!
- Не посадят, мне четырнадцати нет.
-Зачем мараться? Можно и проще.
-Как это?
-А так! В семью и детство пожалуйста и всё, окей!
-И что?
-Они направят тебя на медэкспертизу. Ты посмотри на себя! Тебя как два Кличко полдня месили. Скажешь, что мать. Статья за жестокое обращение ей обеспечена. А повезёт и садизм припаяют. Лишат материнских прав. Посадят надолго. Опекунами станут твои старики. Хата твоя! Делай, что хошь! Ферштейн?
-Так старики видели, что она один раз ударила!
-А плевать! Они не свидетели. Они родственники, то есть, заинтересованные лица.
-И откуда ты такого ума набралась?
-Ха! Учитель супернадёжный! Телевизор! Целый час мозг плавил. Даже тупому и то, всё понятно!
-Ну что ж! Так тому и быть! Я у тебя поживу пока?
-Валяй!

                  Через два дня в больницу к Любе пришла представитель Комитета семьи и детства. Никто не слышал их разговора. Только Люба в последний раз посинела, резкая боль пронзила грудь, и её угасающее сознание понеслось по какому-то туннелю, в конце которого, сиял необыкновенно яркий голубой свет…

                   Через день, когда мать лежала в гробу, Виола пришла домой вместе с Юлей. Она постояла у гроба. Каменное лицо. Никаких эмоций. Все присутствующие напряжённо молчали. Через пару минут она резко повернулась и на ходу, оглянувшись, небрежно, но громко сказала:

-Ну и дура!