Ночью меня разбудили позывные, доносившиеся из
старого репродуктора-тарелки, висевшего на стене прямо над моей головой.
- Ты снова забыл радио выключить, - сонно заворчала бабушка
в соседней комнате..
- Я музыку слушал, - начал оправдываться я, - и нечаянно
заснул... Я сейчас выключу...
Я встал на табурет и в темноте начал крутить винтик, который
уменьшал звук. Репродуктор хрипел, но не сдавался...
-
Обожди, не выключай, - остановил меня голос деда. - Раз они в два часа ночи
стали позывные передавать, значит что-то важное скажут...
Не
успел он договорить это, как тарелка замолкла, и я начал крутить винтик в
обратную сторону. Но теперь репродуктор не хотел говорить....
И вдруг...
Меня оглушил голос, который я хорошо знал ….
Однажды, когда я читал соседям, собравшимся у нас во дворе, «Сообщения
Информбюро» из газеты «Правда», которую получали на всей нашей улочке только
мы, кто-то из них сказал:
- Молодец! Читаешь, прямо, как Левитан...
«Приказ Верховного Главнокомандующего по войскам Красной Армии и
Военно-Морскому Флоту, - разносился по всему дому голос Левитана. - Восьмого
мая тысяча девятьсот сорок пятого года в Берлине представителями германского
верховного командования подписан акт....»
- Победа! - услышал я шепот деда, неведомо как оказавшегося рядом со мной, но
шепот этот показался мне громче любого крика.
Он осторожно снял меня с табуретки,
прижал к себе, и я почувствовал на своей щеке его слезы...
- Значит, это уже — всё?... - растерянно
сказала бабушка, появившаяся в проеме дверей.
Дед силился что-то ответить ей, но в
это время раздался оглушительный стук в окно и звонкий голос соседки Зины
прокричал:
- Вы слышали?! Победа!!!
Потом, не прошло и минуты, мы слышали,
как уже она стучит в дом напротив, а по улице нарастает немолчный шум,
состоящий всего из одного слова — Победа!
Усидеть в доме было невозможно, и я, не одеваясь и спотыкаясь в темноте,
выскочил из сеней, распахнул калитку и увидел картину, заставившую меня замереть
от восторга и... страха.
… Два года той страшной войны я провел
в полевом госпитале, которым командовал мой отец...
… Мне было всего пять лет, когда я
увидел раненых солдат... Сотни и сотни страдающих людей, с измученными,
бледными лицами, окровавленными повязками на головах и пронзительно-тоскливым
взглядом угасающих глаз....
... Я пережил страшные бомбежки, когда
осеннюю тишину сёл разрывал жуткий вой, и матери закрывали своими телами
испуганных, плачущих детей...
… А когда после бомбежки мы выходили
из щелей, выкопанных в садах, то земля в них была усыпана опавшими желтыми
яблоками, среди которых лежал маленький молодой солдатик с огромной винтовкой,
не добежавший до убежища....
… Почти на моих глазах немецкая разведка расстреляла моего отца, а один из
немцев, убивших его, стрелял из автомата в маму, державшую меня на
руках...
… Солдат в длинной шинели, с огромной
«козьей ножкой» в уголке рта, которому мама рассказала, как убили отца и как мы
с нею всю ночь шли к «нашим», снял с головы пилотку, вытер ею с лица то ли пот,
то ли слезы, и сказал, улыбнувшись мне:
- Долго жить будешь, малец... Шесть
километров по минированной дороге ты нынче прошагал...
… В сорок третьем немцы отступали, и
мама везла меня к бабушке, чтобы я забыл, что такое война и вернулся в детство.
Но война словно не хотела, чтобы я забывал ее ужасы и напоследок не щадила
меня... Мы шли под вечер с мамой по дымящемуся еще после боя полю , и она
говорила мне строго:
- Смотри себе под ноги! Вечно ты спотыкаешься!
Гораздо позже я понял, что она просто не хотела, чтобы я видел горы трупов
наших и немецких солдат, лежавших вдоль дороги.... Но я видел их...
- Победа! - гремела улица радостным
гулом...
- Победа! - кричало
радио...
- Победа! - все пело во мне...
Но темные фигуры людей, запрудившие темную улицу вызывали у
меня какой-то страх.... Я уже видел такое однажды: было очень много людей в
такой же запруженной улице, потом им скомандовали: «Становись», они взяли
винтовки и ровными рядами ушли... Воевать... На то дымящееся поле...
Вскоре
появился краешек солнца, и мой страх прошел...
Наступало утро девятого мая...
Первое Утро Победы..
[Скрыть]Регистрационный номер 0446401 выдан для произведения:
Ночью меня разбудили позывные, доносившиеся из
старого репродуктора-тарелки, висевшего на стене прямо над моей головой.
- Ты снова забыл радио выключить, - сонно заворчала бабушка
в соседней комнате..
- Я музыку слушал, - начал оправдываться я, - и нечаянно
заснул... Я сейчас выключу...
Я встал на табурет и в темноте начал крутить винтик, который
уменьшал звук. Репродуктор хрипел, но не сдавался...
-
Обожди, не выключай, - остановил меня голос деда. - Раз они в два часа ночи
стали позывные передавать, значит что-то важное скажут...
Не
успел он договорить это, как тарелка замолкла, и я начал крутить винтик в
обратную сторону. Но теперь репродуктор не хотел говорить....
И вдруг...
Меня оглушил голос, который я хорошо знал ….
Однажды, когда я читал соседям, собравшимся у нас во дворе, «Сообщения
Информбюро» из газеты «Правда», которую получали на всей нашей улочке только
мы, кто-то из них сказал:
- Молодец! Читаешь, прямо, как Левитан...
«Приказ Верховного Главнокомандующего по войскам Красной Армии и
Военно-Морскому Флоту, - разносился по всему дому голос Левитана. - Восьмого
мая тысяча девятьсот сорок пятого года в Берлине представителями германского
верховного командования подписан акт....»
- Победа! - услышал я шепот деда, неведомо как оказавшегося рядом со мной, но
шепот этот показался мне громче любого крика.
Он осторожно снял меня с табуретки,
прижал к себе, и я почувствовал на своей щеке его слезы...
- Значит, это уже — всё?... - растерянно
сказала бабушка, появившаяся в проеме дверей.
Дед силился что-то ответить ей, но в
это время раздался оглушительный стук в окно и звонкий голос соседки Зины
прокричал:
- Вы слышали?! Победа!!!
Потом, не прошло и минуты, мы слышали,
как уже она стучит в дом напротив, а по улице нарастает немолчный шум,
состоящий всего из одного слова — Победа!
Усидеть в доме было невозможно, и я, не одеваясь и спотыкаясь в темноте,
выскочил из сеней, распахнул калитку и увидел картину, заставившую меня замереть
от восторга и... страха.
… Два года той страшной войны я провел
в полевом госпитале, которым командовал мой отец...
… Мне было всего пять лет, когда я
увидел раненых солдат... Сотни и сотни страдающих людей, с измученными,
бледными лицами, окровавленными повязками на головах и пронзительно-тоскливым
взглядом угасающих глаз....
... Я пережил страшные бомбежки, когда
осеннюю тишину сёл разрывал жуткий вой, и матери закрывали своими телами
испуганных, плачущих детей...
… А когда после бомбежки мы выходили
из щелей, выкопанных в садах, то земля в них была усыпана опавшими желтыми
яблоками, среди которых лежал маленький молодой солдатик с огромной винтовкой,
не добежавший до убежища....
… Почти на моих глазах немецкая разведка расстреляла моего отца, а один из
немцев, убивших его, стрелял из автомата в маму, державшую меня на
руках...
… Солдат в длинной шинели, с огромной
«козьей ножкой» в уголке рта, которому мама рассказала, как убили отца и как мы
с нею всю ночь шли к «нашим», снял с головы пилотку, вытер ею с лица то ли пот,
то ли слезы, и сказал, улыбнувшись мне:
- Долго жить будешь, малец... Шесть
километров по минированной дороге ты нынче прошагал...
… В сорок третьем немцы отступали, и
мама везла меня к бабушке, чтобы я забыл, что такое война и вернулся в детство.
Но война словно не хотела, чтобы я забывал ее ужасы и напоследок не щадила
меня... Мы шли под вечер с мамой по дымящемуся еще после боя полю , и она
говорила мне строго:
- Смотри себе под ноги! Вечно ты спотыкаешься!
Гораздо позже я понял, что она просто не хотела, чтобы я видел горы трупов
наших и немецких солдат, лежавших вдоль дороги.... Но я видел их...
- Победа! - гремела улица радостным
гулом...
- Победа! - кричало
радио...
- Победа! - все пело во мне...
Но темные фигуры людей, запрудившие темную улицу вызывали у
меня какой-то страх.... Я уже видел такое однажды: было очень много людей в
такой же запруженной улице, потом им скомандовали: «Становись», они взяли
винтовки и ровными рядами ушли... Воевать... На то дымящееся поле...
Вскоре
появился краешек солнца, и мой страх прошел...
Наступало утро девятого мая...
Первое Утро Победы..