Тыгдымский конь!

Тыгдымский  конь!
(В.Исаков)
     Кто- то  стоял   снаружи    перед  моей   дверью  и так  настырно   с  усердием  двоечника   на  переэкзаменовке  вдавливал  чёрную  кнопку  звонка до упора,  будто кусок  мела  до крошек  об  глянцевую поверхность доски.  Наглец!  Сначала человек  одним  звонком   осторожно  дал  о себе  знать,  затем  через  пару  минут ещё,   более  длинным нажатием на кнопку напомнил  о своем  присутствии.  Просящий  тягучей  трелью звонка  над  дверью   застал  меня   врасплох!  Посмотрел с   уважением  на свои старенькие   первые  боксерские  перчатки, одиноко висящие   на  крючке   рядом  с рабочим столом. Надеть?!  Открыть дверь?!  Ну, не люблю,  когда  меня  отвлекают  в самый  неподходящий  единственный  уважительный  момент моей  жизни:   сборы  на рыбалку!  А  посередине   большой  комнаты  рядом  с  улыбающимся  диваном (ему вчера  почистил  пылесосом  все  потаенные  уголки) стоял  и сиял   от радости   будущего  похода   чёрный   анатомический рыбацкий   рюкзак.   Внутри  у него   уже  успела  обустроиться  зёленая  резиновая   двухместная  лодка. Она  бубнила   в  споре  из-за  места  с газовым  баллончиком: его  работы  хватает  на   пять часов  беспрерывного горения.   Ёмкость  самым  беспардонным  наглым  образом   прижимала теплую   резину  лодки  к  краю  рюкзака,  где  спали  угловатые  пластиковые  коробки  с блёснами  в тонком   красного цвета  пластмассовом  чехле.  Острые  углы черных  прямоугольников  не уступали  лодке и сильно  с  болью   впивались  в  её страдальческую  душу.   Чтобы  унять   бестолковую болтовню в  темном  чреве  рюкзака раз и навсегда, взял  его  за лямку, как    нашкодившего  сорванца   за шиворот  и сильно рывком,  резко вверх  от паркета,  встряхнул.  Рюкзак  обиделся и насупился  съехавшей  в  правый  бок  мягкой  крышкой с  молнией, замер, притворившись  мертвым, как в  прошлую рыбалку  перед  мордой голодного медведя.  Сразу  все  споры  улеглись  в  черном  бездонном  чреве  моей  надёжи: каждый  раз  при сборе  одно и,  тоже  они  затевают, ну надоели!   По списку  еще  раз  стал проверять  всё  ли я взял?!   
  Звонок  в  очередной   раз   свистнул призывно и нагло  в  квартирной  тишине,  спугнув  её: он уже  взывал  заступиться  за  его  хрупкую кнопку.   За последние   полтора часа  сборов  мне  уже  приходилось  несколько  раз открывать   входную  многострадальную  дверь,  Ё!  Это были,  то « ромалы»,  предлагающие  всякую ерунду за   большие  деньги, наивные!  Если бы они знали «родные», как   я   на  Одесском  «Привозе»   торговался  с  тамошними аборигенами -  евреями! 
 Пожилые  дяди и тети  от восторга  вытирали слёзы со  щёк  от потока  моих слов и,  цокая  языками  от  захватывающего  торга - действия  с надеждой  в  голосе,  участливо спрашивали: « Постите, моодой  чеовек!  Чтобы  мы так  все  жии,   и у нас быи  такие   внуки, как  Вы!  Позвойьте    поинтеесоваться,   таки какой   национальности   была  Ваша  пабабушка?!».
Ещё  нагло  звонили   пропахшие   на веки  «ацетоном»  страдальцы -   алкоголики: « Хозяин, дай  хлебушка на  закусь, а?!». И  смрадом  в  лицо на выдохе!  Так  хотелось  после этого  взять  одного  из  них   за нижнюю губу двумя  пальцами  и  тут   степенно  припечатать  к полу   прихожей.  Вставить   в  их  грязно слюнявые  красные  губы  пластмассовую  воронку!  И по каплям  вливать   их  родное пойло – водку за  20 копеек   через  резиновый  черный  шланг   из двухсот литровой  бочки:  чтобы они  напились,  наконец – то  досыта своей   гадостью  на всю  оставшуюся  жизнь.  
И   опять  этот   звонок, он уже  кричал  в  исступлении  от обиды, что не мог отключиться и  не тревожить  меня  понапрасну!  
  Не выдержал,  Ё!   Обыденно,  привычным  движением  кисти  потянул  вверх  за  хрусталь  рукоятки  родного  рыбачьего   ножа.    Нож  выскользнул  тихо змеей  из  деревянный  дубовых  ножен, что висели  на боку  брюк,  зло, сверкнув на миг сталью  клинка  в   луче   солнышка. 
Неслышно  скользнул    к двери.  Звонок  продолжал  жаловаться,  обреченно  трезвоня  на  беспробудную  наглость  человека  в  своем  поведении.  Товарищ  за дверью не понимал: если тебе  не  открывают,  значится   ты здесь,  не нужен!  Сейчас постараюсь доходчиво  объяснить   человеку в танке,  что негоже  звонить  пять  минут в  дверь, когда я  собираюсь  на  рыбалку.  Даже мой  любимец  кот Яшка  во время  сборов   степенно лежал  на  диване и не двигался  с места: опасался.  Резко  повернул  щеколду  внутреннего  замка   и быстро  одним  махом  распахнул от себя  дверь.  Хотел было  сказать  челу пару  фраз  на  том  языке,  которому    меня  обучали   мои   друзья в  знак  благодарности: достаточно  уважаемые  люди в своих  кругах и  не только…  
Очень захотелось  сказать   о неподобающем   месте «страдальца – «терпилы»»   в  этой  жизни  у  моих дверей и  ещё  много  всего,  что думал  о   некрасивом  поступке незваного  гостя: сборы  на рыбалку  священны  для  каждого  человека, особенно для  присутствующей  бы рядом  со мной  в этот  час  женщины.   
Передо мной   с  красным  лицом  от стыда стоял  сосед  двадцати  трех лет   Ванята.  
-  Ваня,  нет телефона?!  Или ты не ведаешь, что  я  сегодня  еду  на рыбалку?!   А мне  еще по тропе  брести   пять  часов  после  поезда? 
- Знаешь родной, нельзя  мешать при сборах,  а то  опять да   позабуду,  что нибудь, как  прошлый  раз  (оставил,  целую  пачку  соли  в пакете на столе).
Ванятка  опустил   голову  и растерянно смотрел  на квадратики  коричневого  кафеля  с трещинкой  на лестничной  площадке.   Вяло почти  без  надежды в голосе  пробубнил.
- Дядя  Володя,  возьмите  меня на рыбалку, а?!  
- Вы  давно обещали мне  отвести на свою избу.  Я  не буду  обузой, вот увидите.  У меня  и рюкзак  собран  уже неделю назад!
Ванятка учится  в  аспирантуре  медицинского  знаменитого   Питерского   ВУЗА, а  неделю  назад   приехал к маме   в отпуск:  на летние каникулы  погостить.  Шейка  худая, пальчики   тонкие, как  у  пианиста.  Он  мой крестник.   Дядя  Володя  еще  в детстве  научил  Ваняту  вытаскивать  ласковыми  стальными тонкими  пальчиками   гортань у нападающего  и выбивать  наглецу  одним  маховым движением  голень  из  коленной  чашечки. Но вот  на длительные  переходы и  рыбалку не брал: его  мама  Наташа  боялась, что  простудится!  Хотя,  что такого,  если  бы малыш   поспал  пару  ночей  на земле  возле костра!?  Закалка на свежем  воздухе никому  ещё  не  была в тягость!
   Стало  неудобно!  Вот   же сорвался: нехорошо  так   разговаривать с  людьми, а  особенно с  крестником!  Но  с  другой  стороны  ежели посудить, брать с собой  человека, не имеющего  представления о  жизни леса и  реки, значит  контролировать каждый   шаг, и отвечать за  его жизнь.   Для меня  это плохо: громадная ответственность.    Сам  хожу  за десятки  километров всегда  один:  надеяться  в этой жизни можно только  на  себя, а значит и  вести  себя   в лесу   надо   соответственно:  осторожно.  Последний раз, когда  был не один в лесу полгода  назад.  Вёл    на  экскурсию по заповедным лесам  (друг умолял  показать лес) маленький  отряд  французов - Парижан.  Их  было  тринадцать  человек, а крику  на  целую роту и гектар  леса вокруг!  Сам   Леший  подошел  и  сочувственно  положил   свою громадную ладонь на  плечо в  знак  уважения  к бесконечному  моему  терпению.  И  после   настоятельной  просьбы  напугать  варваров,  усмехнулся  и  гаркнул,  как  только  умеет  он.   Его посвист  неприятный (даже мне  от страха, хоть и привык,  к  его выходкам  плечи передергивает)   неожиданно  для  импортных ребят  прогремел  в  тишине  зелени  леса  басовито и   гортанно   из  пространства.  К ногам опешивших  громких   французов  упали от его  крика - посвиста  несколько вывороченных  из земли  сосен  вместе с корнями: болтались  в  воздухе  безжизненными щупальцами. Бедные  ребятки   сдавленно  охнули и  замолчали,  дав  моим  ушам  перерыв.  
Пожал руку  Лешему  и оставил для него на  старом седом ото мха  могучем  березовом пне (надо  было бежать к  испуганным, а то не дай БОГ  полезут в реку  от страха)   его любимые  конфеты « Коровка».  
 Для   французов, кутающихся  в тонкие  серые  одеяла  (их знобило),   я  стал, наверное,  мессией.  После  впечатляющей  ( ха-ха- ха) встречи с  Лешим,   громогласные  смотрели   на меня с  испугом в глазах,  и  ещё, как  на   путеводную   звезду  из нашего лесного  океана   домой  поближе   к  площади  Этуаль!  С  этих пор  внимали  каждой  моей  команде, исполняли,  на раз и  самое  главное   уже  почти   разговаривали  между собой  тихим  шёпотом.  А кому  сейчас  легко!? Молоденькая  шатенка переводчица  лет тридцати, как – то  вечером  на привале, оценивающим  взглядом  прошлась по  моим  волосатым  в  шрамах  тяжелым рукам.  Перевела  взгляд  на  пальцы - «сосиски»  все  в белых  порезах  от  ножей  и инструментов.  Через    почти прозрачные  рыжие  руки    пламени   костра,   томно  коверкая  слова,  просила  приехать  к ней  в  Париж: « Валэнтыновыч,  садиться  на   самолет и летать  в  Шарль де  Голь:  я  тебя  встречаай!  Прилетайт   плис, по- дружески,  просто  так..!».  И тут же  за  сказанными словами, словно  выстрел прямо  в глаза, впечатляющий   запоминающийся   взгляд карих  глаз.  Если бы  она знала,  как  мы   играем с  моим  другом волком  в «переглядки»! Вообще – то мне понравилось, как  она  красиво  перешла на  «Ты»!   Филин   Кешка,  аж  застучал  сухим звуком  клюва  от  слов  молодушки:  смеялся!   Французы  от  страшного   клёкота  в  ночи   озирались  вокруг  и,   затравленным вопрошающим  взглядом  ища  объяснений  непонятному  звуку,  смотрели на меня.  А я  наблюдал  за  белыми   искрами   костра:  они  неторопливо  взмывали  вверх  в  бездну  черного  неба: передавали  мой  привет  звездам.
Милая   девушка  шатенка   не знала, что я  сносно говорю  по - французски   и,  появляюсь у  неё   на  Родине  в  красивом  городе  с романтичным названием  Париж   регулярно  у своего  деверя  Рауля.   Именно, как  она и просила!  Прилетал  «просто  так», чтобы  пошляться   по моему  любимому  Монмартру  18   муниципального   района  города,   посидеть  и попить  вина  в  ресторанчике   «Мулен де ла Галетт», что  ниже  ветряной  мельницы   на холме. Эх, молодежь..!
       Поезд,  слегка  задумавшись,  замедлил  ход и,  скрипя   изношенными  чугунными колодками,  остановился на маленьком  полу станочке с  перекошенной  от времени  серой от дождей  и снега  дощатой  будкой. Мы  вышли из вагона,  и   он,  помахав  нам  на прощание  дымом старого   зелёного  локомотивчика  с  грустным  взглядом  прожектором, чмокнул в щеку на память пронзительным от расставания со мной звуком надтреснутого  свистка.   Надсадно  тронулся с усилием старика и поехал не спеша  дальше в  свою железнодорожную   необъятную  даль.
 Сделав  несколько шагов от черных пахучих креозотом шпал в сторону,  мы  уже  были во власти леса. Ветви деревьев замахали  листьями, приветствуя,  будто аплодируя нашему  приезду.  Поклонился  моему  лучшему  другу Лешему  в  пояс.  Угостил  его любимыми конфетами- тянучками, а трехсотлетней бабушке  Ели гостинцем повязал  алую шелковую  ленточку на лапу: она  не исключение, как  все  женщины к  своему  изумительному  наряду любила добавить  украшение. 
Ваняту  вел уже  три часа  по лесной  тропе.  В том  городском  мире  за спиной у   моего крестника осталась  цивилизация с  её  вай - фаями и блютузами. Тропа, пьяная  от счастья  нашего появления   вела  нас  по буеракам, убегая  то  натянутой струной,  то  вонзаясь в  самую  середину чащи леса, уводила  загогулинами  на светлые странными по форме  идеально  круглые по форме  поляны.  А потом  устав, еле  заметной  полоской  кисеи белого ягеля  заманивала  на островки тундры. При очередном   изменении настроения  тропы  почти рядом  к плечу  на сук  умершей  ели  примостилась  сорока.  Осмотрелась вокруг, слегка стабилизируя  себя атласным длинным хвостом, беззвучно  поздоровалась со мной и  рассматривала    Ваняту:  видимо сравнивала.  Неожиданно  со всего маху, взлетела  вверх  над лесом  запуржив  черными  с белым крыльями  и  закричала  во всё  свое  красное  горло, оповещая  всех   живущих в этом диком  месте, что приехал  ее  друг «Шаман» со своим сыном. Вот болтушка! 
Теперь  крестничку надо по тропе  идти медленнее (притормозил  ход).  Необходимо  уже официально  показать  Ванятку, особенно подружке  росомахе  Клаве  и моему  другу  Серому (зову  его Серёгой)  матерому  полярному  волку   весом навскидку  под  килограмм  семьдесят пять. 
  Он  лежал  рядом с  тропой   после   сытного  завтрака  под комелем  березы, упавшей ещё    в прошлый  зимний  буран. Прищурив  глаза,  поздоровался  со мной и внимательно уставился  на молодого  друга.  Его  взгляд  многих людей  сводил с  ума. А  Ванята  шёл красный,  не замечая  никого и ничего  вокруг, эх, наивный и неопытный   мой  мальчик!  В лесу  надо вести себя  тихо, ступать  неслышно  по  тропе:  сливаться  с ним, а то  дневная  сила  может показать свой  норов,  да и звери  не любят, когда  к ним  с равнодушием  без   «здрастьте!».  Мой  сосед  по площадке  шёл  согнутый  под своим  неподъемным  рюкзаком  и всё  бубнил.
- Дядя  Володя,  в детстве  Вы  мне  обещали, как  вырасту  показать  запретную  волшебную поляну.  Она мне  даже во сне до сих пор снится.
- Покажете  теперь, а?! Так  интересно!
Да, уж!  Уж, да!  Про эту  поляну  мне  говаривал  еще мой друг  и учитель  тайных знаний дядя  Миша  по национальности  коми. Не было у  него  сыновей, жил  один бобылем  всю свою лесную жизнь  на вросшей  в землю древней   избе.  И по доброте  душевной  учил меня  языку  мира, а про поляну  остерегал: « не токмо  идти ть туда  Вовк! Думать забудь!  И не помышляй, даже!».  А мне  так  было интересно  побывать в этом  заповедном  месте, куда  даже  матерые  мои друзья   охотники  боялись заходить:  с  их слов  на  них там  нападала  « жуть…».  Так и говорили: « Жуть!».   Один  из  друзей – рыбаков  показывал  седую голову в свои    тридцать лет  после   посещения  закрытого места.   Наказ дяди Миши  для  меня  был, как  приказ! Пришли  на  избу.   Ваня, как  пацан  - переросток  бегал  вокруг  избы и  все  восхищался  её  красотой  в  темном  спавшем  ельничке.  Потом  пошли  на  берег  реки поклониться   Водяному.   Для него нес   молоко  в  термосе:   его он  обожает, даже  волн  не  видно,  когда  угощаю.
   Костер  догорал!  Красные  угли   гипнотизировали, заставляя  не отрывать  от них  взгляда.  Их мерцающий  свет  сполохов  шёпотом  просил  задуматься  о моем   житье  бытье.  Батюшка  Солнышко,  медленно  прощаясь   со всем  живым,   уходило  спать  в  белоснежную  перину  облаков, они  полоской – поролоновым  матрасом  висели  над  линией  горизонта. 
  В наших   северных  летних сутках  его сон   длится   все  ничего:  часик  от силы.  И  вновь   оно потягивалось со сна, медленно    спросонья   открывало глаза  и  выходило   на будничную  работу.   Красным с  золотом   лучом   внимательно проверяло количество  деревьев  и травинок  на матушке   Земле,  сверяясь   по своей божественной   книге. Удостоверившись в  наличии всего  живого  «согласно  списка»,  просыпалось окончательно и  спешило   ввысь в небо.   Рассветало!  
Посмотрел  на спящего  Ивана среди   высокой  травы  в  спальнике (на избе душно  летом, да  и жарко).  Встал  и накрыл  его   своим  тонким шерстяным теплым  одеялом поверх  спальника.  Он  спал,  чмокая  во сне  губами, раскидав   руки.  Одна  рука  спокойно лежала  на траве,  примяв одуванчики, а вторая  под щекой.  Он так  вкусно перевернулся в  мешке и положил  ладони  под  щеку,   видимо во сне  вспоминал  «малосолку»  (малосольную рыбу), которую делаешь  за  время  горящей  сигареты: 5.30  минут. Кладешь разделанную рыбу в  соль  между  двумя тарелками и   трясешь за время  курения.  И   сытный  ужин   килограммовым  малосольным  хариуском   ещё  никому  не мешал  спать. 
Я старался   разглядеть сквозь  туман  противоположный  берег.   Там на высоком  холме   над   крутым  берегом  прямо  напротив  моей  избы  спала   та  «запретная  зона».    Перевел  взгляд  на красоту мерцающих  красным  углей  и решал  сейчас  вечно  русский  вопрос, который  ещё Герцену  в своем  поместье  мешал  спать.   Вопрос: «Что делать!».  Но, я    дал слово своему  крестнику  ещё  в  детстве! Я  считаю  себя  еще  мужчиной, а  «Мужик  сказал, мужик  сделал!».   А  ежели так,  то,   надысь   надо вести  парня.  Вот,  только что скажет мне  потом   мама   Вани?!   
Со вздохом  достал  маленькую в  коже  фляжку  на  триста  грамм  из бокового кармана  рюкзака. Сегодня  мне понадобятся  силы!  Содержимое  фляги    по колпачок  было  заполнено  настойкой  золотого корня,   еще  раз  глянул  на тот  берег, где  жила   недоступная злополучная  поляна,   укутанный, как  шарфом  странно  рваным  серым туманом. Мне  казалось  сейчас,  это  не я  её  рассматриваю, а  она меня: чувствовал  на себе её  липкий  внимательный   изучающий  взгляд. Было  чувство,  будто  я  опять на  выходах  на  «войну»   в лейтенантской молодости  в   горах.   Сделал  несколько  затяжных  глотков  прямо из почерневшего  от времени  алюминиевого  горлышка.  
Золотой  корень силу  дает  телу  на пару  суток, после  приемы  пары  глотков  можно пройти  километров  этак    .. цать  и,  не заметить усталости.   Надо бы  напоить и Ваньку  своим  зельем,   корень  пяти  лет от роду  сам   в  горах   собирал:  у меня  там своя  плантация.
Острые  углы  камней  противно врезались в подушечки пальцев и ладони.   На миг  посмотрел  на  них: они  были  мокрыми  от  крови.  Кровь,  она всегда  бодрит, дает  силу  и азарт.   Подстраховывал  крестника  снизу.   Шепотом  подсказывал,  куда ставить ноги и за  какой  камень  цепляться удобней  пальцами. Наработанный   опыт  он такой:  не пропьешь!   Ванька    морщился, плотно  сжимая  губы, заметил  и на его ладонях  кровь от порезов об острые  углы  камней.  Мне  нравилось, что   крестничек   не стонал, а только  улыбался  и,  морщась, все равно   лез вверх: моя выучка  (дядя  Володя  учил  улыбаться, когда  очень больно).  Подошвы  сапог иногда  соскальзывали с влажных   от росы  выступов  камней, поэтому  упор делали  на силу пальцев.   Время  тянулось  затяжным нагруженным  обозом. Забрались!  Ваня  лежал  пластом   на животе  на вершине берега  и хватал  судорожно  открытым ртом  воздух, как   рыба  на  жарком  песке.
 Я  лежал на спине  рядом  и пристально  смотрел  в  бездонное   небо  и смеялся  про себя:  таким  безрассудным  я был до тридцати лет.   Надо  же,   залезть  почти  на отвесную гору в мои годы,  уму  непостижимо, это  же  вверх  безрассудства!   Оно  негоже  так  рисковать, но тешило  самолюбие!  Остался  ещё  порох в  пороховницах,  не укатали сивку  крутые  горки!  Тут  низко в  небе  заметил  над собой  большого  ворона  (таких не встречал ни разу). С седой  головой  старый  ворон,  завидев  меня,   покружил  надо мной и с  усталостью  путника  тяжело  уселся  на  толстую ветку   березы над нами: она  под  его массой  прогнулась.  Одним  своим  кур-лык  поздоровался со мной.  Ой,  недобро  блеснули его  глаза. Потом   мне показалось  нарочито  медленно,  посмотрел  мне в глаза,  пронзительно и осмысленно.    Это  на языке мира  обозначало одно: подбодрил!  Взмыв  вверх, улетел  по наклонной глиссаде  под берег.  Это был  знак  нам: нас  пускают.  Стряхнув  странную  свинцовую  дремоту  с век,  навалившуюся   из  ниоткуда  разбудил  Ваню,   почти силком  влил  в него  несколько  глотков  настоя  корня.  Сам  усугубил  на верхо сыточку!  Встали,  и  медленно  ещё  не  восстановившись   от подъема,  двинулись  к холму. 
Высохший серый  ельник  своими  хрупкими   острыми  пальцами всё норовил   оцарапать  руки и лицо, изо всех  сил противился   нашему  проходу:  старался  не пропускать нас  глубже в  лес. Ваню поставил  за своей  спиной, чтобы  было легче  идти: чай у  меня  56  размер  плеч...  Сучки бритвой   скользили  по рукавам импортного материала  курток, да ещё  и «кочевряжник» (карликовая  березка)  путалась под  подошвами сапог,   обнимая  ноги  лучше любой  колючей  проволоки. Словно  приходящие  домой  и  пристающие на улицах  прилипалы  из  «Иеговистов»...  
   Шли!  После  минут тридцати  похода  неожиданно  вышли на  сосны, упирающиеся  в небо своими  макушками.  Вопрос!? Откуда у нас  на Севере  такие  высокие  по  двадцать  метров сосны?!  И  с берега  не видно было   такой красоты! Клекот  ворона   подгонял  нас  дальше.   Пока  зона   нас  еще пропускала,  так говорил  ворон.  Все  удивлялся  соснам: они были в обхват,  если не больше.  И   росли  нарочно  так, чтобы   не проехать всаднику: идти можно было лишь  пешком   и,  то  петлять, выискивая  себе  путь.  
 Мы  едва  протискивались   меж коричнево желтых  стволов: куртки  были все  испачканы и  их  материал  в очередной  раз  визжал  на плечах  от  соприкосновения  со   смолистой  корой. Ой,  просто  деревья   выросли в такой  последовательности,  они не выросли,  а  были посажены   и явно  не  природой  Матушкой. Шли  долго    все  вверх  и вверх к  поляне!   Ну,   не было  на карте  такой  высоты: сам  сверялся  с «километровкой»  на планшетке  перед выходом,  всю  местность изучил, казалось,   все  помню  наизусть.  Компас  после  вхождения  в  лес  обнаглел  и не стал  слушать   уговоры  полюсов  остановить  свой  бег: вертелся, будто  дворняга  под ногами  по случаю получения  дармовой  сахарной  косточки.   Внезапно  вышли  на  дорогу  шириной  метра  в  два, опять же не обозначенную на карте.  Не  может  быть тут дорог в принципе!  Глухомань!  Не  было их никогда здесь  и  не будет ближайшие  лет сто  ещё.  До слуха донесся  стук  копыт.   А  лошади – то  тут  откуда?!  Свистящим  шепотом  раздраженной  змеи  приказал  Ване  спрятаться  и лежать  без движений  за  большим  серым валуном. Цокот копыт нарастал, приближаясь к  нам. То,  что увидел  через минуту,    не снилось  и в  кошмарном сне: по дороге  промчались  товарным  поездом кони.  Из – под  грозных и  мощных громадных  копыт  летели комья земли.  Красота – то,  какая!   Батюшки мои!  Гривы и хвосты  развивались  на ветру  в  золотистом  от  лучей – рук   поднимающегося   из – за облаков  батюшки Солнышка.   Странно, но к  моему удивлению   они все  были  одной  масти: атласно  черного  цвета.  Галоп был уверенный, а значит,  больных  в  маленьком  табуне не  было.   Вот  только    их вожак  из тринадцати   лошадей был  белоснежным, как  наш  снег.  Одернул  Ваняту  за куртку: она начал  привставать с  мятой  травы  из – за  укрытия.  Вытер  пот со лба от наваждения и ударил себя  по щеке:  взбодриться.  Таких красавцев  не видел   даже  у  моих  родственников  казаков, у них  на  конезаводах.  Мощные, мускулистые, сильные.  В холке  достигали примерно  до  двух  метров  с гаком и  массой   на тонну  с лишним, если не больше.  Стоп, а где  я  их видел?!    Оторопь взяла  меня в  клещи,  вспомнил!  Такого  коня  я  видел  под седлом  у Ильи Муромца на картине  Васнецова.  На тебе   бабушка  и Юрьев  день! Стало  быть, был  он в  наших краях и, причем   на этой  самой  запретной  зоне.  Даже  вспомнил  название этой  исчезнувшей   породы  красавцев.  Кажется,  их называли   Тыгдымские  кони! Тяжелые  ноги, мускулы  играли  под  лоснящейся  шкурой.   Кони для  меня  больше  напоминали по своим  габаритам  бульдозеры  класса  «Катапиллер».  Но в  галопе  они  не  скакали, а  летели  над поверхностью дороги   с грацией   пантеры. Звуку   копыт   скрылся  за поворотом  и мы,  выждав  немного,  двинулись дальше.     
       Через  пятнадцать минут ходьбы   набитая  дорога  привела  к частоколу  из громадных  бревен чёрных от времени лиственниц в  обхват.  Новым  русским  такой  забор   и не снился…  А   на  каждой  заостренной  вверху  лесине,  был насажен  человеческий  череп.  Забраться   через такой  частокол  думаю, было  не возможно,   не получив  стрелу  в  грудь.   Матицу  - поперечину  ворот    украшали  рога  животного, которого я ни разу  в лесу и  не встречал.   Баланы, хоть и были  громадными в  два  обхвата,  но  время их не пощадило.  Теперь   стал    понимать  археологов,  вскрывших   первый раз  пирамиду.   В  лесной тишине  мы стояли   перед  неведомым  славянским  поселением.  А в  придачу странное  чувство опасности  гладило  мурашками спину:  мне казалось, что  кто – то  внимательно  смотрит мне в  затылок, да так  упорно и  с какой- то  назойливой  неспешностью,  уверенный  в своих силах.  Ворота   от  скоротечности  времени  перекособочило  и,  одна  из  громадных   створок перекосилась и,  слегка  осела ан петлях, образовав  щель. Ваня  живчиком  оказался  внутри  периметра, мне  пришлось  прилагать  усилия  поспевать за ним:  да,  не мальчик уже.  Посреди  поляны  увидел   красивый  терем,  даже краски желтая, красная, синяя  еще остались  на  резных  наличниках, да  на ступенях.  Крыльцо  терема  украшали   резные  подпорные  столбы. Вот только,  вместо окон  у  терема  увидел  вертикальные  вырезы для стрельбы,  для  удобства  обороны.  Заметил  краем  глаза  одиннадцать  старообрядческих   черных   покосившихся  крестов  метра  по два и заросшие  зеленью  холмики, видимо  могилы.  
Ванька   двигался  со скоростью   поезда  и  без моего спроса  шмыгнул ужом по  уже   сгнивающим ступеням   парадного   крыльца в двери, украшенные  рельефной резьбой цветов: они  была приоткрыта.  Сработано было все на века,  на толстой двери уже изрядно  изъеденной  жуком  короедом   спали деревянных  петлях  еще   сильные   дубовые  засовы. Да, были  мастера  на свете, такую громадину  одним топором  срубить! Глядя  на темноту  в дверях,  пальцы   привычно стали искать   автомат, вот же  армейские привычки и  с возрастом  не  исчезают. Метнулся  за  крестником, не понятно, что там было  внутри  дома-  терема?!  Предупреждающе   зашипел со злости.  
Ванька  чистая  душа,  не услышал  мой  шипящий звук  злости. Вот  же знал,  как  таскать  с  собой  человека,  не слышащего  вокруг языка мира. Забежал  за ним  в сени, по сегодняшнему  сказать в  холл  и лбом чуть  не сбив  Ивана,  уткнулся  ему в спину: рослый  мальчик  у меня.   Он,  молча в испуге, указательным  пальцем   показывал мне на   длинный  из досок  стол  в просторной  метров  на  90  горнице.     На  резном  столе,  покрытом толстым слоем   пыли   лежал  шлем  древнего  славянского  воина, рядом  слегка  проржавевший  в нескольких местах  меч.   Изумительной  тонкой  работы  узор, из непонятного мне  материала изображающий   птицу  Гамоюн  украшала  золотую  рукоятку  меча.   Она  тускло  блестела  из - под толстого  слоя   серой  пыли.   Сколько время  прошло, а  меч  угрожающе блеснул  по лезвию от случайного  луча  солнышка, проникшего   через  слюдяное  окошко на самом  верху  почти под матицей терема.  Прямо   над столом   висели  иконы  БОГОРОДИЦЫ  и НИКОЛАЯ  ЧУДОТВОРЦА.  Я  стоял  вкопанным столбом, от  такой красоты  письма:  от   глаз ликов  на  иконах   не было сил  отвести  глаза.  Такую красоту  видел только в  молельных домах старообрядцев.  Ванька  все   мычал,  показывая  на  человека  за столом. Он сидел  на лавке,  положив устало  руки на стол  возле  меча. Это  был скелет  великана в истлевшей  русской  атласной  рубахе, он что – то держал в руках: фрагменты  ткани     остались на рукавах. Правая  рука  воина  сжимала   выточенное  из камня яблоко, а  левая  лежала двумя  пальцами с первого взгляда  грязное  темное   блюдо.    Голова   скелета (язык  не  поворачивался  сказать   череп) была  повернута  к нам и, пустые   глазницы   воина  внимательно   рассматривали  нас: чужаков.  Вдруг  из   правой  глазницы   выскользнула    влажное   черное  тело  гадюка и,  пробуя  наш запах  раздвоенным  черным  языком,  зашипела.  На  языке  мира  для всех  живых  она  просила  не беспокоить прах   усопшего, сидящего  сейчас  за столом.  Я   ответил  шипящим  извиняющимся  звуком, что  на  языке  змей обозначало, что мы пришли с миром. Добавил немного  высокого звука  в  шипение и объяснил хранительнице, что   надо придать прах  матушке  Земле. «Прах к праху!».  Змея  предупреждающе  пошипела для   Ваньки  и,  поклонившись  мне (будто  кивок удочки при крупной  поклевке),  поползла,  вниз  обвиваясь  по  бело желтоватым  костям   на  сафьяновый  красный  сапог  великана. Добротная  кожа    сафьяна  сапог  сохранились  прекрасно  на удивление! Ванята  ещё  был в  ступоре.  Снял  бейсболку и перекрестился  на иконы, ударом ладони сбил  кепку  с Вани.  Он вышел  из ступора и  быстро в  испуге  перекрестился  на иконы.  Я медленно  подошел  к столу, Ваня  бубнил молитву   и  с  крестным знамением  взял  в  руку  яблоко и  блюдо.  Вытер  его рукавом  куртки.  Яблоко  было вырезано из нефрита, а блюдо  из  граната, а так  было прекрасно  отшлифовано, восхищался!  Я так   не шлифую свои  поделки  из бивня  мамонта. Яблоко  осторожно положил на блюдо и  огорошено  сел рядом  с воином  моя  макушка  головы  доставала  лишь до  середины  груди при моем  росте – то  без  пяти  сантиметров   до двух метров.  Положенное  на  блюдо  яблоко  завертелось вокруг своей  оси   и  побежало его гранатовому  краю.  В середине  блюда  появился  красный отсвет, а  потом  будто в  кино  «три Д»   увидел  свою избу  на том  берегу  реки.  В  серой от смога  дымке  мой  любимый  город  Питер и немолодую  уже   женщину, которая  смотрела  с  грустью  на черно белую фотографию  семидесятых  годов  прошлого века,  где мы стояли  вместе и задорно  во весь  рот  смеялись:  впереди нас  ждала вся  жизнь.   Она  передирала старые  фотографии,  украдкой  вздохнув, спрятала   обратно  в альбом  дорогой  ей  снимок,   вытерла  слезы. Резко и судорожно схватил    ладонью  каменную  прохладу  яблока  (нервы),  спрятал  его в  карман, блюдо перекочевало   на правый  бок  в  старую  полевую  сумку.  Неожиданно стало  грустно  на душе:  она не захотела  уехать со мной. Хотела  жить  только  в  Питере,  да  она   живет в  этом красивом  городе,  но  одна в  громадной  квартире  рядом с Невским  с  двумя  кошками, одна!
 Взял себя  в  руки и  уже  спокойней  осмотрелся  в   просторном  сумраке   зала (горницы)  терема.  Что- то  опять  мельком  блеснуло,  будто  приманивало под слоем  пыли на поверхности  стола. Выглядывая   на полу трещины (а вдруг  проваляюсь!) осторожно  подошел, оставляя за собой   следы рифленых  подошв сапог на  широких  досках пола  размера  примерно  « восьмидесятка».  Протянул  руку  и выудил  из  спящей  пыли  двумя  пальцами  незамысловатое  с  непонятным орнаментом  колечко,  выполненное из серебра, от времени оно  почернело. 
Кинул   его   в  бездонный  боковой  карман  брюк  натовской  «полевки»: удобно  шьют сволочи -  америкосы. В  правом  дальнем углу в серой  тишине   увидел висящий под  потолком  предмет.  А   Ваня старался  не отходить  от меня  ни на шаг: ему  тут  было  страшно. Косился  то на  покойного,  спокойно наблюдавшего за нашими действиями, то  на  висящий  над полом  предмет.  Счастье  его, что он  ни разу   еще не видел  смерти, и ему   не приходилось  на себе  тащить своих  погибших друзей  к « вертушке»  при  боестолкновении,  а тут  покойный   великан да еще и  сидящий  за столом. 
  Видимо  от испуга  ходил  за мной, как  ниточка  за  иголочкой, и  уже  не  тараторил  направо и налево  «погремушкой»  сойкой  пригретой   лучами  летнего лесного  солнышка.  
Осторожно,  почему – то на цыпочках  подошел  к   так  пугающему  Ваню  предмету,  висящему на  чугунных  цепях. Заводные  кольца были   вмонтированы  в  корпус.  Предметом   оказался  гроб, блин!  Мне тут  висящих гробов  не хватало для крестничка,  упадет же, как я его потом  потащу?!   А   с  каким  изяществом   изготовлены кольца: так  было  похоже на  работу  скифского   мастерства.  Литые   головы  из   покрытого слоем  пыли  золота (сразу определил) тыкдымских  коней  с  развивающимися   гривами. Ну,  как  у  настоящих  живых: волосок к волоску. Через   них    к  потолку   проходили цепи и цеплялись за  громадный  крюк в матице.   Материал   домовины   мне показался до боли знакомым. Потер импортным рукавом, точно это был  мой любимый  хрусталь.   Пригляделся  и  неожиданно  ледяной  холод  хрусталя  приласкал  ладонь, как старому  знакомому.  Ванька  прижался  ко мне  и его  било  мелкой дрожью. Конечно,  где бы он видел  хрустальный  гроб, висящий  на  толстенных  цепях  в старинном   русском  тереме  да  таким,  как  его описывают в русских  сказках.  Приподнялся  на носочки  сапог  и   рукой  провел  по идеально  отшлифованной  поверхности   продольной  пластины  гроба. Его  серый  цвет  сменился  на светло красный,  будто   я направил  на него   лазерную  указку  изнутри и свет  рассыпался  по поверхности.  Гроб с тяжелым  скрипом  цепей стал  опускаться,  крепящее  кольцо  на  крюке  наверху под потолком  начало  разбалтываться  в своем  гнезде.  Сделал  шаг  от  предполагаемого  места  падения.   Ваня  вдруг  медленно стал оседать   по моей  спине от такого действа,  хватая  воздух  раскрытым  ртом.  Наотмашь  ударил  его   открытой  ладонью    по  посеревшей  ввалившейся   щеке. Он  с трудом  выпрямился,  потом встал,  но еле  держась  на ногах, с  силой для  подстраховки   вцепился   мне в рукав,  будто замороженными  пальцами.  
  Хрустальный  гроб  опустился   на  уровне  груди.  Как  в плохом   фантастическом  фильме  про инопланетян   с вакуумным  выдохом   на левую сторону  отпала  крышка с гроба. С   режущим  слух грохотом  она  упала  на  пол.   Доски  терема   сдавленно хрустнули  под   упавшей  тяжестью.  Терем   подкосило: видимо  не выдержал  фундамент такого  удара.  Змеи,  окружившие нас  кругом  и  подозрительно  внимательно  смотревшие за нашими действиями,  резко  и  судорожно  извиваясь,    поползли   к  дверям  на выход.   От  увиденного содержимого   в гробу   мне  тоже  стало не по себе,  он был  наполнен  почти до середины  зелёными  изумрудами.   Они своим  мерцанием  оттеняли  белизну  кожи  девушки,  спящей  в нем. Да   именно спящей!  А посудите  сами,   кожа  на щеках  будто  бы  вот только  пришла   с мороза  цвета  снегиря, ухоженные   пальцы  в  сложенных руках   крестом  на груди были телесного, а  не гнилостного  синюшного  цвета. Длинные  черные  ресницы  спали, на них  по желанию можно было положить  пару  спичек: удержались  бы.    Коса  лежала  на груди, толщиной  в локоть.  Если  бы  не весь  антураж  вокруг,  подумал, что  попал  на съемки какого  нибудь   модного  клипа.  Бросил  взгляд  на шею спящей (не могу  сказать  умершей, язык  не поворачивался).  Стало  понятно, почему  были змеи  вокруг  нас,  на  шее  у нее  из -под косы  выглядывал  амулет в виде  змеи  с короной,  вот  получается, она   царица  змей!   Повелительница!  Тут  от меня  отделился  Ваня  и сомнамбулой  пошел,  слегка  наклонив  голову  вперед к гробу.  Не успел   перехватить его  рукав: импортная  ткань такая  скользкая. Я  заворожено  наблюдал  за  крестником.   Ваня  склонился  над   спящей и поцеловал  её  в  алые  губы.  В  это же  момент  терем  дрогнул, и голова  скелета повернулась  в   нашу сторону.   Ресницы  девушки дрогнули и,  она  вздохнула,  а Ваньку   я  подхватил  за плечи,  чтобы  он стоял  ровно:  он  уже ничего не соображал  и падал  в обмороке  от страха.   Красавица  девушка медленно  поднималась и   села в гробу, пусть  и хрустальном (блин,  фильм  «Вий» и рядом  не стоял  с этой  правдивой  картинкой)   и  зябко  поежившись,  потянулась, будто спала  всего  ночь.  Потом  посмотрела на меня, перевала  взгляд  на серого от страха  Ивана  и испуганно  стала осматривать свое  ложе.  Видел, как  она  растеряно   посмотрела  на  своего  охранника  великана, в глазах появились  слёзы,  плечи у нее  затряслись в беззвучном  плаче.   Я  уже устал  от  всего происходящего, подхватил   девушку из своей  «кровати»  на  плечо,  выпустив  Ваню на минутку.  Резко подхватил Ивана   под мышку   и, не давая  опомниться  обоим,  потащил   их  на воздух.  Дверь  пнул  прямым ударом   стопы,  слегка оттянув  носок  сапога  на себя.  Таким  ударом  я выносил двери  на  раз, тут  дверь  просто пошатнулась и слегка отошла.  
В  пространство  выбежал и рухнул  со своей  поклажей.  Девушка от света и всего случившегося  лежала на траве поляны,  не двигаясь,  лишь синяя  жилка пульсировала   на белоснежной  шее.  Ванька сидел  к ней  спиной  и, его тошнило,  он  пробовал  мне, что – то сказать,  но лишь  мычал.  Я стрелой  кинулся  в терем,  услышал  краем  уха  предательский  скрип  дверей, стащил  через  голову  куртку  и кинул  её  стремительно  на пол.   С  уважением, но  тоже  поспешая,  с извинениями  перед  покойным  положил  воина  поверх  её.  Русские  своих  не бросают!   Правой  рукой  схватил со стола   меч  и бегом,  держа   воина на руках, будто ребенка   побежал  из терема,  его пятки   тащились с сухим  звуком  по половицам - доскам.   Только  я  выбежал и  успел в два шага  прыгнуть  через  ступени крылечка,   как  услышал  за спиной сухой   треск  дерева.  Это оседал  терем,  меня  кинуло  вниз лицом  на траву  от  волны складывающегося, как  квадратики   домино громадного   терема.  Прикрыв  воина  спиной  от  осколков  досок, упал  лицом  в траву,  лишь  на мгновение,  успев   подстраховать  себя   левой  рукой.  От тяжести  падения   почувствовал, как  хрустнуло в  запястье.   Блин!  То осколок  малипусенький   с громадной болью прилетит на   выходе  на « войну»   в это место,  то  коснется  лезвием  ножа очередного дурака  на улице в  тоже  место,  а теперь  опять   досталось.   Напасть!   Уже не кричал, а  сжимая   нижнюю  губу   зубами  до крови,  выл  волком - подранком  в темной  чаще.   Услышал  вой  волков  моих друзей  из леса,  они помогали  мне преодолеть боль.  Тут Ванино  мастерство  и пригодилось.  Он  очухался  и  только слышал  его успокаивающий  тон в голосе  и его ледяные сильные   тонкие  пальцы  на месте  боли.   Отошел  малость, даже  смог приоткрыть  глаза,  на  руке увидел  наложенную  шину  из какой – то  доски  от терема.   Попробовал  сесть,  боль отдалась   молнией, в распухшей  синим  цветом  руке.   Надо  мной  стояли двое:   Ваня и  красавица.  Она прикоснулась кончиками  пальцев   к  руке, что – то  заговорила   алыми  губами  (не мог  оторвать  взгляд  от ее  губ,  такое  совершенство  не видел никогда)  и тут опухоль  стала  оседать: боль  прошла.  Я  попробовал  повести  кистью,  она  не болела.  Что сегодня за день?!   
Медленно   встал,  разогнулся.  Попробовал потрясти рукой,  на  удивление  она не болела.    И через минут десять  я  уже  был  в строю  и  рядом  с могилами  одиннадцати  воинов  с  Иваном  выкопали  могилу для воина.  Земля   парню досталась  прекрасная,  легкая  с  песочком.    Деревянный   заступ  под работу    нашли  за одной  из заросших  могил.    
Положили  воина,  меч  изумительной красоты  положил  ему  в  рядом  с правой  рукой, накрыл  своей  курткой  голову  и,  выбравшись (рука  не болела, а стала даже себя  чувствовать)  встал на колени возле  могилы  и стал читать молитву.  Почти  над головой  пролетел тот старый  ворон и «курлыкнул»  один раз, знак  опасности.  Не стал  обращать внимания ан предупреждение,  и обиходили  заросшие  травой  могилки  спящих  вечным  сном  русских  воинов.  Голова  раскалывалась от  тягучей  жесткой  боли.  Видимо  поляна  стала  себя  защищать от  нас.  Увидел, как  девушка  зажмурила  глаза от боли и зажала   уши, чтобы не слышать мерный  утробный   звук,   опоясавший   нас  от пяток до макушки.
Я сидел  подле  избы  на лавочке,  девушка  по имени  Василиса, я  добавил бы слово « Прекрасная»  ушли с Иваном  ловить рыбу. Василиса  отобрала  у меня  нефритовое  яблоко и поднос  из темного агата.  Я  с  её  слов  «  не дорос»  до его понимания и употребления, оказывается  это оружие,  типа « пси» оружия.  Через него я мог  воздействовать  на  любого   в нужном мне  ключе. 
  Из сумки достал  черное  колечко, потер  его зубной  пастой. Дома  надо будет  пробежать его  шлифовальной  пастой.   Надел  на безымянный  палец  и, чтобы  оно село  поудобней   повернул его вокруг своей  оси. Тут  передо мной  появились  двое  ребят  в старых красных   шелковых   русских рубахах   из пространства  и,   глядя  в глаза  наглыми  глазами  медленно почти по слогам,  произнесли: « Что надо  новый  хозяин?!».  Повернул  колечко и,  они испарились,  от страха вытер  пот со лба,  и  аккуратно  сняв  с  пальца  колечко,  положил его обратно в сумку.  Вот так  я  съездил   на рыбалку   с  Ванятой.  Прошло три года!   Он стал теперь  женатым  человеком и уже  защитил  докторскую!  Конечно, с такой  женой,  как  моя  крестница красавица  Василиса -  Премудрая  можно стать  и академиком.   Правда,  два  дня   по нашему  возвращению  Наташа,  мама  Ваняты  пила  валерьянку, когда Иван  на руках  занес  красавицу  через порог  к ней  в квартиру.   А теперь  они часто щебечут  по телефону: стали подружки.  Когда  мне грустно  особенно  по зимним  одиноким вечерам  я  надеваю  на палец  кольцо  и  поворачиваю  его.  Ребята  водку  не пьют,  но  едят  за четверых и разговаривают со мной о прошлых  годах,  где  жили  на старой  доброй РУСИ  Матушке.   Один раз хотел  им подарить  их   кольцо  власти, чтобы  они стали  вольными:  отказались,  « Ты для  нас  Валентиныч  лучший  хозяин, даже  кормишь!  Порвем  за тебя  всех!». Да, в запретную зону  я больше  не ногой!  Хватит  и  терема и  хрусталя…