Сергей Петрович сидел за столом и починял телевизор. Чинить телевизор легко и весело, когда ты и понятия не имеешь, как он устроен. Потому как незнание не отягощает увлечённый разум сомнениями, скучными расчётами и прочей рутинной чепухой отрицательно влияющей на скорость починки.
А Сергей Петрович любил чинить быстро, так как только при быстром ремонте в нём горел азарт, и обострялось чувство сопричастности к величию прогресса. По этой причине возня со сломанными бытовыми безделушками – утюгами-лампами его не вдохновляла. Ему требовался масштаб и наличие внушительного количества замысловатых фитюлек, спрятанных в ящике того или иного чуда техники. Попавшие в его руки достижения цивилизации вскрывались им с задней стороны и, обнажая свои внутренности, завораживали компактным изобилием резисторов, транзисторов и диодных мостов.
Вволю наглядевшись на токопроводящий натюрморт, Сергей Петрович засучивал рукава, надевал на нос очки и принимался … нюхать. Вернее обнюхивать узлы и отдельные детальки на предмет их испорченности. Испорченность, как правило, пахла жареной селёдкой или же горелой резиной и имела явно подкопчённый вид, говорящий о том, что в ней застрял закон Ома. Обнаружив уставший элемент, Сергей Петрович брался за паяльник и, высунув язык, менял его на новый, ещё не ведающий бремени постоянного напряжения.
Случались такие счастливые дни, когда реанимационные усилия заканчивались полным успехом, и Сергей Петрович, чувствуя себя большим и умелым, в тот же день сдавал супруге с рук на руки вновь заработавший прибор. Но бывали у него и досадные неудачи. Происходили они в том случае, когда мастер не ощущал в ремонтируемом агрегате указующих запахов и не видел чёрных пятен радиотехнического некроза. Тут уж время ремонта начинало стремиться к бесконечности, и Сергей Петрович терял к починке всякий интерес, мрачнел настроением и тащил упрямую поломку в чулан, где и оставлял до лучших времён. А так как лучшие времена всё никак не наступали, то чулан со временем стал превращаться в малогабаритный склад совсем не готовой продукции.
Вот и сегодня Сергей Петрович честно посвятил час жизни телеремонту, а, не выявив ни одного изъяна, обнял телевизор обеими руками и уже был готов уволочь его на склад, когда перед ним возникла его супруга. Сразу было видно, что ничего хорошего ему от неё ждать не приходилось, так как возникла она в позе хоккейного рефери – ноги на ширине плеч, руки упёрты в бока, во взгляде лёд и полное отсутствие каких бы то ни было компромиссов.
Организм Сергея Петровича обмяк, ослабил хватку и вновь уселся на стул. В свою очередь супруга, указав пальцем на телевизор, как на центральный круг, и будто бы повелевая, что именно там будет вбрасывание, объявила свой ультиматум. В ультиматуме говорилось о том, что вся её жизнь связана с вещательными каналами и, что каналы эти должны вещать в любом случае, ожив ли от усилий Сергея Петровича или же какого другого тунеядца с паяльником.
Допустить в дом более везучего умельца Сергей Петрович не мог, так как опасался за свой статус «мастера на все руки», поэтому он надел очки, подал напряжение на платы и, взяв этими самыми руками щупальца измерительного прибора, сунул их в чрево телеприёмника.
Вот тут-то его и шарахнуло!
В телевизоре, что-то чихнуло, вспыхнуло и двинуло Сергея Петровича наотмашь весьма внушительными амперами. Сергей Петрович ухнул, завалился на спину и затих. Когда тело стало себя ощущать, Сергей Петрович прочитал речитативом непечатную присказку, встал на ноги и заглянул в ящик. В ящике было черным-черно, и воняло, как во вьетнамском общежитие во время завтрака, когда жадные до селёдки переселенцы жарят её на своих сковородках.
Жена, возникшая в комнате сразу же после случившегося катаклизма, наградила Сергея Петровича молчаливым укором и чуть не удалила его с поля до конца матча. Но сдержалась и, резко развернувшись, вышла в коридор. Сергей Петрович отключил всё ещё висевшее на деталях напряжение и спешно заверил супругу в том, что завтра же телевизор будет вновь тревожить её сердце любовными драмами и светлыми сагами о ремонтах, и что будет он как новенький, и даже ещё лучше.
Заверить-то он заверил, однако выполнение этого заверения требовало вполне определённых усилий. Иначе могла произойти и дисквалификация его самого, Сергея Петровича. Конечно, можно было бы плюнуть на жадность, раскошелиться и прикупить новый телевизор. Но тогда, как же быть со статусом?! Как? Ведь человек без статуса, по твёрдому убеждению Сергея Петровича, и человеком-то считаться не может. Так – туловище во мраке живущее, пригодное разве что для уплаты налогов и глумления над ним ненасытных буржуазных корпораций.
Решение пришло, как это часто бывает, бессонной ночью. А утром Сергей Петрович успешно его и воплотил. Сгонял в магазин, приобрёл у вышеупомянутых корпораций абсолютно такой же телевизор, и пока супруги не было дома, вынул из него блестящие внутренности и вставил их в старый ящик, отличающийся житейскими царапинами и потёртостями.
При наступлении же вечерних сумерек, счастливой благоверной был дан праздничный обед и даже налита ненаглядному Сергею Петровичу рюмочка крепкой. Был он и обласкан, и даже нежно расцелован – всё согласно своему высокому и непоколебимому статусу…
[Скрыть]Регистрационный номер 0359702 выдан для произведения:
Сергей Петрович сидел за столом и починял телевизор. Чинить телевизор легко и весело, когда ты и понятия не имеешь, как он устроен. Потому как незнание не отягощает увлечённый разум сомнениями, скучными расчётами и прочей рутинной чепухой отрицательно влияющей на скорость починки.
А Сергей Петрович любил чинить быстро, так как только при быстром ремонте в нём горел азарт, и обострялось чувство сопричастности к величию прогресса. По этой причине возня со сломанными бытовыми безделушками – утюгами-лампами его не вдохновляла. Ему требовался масштаб и наличие внушительного количества замысловатых фитюлек, спрятанных в ящике того или иного чуда техники. Попавшие в его руки достижения цивилизации вскрывались им с задней стороны и, обнажая свои внутренности, завораживали компактным изобилием резисторов, транзисторов и диодных мостов.
Вволю наглядевшись на токопроводящий натюрморт, Сергей Петрович засучивал рукава, надевал на нос очки и принимался … нюхать. Вернее обнюхивать узлы и отдельные детальки на предмет их испорченности. Испорченность, как правило, пахла жареной селёдкой или же горелой резиной и имела явно подкопчённый вид, говорящий о том, что в ней застрял закон Ома. Обнаружив уставший элемент, Сергей Петрович брался за паяльник и, высунув язык, менял его на новый, ещё не ведающий бремени постоянного напряжения.
Случались такие счастливые дни, когда реанимационные усилия заканчивались полным успехом, и Сергей Петрович, чувствую себя большим и умелым, в тот же день сдавал супруге с рук на руки вновь заработавший прибор. Но бывали у него и досадные неудачи. Происходили они в том случае, когда мастер не ощущал в ремонтируемом агрегате указующих запахов и не видел чёрных пятен радиотехнического некроза. Тут уж время ремонта начинало стремиться к бесконечности, и Сергей Петрович терял к починке всякий интерес, мрачнел настроением и тащил упрямую поломку в чулан, где и оставлял до лучших времён. А так как лучшие времена всё никак не наступали, то чулан со временем стал превращаться в малогабаритный склад совсем не готовой продукции.
Вот и сегодня Сергей Петрович честно посвятил час жизни телеремонту, а, не выявив ни одного изъяна, обнял телевизор обеими руками и уже был готов уволочь его на склад, когда перед ним возникла его супруга. Сразу было видно, что ничего хорошего ему от неё ждать не приходилось, так как возникла она в позе хоккейного рефери – ноги на ширине плеч, руки упёрты в бока, во взгляде лёд и полное отсутствие каких бы то ни было компромиссов.
Организм Сергея Петровича обмяк, ослабил хватку и вновь уселся на стул. В свою очередь супруга, указав пальцем на телевизор, как на центральный круг, и будто бы повелевая, что именно там будет вбрасывание, объявила свой ультиматум. В ультиматуме говорилось о том, что вся её жизнь связана с вещательными каналами и, что каналы эти должны вещать в любом случае, ожив ли от усилий Сергея Петровича или же какого другого тунеядца с паяльником.
Допустить в дом более везучего умельца Сергей Петрович не мог, так как опасался за свой статус «мастера на все руки», поэтому он надел очки, подал напряжение на платы и, взяв этими самыми руками щупальца измерительного прибора, сунул их в чрево телеприёмника.
Вот тут-то его и шарахнуло!
В телевизоре, что-то чихнуло, вспыхнуло и двинуло Сергея Петровича наотмашь весьма внушительными амперами. Сергей Петрович ухнул, завалился на спину и затих. Когда тело стало себя ощущать, Сергей Петрович прочитал речитативом непечатную присказку, встал на ноги и заглянул в ящик. В ящике было черным-черно, и воняло, как во вьетнамском общежитие во время завтрака, когда жадные до селёдки переселенцы жарят её на своих сковородках.
Жена, возникшая в комнате сразу же после случившегося катаклизма, наградила Сергея Петровича молчаливым укором и чуть не удалила его с поля до конца матча. Но сдержалась и, резко развернувшись, вышла в коридор. Сергей Петрович отключил всё ещё висевшее на деталях напряжение и спешно заверил супругу в том, что завтра же телевизор будет вновь тревожить её сердце любовными драмами и светлыми сагами о ремонтах, и что будет он как новенький, и даже ещё лучше.
Заверить-то он заверил, однако выполнение этого заверения требовало вполне определённых усилий. Иначе могла произойти и дисквалификация его самого, Сергея Петровича. Конечно, можно было бы плюнуть на жадность, раскошелиться и прикупить новый телевизор. Но тогда, как же быть со статусом?! Как? Ведь человек без статуса, по твёрдому убеждению Сергея Петровича, и человеком-то считаться не может. Так – туловище во мраке живущее, пригодное разве что для уплаты налогов и глумления над ним ненасытных буржуазных корпораций.
Решение пришло, как это часто бывает, бессонной ночью. А утром Сергей Петрович успешно его и воплотил. Сгонял в магазин, приобрёл у вышеупомянутых корпораций абсолютно такой же телевизор, и пока супруги не было дома, вынул из него блестящие внутренности и вставил их в старый ящик, отличающийся житейскими царапинами и потёртостями.
При наступлении же вечерних сумерек, счастливой благоверной был дан праздничный обед и даже налита ненаглядному Сергею Петровичу рюмочка крепкой. Был он и обласкан, и даже нежно расцелован – всё согласно своему высокому и непоколебимому статусу…