Не зря мы за бобра переживали. Как в воду глядели. Наш хозяин лесной, замечательный, устроивший такой великолепный дом на ручье, погиб. Разорил человек его хозяйство. Смыли весенние воды его плотину, норы разрыты, дом разворочен, у канала, что бобёр от водоёма к ручью прокапал, стены отвесные водой размыло. Возле ручья обнаружили мы след человека, который давно в лесу браконьерством промышляет, силки ставит и последнюю живность на корню изводит. Муж мой не один раз выяснял с ним отношения, силки и капканы снимал, но толку от этого мало.
Жили в садоводстве уже немолодые люди, домик-пряник построили на участке неудобном и маленьком у самой дороги. Красивый домик был, хоть небольшой и не богатый, да и то, правда, что трудом праведным не наживёшь палат каменных. Росли возле зелёного домика с белыми резными наличниками золотые шары, и всё хорошо было. Толь вот сгорел дом. Куда женщина делась, я не знаю, почему сгорел – тоже мне не известно, но остался мужчина пенсионного возраста один.
Не нужны старики ни детям, ни внукам, нет теперь у людей ни роду, ни племени, ни брата, ни сестры – некуда пойти человеку. Стал жить старик в холодном сарае, в лютый мороз, в дождь и холод. Страшен мир человеческий, опустошает он душу, выжигает всё доброе, что в ней было. Опускается тьма на него, и борется в нём добро и со злом, и ничего не остаётся у него кроме боли. Собирают наши несчастные пенсионеры бутылки и банки по заплёванным урнам. На работу стариков берут неохотно, а если и берут, то на самую грязную, самую тяжёлую и низкооплачиваемую. Хорошо если у стариков и детей размер одежды совпадает, тогда с барского плеча может родителям и достанется что-нибудь сносное от деток, а если нет, то и этого не будет. Жил человек, любил, суетился, отдавал свое сердце детям, работал как проклятый… и всё зря. У предательства, как и убийства, нет срока давности, нет конца. Кто предал единожды, будет предавать всегда, и тот, кого предали, будит жить с этим предательством вечно. И нет спасения даже в смерти, и смерть предаёт человека – не приходит к нему вовремя, да и она не избавляет ни от чего. А когда никого нет, и не будет рядом, человеку всё равно, что после него и кому, и в каком виде останется.
Я мужу говорю: «Не лезь ты к мужику. Бог с ними со зверями, он не ради удовольствия убивает, ему выжить надо. Бобёр вкусный, да и шкуру можно продать, работать ему здесь негде, да и не возьмёт его никто».
И вспомнила я, как в самое тяжёлое перестроечное время, когда все вклады у людей при господине Ельцине обесценились и ничего снимать со сберкнижек не разрешали, когда с едой стало совсем плохо, а я дома сидела с ребёнком, и денег в семье было мало, принёс мой муж целый рюкзак мяса. Это был единственный случай, когда он охотился на лося. Не умерли бы мы и без лосятины, но сохранила она нам здоровье, и очень помогла. Лось тот молодой был и совсем глупый, и кто его убил муж или его приятель доподлинно неизвестно, но это дела не меняет. Кого можно убивать, кого нельзя? Когда можно убивать, когда нельзя? И почему домашних животных убивать можно, а диких убивать жестоко? Дикие животные, хоть может и недолго, но пожили свободными в природе, где всё прекрасно, а домашние иногда ничего кроме фермы и клетки не видели, даже осеменяют их искусственно. Где начинается жестокость, где она оканчивается? Верны ли наши представления о жестокости и доброте, если смотреть на всё это глазами животных? Что вообще можно делать, а чего нельзя в нашем жестоком мире.
Тихо в лесу. Ветер качнул ветки, и проплыла по лесу волна, лес как будто вздохнул. Нужно попасть в ритм. Это называется медитацией. Человек может жить в мире зверей, трав деревьев, слышать этот общий для всей природы хор, и понимать его язык. Прекрасен язык природы, он лечит душу, и человек слышит абсолютно всё, каждую травинку, каждое живое существо и всех их вместе, ощущая себя их частью. Но не слышит современный человек даже самого себя, чужд он всему и всем. Пожалуй, только буддисты когда молятся, желают процветания всем живым существам. Что ж, на востоке умеют медитировать.
Мы цари природы, мы… Мы несчастные её пасынки, алчные и эгоистичные, заблудшие в мире человеческой жестокости. Прекрасный мир лежит на ладонях у Бога – стоит только почувствовать, понять. Все чудеса у нас перед глазами – стоит только посмотреть. Не надо ехать за тридевять земель, всё рядом, протяни руку и коснись чуда. Но не видит человек никаких чудес, ничего не видит кроме ширпотреба – единственной и подлинной своей любви. Мечтает он, что сможет воспользоваться, насладится плодами своего труда, а иногда и плодами своего эгоизма и подлости, но быстро проходит жизнь, и доживает он остаток своих дней как все – в болезнях, предательстве и печали.
Поделили господа, власть и деньги между собой и скоро поделят всю землю. Обнесут её заборами, поставят охранников, сделают платными дороги, и останется человек в резервациях бетонных, обезличенных городов, да ещё на своих 6-12 сотках земли, и огромный мир сузится до бетонных коробок квартир и заборов вокруг их крохотных участков. А может, пронесёт? А может, на наш век хватило, и ладно? Уходит жизнь человека в песок, как вода, без всякого толку, и то что, что он считал важным, оказывается ничтожным и ничего не стоящим.
Бесконечны поля и леса, бесконечен простор неба, отражается он в водах морей, озёр и рек. Идут дожди, пролетают ветры, заметают снега землю, сковывают льдом. Проходит жизнь, быстро проходит… Наш «разоритель», доживающий свою жизнь в сарае, только пылинка в море человеческого страдания. Жалкая пылинка, затерянная, заблудшая в лесу, из которого нет выхода.
26.04.10.
[Скрыть]Регистрационный номер 0305152 выдан для произведения:
Не зря мы за бобра переживали. Как в воду глядели. Наш хозяин лесной, замечательный, устроивший такой великолепный дом на ручье, погиб. Разорил человек его хозяйство. Смыли весенние воды его плотину, норы разрыты, дом разворочен, у канала, что бобёр от водоёма к ручью прокапал, стены отвесные водой размыло. Возле ручья обнаружили мы след человека, который давно в лесу браконьерством промышляет, силки ставит и последнюю живность на корню изводит. Муж мой не один раз выяснял с ним отношения, силки и капканы снимал, но толку от этого мало.
Жили в садоводстве уже немолодые люди, домик-пряник построили на участке неудобном и маленьком у самой дороги. Красивый домик был, хоть небольшой и не богатый, да и то, правда, что трудом праведным не наживёшь палат каменных. Росли возле зелёного домика с белыми резными наличниками золотые шары, и всё хорошо было. Толь вот сгорел дом. Куда женщина делась, я не знаю, почему сгорел – тоже мне не известно, но остался мужчина пенсионного возраста один.
Не нужны старики ни детям, ни внукам, нет теперь у людей ни роду, ни племени, ни брата, ни сестры – некуда пойти человеку. Стал жить старик в холодном сарае, в лютый мороз, в дождь и холод. Страшен мир человеческий, опустошает он душу, выжигает всё доброе, что в ней было. Опускается тьма на него, и борется в нём добро и со злом, и ничего не остаётся у него кроме боли. Собирают наши несчастные пенсионеры бутылки и банки по заплёванным урнам. На работу стариков берут неохотно, а если и берут, то на самую грязную, самую тяжёлую и низкооплачиваемую. Хорошо если у стариков и детей размер одежды совпадает, тогда с барского плеча может родителям и достанется что-нибудь сносное от деток, а если нет, то и этого не будет. Жил человек, любил, суетился, отдавал свое сердце детям, работал как проклятый… и всё зря. У предательства, как и убийства, нет срока давности, нет конца. Кто предал единожды, будет предавать всегда, и тот, кого предали, будит жить с этим предательством вечно. И нет спасения даже в смерти, и смерть предаёт человека – не приходит к нему вовремя, да и она не избавляет ни от чего. А когда никого нет, и не будет рядом, человеку всё равно, что после него и кому, и в каком виде останется.
Я мужу говорю: «Не лезь ты к мужику. Бог с ними со зверями, он не ради удовольствия убивает, ему выжить надо. Бобёр вкусный, да и шкуру можно продать, работать ему здесь негде, да и не возьмёт его никто».
И вспомнила я, как в самое тяжёлое перестроечное время, когда все вклады у людей при господине Ельцине обесценились и ничего снимать со сберкнижек не разрешали, когда с едой стало совсем плохо, а я дома сидела с ребёнком, и денег в семье было мало, принёс мой муж целый рюкзак мяса. Это был единственный случай, когда он охотился на лося. Не умерли бы мы и без лосятины, но сохранила она нам здоровье, и очень помогла. Лось тот молодой был и совсем глупый, и кто его убил муж или его приятель доподлинно неизвестно, но это дела не меняет. Кого можно убивать, кого нельзя? Когда можно убивать, когда нельзя? И почему домашних животных убивать можно, а диких убивать жестоко? Дикие животные, хоть может и недолго, но пожили свободными в природе, где всё прекрасно, а домашние иногда ничего кроме фермы и клетки не видели, даже осеменяют их искусственно. Где начинается жестокость, где она оканчивается? Верны ли наши представления о жестокости и доброте, если смотреть на всё это глазами животных? Что вообще можно делать, а чего нельзя в нашем жестоком мире.
Тихо в лесу. Ветер качнул ветки, и проплыла по лесу волна, лес как будто вздохнул. Нужно попасть в ритм. Это называется медитацией. Человек может жить в мире зверей, трав деревьев, слышать этот общий для всей природы хор, и понимать его язык. Прекрасен язык природы, он лечит душу, и человек слышит абсолютно всё, каждую травинку, каждое живое существо и всех их вместе, ощущая себя их частью. Но не слышит современный человек даже самого себя, чужд он всему и всем. Пожалуй, только буддисты когда молятся, желают процветания всем живым существам. Что ж, на востоке умеют медитировать.
Мы цари природы, мы… Мы несчастные её пасынки, алчные и эгоистичные, заблудшие в мире человеческой жестокости. Прекрасный мир лежит на ладонях у Бога – стоит только почувствовать, понять. Все чудеса у нас перед глазами – стоит только посмотреть. Не надо ехать за тридевять земель, всё рядом, протяни руку и коснись чуда. Но не видит человек никаких чудес, ничего не видит кроме ширпотреба – единственной и подлинной своей любви. Мечтает он, что сможет воспользоваться, насладится плодами своего труда, а иногда и плодами своего эгоизма и подлости, но быстро проходит жизнь, и доживает он остаток своих дней как все – в болезнях, предательстве и печали.
Поделили господа, власть и деньги между собой и скоро поделят всю землю. Обнесут её заборами, поставят охранников, сделают платными дороги, и останется человек в резервациях бетонных, обезличенных городов, да ещё на своих 6-12 сотках земли, и огромный мир сузится до бетонных коробок квартир и заборов вокруг их крохотных участков. А может, пронесёт? А может, на наш век хватило, и ладно? Уходит жизнь человека в песок, как вода, без всякого толку, и то что, что он считал важным, оказывается ничтожным и ничего не стоящим.
Бесконечны поля и леса, бесконечен простор неба, отражается он в водах морей, озёр и рек. Идут дожди, пролетают ветры, заметают снега землю, сковывают льдом. Проходит жизнь, быстро проходит… Наш «разоритель», доживающий свою жизнь в сарае, только пылинка в море человеческого страдания. Жалкая пылинка, затерянная, заблудшая в лесу, из которого нет выхода.
26.04.10.