Помочь сайту
Поздравления
Пути Господни...
21 декабря 2014 -
Михаил Скубилин
Москва – город шикарных и не очень, привокзальных и бомжеватых проституток. Город небоскрёбов и диких орд гастарбайтеров. Город миллиардеров и офисных служащих, желающих стать миллиардерами. А также несостоявшихся миллиардеров и прочего планктона - до бывших интеллигентных человеков. Город великих надежд и растоптанных судеб. А ещё в Москве тасуется бесчисленная армия дармоедов - молодых, жадных, готовых на любые сомнительные делишки, «молодых волчат» и вполне себе поживших квартиросъёмщиков и приживальщиков. Они охраняют чужое добро, пытаясь по возможности поиметь то, что охраняют. Мечтая, при этом, когда-нибудь обзавестись собственной охраной для сбережения, нажитого праведным трудом или свалившегося со столичного неба, добра… Москва как магнитом тянет к себе молодёжь и немолодёжь со всех близлежащих областей, а так же из не очень близлежащих и совсем уж далёких, вплоть да закордонных улусов и аулов.
Она всех резиново глотает и по возможности предоставляет право выбора пути. А пути Господни – неисповедимы…
« - Коль, ты домой – то едешь?
- Сейчас соберу барахло и поеду.
- Занеси Светке десятку. Скажешь, я завтра к обеду подъеду.
Он с порога схватил её, прижался к горячему, молодому телу и задышал в ухо: «Светка, Какая же ты красивая!.. Ну что ты, дурочка, упираешься?» Она вырвалась из липких рук Николая, с яростью оттолкнула его к двери. Парень упал на пол, ударившись затылком о косяк.
- Ты чего сдурела, кобыла?
- Вали отсюда, кобель вонючий! Пошёл вон! Чтоб ноги твоей здесь больше не было!
Она тяжело дышала, расширенными, напряжёнными ноздрями. Грудь вздымалась, пытаясь вырваться из тесного плена лёгкого, ситцевого сарафана.
Светлана решительно подошла к окну, упёрлась рукой в подоконник, водрузив вторую руку на крутоё упругое бедро: « Уходи… Всё Серёжке расскажу! Друг называется!
Николай поднялся на ноги, подошёл к столу и, достав из кармана две пятитысячные бумажки, аккуратно разложил их одна возле другой.
- А если так, красавица?..
Повисла пауза. Тишину разрывало отчаянное жужжание мухи, безуспешно пытавшейся вырваться из липучки, висящей над кухонным столом.
- Господи, а если кто узнает?.. Ты сдурел… Такие деньжищи!
- Ну, если ты не скажешь никому – ни кто и не узнает…
Она как заворожённая взяла деньги, аккуратно сжала в кулаке, сложив купюры в четверо, и безвольно опустила руки.
- Только запомни, гад - первый и последний раз! И если кому-нибудь скажешь – я тебя зарежу как свинью! Светка стояла в пол - оборота от криво-улыбающейся рожи. Слёзы ручьём струились по лицу и, срываясь с подбородка, тонули в манящей складке высокой, красивой груди, вызывающе выглядывающей из выреза сарафанчика.
- Да понятно дело, Светик! Всё будет покрыто глубочайшей таинственной завесой!
Рыло ещё сильнее расплылось в слащавой, влажной улыбке.
Время перевалило за полночь. Светка выглянула в коридор, приоткрыв входную дверь.
- Выходи, никого нет.
- Да, Свет… Короче деньги эти Серёгины – так что смотри, не сболтни лишнего!
- Как Серёгины? Она чуть не осела на пол.
- Ха! Да так. Просил передать тебе, я передал – и все дела. Он сегодня к обеду приедет.
- Какая же ты мразь!
- Тихо, тихо, дура, засветишься – тебе же хуже. Молчи в тряпочку, а я – могила! Сказал же – больше на выстрел к тебе не приближусь! Чао!
С утра выдали аванс – по десять тысяч на рыло. Настроение у мужиков было прекрасное. Завтра домой - денежки как раз во время поспели, ко « Дню города». Время пролетело шилом, стрелки замерли на часе ночи. Земляки присели за стол. В дежурке царил полу – мрак. За перегородкой похрапывали свободные от вахты мужики. Оттуда тянуло тошнотворно кислым запахом немытых тел и нестиранных носков.
- Вот свиньи! Душ под боком, машинку стиральную наладили вчера…
- Пятый, пятый, ответь второму!
«Гад, вроде к Вальке ушёл» - С досадой процедил Васька.
- Пятый на связи. Рация выскользнула из влажной ладони и упала на стол.
- Как обстановка?
- Да всё спокойно, Иваныч.
- Где ты есть? Я тебя не вижу.
- До ветру отлучился.
- Отвечай по уставу. Не засоряй эфир! Отлучился он. Без разрешения с поста не отлучаться! Последнее предупреждение!
- Принял…
- Десятый - второму! Подмени пятого.
- Десятый принял…
- Ладно, мужики, я на пятый пойду, потасуюсь чуток. Вась, запарь бичпакетов*, штуки четыре. И сосисок туда покроши – пусть потомятся.
Сергей, вышел на улицу, вдохнул полной грудью ночной газовый коктейль.
- Moscow never sleeps!** Машины нескончаемым потоком мчались по Кутузовскому, к Рублёвке – в сторону близкого и такого недоступного Рая… Он дошёл до будки пятого поста, вытащил стул на улицу, поставил его напротив окна мониторного кабинета, сел и закурил. Свет в мониторке погас.
- Всё улеглись голубки́ … Вот Валька! – Гром баба! Кого хошь укачает…
- Ну всё по последней! Мы с Колькой потасуемся – а вы на бок. Завтра к обеду дома будем!
- Ща, пойдём. Коль ну скажи, какое слово заветное знаешь? Ты ведь два вершка от горшка – а бабы липнут к тебе как пчёлы на мёд.
- Да много слов и не надо. Женщина ласку любит. Она душой чует, как локатором – кто свой, а кто чужой. Нет такой бабы, которую я в постель не затащу!
- Ну не знаю за всех – а за Светку свою я головой ручаюсь. У неё батя комполка. Она одна у него – жена умерла, когда Светке пять лет было. Там за ней такие ухаря увивались – и в погонах, и со связями и сынок командира штаба дивизии. Батя меня до дембеля гнобил как сидорову козу. Светку запирал в доме на ключ. Пра́пора к ней хвостом пристегнул – только чтобы мы не встречались. А вот по дембелю сбежала со мной… Батя её проклял – не общается с нами совсем… Да и хрен с ним – проживём и без папочек и без мамочек.
- Серёга, не зарекайся! Говорю тебе любую бабу можно за пол - часа уболтать.
- Я щас в рыло въеду тебе для закрепления. Говорю вам – моя не та–ка-я!
- Ну конечно в рыло, проще всего…
- Ну спорим, гад, что Светку не уболтаешь?
Колька встал, подошёл к стойке, плеснул в стакан чайку.
- Да ты убьёшь потом на хрен…
- Богом, клянусь, мужики, пальцем не трону – если что.
- Ну, хрен с тобой – давай на пять тыщ. По пятёрке Ваське отдаём, кто выиграет – тот и заберёт!
- А домой-то чего привезём? Светка без копейки сидит…
- Ну вот! Значит всё отменяется…
- Нет! Замётано! Домой приедем – полчаса твои!
Город встретил чистыми улицами, побеленными тополями и мелким, сеющим дождём. Кругом висели афиши, призывающие на стадион - в честь праздника приехал Спартаковский дубль, чтобы сыграть с местным «Химиком». Потом там же, на стадионе должен был состояться праздничный концерт. А на посёлке - даже на заборе тюрьмы повесили красочные баннеры.
«Во! Мэр с кумом ханки обожражались – из тюрьмы фестиваль сгоношили!» - сквозь зубы процедил Колька.
Они шли к сараям. В Серёгиной халупе выбрали место для наблюдения через дырку в стене, в сарай к Кольке.
- Если что - там, у кадушки. Свет включать не буду - отсюда прекрасно видно.
- Ты у этой кадушки будешь «Дуньку Кулакову» гонять. Плакали твои денежки, дурак!
- А это будем посмотреть – как оно там повернётся…
- Значит так – в три часа я с понтом ухожу на футбол – в половине четвёртого иду к Ваське за моими деньгами.
- Или я за моими. Серёга смотри, ты обещал перед мужиками. И эту бодягу не я замутил!
- Да сказал – пальцем не трону. Да и не за что будет. Не ссы!
Дождь вроде утих и кое – где открылись голубенькие лоскутики на грязно – сером, застиранном покрывале, укрывшем чистое, ясное, желанное небо.
- Кроха сын пришёл к отцу, и спросила кроха: « Ща бы Светку тра-та-та»…
- Уйди, гад! Светка задохнулась от страха. Ты же обещал, что больше не подойдёшь! Я всё Серёжке расскажу! Он тебя убьёт, мразь!
- Тихо, сучка! И как ты мне тут всю ночь подмахивала – тоже расскажешь, или как? Ты знаешь Серёгу – он не простит.
- Да он не поверит тебе, гад!
- Ну да, особенно когда я ему расскажу про родинку у тебя на жопе и шрам от аппендицита с тремя шовчиками.
- Ну, Коленька, миленький, ну пожалуйста-а-а. Ты же обеща-а-ал.
Светка причитала навзрыд.
- Тихо, тихо, дурочка! Это последний раз. Больше даже не посмотрю в твою сторону. Богом клянусь!
Он перекрестился, вперившись в Светку масляными, похотливыми глазками.
- А если Серёжка придёт, не дай Бог! Коленька, ну пожалуйста!
- Слушай сюда! Через пять минут приходи в мой сарай. Дверь будет открыта. Серёга на футболе. Мы там пять минут – и всех делов.
- Ну, Коль, ну не надо, миленький!
- Све-тик. Я пошёл. Сказал тебе – это последний раз. Если хочешь, чтобы всё устаканилось - через пять минут у меня в сарае! Всё – я жду!
Он оторвал Светкины руки от своей рубашки и вышел в коридор.
- Ну что, хахаль – террорист! Облом во весь член?
«Тихо, Серёга! Ещё десять минут моего времени! Ты должен молчать!» - прошипел Колька…
Дверь распахнулась, Светка вбежала, дрожа как осиновый лист...
- Слышь, Михалыч, не свисти! Написал ты складно – только туфта всё это. Я родился в этом доме возле тюрьмы и в армию оттуда призвали. Это я сейчас «москвач» … Нет там никаких Колек и Серёжек! И Светок – конфеток, что-то я не припомню. Выдумал всё, так ведь? Вот только откуда ты эту дыру знаешь? Убей Бог – я тебя там ни разу не видел!
- Пути Господни неисповедимы, Сашок. И выдумать, ничего нельзя… Всё уже Им выдумано…
- Ну а как же там писатели, поэты разные, композиторы – они чего, не выдумывают?
- Нет! Им дар дан свыше вы-яв-лять! Ощущаешь разницу? Все мы Божьи люди. Только они на ступеньку выше нас – а значит ближе к Богу…
- У нас во дворе, в брошенном сарая летом бомжара тёрся, а к зиме уползал в коллектор на ТЭЦ. Поэмы сочинял, прям Пушкин, мать твою, заслушаешься. На кладбище или возле тюрьмы бабы толпами вокруг него собирались. Вот он им по ушам лапшу вешал! Эти дуры, его подкармливали и воду лили от его виршей.
Ну и чего? Ты хочешь сказать, что этот синяк по жизни выше меня забрался?
- Слёзы, Саш - это не вода… Это с душой связано настолько тонко, что нам и неведомо! Нельзя путать, выстроенное Богом с государственной иерархической лестницей или даже с церковной… Всё это, похоже – только не одно и то же. Вот бомжу твоему отпущено было выявлять, и словом Бог его одарил - а значит повыше нас с тобой он Саша. И Бог знает насколько выше…
- А ты? Последний хрен без соли доедаешь! А пишешь, пишешь… Кому это надо? Для этого есть писатели. Они пишут, бабки за это получают. А ты своей бабке плешь проел, небось, ну и нам свистишь по ушам. Что – то не больно высоко ты забрался?! Художник слова, блин! От слова худо!
- Художники – они конечно разные: плохие; хорошие; народные; номенклатурные и даже подзаборные. Вот как я, Сашок – боян из подворотни.
- Почему баян, а не гармошка?
- Эх, Саня, Саня… Боян – это не баян вовсе… Акын, скальд, бард, менестрель – кто это, знаешь?
- Акын – это бабай с бандурой, что - ли?
- Ну, допустим не с бандурой… Это всё сказители народные. Так же как и боян у нас на Руси. Главное, что в своих байках они легко могли героев перенести и в пространстве, и во времени. Понимаешь?
- Ладно, пойду, посты проверю. Нагородил всякой херни – не разгребёшь! Ты не боян, Михалыч – ты свисток, хотя и свистишь складно. Хе-хе! Сашка остановился у двери и, обернувшись, спросил:
"Ну а чем всё закончилось–то?"
- Не знаю Саш… Вот может тебе будет дано выявить…
- Ну да! Я про своих-то ничего не нарыл. И есть ли они где-нибудь эти свои?.. Ни отца, ни бабок, ни деток, ни всяких-разных прадедок. Мать ханку жрала с утра до ночи. Схоронили, когда я в армии служил… И узнал только через месяц, что её не стало – нас как раз в Дагестан загнали. Да она мне никогда про каких-то там родственников и не рассказывала… Всё ложись. Утром на ворота заступишь!
Дед достал из кармана видавший виды кошелёк, вытащил оттуда пожелтевшую фотографию… На фоне облезлого двухэтажного дома - два парня. Один высокий, статный – другой плюгавенький, с залупастым выражением на ухмыляющемся лице. Между ними стояла красивая, стройная девчонка, в тесноватом ситцевом сарафанчике….
* концентрат китайской лапши
** Москва никогда не спит
Она всех резиново глотает и по возможности предоставляет право выбора пути. А пути Господни – неисповедимы…
« - Коль, ты домой – то едешь?
- Сейчас соберу барахло и поеду.
- Занеси Светке десятку. Скажешь, я завтра к обеду подъеду.
Он с порога схватил её, прижался к горячему, молодому телу и задышал в ухо: «Светка, Какая же ты красивая!.. Ну что ты, дурочка, упираешься?» Она вырвалась из липких рук Николая, с яростью оттолкнула его к двери. Парень упал на пол, ударившись затылком о косяк.
- Ты чего сдурела, кобыла?
- Вали отсюда, кобель вонючий! Пошёл вон! Чтоб ноги твоей здесь больше не было!
Она тяжело дышала, расширенными, напряжёнными ноздрями. Грудь вздымалась, пытаясь вырваться из тесного плена лёгкого, ситцевого сарафана.
Светлана решительно подошла к окну, упёрлась рукой в подоконник, водрузив вторую руку на крутоё упругое бедро: « Уходи… Всё Серёжке расскажу! Друг называется!
Николай поднялся на ноги, подошёл к столу и, достав из кармана две пятитысячные бумажки, аккуратно разложил их одна возле другой.
- А если так, красавица?..
Повисла пауза. Тишину разрывало отчаянное жужжание мухи, безуспешно пытавшейся вырваться из липучки, висящей над кухонным столом.
- Господи, а если кто узнает?.. Ты сдурел… Такие деньжищи!
- Ну, если ты не скажешь никому – ни кто и не узнает…
Она как заворожённая взяла деньги, аккуратно сжала в кулаке, сложив купюры в четверо, и безвольно опустила руки.
- Только запомни, гад - первый и последний раз! И если кому-нибудь скажешь – я тебя зарежу как свинью! Светка стояла в пол - оборота от криво-улыбающейся рожи. Слёзы ручьём струились по лицу и, срываясь с подбородка, тонули в манящей складке высокой, красивой груди, вызывающе выглядывающей из выреза сарафанчика.
- Да понятно дело, Светик! Всё будет покрыто глубочайшей таинственной завесой!
Рыло ещё сильнее расплылось в слащавой, влажной улыбке.
Время перевалило за полночь. Светка выглянула в коридор, приоткрыв входную дверь.
- Выходи, никого нет.
- Да, Свет… Короче деньги эти Серёгины – так что смотри, не сболтни лишнего!
- Как Серёгины? Она чуть не осела на пол.
- Ха! Да так. Просил передать тебе, я передал – и все дела. Он сегодня к обеду приедет.
- Какая же ты мразь!
- Тихо, тихо, дура, засветишься – тебе же хуже. Молчи в тряпочку, а я – могила! Сказал же – больше на выстрел к тебе не приближусь! Чао!
С утра выдали аванс – по десять тысяч на рыло. Настроение у мужиков было прекрасное. Завтра домой - денежки как раз во время поспели, ко « Дню города». Время пролетело шилом, стрелки замерли на часе ночи. Земляки присели за стол. В дежурке царил полу – мрак. За перегородкой похрапывали свободные от вахты мужики. Оттуда тянуло тошнотворно кислым запахом немытых тел и нестиранных носков.
- Вот свиньи! Душ под боком, машинку стиральную наладили вчера…
- Пятый, пятый, ответь второму!
«Гад, вроде к Вальке ушёл» - С досадой процедил Васька.
- Пятый на связи. Рация выскользнула из влажной ладони и упала на стол.
- Как обстановка?
- Да всё спокойно, Иваныч.
- Где ты есть? Я тебя не вижу.
- До ветру отлучился.
- Отвечай по уставу. Не засоряй эфир! Отлучился он. Без разрешения с поста не отлучаться! Последнее предупреждение!
- Принял…
- Десятый - второму! Подмени пятого.
- Десятый принял…
- Ладно, мужики, я на пятый пойду, потасуюсь чуток. Вась, запарь бичпакетов*, штуки четыре. И сосисок туда покроши – пусть потомятся.
Сергей, вышел на улицу, вдохнул полной грудью ночной газовый коктейль.
- Moscow never sleeps!** Машины нескончаемым потоком мчались по Кутузовскому, к Рублёвке – в сторону близкого и такого недоступного Рая… Он дошёл до будки пятого поста, вытащил стул на улицу, поставил его напротив окна мониторного кабинета, сел и закурил. Свет в мониторке погас.
- Всё улеглись голубки́ … Вот Валька! – Гром баба! Кого хошь укачает…
- Ну всё по последней! Мы с Колькой потасуемся – а вы на бок. Завтра к обеду дома будем!
- Ща, пойдём. Коль ну скажи, какое слово заветное знаешь? Ты ведь два вершка от горшка – а бабы липнут к тебе как пчёлы на мёд.
- Да много слов и не надо. Женщина ласку любит. Она душой чует, как локатором – кто свой, а кто чужой. Нет такой бабы, которую я в постель не затащу!
- Ну не знаю за всех – а за Светку свою я головой ручаюсь. У неё батя комполка. Она одна у него – жена умерла, когда Светке пять лет было. Там за ней такие ухаря увивались – и в погонах, и со связями и сынок командира штаба дивизии. Батя меня до дембеля гнобил как сидорову козу. Светку запирал в доме на ключ. Пра́пора к ней хвостом пристегнул – только чтобы мы не встречались. А вот по дембелю сбежала со мной… Батя её проклял – не общается с нами совсем… Да и хрен с ним – проживём и без папочек и без мамочек.
- Серёга, не зарекайся! Говорю тебе любую бабу можно за пол - часа уболтать.
- Я щас в рыло въеду тебе для закрепления. Говорю вам – моя не та–ка-я!
- Ну конечно в рыло, проще всего…
- Ну спорим, гад, что Светку не уболтаешь?
Колька встал, подошёл к стойке, плеснул в стакан чайку.
- Да ты убьёшь потом на хрен…
- Богом, клянусь, мужики, пальцем не трону – если что.
- Ну, хрен с тобой – давай на пять тыщ. По пятёрке Ваське отдаём, кто выиграет – тот и заберёт!
- А домой-то чего привезём? Светка без копейки сидит…
- Ну вот! Значит всё отменяется…
- Нет! Замётано! Домой приедем – полчаса твои!
Город встретил чистыми улицами, побеленными тополями и мелким, сеющим дождём. Кругом висели афиши, призывающие на стадион - в честь праздника приехал Спартаковский дубль, чтобы сыграть с местным «Химиком». Потом там же, на стадионе должен был состояться праздничный концерт. А на посёлке - даже на заборе тюрьмы повесили красочные баннеры.
«Во! Мэр с кумом ханки обожражались – из тюрьмы фестиваль сгоношили!» - сквозь зубы процедил Колька.
Они шли к сараям. В Серёгиной халупе выбрали место для наблюдения через дырку в стене, в сарай к Кольке.
- Если что - там, у кадушки. Свет включать не буду - отсюда прекрасно видно.
- Ты у этой кадушки будешь «Дуньку Кулакову» гонять. Плакали твои денежки, дурак!
- А это будем посмотреть – как оно там повернётся…
- Значит так – в три часа я с понтом ухожу на футбол – в половине четвёртого иду к Ваське за моими деньгами.
- Или я за моими. Серёга смотри, ты обещал перед мужиками. И эту бодягу не я замутил!
- Да сказал – пальцем не трону. Да и не за что будет. Не ссы!
Дождь вроде утих и кое – где открылись голубенькие лоскутики на грязно – сером, застиранном покрывале, укрывшем чистое, ясное, желанное небо.
- Кроха сын пришёл к отцу, и спросила кроха: « Ща бы Светку тра-та-та»…
- Уйди, гад! Светка задохнулась от страха. Ты же обещал, что больше не подойдёшь! Я всё Серёжке расскажу! Он тебя убьёт, мразь!
- Тихо, сучка! И как ты мне тут всю ночь подмахивала – тоже расскажешь, или как? Ты знаешь Серёгу – он не простит.
- Да он не поверит тебе, гад!
- Ну да, особенно когда я ему расскажу про родинку у тебя на жопе и шрам от аппендицита с тремя шовчиками.
- Ну, Коленька, миленький, ну пожалуйста-а-а. Ты же обеща-а-ал.
Светка причитала навзрыд.
- Тихо, тихо, дурочка! Это последний раз. Больше даже не посмотрю в твою сторону. Богом клянусь!
Он перекрестился, вперившись в Светку масляными, похотливыми глазками.
- А если Серёжка придёт, не дай Бог! Коленька, ну пожалуйста!
- Слушай сюда! Через пять минут приходи в мой сарай. Дверь будет открыта. Серёга на футболе. Мы там пять минут – и всех делов.
- Ну, Коль, ну не надо, миленький!
- Све-тик. Я пошёл. Сказал тебе – это последний раз. Если хочешь, чтобы всё устаканилось - через пять минут у меня в сарае! Всё – я жду!
Он оторвал Светкины руки от своей рубашки и вышел в коридор.
- Ну что, хахаль – террорист! Облом во весь член?
«Тихо, Серёга! Ещё десять минут моего времени! Ты должен молчать!» - прошипел Колька…
Дверь распахнулась, Светка вбежала, дрожа как осиновый лист...
- Слышь, Михалыч, не свисти! Написал ты складно – только туфта всё это. Я родился в этом доме возле тюрьмы и в армию оттуда призвали. Это я сейчас «москвач» … Нет там никаких Колек и Серёжек! И Светок – конфеток, что-то я не припомню. Выдумал всё, так ведь? Вот только откуда ты эту дыру знаешь? Убей Бог – я тебя там ни разу не видел!
- Пути Господни неисповедимы, Сашок. И выдумать, ничего нельзя… Всё уже Им выдумано…
- Ну а как же там писатели, поэты разные, композиторы – они чего, не выдумывают?
- Нет! Им дар дан свыше вы-яв-лять! Ощущаешь разницу? Все мы Божьи люди. Только они на ступеньку выше нас – а значит ближе к Богу…
- У нас во дворе, в брошенном сарая летом бомжара тёрся, а к зиме уползал в коллектор на ТЭЦ. Поэмы сочинял, прям Пушкин, мать твою, заслушаешься. На кладбище или возле тюрьмы бабы толпами вокруг него собирались. Вот он им по ушам лапшу вешал! Эти дуры, его подкармливали и воду лили от его виршей.
Ну и чего? Ты хочешь сказать, что этот синяк по жизни выше меня забрался?
- Слёзы, Саш - это не вода… Это с душой связано настолько тонко, что нам и неведомо! Нельзя путать, выстроенное Богом с государственной иерархической лестницей или даже с церковной… Всё это, похоже – только не одно и то же. Вот бомжу твоему отпущено было выявлять, и словом Бог его одарил - а значит повыше нас с тобой он Саша. И Бог знает насколько выше…
- А ты? Последний хрен без соли доедаешь! А пишешь, пишешь… Кому это надо? Для этого есть писатели. Они пишут, бабки за это получают. А ты своей бабке плешь проел, небось, ну и нам свистишь по ушам. Что – то не больно высоко ты забрался?! Художник слова, блин! От слова худо!
- Художники – они конечно разные: плохие; хорошие; народные; номенклатурные и даже подзаборные. Вот как я, Сашок – боян из подворотни.
- Почему баян, а не гармошка?
- Эх, Саня, Саня… Боян – это не баян вовсе… Акын, скальд, бард, менестрель – кто это, знаешь?
- Акын – это бабай с бандурой, что - ли?
- Ну, допустим не с бандурой… Это всё сказители народные. Так же как и боян у нас на Руси. Главное, что в своих байках они легко могли героев перенести и в пространстве, и во времени. Понимаешь?
- Ладно, пойду, посты проверю. Нагородил всякой херни – не разгребёшь! Ты не боян, Михалыч – ты свисток, хотя и свистишь складно. Хе-хе! Сашка остановился у двери и, обернувшись, спросил:
"Ну а чем всё закончилось–то?"
- Не знаю Саш… Вот может тебе будет дано выявить…
- Ну да! Я про своих-то ничего не нарыл. И есть ли они где-нибудь эти свои?.. Ни отца, ни бабок, ни деток, ни всяких-разных прадедок. Мать ханку жрала с утра до ночи. Схоронили, когда я в армии служил… И узнал только через месяц, что её не стало – нас как раз в Дагестан загнали. Да она мне никогда про каких-то там родственников и не рассказывала… Всё ложись. Утром на ворота заступишь!
Дед достал из кармана видавший виды кошелёк, вытащил оттуда пожелтевшую фотографию… На фоне облезлого двухэтажного дома - два парня. Один высокий, статный – другой плюгавенький, с залупастым выражением на ухмыляющемся лице. Между ними стояла красивая, стройная девчонка, в тесноватом ситцевом сарафанчике….
* концентрат китайской лапши
** Москва никогда не спит
Рейтинг: 0
410 просмотров
Комментарии (0)
Нет комментариев. Ваш будет первым!
Новые произведения
