Повесть, выдержка из....

    Повесть.
Иной раз жизнь одного человека может послужить яркой и выразительной иллюстрацией к целой эпохе. Вот почему эта история обычного человека кажется мне такой значительной. Необходимо нужно рассказать её вам.
Да, ничего не поделаешь, - мы, «старички», те, кто родился давно, при старых порядках, так, видать, и не привыкнем к этому двойному существованию – в современном смысле этого слова. Молодое и новое поколение живет совсем в другом мире гаджетов, по-своему, по-другому. У них свои интересы и свои воспоминания. Воспоминания – это память о прошлом, они всем даны и всегда будут. Мне самому до сих пор, нет-нет, да и взгрустнётся о вещах, которые теперь никому не нужны. Но все наши воспоминания – это свидетельства целой эпохи. Когда человек родился при одном правителе страны, видел падение одного общественного строя, пережил смену эпохи, - это не может быть не интересно.
Итак. Прежде всего, надо осведомить читателей (особенно молодых) о том, что такое Провинция, ибо смысл этого слова в умах молодых мог поменяться.
Провинция (по энциклопедии) – местность, находящаяся вдали от крупных культурных центров страны. Слово это употребляется, как символ косности, отсталости. Но если посмотреть происхождение слова – то в Древнем Риме так называли подвластные Риму территории вдали от италийского полуострова, и управлялись римскими наместниками, - то есть иностранные государства. Вот отсюда вывод – наша провинция – это «другое» государство в государстве, где свои неписанные правила, свой говор даже, свои порядки, как говорят,  - Так принято у нас! Вот в таком «другом мире» и вырос наш герой!
Плотников Пётр Петрович, работал всю жизнь плотником, и объездил почти всю страну. И только под старость лет вернулся в свою провинцию, на родину, где нахлынули воспоминания. Родни у него почти не осталось, умерли его родители, а двоюродных и прочих тёток и дядек он совсем не знал. Знакома была ему, и часто вспоминалась деревня, где он провел свое детство. Туда он и решил поехать в первую очередь. Ибо детство нами вспоминается как пора благодатная и счастливая. Из всей жизни, счастливыми годами, так казалось Петру, были именно детские годы.
Если рассматривать детство само по себе, едва ли найдем мы в мире существо более слабое и жалкое, чем ребенок, более зависимое от всего окружающего и столь сильно нуждающееся в жалости и заботе и покровительстве. Именно в детстве формируется разум и восприятие жизни человеком. Плотников Пётр Петрович воспитывался бабушкой. Она давала ему тот необходимый уровень знаний. В город, к родителям, в школу он пришел уже сформированным, его не коснулось авторитарное воспитание, какое давали в детсадовском возрасте.
Из всех способностей человека, разум, представляющий собой, так сказать, объединение всех других его способностей, развивается труднее всего и позже всего. А мы пользуемся разумом в воспитании детей. Конечно, верх искусства воспитания – сделать человека разумным. Но воспитание, как и строительство дома, должно идти постепенно, кирпичик к кирпичику. Сразу использовать весь наш разум – это значит начинать с конца, из работы делать инструмент, нужный для этой работы. Мы говорим с детьми на непонятном для них языке  и тем самым приучаем их отделываться пустыми словами, проверять всё, что им говорят, считать себя такими же умными, как и наставники-воспитатели, быть спорщиками и упрямцами. А если у нас не получается развивать ребенка так, как мы хотим, то используем страх и запреты вдобавок к доводам «разума». Вот такой небольшой пример наставничества, в котором можно свести почти все наши уроки, какие мы даем детям, наглядно показывает наши минусы:
Учитель: Этого нельзя делать.
Ребёнок: А почему нельзя делать?
Уч.: Потому что это плохой поступок.
Реб.: Плохой поступок! А что такое «плохой поступок»?
Уч.: Плохо поступать – значит делать то, что тебе запрещают.
Реб.: Что же плохого будет, если я сделаю то, что запрещают?
Уч.: Тебя накажут за непослушание.
Реб.: А я тихонько сделаю так, что никто не узнает об этом.
Уч.: За тобой следить будут.
Реб.: А я спрячусь.
Уч.: Тебя будут расспрашивать, где был и что делал.
Реб.: А я не скажу, а я обману, что ничего не делал.
Уч.: Врать нельзя, нельзя обманывать.
Реб.: Почему же нельзя обманывать?
Учитель: Потому что это плохой поступок.
И так во всем, в любом вопросе воспитания. Вот он неизбежный круг, который тут имеет один выход – физическая расправа: лишение сладостей, закрытие в комнате и постановка в угол. И ребенок слабым своим разумом перестает вас понимать. Распознавать добро и зло, иметь сознание долга нравственного – это не в силах ребенка. И человечество до сих пор не нашло ничего лучшего в воспитании, как насилие и угрозы, или, что еще хуже, лесть и обещания.
Кнут и пряник(!) – испокон века считались средствами воспитания. Это же относится не только к детям: так воспитывает власть, государство свой народ. Люди думают, что они взрослые и разумные, - но они, как дети, еще не достигшие развития разума своего. Люди погрязли в заурядном потоке жизни и застряли в той, по определению Гоголя, «тине мелочей», барахтаясь в которой перестают замечать, насколько нелепы и непрочны их страсти, как малы и ничтожны их идеалы и цели.
Прежде чем вспоминать, человек приходит в некую гармонию грусти. И зависит от настроения, какие ему приходят на ум воспоминания. А настроение зависит и от природы и от погоды. Когда на улице дождь и слякоть иили другая плохая погода – мы грустим и вспоминаем о плохом, а когда на улице солнышко и поют птицы – мы вспоминаем всегда о хорошем. Редко бывает наоборот! Это заметил и Плотников Пётр, когда приехал в районный поселок.
На своем веку он видел немало деревень, площадей и мужиков, и всё, что теперь попадалось ему на глаза, совсем не интересовало его. Только что он приехал в райцентр, по короткой улице вышел на площадь около пруда. И тут заметил на пригорочке Церковь с куполами, которых лет 10 назад не было. Там был кинотеатр, клуб, насколько он знал. Времена сменились (бывший Храм был переделан в клуб во времена советской власти, а теперь отдан назад - церкви, и Храм восстановили) и эти купола ясно выделялись. Теперь уже и поселок-райцентр воспринимался немного по-другому. Слева от Храма, на склоне пригорка, виднелись панельные четырехэтажные многоквартирные дома. Поселок, из деревянного, превращался в городок. И улица оказалась заасфальтирована, - это та, по которой он в детстве ходил, которая вела к полю и дальше, через поле, в лес, а через лес дорога вела в родную его деревеньку.
Немного погодя он уже стоял в Церкви и, вдыхая запахи ладана и воска от сгоревших свечей, слушал, как пели на клиросе. Обедня уже близилась к концу. Михаил ничего не понимал в церковном пении и был равнодушен к нему; церковнославянский язык не разбирал: казалось, знакомые, русские слова поются, но смысл текстов не улавливался совсем. Он купил две свечки и, поставив одну за упокой, с другой в руках пробрался, между стоявших людей, ближе к иконостасу. Тут он увидел интересных людей. Впереди всех, по правую сторону от аналоя с праздничной иконой, стоял человек в черном, и до пола, халате. Это было похоже на монашескую рясу, но рукава были обычные, а не широченные, какие он видел у монахов в монастырях. С распущенными по плечам большими волосами, с бородкой, похожей на козлиную и с усами, - этот человек истово крестил себя и кланялся на каждый возглас диакона: «Господу, помолимся! Господи, помилуй!». А слева стояли женщины, в повязанных платках выглядевшие старомодно, из прошлого века.
Михаил подошел к аналою, тут же на подсвечник укрепил свою свечку и стал прикладываться к иконе. Он не спеша положил поклон и приложился губами и лбом. Когда из алтаря вышел священник с крестом и сказал короткую проповедь о проведенной службе, в честь святого, которого нынче поминает Церковь, все начали подходить и прикладываться ко кресту, попутно целуя его руку, державшую этот железный крест.
Обедня кончилась. Михаил не спеша вышел из Церкви и пошел бродить по площади. Пруд был устроен у источника, у родника. И к нему, к источнику, и подошел Михаил. Всё было вокруг благоустроено: сам родник обложен был белыми плоскими камнями, из камней сделана лестница-спуск. Вода вытекала по керамической трубе и текла по камням же в пруд. Тут же лежали несколько деревянных ковшей-черпалок. Вода была холодная, но вкуснейшая, минеральная.
Пока «суть (суета) да дело», вдруг, небо потемнело. За время, проведенное в Церкви, Михаил не заметил, как подобралась к поселку огромная туча, откуда-то с востока. Как раз в том направлении и двигался Михаил к лесу, через широкое поле, между колосящимся овсом.
Даль почернела заметно и уже часто, каждую минуту, мигала бледным светом молний, как будто огромный монстр подмигивал веками. Эта чернота, от своей тяжести, склонялась, нависала грузом над лесом.
«Гроза будет!» - досадовал Михаил, про себя - «Вот уж не везет, так не везет, можно было переждать где-то в поселке» - думал он, между тем, всё ускоряя шаги, спеша укрыться от дождя в лесу под деревьями.
Уже перед высокими соснами, на опушке, слева, - как будто кто-то чиркнул спичкой, - мелькнула светлая фосфоресцирующая полоска и потухла. Послышалось, как где-то не очень далеко кто-то прогремел, прошелся по железной крыше. Вероятно, по крыше ходили босиком или в мягкой обуви, потому что железо громыхало глухо, с затуханием.
Войдя в лес, Михаил оглянулся, и, меж темнотой, накрывшей поле и еще светлым горизонтом, «мигнула» большая широкая молния, и так ярко, что осветила всё овсяное поле и часть поселка, над которым нависла чернота «монстра», пожирающего белооблачное небо. Эта страшная туча надвигалась не спеша, сплошной массой. На её краю висели большие черные лохмотья; они, давили друг друга, громоздились, закрывая горизонт и все небо, вскоре, стало черным.
Михаил стоял под большой елкой, которая могла широкими густыми лапами укрыть его от дождя. Дождь не заставил себя ждать. Явственно и уже не глухо проворчал гром, знаменуя, видимо, начало. Капли крупно отозвались, застучав по твердой дорожной пыли. Хор отдельных стуков капель слился в сплошной рокот и прямой и ровный водопад: «Льет, как из ведра» - подумалось сразу Михаилу расхожее определение, и он прижался ближе к стволу разлапистой ели. Потому что, вдруг, рванул ветер, и с такой силой, что едва не выхватил у Михаила из рук его рюкзак, только что снятый с плеч.
Ветер, закрутившись с опушки леса, пронесся по овсяному полю и водные потоки дождя издавали шум горной реки, закручиваясь в такт с ветром. Водяные вихри прибивали и поднимали в поле овсяные колосья, в смерчах закручивая их. Но сквозь струи ливня уже не видно было поселка, не видно было ничего, кроме блеска молний. Сердито гремел гром, прокатываясь по небу справа налево, потом назад и замирал в бушующем водопаде воды в середине поля.
Под елью немного начало капать и Михаилу капало за спину, на плечи, до озноба пробирая холодом. Некуда было теперь уж деваться. И он крутился вокруг ствола ели, выискивая местечко, где меньше льет.

Продолжение следует....

© Copyright: Сергей Чернец, 2015

Регистрационный номер №0311915

от 14 октября 2015

[Скрыть] Регистрационный номер 0311915 выдан для произведения:     Повесть.
Иной раз жизнь одного человека может послужить яркой и выразительной иллюстрацией к целой эпохе. Вот почему эта история обычного человека кажется мне такой значительной. Необходимо нужно рассказать её вам.
Да, ничего не поделаешь, - мы, «старички», те, кто родился давно, при старых порядках, так, видать, и не привыкнем к этому двойному существованию – в современном смысле этого слова. Молодое и новое поколение живет совсем в другом мире гаджетов, по-своему, по-другому. У них свои интересы и свои воспоминания. Воспоминания – это память о прошлом, они всем даны и всегда будут. Мне самому до сих пор, нет-нет, да и взгрустнётся о вещах, которые теперь никому не нужны. Но все наши воспоминания – это свидетельства целой эпохи. Когда человек родился при одном правителе страны, видел падение одного общественного строя, пережил смену эпохи, - это не может быть не интересно.
Итак. Прежде всего, надо осведомить читателей (особенно молодых) о том, что такое Провинция, ибо смысл этого слова в умах молодых мог поменяться.
Провинция (по энциклопедии) – местность, находящаяся вдали от крупных культурных центров страны. Слово это употребляется, как символ косности, отсталости. Но если посмотреть происхождение слова – то в Древнем Риме так называли подвластные Риму территории вдали от италийского полуострова, и управлялись римскими наместниками, - то есть иностранные государства. Вот отсюда вывод – наша провинция – это «другое» государство в государстве, где свои неписанные правила, свой говор даже, свои порядки, как говорят,  - Так принято у нас! Вот в таком «другом мире» и вырос наш герой!
Плотников Пётр Петрович, работал всю жизнь плотником, и объездил почти всю страну. И только под старость лет вернулся в свою провинцию, на родину, где нахлынули воспоминания. Родни у него почти не осталось, умерли его родители, а двоюродных и прочих тёток и дядек он совсем не знал. Знакома была ему, и часто вспоминалась деревня, где он провел свое детство. Туда он и решил поехать в первую очередь. Ибо детство нами вспоминается как пора благодатная и счастливая. Из всей жизни, счастливыми годами, так казалось Петру, были именно детские годы.
Если рассматривать детство само по себе, едва ли найдем мы в мире существо более слабое и жалкое, чем ребенок, более зависимое от всего окружающего и столь сильно нуждающееся в жалости и заботе и покровительстве. Именно в детстве формируется разум и восприятие жизни человеком. Плотников Пётр Петрович воспитывался бабушкой. Она давала ему тот необходимый уровень знаний. В город, к родителям, в школу он пришел уже сформированным, его не коснулось авторитарное воспитание, какое давали в детсадовском возрасте.
Из всех способностей человека, разум, представляющий собой, так сказать, объединение всех других его способностей, развивается труднее всего и позже всего. А мы пользуемся разумом в воспитании детей. Конечно, верх искусства воспитания – сделать человека разумным. Но воспитание, как и строительство дома, должно идти постепенно, кирпичик к кирпичику. Сразу использовать весь наш разум – это значит начинать с конца, из работы делать инструмент, нужный для этой работы. Мы говорим с детьми на непонятном для них языке  и тем самым приучаем их отделываться пустыми словами, проверять всё, что им говорят, считать себя такими же умными, как и наставники-воспитатели, быть спорщиками и упрямцами. А если у нас не получается развивать ребенка так, как мы хотим, то используем страх и запреты вдобавок к доводам «разума». Вот такой небольшой пример наставничества, в котором можно свести почти все наши уроки, какие мы даем детям, наглядно показывает наши минусы:
Учитель: Этого нельзя делать.
Ребёнок: А почему нельзя делать?
Уч.: Потому что это плохой поступок.
Реб.: Плохой поступок! А что такое «плохой поступок»?
Уч.: Плохо поступать – значит делать то, что тебе запрещают.
Реб.: Что же плохого будет, если я сделаю то, что запрещают?
Уч.: Тебя накажут за непослушание.
Реб.: А я тихонько сделаю так, что никто не узнает об этом.
Уч.: За тобой следить будут.
Реб.: А я спрячусь.
Уч.: Тебя будут расспрашивать, где был и что делал.
Реб.: А я не скажу, а я обману, что ничего не делал.
Уч.: Врать нельзя, нельзя обманывать.
Реб.: Почему же нельзя обманывать?
Учитель: Потому что это плохой поступок.
И так во всем, в любом вопросе воспитания. Вот он неизбежный круг, который тут имеет один выход – физическая расправа: лишение сладостей, закрытие в комнате и постановка в угол. И ребенок слабым своим разумом перестает вас понимать. Распознавать добро и зло, иметь сознание долга нравственного – это не в силах ребенка. И человечество до сих пор не нашло ничего лучшего в воспитании, как насилие и угрозы, или, что еще хуже, лесть и обещания.
Кнут и пряник(!) – испокон века считались средствами воспитания. Это же относится не только к детям: так воспитывает власть, государство свой народ. Люди думают, что они взрослые и разумные, - но они, как дети, еще не достигшие развития разума своего. Люди погрязли в заурядном потоке жизни и застряли в той, по определению Гоголя, «тине мелочей», барахтаясь в которой перестают замечать, насколько нелепы и непрочны их страсти, как малы и ничтожны их идеалы и цели.
Прежде чем вспоминать, человек приходит в некую гармонию грусти. И зависит от настроения, какие ему приходят на ум воспоминания. А настроение зависит и от природы и от погоды. Когда на улице дождь и слякоть иили другая плохая погода – мы грустим и вспоминаем о плохом, а когда на улице солнышко и поют птицы – мы вспоминаем всегда о хорошем. Редко бывает наоборот! Это заметил и Плотников Пётр, когда приехал в районный поселок.
На своем веку он видел немало деревень, площадей и мужиков, и всё, что теперь попадалось ему на глаза, совсем не интересовало его. Только что он приехал в райцентр, по короткой улице вышел на площадь около пруда. И тут заметил на пригорочке Церковь с куполами, которых лет 10 назад не было. Там был кинотеатр, клуб, насколько он знал. Времена сменились (бывший Храм был переделан в клуб во времена советской власти, а теперь отдан назад - церкви, и Храм восстановили) и эти купола ясно выделялись. Теперь уже и поселок-райцентр воспринимался немного по-другому. Слева от Храма, на склоне пригорка, виднелись панельные четырехэтажные многоквартирные дома. Поселок, из деревянного, превращался в городок. И улица оказалась заасфальтирована, - это та, по которой он в детстве ходил, которая вела к полю и дальше, через поле, в лес, а через лес дорога вела в родную его деревеньку.
Немного погодя он уже стоял в Церкви и, вдыхая запахи ладана и воска от сгоревших свечей, слушал, как пели на клиросе. Обедня уже близилась к концу. Михаил ничего не понимал в церковном пении и был равнодушен к нему; церковнославянский язык не разбирал: казалось, знакомые, русские слова поются, но смысл текстов не улавливался совсем. Он купил две свечки и, поставив одну за упокой, с другой в руках пробрался, между стоявших людей, ближе к иконостасу. Тут он увидел интересных людей. Впереди всех, по правую сторону от аналоя с праздничной иконой, стоял человек в черном, и до пола, халате. Это было похоже на монашескую рясу, но рукава были обычные, а не широченные, какие он видел у монахов в монастырях. С распущенными по плечам большими волосами, с бородкой, похожей на козлиную и с усами, - этот человек истово крестил себя и кланялся на каждый возглас диакона: «Господу, помолимся! Господи, помилуй!». А слева стояли женщины, в повязанных платках выглядевшие старомодно, из прошлого века.
Михаил подошел к аналою, тут же на подсвечник укрепил свою свечку и стал прикладываться к иконе. Он не спеша положил поклон и приложился губами и лбом. Когда из алтаря вышел священник с крестом и сказал короткую проповедь о проведенной службе, в честь святого, которого нынче поминает Церковь, все начали подходить и прикладываться ко кресту, попутно целуя его руку, державшую этот железный крест.
Обедня кончилась. Михаил не спеша вышел из Церкви и пошел бродить по площади. Пруд был устроен у источника, у родника. И к нему, к источнику, и подошел Михаил. Всё было вокруг благоустроено: сам родник обложен был белыми плоскими камнями, из камней сделана лестница-спуск. Вода вытекала по керамической трубе и текла по камням же в пруд. Тут же лежали несколько деревянных ковшей-черпалок. Вода была холодная, но вкуснейшая, минеральная.
Пока «суть (суета) да дело», вдруг, небо потемнело. За время, проведенное в Церкви, Михаил не заметил, как подобралась к поселку огромная туча, откуда-то с востока. Как раз в том направлении и двигался Михаил к лесу, через широкое поле, между колосящимся овсом.
Даль почернела заметно и уже часто, каждую минуту, мигала бледным светом молний, как будто огромный монстр подмигивал веками. Эта чернота, от своей тяжести, склонялась, нависала грузом над лесом.
«Гроза будет!» - досадовал Михаил, про себя - «Вот уж не везет, так не везет, можно было переждать где-то в поселке» - думал он, между тем, всё ускоряя шаги, спеша укрыться от дождя в лесу под деревьями.
Уже перед высокими соснами, на опушке, слева, - как будто кто-то чиркнул спичкой, - мелькнула светлая фосфоресцирующая полоска и потухла. Послышалось, как где-то не очень далеко кто-то прогремел, прошелся по железной крыше. Вероятно, по крыше ходили босиком или в мягкой обуви, потому что железо громыхало глухо, с затуханием.
Войдя в лес, Михаил оглянулся, и, меж темнотой, накрывшей поле и еще светлым горизонтом, «мигнула» большая широкая молния, и так ярко, что осветила всё овсяное поле и часть поселка, над которым нависла чернота «монстра», пожирающего белооблачное небо. Эта страшная туча надвигалась не спеша, сплошной массой. На её краю висели большие черные лохмотья; они, давили друг друга, громоздились, закрывая горизонт и все небо, вскоре, стало черным.
Михаил стоял под большой елкой, которая могла широкими густыми лапами укрыть его от дождя. Дождь не заставил себя ждать. Явственно и уже не глухо проворчал гром, знаменуя, видимо, начало. Капли крупно отозвались, застучав по твердой дорожной пыли. Хор отдельных стуков капель слился в сплошной рокот и прямой и ровный водопад: «Льет, как из ведра» - подумалось сразу Михаилу расхожее определение, и он прижался ближе к стволу разлапистой ели. Потому что, вдруг, рванул ветер, и с такой силой, что едва не выхватил у Михаила из рук его рюкзак, только что снятый с плеч.
Ветер, закрутившись с опушки леса, пронесся по овсяному полю и водные потоки дождя издавали шум горной реки, закручиваясь в такт с ветром. Водяные вихри прибивали и поднимали в поле овсяные колосья, в смерчах закручивая их. Но сквозь струи ливня уже не видно было поселка, не видно было ничего, кроме блеска молний. Сердито гремел гром, прокатываясь по небу справа налево, потом назад и замирал в бушующем водопаде воды в середине поля.
Под елью немного начало капать и Михаилу капало за спину, на плечи, до озноба пробирая холодом. Некуда было теперь уж деваться. И он крутился вокруг ствола ели, выискивая местечко, где меньше льет.

Продолжение следует....

 

Есть мнение:"Философия истории".

Было и есть и должно быть.... Мысли.