ГлавнаяПрозаМалые формыМиниатюры → Пошлый анекдот

Пошлый анекдот

11 октября 2016 - Владимир Степанищев
article358007.jpg
     Это не смешно. Ей богу не смешно. Когда на улице, в кафе, в случись какой очереди, ну пусть хоть очереди в музей, рядом с нами или чуть поодаль кто-то чужой, группа совсем чужих нам людей вдруг в голос, без очевидных к тому причин, весело рассмеется, нам почему-то начинает казаться, закрадывается такое холодное, скользкое, как ящерица, подозрение, будто смеются над нами. Не стоит врать себе, что это не так. Это всегда так и с любым, даже с самым что ни на есть на свете самодостаточным из нас человеком. Не боятся случайного чужого смеха только юродивые, сиречь святые, - все остальные до безумия, до тяжелой болезни боятся чужого случайного смеха. Почему так? Ведь, скорее всего, незнакомые эти люди рассмеялись лишь довольно пошлому анекдоту, вообще вряд ли видели кого рядом и уж точно не меня, единственного такого на всю вселенную, имели ввиду.

     Имели ввиду…  Вот она заноза! Ключевое, сука, слово, словосочетание. Имеют ли меня ввиду? А если имеют, то таким, каким я кажусь себе, хочу казаться перед другими? Либо же они догадались о сокровенных тайнах моих, о коих и на исповеди не скажешь? У каждого есть свой «темный чулан грязных секретов» (метафора Карла Юнга лучше, литературнее «скелетов в шкафу»). Чулан этот – словно дивный дворец – он великолепен. Лишь в нем, плотно прикрывши за собою дверь и тихо повернувши ключ, в окружении гадких, малодушных, постыдных тайн своих, только и счастлив человек. В нем некому посмеяться над ним, надо мной. Я некрасив, но это мое; я не умен, но это мое; я жаден, и это мое; я труслив, и это тоже только мое. Как здорово, что об этих секретах никто не догадывается вокруг, но беда в том, что весь этот чулан каждый носит и с собой тоже, и там, на улице, в кафе, в музейной очереди, как знать, не вылезает ли вдруг нелепой случайностью из-под темной мантии его, его, моя темная тайна? Кто-то попросит денег, а я не подам; за кого-то нужно вступиться, а я не вступлюсь; не влеплю пощечины хаму, не переведу бабушку через дорогу, не приласкаю одноглазого вшивого котенка… Везде, всюду, вопиющими иглами торчит из меня мой темный чулан. Всем все равно (им же и свое, в конце концов, нужно укрывать), но кое-кто случайный вдруг да увидит, заметит и… рассмеется. 

     Тем не менее, я очень хочу, чтобы меня имели ввиду. Страшно думать, что явился на этот свет: страдал, мучился, боролся, терял, достигал, ради иллюзорной иль реальной цели наступал на горло собственной песне… и все это к черту никому не было нужно, никто и не думал иметь меня ввиду?.. Конечно, меня имеет ввиду жена, пока еще в силах заработать на свет, газ и воду; меня имеют ввиду дети, если осталось что указать в завещании; даже друзья имеют меня ввиду, пускай и лишь ради даровой бутылки, приятной беседы…  Но душа моя!.. Того ли возжелала ты?! Так ли, такой ли хотела ты иметься ввиду?! Какой низкий, какой холодный позор! В церковь? Куда? Церковь сама только и твердит о твоем ничтожестве, твоем рабстве и первая выворачивает твою грязную душу на твою белоснежную совесть, поливает твоей алой кровью твое черное сердце. Она покушается на самое святое, что только и есть у человека – на его темный чулан. Она заверяет, что как только вычистишь авгиевы эти конюшни свои - тут и обретешь Бога. Глядите, смейтесь, указуйте перстами на меня голого – я чист, аки херувим и невеста Богу! Черт знает что! Христос никому не заповедовал исповедь - её придумали эти, мать их, хохмачи!

     М-да… Смерти боится всякий. Всякий вожделеет бессмертия. Но смерть не так страшна, не такое уж у нее лютое лицо, как у маски старости. Чья-то смерть вызывает у окружающих в лучшем случае сожаление, тогда как старость вызывает смех, презрительный смех. Старость устает лицемерить, ей уже невмоготу охранять свои тайны. «Не спрашивай, по ком звонит колокол», - рассуждает лицемерный Хемингуэй. Если услышал рядом смех, ты не задавайся глупым вопросом - над кем. Смеются именно, непосредственно над тобой. Смеются над бессмысленной твоей жизнью, над тем, что так хотел, наивно и тщетно продолжаешь хотеть, чтобы тебя ну хоть сколько-то имели ввиду. Человек никак не может осознать, принять ничтожества своего. Нет, он, разумеется,  натурально ничтожен, когда если заглянуть в его темный чулан грязных секретов, но ведь никто не заглядывал за свято охраняемую дверь, так откуда смех? Почему мне все время кажется, что смеются именно надо мной? Ведь это был всего лишь пошлый анекдот.

     Это был всего лишь пошлый анекдот… Боритесь, бейтесь за свой чулан до исхода дней. Это единственное ваше достоинство и достояние. Другого нет. Если, представим такое, красивая, великолепная со всех сторон женщина вдруг взглянула на вас с небрежительной улыбкой - она возомнила, будто проникла в вашу суть, разгадала… Не смущайтесь, на паникуйте, но посмотрите внимательно сведенными бровями в её глаза, потом медленно переведите взгляд на грудь, дальше (постепенно напуская на лицо скепсис) на бедра, на линию юбки и колен, а после, совсем уж разочарованными губами, на туфли и чуть искривитесь легкой усмешкой. Вот так. О, поверьте, даже если туфли ее, как и все другое в ней, натурально совершенны высшим совершенством, вы увидите, как беспокойно забегают ее глаза и куда-то тут же делась вся спесь ее. Ее раскрыли! Отперли ее чулан! Нет ничего важнее темного чулана человека. Ничто так не оберегает человек, как плотно, без щелей прикрытую дверь в него.

     Грустно. Грустно ощущать себя ничем, кого уж никто не имеет ввиду. Грустно не увидеть в конце жизни своей ничего, кроме изъеденной временем двери секретной комнаты, за которой скопилось, понапихано уже столько всякого пошлого хламу, что только отвори – и все просыплется наружу горами смердящего на весь мир мусора. И хохот, дикий, гомерический хохот раздастся тогда со всех сторон!  И первым в несметных рядах веселящихся дешевому, мещанскому театру этому, будет гоготать тебе из партера прямо в лицо твой добрый портрет Дориана Грея, а ему в унисон, густым баритоном будет вторить твой, черт бы его, Создатель, автор чертовой этой комедии ошибок. Он, именно Он нарисовал тебя таким. Может, поначалу, в наивной дерзости юного, неопытного автора, Он и задумывал тебя чистым… Но тогда зачем дал это чертово дерево? Зачем устроил в душе героя своего этот грязный укромный угол, дал ключ от него?.. Зачем, Создатель?

     Какое дурацкое сегодня настроение..., какой все это пошлый, скверный анекдот…

© Copyright: Владимир Степанищев, 2016

Регистрационный номер №0358007

от 11 октября 2016

[Скрыть] Регистрационный номер 0358007 выдан для произведения:      Это не смешно. Ей богу не смешно. Когда на улице, в кафе, в случись какой очереди, ну пусть хоть очереди в музей, рядом с нами или чуть поодаль кто-то чужой, группа совсем чужих нам людей вдруг в голос, без очевидных к тому причин, весело рассмеется, нам почему-то начинает казаться, закрадывается такое холодное, скользкое, как ящерица, подозрение, будто смеются над нами. Не стоит врать себе, что это не так. Это всегда так и с любым, даже с самым что ни на есть на свете самодостаточным из нас человеком. Не боятся случайного чужого смеха только юродивые, сиречь святые, - все остальные до безумия, до тяжелой болезни боятся чужого случайного смеха. Почему так? Ведь, скорее всего, незнакомые эти люди рассмеялись лишь довольно пошлому анекдоту, вообще вряд ли видели кого рядом и уж точно не меня, единственного такого на всю вселенную, имели ввиду.

     Имели ввиду…  Вот она заноза! Ключевое, сука, слово, словосочетание. Имеют ли меня ввиду? А если имеют, то таким, каким я кажусь себе, хочу казаться перед другими? Либо же они догадались о сокровенных тайнах моих, о коих и на исповеди не скажешь? У каждого есть свой «темный чулан грязных секретов» (метафора Карла Юнга лучше, литературнее «скелетов в шкафу»). Чулан этот – словно дивный дворец – он великолепен. Лишь в нем, плотно прикрывши за собою дверь и тихо повернувши ключ, в окружении гадких, малодушных, постыдных тайн своих, только и счастлив человек. В нем некому посмеяться над ним, надо мной. Я некрасив, но это мое; я не умен, но это мое; я жаден, и это мое; я труслив, и это тоже только мое. Как здорово, что об этих секретах никто не догадывается вокруг, но беда в том, что весь этот чулан каждый носит и с собой тоже, и там, на улице, в кафе, в музейной очереди, как знать, не вылезает ли вдруг нелепой случайностью из-под темной мантии его, его, моя темная тайна? Кто-то попросит денег, а я не подам; за кого-то нужно вступиться, а я не вступлюсь; не влеплю пощечины хаму, не переведу бабушку через дорогу, не приласкаю одноглазого вшивого котенка… Везде, всюду, вопиющими иглами торчит из меня мой темный чулан. Всем все равно (им же и свое, в конце концов, нужно укрывать), но кое-кто случайный вдруг да увидит, заметит и… рассмеется. 

     Тем не менее, я очень хочу, чтобы меня имели ввиду. Страшно думать, что явился на этот свет: страдал, мучился, боролся, терял, достигал, ради иллюзорной иль реальной цели наступал на горло собственной песне… и все это к черту никому не было нужно, никто и не думал иметь меня ввиду?.. Конечно, меня имеет ввиду жена, пока еще в силах заработать на свет, газ и воду; меня имеют ввиду дети, если осталось что указать в завещании; даже друзья имеют меня ввиду, пускай и лишь ради даровой бутылки, приятной беседы…  Но душа моя!.. Того ли возжелала ты?! Так ли, такой ли хотела ты иметься ввиду?! Какой низкий, какой холодный позор! В церковь? Куда? Церковь сама только и твердит о твоем ничтожестве, твоем рабстве и первая выворачивает твою грязную душу на твою белоснежную совесть, поливает твоей алой кровью твое черное сердце. Она покушается на самое святое, что только и есть у человека – на его темный чулан. Она заверяет, что как только вычистишь авгиевы эти конюшни свои - тут и обретешь Бога. Глядите, смейтесь, указуйте перстами на меня голого – я чист, аки херувим и невеста Богу! Черт знает что! Христос никому не заповедовал исповедь - её придумали эти, мать их, хохмачи!

     М-да… Смерти боится всякий. Всякий вожделеет бессмертия. Но смерть не так страшна, не такое уж у нее лютое лицо, как у маски старости. Чья-то смерть вызывает у окружающих в лучшем случае сожаление, тогда как старость вызывает смех, презрительный смех. Старость устает лицемерить, ей уже невмоготу охранять свои тайны. «Не спрашивай, по ком звонит колокол», - рассуждает лицемерный Хемингуэй. Если услышал рядом смех, ты не задавайся глупым вопросом - над кем. Смеются именно, непосредственно над тобой. Смеются над бессмысленной твоей жизнью, над тем, что так хотел, наивно и тщетно продолжаешь хотеть, чтобы тебя ну хоть сколько-то имели ввиду. Человек никак не может осознать, принять ничтожества своего. Нет, он, разумеется,  натурально ничтожен, когда если заглянуть в его темный чулан грязных секретов, но ведь никто не заглядывал за свято охраняемую дверь, так откуда смех? Почему мне все время кажется, что смеются именно надо мной? Ведь это был всего лишь пошлый анекдот.

     Это был всего лишь пошлый анекдот… Боритесь, бейтесь за свой чулан до исхода дней. Это единственное ваше достоинство и достояние. Другого нет. Если, представим такое, красивая, великолепная со всех сторон женщина вдруг взглянула на вас с небрежительной улыбкой - она возомнила, будто проникла в вашу суть, разгадала… Не смущайтесь, на паникуйте, но посмотрите внимательно сведенными бровями в её глаза, потом медленно переведите взгляд на грудь, дальше (постепенно напуская на лицо скепсис) на бедра, на линию юбки и колен, а после, совсем уж разочарованными губами, на туфли и чуть искривитесь легкой усмешкой. Вот так. О, поверьте, даже если туфли ее, как и все другое в ней, натурально совершенны высшим совершенством, вы увидите, как беспокойно забегают ее глаза и куда-то тут же делась вся спесь ее. Ее раскрыли! Отперли ее чулан! Нет ничего важнее темного чулана человека. Ничто так не оберегает человек, как плотно, без щелей прикрытую дверь в него.

     Грустно. Грустно ощущать себя ничем, кого уж никто не имеет ввиду. Грустно не увидеть в конце жизни своей ничего, кроме изъеденной временем двери секретной комнаты, за которой скопилось, понапихано уже столько всякого пошлого хламу, что только отвори – и все просыплется наружу горами смердящего на весь мир мусора. И хохот, дикий, гомерический хохот раздастся тогда со всех сторон!  И первым в несметных рядах веселящихся дешевому, мещанскому театру этому, будет гоготать тебе из партера прямо в лицо твой добрый портрет Дориана Грея, а ему в унисон, густым баритоном будет вторить твой, черт бы его, Создатель, автор чертовой этой комедии ошибок. Он, именно Он нарисовал тебя таким. Может, поначалу, в наивной дерзости юного, неопытного автора, Он и задумывал тебя чистым… Но тогда зачем дал это чертово дерево? Зачем устроил в душе героя своего этот грязный укромный угол, дал ключ от него?.. Зачем, Создатель?

     Какое дурацкое сегодня настроение..., какой все это пошлый, скверный анекдот…
 
Рейтинг: +1 296 просмотров
Комментарии (1)
Влад Устимов # 11 октября 2016 в 19:06 0
Сильно!