Сыпет и сыпет с неба… И вроде не дождь, не снег, не туман, не иней – так, слякоть какая-то… Слякоть…, на всем белом свете слякоть, на всю душу православную слякоть… Православную?.. Не знаю зачем сказал – само вырвалось. Может…, православную и русскую - есть одно? Крест вон ношу на шее своей русской, а в Бога моего православного не верую… А верил бы? И что? Слякоть-то куда деть? Слякоть не следствие, не причина – суть русской души (или просто моей?).
«Я думаю, самая главная, самая коренная духовная потребность русского народа есть потребность страдания, всегдашнего и неутолимого, везде и во всем. Этою жаждою страдания он, кажется, заражен искони веков. Страдальческая струя проходит через всю его историю, не от внешних только несчастий и бедствий, а бьет ключом из самого сердца народного. У русского народа даже в счастье непременно есть часть страдания, иначе счастье его для него неполно. Никогда, даже в самые торжественные минуты его истории, не имеет он гордого и торжествующего вида, а лишь умиленный до страдания вид; он воздыхает и относит славу свою к милости Господа. Страданием своим русский народ как бы наслаждается». Он думает… Не перебрал ли тут Достоевский? Да нет…, недобрал, скорее… «Бьет ключом из самого сердца народного». Да не ключом бьет, а не дождь, не снег, не туман, не иней – так, слякоть какая-то.
Не мне сиволапому великого перлюстрировать да трепанировать. Сказал и сказал, а я просто гляжу теперь за окно осеннее и вижу себя. Просто себя – не православие и не народ русский – себя, осень осени своей. Сколько помыслов искренних самоотверженных, сколь идей цветистых радужных в светлые дни являлось! Сколь радостною виделась жизнь в начале плавания! Сколько фундаментального, продуманного приходило позже в голову проснувшуюся, отрезвевшую от юности! Сколь глубокими, отточенными да выверенными мнились мне мысли мои в пору зрелую! Но… осыпалась, явилась, обволокла серым киселем слякоть жизни… Все подуманное, сказанное, сделанное иль, напротив, не подуманное, не сказанное, не сделанное – все слилось в сплошное промозглое марево суеты соломоновой и томления духа. Вон оно в углу стоит, лицом к стене прислоненное…, не полотно, не картина, а так, эскиз, набросок жизни моей за окном. Набросок… Той-то осени проще - она, каким бы лютым морозом не обдала б ее зима грядущая, - перезимует. Перезимует, отоспится, отдышится от грехов-ошибок прошлогодних, да и расцветет весною нежной зеленью да чистым небом, да веселым щебетом птичьим. Моя же осень – последняя. Именно набросок. Не выписал толком главного героя, ни глаз, ни лба, ни скул его, не прописал задний план, не проработал деталей, не покрыл лаком, не вставил в раму, на стену не вывесил… Все думал – успеется… Ан не успелось. Теперь и рад бы, теперь уж и все ошибки видать и как делать знаю, но не держит уж левая рука палитру, а правая кисть да и краски все повысохли, остались только белила цинковые, сажа газовая, да чуть умбры с охрой… Помирать нужно во время, как Лермонтов, что б не глядеть стеклянным старческим глазом за стекло окна, где ничего не нарисует тебе Создатель кроме твоей боли и ее бессмысленности, кроме осени твоей осени…
К чему мятежное роптанье, Укор владеющей судьбе? Она была добра к тебе, Ты создал сам свое страданье. Бессмысленный, ты обладал Душою чистой, откровенной, Всеобщим злом не зараженной. И этот клад ты потерял…
Сие писано гением в его семнадцать лет… О чем думал я в свои семнадцать? – уж и не вспомнить…, только сыпет и сыпет с неба…
Помочь сайту
Поздравления
