НЕМНОГО О "СПОРТЕ" (невесёлая сказка)

                                Немного  о  "спорте" (невесёлая  сказка).

Вместо  эпиграфа: «Он  стал  чемпионом  на  Олимпиаде  Суицида  по  фигурному  катанию  в  паре  со  Смертью»  (картинка  из  собственного  сна).

…Кто-то  большой  и  белый  сосредоточенно   водил  пальцем  по  разложенной  на  облаке  карте. Он  до  сих  пор  не  мог  решить, как  же  ему, всё  же, относиться  к   Катастрофическому  Событию,  произошедшему, не  без  его  участия,   там, внизу.  Выдумывал  в  трансцедентальной   растерянности  всякого  рода  курьёзные  поправки  и   приложения, к  тому, где  продолжения  уже, по-сути, быть  не  должно… Но  лишь  бы  как-то  оттянуть,  обмануть,  размазать  по  Вечности, в  который  раз  накатывающие, с  неизбежностью  Рока,  тоску  и  разочарование  .
…Над  топографическим  пунктом  «Москва», засыпанным  двухсотметровым  слоем  снега,  показались  два  биатлониста. Дотащившись  до  обледенелого  кончика  шпиля  Останкинской  телебашни, они  остановились, воткнули  палки  в  снег  и, отсчитав  друг  от  друга  по  двадцать  шагов, сняли  ружья. Долго  целились  друг  в  друга. Пальнули  по  очереди, каждый  по  пять  раз, промахнулись  и  от  досады  молча  и  сдержанно  произвели  на  свет   скупую  мужскую  слезу, брякнувшуюся  под  ноги  ледяным  брильянтом.  Снова  сошлись  у  шпиля, повесили  на  него,   ружья. Огляделись, нет  ли  поблизости, на  горизонте, тренера, подмигнули  друг  другу, достали  из-за  пазухи  огромные, как  саксофоны, трубки  и, набив  их  поплотнее, закурили. В  клубах  дыма  рождались  удивительные, в  стиле   джаз, блюз  и  камаринской,   миражи  о  каком-то  невероятном  прошлом  этого  места, иному, знающему,  способные  рассказать  о  многом, но  эти  двое  были  озабочены  проблемами, совершенно  тут  посторонними. «Ты  уверен, что  именно  это  называлось  когда-то  спортом?» - спросил,  с  трудом  двигая   отяжелевшими  вмиг  челюстями  первый. Второй  выпустил   из  лёгких  очередной  никчёмный   мираж-матрёшку,  хладнокровно  развёл  его  руками, и  забормотал, что-то  маловразумительное  о тождестве  означаемого  и  означающего. «Ну, так  мы  бог  знает  до  чего  дойдём, братишка.  По-моему, не  стоило  и  начинать   этого… как, бишь, его…» -  с  лёгким  раздражением  оборвал  его  первый  и  посмотрел, в  поисках  подсказки,  куда-то  вверх… Ничего  не  дождавшись, он  вздохнув,  утрамбовал  ладонью  с  тремя  обмороженными  пальцами  только-что  выпавший  снег  и  стал  раскладывать  на  слегка  бугристой  поверхности  особого  рода  постструктуралистический  преферанс (с  названиями  позабытых  легендарных  Книг  вместо  картинок). Через  некоторое  время, он  с  недоумением  посмотрел  на  первого: «Ничего  не  понимаю!.. По  всем  раскладам  здесь  должна  быть  столица  какого-то, когда-то  огромного, но   несчастного   государства» . С   надеждой, что  у  него   на  какое-то  время  произошла  всего  лишь  избирательная  пропажа  зрения, он  стукнул  себя  по  лбу  и  вновь  огляделся  по  сторонам;   после  чего, уже  ни  на  шутку, встревожившись  повторил  дрогнувшим  голосом: «Ни чего не  понимаю»… «Да  врут  твои  карты  и  вся  эта  пресловутая  картография-топография – одно  сплошное  жульничество. Сколько  мы  с  тобой  бродим  по  этой  снежной  пустыне, пытаясь,  в  абсурдном  порыве, спрятаться  в  несуществующих  руинах  от  вездесущего  тренера, и  каков  результат? Он  постоянно  висит  у  нас  на  хвосте  со  своим  снегоходом. Так  что  расслабься  и  получай  клочки  доступного,  выигранного  на  миг, удовольствия».  С  этими  словами, он  зарылся   в  снег,  оставив  только  лицо  и  вытянутые  над   белой  плоскостью  руки  с  открытым  томиком  Пруста («В  поисках  утраченного  времени»). Попыхивая  трубкой  и  едва  сдерживая  смех  он  прочёл  несколько  предложений. Однако, через  минуту, переворачивая  страницу, он  промолвил, как-бы  между  прочим:  «Как  могли  люди  прошлого  соотносить  местонахождение  стран  и  природных  объектов  с  этими  твоими  картами?» - «Да  это  ж  другие  карты  были» - неуверенно, как  ребёнок  на  экзамене  оправдывался  первый. «Как  другие?  - недоверчиво  усмехнулся  собеседник, - из  другой  колоды, что  ли?» - «Не  знаю… Наверное   из  другой… Из  географической, что  ли…». – «То-то  и  оно…Разве  ж  это  что-то  меняет  по-существу?!»
Где-то  поблизости  затрещал  мотор  снегохода. Они  засуетились, пряча  карты  и  книгу. Голос  тренера  был  издевательски-груб: «Что, опять   доказательства  реальности  своего   прошлого  искали, души  вы  бумажные!?».- «Человек, без  своего  прошлого, пусть  и  позорного, разве  ж  это  Человек?» - несмело  молвил  первый  биатлонист. «Это  настоящий  человек – не  Человек, -  то  бишь,  опять  же,  идеальный, едва  ли  когда-нибудь  вообще  существовавший  -  а  ты  человек, выдуманный  на  кончике  пера, к  тому  же  выпавший, даже  из  своего  Исторического  Текста,  после  Катастрофического  События, герой  потерявший  сюжет, смысл  и  место  действия. Нет  у  тебя  ни  прошлого  ни  будующего,  вообще  ни  в  каком  виде, только  снежная  пустыня  непрерывного  настоящего,  пустая  формальность  бессрочных  тренировок. И  я  вас  буду  гонять, и  в  хвост  и  в  гриву …,пока  хоть  какого-то  РЕАЛЬНОГО  толка  в  вас  не  будет,  пока  Смерть  не  сочтёт  вас  достойной  мишенью. Но  его, этого  Реального  толка (толка, как  Истинной  РЕАЛЬНОСТИ), видно,  не  будет  никогда,  ведь  вы  до  сих  пор, всё  такие  же  ирреально-бестолковые  неумехи, так  сказать  фиксированный  типаж  недочеловека… Вот  и  будете  вечно  бегать  по   белой-белой  пустыне, как  ожившие  топологические  точки,  призрачным  пунктирчиком  постоянно  отложенной  смерти… Скажите, лучше, стрельбу  уже  отработали? Со  скольких  выстрелов  промазали?» - «Промазали  уже  только  пять  раз, в  прошлый  раз  целых  два  часа  впустую  палили». – «Тоже  мне  успехи. Ладно, не  можете, как  следует  стрелять, тренируйте  ноги. Кто  бы  спросил  моего  согласия  таскаться  по  этому  мёртвому  свету  за  такими  недотёпами!?. Ладно  уж…Быстро  вперёд, до  очередного  шпиля» - тренер  указал  рукой  на  северо-запад  в  сторону  сияющего  на  горизонте  миража  Исаакиевского  собора. «Мать  честная! – воскликнули  вразнобой, хватаясь  то  за  сердце, то  за  голову   оба  биатлониста, - да  ведь  это  ж  по  картам  больше  тыщи  километров! Ни  срамши, ни  жрамши!» - «Хватит  болтать, - одёрнул  их  резко тренер, - вперёд  и  с  песней. Мы – рабы  повести, чернильные, безвольные  жертвы  безответственной  выдумки  автора, бессердечно  забывшего  о  своей  неудачной  выдумке. – тренер  бросил   короткий  взгляд  вверх, где  опять  что-то   мелькнуло, стыдливо  прячась  за  облаком  -  нам  никогда  самим  не  найти  выхода  из   лабиринта  чужих  белых  снов, не  соскочить  с  просохшей  навек  страницы»… Все  трое, забыв  о  заглохшем  с  последней  каплей  бензина  снегоходе,  понуро    скользят  на  лыжах  в  сторону  занесённого  то  ли  снегом,  то  ли  облаками, а  может  быть  только  снами  Петербурга. И  тут  перед  ними  спускается  на  облаке  кто-то  большой  и  белый, слёзно  просит  у  них  прощения, берёт  и  согревает  своим  тёплым  дыханием  их   обмороженные  руки, а  в  конце,  рвёт  в  клочки  скрижали  с  каким-то  Текстом,  произнеся: «Теперь  вы  свободны, теперь  мы  друзья, и  я  не  буду  одинок…», пытается  обняться   как  с  другом  с …всего  лишь  ускользающим, благодарно  сочувствующим  и  благословляющим   миражом…

Вместо   эпилога:

Перед  дальней  дорогой, пожалуй, немного  помешкай, 
в  тренировочном  зале  присядь  на  гнилой  табурет,
осмотри  этот  Мир - этот  ринг,  без  брезгливой  усмешки,
уходя  не  спеши  погасить  этот  воздух  и  Свет...

За  порогом  Иное, Божественный  Тренер,  иное...- 
ты  иное  подаришь  им  счастье, не  то, что  теперь, -
будешь  ты  совершенней, забыв  это  зверство  смешное...
Вот  и  всё...Так  прощай  и  забудь  в  этот  сон  эту  дверь...

...В  тусклой  комнате  тощий  боксёр  круглый  день  лупит  грушу,-
он  смертельно  устал, он  хотел  бы  уснуть  вечным  сном...
В  чём-то  стал  упрекать, но  не  хочешь  ты  этого  слушать...
В  раздраженнье  встаёшь  и   уходишь  в  Тот  Свет  за  окном...

В  бесконечном  пространстве  твой  путь  будет  труден  и  долог...
Не  сойди  ж, в  одиночестве, ЗВЁЗДНЫЙ  МОЙ  ТРЕНЕР  с  ума...
Наших  душ  паутину  смахнут сквозняки  с  книжных  полок
и  капризных  твоих  чемпионов  задушит  Зима.
 

© Copyright: Алексей Баландин, 2016

Регистрационный номер №0360662

от 30 октября 2016

[Скрыть] Регистрационный номер 0360662 выдан для произведения: Окончание  романа, которого  никогда  не  будет (фантазия).
Вместо  эпиграфа: «Он  стал  чемпионом  на  Олимпиаде  Суицида  по  фигурному  катанию  в  паре  со  Смертью»  (картинка  из  собственного  снов).
…Кто-то  большой  и  белый  сосредоточенно   водил  пальцем  по  разложенной  на  облаке  карте. Он  до  сих  пор  не  мог  сообразить, как  же, всё  же, относиться  к   Событию,  произошедшему, не  без  его  участия,   там, внизу.  Выдумывал  в  трансцедентальной   растерянности  всякого  рода  курьёзные  поправки  и   приложения, к  тому, где  продолжения  уже, по-сути, быть  не  должно… Но  лишь  бы  как-то  оттянуть, зарисовать,  обмануть,  в  который  раз  накатывающие, с  неизбежностью  Рока,  тоску  и  разочарование  .
…Над  топографическим  пунктом  «Москва», засыпанным  многокилометровым  слоем  снега,  показались  два  биатлониста. Дотащившись  до  обледенелого  кончика  шпиля  Останкинской  телебашни, они  остановились, воткнули  палки  в  снег  и, отсчитав  друг  от  друга  по  двадцать  шагов, сняли  ружья. Долго  целились  друг  в  друга. Пальнули  по  очереди, каждый  по  пять  раз, промахнулись  и  от  досады  молча  и  сдержанно  произвели  на  свет   скупую  мужскую  слезу, брякнувшуюся  под  ноги  ледяным  брильянтом.  Снова  сошлись  у  шпиля, повесили  на  него,   ружья. Огляделись, нет  ли  поблизости, на  горизонте, тренера, подмигнули  друг  другу, достали  из-за  пазухи  огромные, как  саксофоны, трубки  и, набив  их  поплотнее, закурили. В  клубах  дыма  рождались  удивительные, в  стиле   джаз  и  блюз  и  камаринской,   миражи  о  каком-то  невероятном  прошлом  этого  места, иному, знающему,  способные  рассказать  о  многом, но  эти  двое  были  озабочены  проблемами, совершенно  посторонними. «Ты  уверен, что  именно  это  называлось  когда-то  спортом?» - спросил,  с  трудом  двигая   отяжелевшими  вмиг  челюстями  первый. Второй  выпустил   из  лёгких  очередной  никчёмный   мираж-матрёшку,  хладнокровно  развёл  его  руками, и  забормотал, что-то  маловразумительное  о тождестве  означаемого  и  означающего. «Ну, так  мы  бог  знает  до  чего  дойдём, братишка.  По-моему, не  стоило  и  начинать   этого… как, бишь, его…» -  с  лёгким  раздражением  оборвал  его  первый  и  посмотрел, в  поисках  подсказки,  куда-то  вверх… Не  дождавшись  подсказки, он  вздохнув,  утрамбовал  ладонью  только-что  выпавший  снег  и  стал  раскладывать  на  слегка  бугристой  поверхности  особого  рода  постструктуралистический  преферанс (с  позабытыми  легендарными  Текстами  вместо  картинок). Через  некоторое  время, он  с  недоумением  посмотрел  на  первого: «Ничего  не  понимаю!.. По  всем  раскладам  здесь  должна  быть  столица  какого-то, когда-то  огромного, но   несчастного   государства» . С   надеждой, что  у  него   на  какое-то  время  произошла  всего  лишь  избирательная  пропажа  зрения, он  стукнул  себя  по  лбу  и  вновь  огляделся  по  сторонам;   после  чего, уже  ни  на  шутку, встревожившись  повторил  дрогнувшим  голосом: «Ни чего не  понимаю»… «Да  врут  твои  карты  и  вся  эта  пресловутая  картография-топография – одно  сплошное  жульничество. Сколько  мы  с  тобой  бродим  по  этой  снежной  пустыне, пытаясь,  в  абсурдном  порыве, убежать   ускорением  от  вездесущего  тренера, и  каков  результат? Он  постоянно  висит  у  нас  на  хвосте  со  своим  снегоходом. Так  что  расслабься  и  получай  клочки  доступного,  выигранного  на  миг, удовольствия».  С  этими  словами, он  зарылся   в  снег,  оставив  только  лицо  и  вытянутые  над   белой  плоскостью  руки  с  открытым  томиком  Пруста («В  поисках  утраченного  времени»). Попыхивая  трубкой  и  едва  сдерживая  смех  он  прочёл  несколько  предложений. Однако, через  минуту, переворачивая  страницу, он  промолвил, как-бы  между  прочим:  «Как  могли  люди  прошлого  соотносить  местонахождение  стран  и  природных  объектов  с  этими  твоими  картами?» - «Да  это  ж  другие  карты  были» - неуверенно, как  ребёнок  на  экзамене  оправдывался  первый. «Как  другие?  - недоверчиво  усмехнулся  собеседник, - из  другой  колоды, что  ли?» - «Не  знаю… Наверное   из  другой… Из  географической, что  ли…». – «То-то  и  оно…Разве  ж  это  что-то  меняет  по-существу?!»
Где-то  поблизости  затрещал  мотор  снегохода. Они  засуетились, пряча  карты  и  книгу. Голос  тренера  был  издевательски-груб: «Что, опять   доказательства  реальности  своего   прошлого  искали, души  вы  бумажные!?».- «Человек, без  своего  прошлого, пусть  и  позорного, разве  ж  это  Человек?» - несмело  молвил  первый  биатлонист. «Это  настоящий  человек – не  Человек, -  то  бишь,  опять  же,  идеальный, едва  ли  когда-нибудь  вообще  существовавший  -  а  ты  человек, выдуманный  на  кончике  пера, к  тому  же  выпавший, даже  из  своего  Исторического  Текста,  после  Катастрофического  События, герой  потерявший  сюжет, смысл  и  место  действия. Нет  у  тебя  ни  прошлого  ни  будующего,  вообще  ни  в  каком  виде, только  снежная  пустыня  непрерывного  настоящего,  пустая  формальность  бессрочных  тренировок. И  я  вас  буду  гонять, и  в  хвост  и  в  гриву …,пока  хоть  какого-то  РЕАЛЬНОГО  толка  в  вас  не  будет,  пока  Смерть  не  сочтёт  вас  достойной  мишенью. Но  его, этого  Реального  толка (толка, как  Истинной  РЕАЛЬНОСТИ), видно,  не  будет  никогда,  ведь  вы  до  сих  пор, всё  такие  же  ирреально-бестолковые  неумехи, так  сказать  фиксированный  типаж  недочеловека… Вот  и  будете  вечно  бегать  по   белой-белой  пустыне, как  ожившие  топологические  точки,  призрачным  пунктирчиком  постоянно  отложенной  смерти… Скажите, лучше, стрельбу  уже  отработали? Со  скольких  выстрелов  промазали?» - «Промазали  уже  только  пять  раз, в  прошлый  раз  целых  два  часа  впустую  палили». – «Тоже  мне  успехи. Ладно, не  можете, как  следует  стрелять, тренируйте  ноги. Кто  бы  спросил  моего  согласия  таскаться  по  этому  мёртвому  свету  за  такими  недотёпами!?. Ладно  уж…Быстро  вперёд, до  очередного  шпиля» - тренер  указал  рукой  на  северо-запад  в  сторону  сияющего  на  горизонте  миража  Исаакиевского  собора. «Мать  честная! – воскликнули  вразнобой, хватаясь  то  за  сердце, то  за  голову   оба  биатлониста, - да  ведь  это  ж  по  картам  больше  тыщи  километров! Ни  срамши, ни  жрамши!» - «Хватит  болтать, - одёрнул  их  резко тренер, - вперёд  и  с  песней. Мы – рабы  повести, чернильные, безвольные  жертвы  безответственной  выдумки  автора, бессердечно  забывшего  о  своей  неудачной  выдумке. – тренер  бросил   короткий  взгляд  вверх, где  опять  что-то   мелькнуло, стыдливо  прячась  за  облаком  -  нам  никогда  самим  не  найти  выхода  из   лабиринта  чужих  белых  снов, не  соскочить  с  просохшей  навек  страницы»… Все  трое  понуро    скользят  на  лыжах  в  сторону  занесённого  то  ли  снегом,  то  ли  облаками, а  может  быть  только  снами  Петербурга. И  тут  перед  ними  спускается  на  облаке  кто-то  большой  и  белый, слёзно  просит  у  них  прощения, берёт  и  согревает  своим  тёплым  дыханием  их   обмороженные  руки, а  в  конце,  рвёт  в  клочки  скрижали  с  каким-то  Текстом,  произнеся: «Теперь  вы  свободны, теперь  мы  друзья, и  я  не  буду  одинок…», пытается  обняться   как  с  другом  с …всего  лишь  ускользающим, благодарно  сочувствующим  и  благословляющим   миражом…          
 

 

Осенний вальс.

Эсхатологический фарс или в поисках совершенного романа. Глава 1