Новизна

29 октября 2017 - Вадим Ионов
«Один очень начитанный дядька женился на очень начитанной тётке для того, чтобы толстеть духовно и начитываться вместе. Так они начитывались, начитывались… начитывались, начитывались, пока у них не кончились книжки. Тогда они попробовали начитываться уже прочитанным, и первое время это им удавалось. Но, в конце концов, они начитались прочитанным до того, что почувствовали явное отвращение ко всем этим буквам. Особенно к букве «Ф», на которую начинались такие мутные слова, как футы-нуты, фигли-мигли и… ферромагнетик.
 
И тогда очень начитанный дядька предложил очень начитанной тётке выбросить нехорошую букву на помойку, а память о ней вымарать. Ну, так и сделали. После чего прочитанное приобрело несколько иной окрас, которым при желании можно было вновь начитаться. Со временем в список «нехороших букв» попали и буква «Щ», и буква «П» и даже, вроде бы безобидная, буква «Ю», что звучит раздражающе всего-то в двух словах: «зюзя» и «зюйд-зюйд-вест». А когда было вымарано больше половины алфавита, очень начитанный дядька вдруг осознал, что ни он и ни очень начитанная тётка не понимают смысла прочитанного перечитанного. Мало того, он стал ощущать в себе настойчивое желание кушать бананы, строить тётке рожицы и даже лазать по фонарным столбам, чтобы сверху гугукать на боязливых прохожих и кидаться в них банановой кожурой…»
 
Дописав до «банановой кожуры», писатель Васька Писакин вздохнул, отложил на середину стола карандаш и принялся смотреть в окно. За окном в вечерних сумерках туманилась осень, размывая контуры домов и деревьев. Настроение было кислым и даже тревожным, потому как в расплывчатых ветвях тополя Ваське временами виделась тёмная фигура висельника, который будто играл с ним, - то выглядывая, то прячась за толстым стволом. Решив отвязаться от игривого соглядатая, Васька задёрнул штору, выпил успокоительные пятьдесят грамм коньяку и снова стал думать о своих начитанных героях, и о скоропостижном падении этой самой начитанности. А поразмыслив в течение одной сожженной сигареты, пришёл к странному выводу, говорящем о том, что страстное желание новизны ощущений неизбежно ведёт к скудоумию или же, если хотите, к деградации. Вот для полного утверждения этой мысли, он и решил с собой подискутировать.
- Ну, предположим… стоишь ты такой красивый, скажем, на какой нулевой линии и, страсть тебе, как охота свежих бурлящих эмоций, - и тут же сам себе ответил.
- Ну, и в чём проблема? Лезь себе наверх, карабкайся. А по дороге охай от, так сказать, нахлынувших чувств.
- Ну, это да… Ну, вот так ты лезешь, лезешь, охаешь и даже покрякиваешь от удовольствия… А потом – дрынц! И потолок! Упёрся башкой в этот потолок  и замер… А сверху, в дыру для люстры, кто-то на тебя глянул и строго так сказал: «Эй, дядя! А ну-ка дуй отседова! Не трись своей глупой маковкой о нашу побелку! Слазь, оболтус! Не марай и не балуй!» Да ещё, если хочешь, и щелбаном по темечку оприходует. Вот ты и падаешь, глядя на свои бывшие «охи» и «ахи», только уже грустный и совсем невоодушевлённый. А потом – хлоп – и ты вновь на той же «нулевой»… И тоска… А жажда новенького – тут, как тут… И свербит, и в печёнку колит. И вот здесь до тебя доходит, что это «новенькое-то» не только выше твоей «нулевой» - в припотолочных областях, но и ниже – в отрицательных значениях. И что вообще эта самая «новизна»,  не какая-то там константа, а самое, что ни на есть изменение. А какое уж там оно  - с плюсом или же с минусом вопрос второй.
 
Вволю нафилософствовавшись, Васька вновь вернулся к своей писанине. И уже точно знал, что будет дальше, - каких, если и не новых, то хоть самую малость свежих ощущений ждёт от него возможный читатель. Он отдёрнул штору, желая насытиться туманным безразличием, а увидев весёлого висельника, который будто бы сделал ему ручкой, Васька плюнул в окно и проворчал не прилюдное слово. А поняв, что никакой новизны ему сегодня неохота, он взял карандаш и, пропустив середину, написал концовку своего рассказика.
 
«Один очень неначитанный дядька сидел за столом со своей очень неначитанной тёткой. Были они воодушевлены и азартны… Они спорили и… придумывали буквы…»
 
 

© Copyright: Вадим Ионов, 2017

Регистрационный номер №0400262

от 29 октября 2017

[Скрыть] Регистрационный номер 0400262 выдан для произведения: «Один очень начитанный дядька женился на очень начитанной тётке для того, чтобы толстеть духовно и начитываться вместе. Так они начитывались, начитывались… начитывались, начитывались, пока у них не кончились книжки. Тогда они попробовали начитываться уже прочитанным, и первое время это им удавалось. Но, в конце концов, они начитались прочитанным до того, что почувствовали явное отвращение ко всем этим буквам. Особенно к букве «Ф», на которую начинались такие мутные слова, как футы-нуты, фигли-мигли и… ферромагнетик.
 
И тогда очень начитанный дядька предложил очень начитанной тётке выбросить нехорошую букву на помойку, а память о ней вымарать. Ну, так и сделали. После чего прочитанное приобрело несколько иной окрас, которым при желании можно было вновь начитаться. Со временем в список «нехороших букв» попали и буква «Щ», и буква «П» и даже, вроде бы безобидная, буква «Ю», что звучит раздражающе всего-то в двух словах: «зюзя» и «зюйд-зюйд-вест». А когда было вымарано больше половины алфавита, очень начитанный дядька вдруг осознал, что ни он и ни очень начитанная тётка не понимают смысла прочитанного перечитанного. Мало того, он стал ощущать в себе настойчивое желание кушать бананы, строить тётке рожицы и даже лазать по фонарным столбам, чтобы сверху гугукать на боязливых прохожих и кидаться в них банановой кожурой…»
 
Дописав до «банановой кожуры», писатель Васька Писакин вздохнул, отложил на середину стола карандаш и принялся смотреть в окно. За окном в вечерних сумерках туманилась осень, размывая контуры домов и деревьев. Настроение было кислым и даже тревожным, потому как в расплывчатых ветвях тополя Ваське временами виделась тёмная фигура висельника, который будто играл с ним, - то выглядывая, то прячась за толстым стволом. Решив отвязаться от игривого соглядатая, Васька задёрнул штору, выпил успокоительные пятьдесят грамм коньяку и снова стал думать о своих начитанных героях, и о скоропостижном падении этой самой начитанности. А поразмыслив в течение одной сожженной сигареты, пришёл к странному выводу, говорящем о том, что страстное желание новизны ощущений неизбежно ведёт к скудоумию или же, если хотите, к деградации. Вот для полного утверждения этой мысли, он и решил с собой подискутировать.
- Ну, предположим… стоишь ты такой красивый, скажем, на какой нулевой линии и, страсть тебе, как охота свежих бурлящих эмоций, - и тут же сам себе ответил.
- Ну, и в чём проблема? Лезь себе наверх, карабкайся. А по дороге охай от, так сказать, нахлынувших чувств.
- Ну, это да… Ну, вот так ты лезешь, лезешь, охаешь и даже покрякиваешь от удовольствия… А потом – дрынц! И потолок! Упёрся башкой в этот потолок  и замер… А сверху, в дыру для люстры, кто-то на тебя глянул и строго так сказал: «Эй, дядя! А ну-ка дуй отседова! Не трись своей глупой маковкой о нашу побелку! Слазь, оболтус! Не марай и не балуй!» Да ещё, если хочешь, и щелбаном по темечку оприходует. Вот ты и падаешь, глядя на свои бывшие «охи» и «ахи», только уже грустный и совсем невоодушевлённый. А потом – хлоп – и ты вновь на той же «нулевой»… И тоска… А жажда новенького – тут, как тут… И свербит, и в печёнку колит. И вот здесь до тебя доходит, что это «новенькое-то» не только выше твоей «нулевой» - в припотолочных областях, но и ниже – в отрицательных значениях. И что вообще эта самая «новизна»,  не какая-то там константа, а самое, что ни на есть изменение. А какое уж там оно  - с плюсом или же с минусом вопрос второй.
 
Вволю нафилософствовавшись, Васька вновь вернулся к своей писанине. И уже точно знал, что будет дальше, - каких, если и не новых, то хоть самую малость свежих ощущений ждёт от него возможный читатель. Он отдёрнул штору, желая насытиться туманным безразличием, а увидев весёлого висельника, который будто бы сделал ему ручкой, Васька плюнул в окно и проворчал не прилюдное слово. А поняв, что никакой новизны ему сегодня неохота, он взял карандаш и, пропустив середину, написал концовку своего рассказика.
 
«Один очень неначитанный дядька сидел за столом со своей очень неначитанной тёткой. Были они воодушевлены и азартны… Они спорили и… придумывали буквы…»
 
 
 
Рейтинг: +2 250 просмотров
Комментарии (2)
анатолий киргинцев # 31 октября 2017 в 14:02 0
Им бы на китайский перейти. Там 5000 букв-иероглифов. На всю жизнь хватило бы выбрасывать.
Вадим Ионов # 31 октября 2017 в 14:39 0
О как! И тут китайцы нас могут объегорить))