Много повидавший на своем веку рубленый деревенский домик обреченно сгорбился под кронами высоких тополей. Смотрит из оконца вдаль древняя старушка. Говорить с собой уж давно устала, а единственная животинка - кот - несколько дней где-то шатается.
Нет-нет, да навернутся на глаза непрошеные слезы, смахнет их бабушка сухой, с отчетливо проступившими венами рукой и снова печально вглядывается в бесконечную даль. За окном - огромное русское поле, на котором, будучи молоденькой, работала. Как хорошо тогда было! Девчат много, все красавицы, словно воробышки, весело слетались к необмолотым колосьям. Молотили вручную. Звонкий смех, пенье оглашали бескрайнее пшеничное поле! А парни, завидев девчат, расправляли плечи. После работы шли на гулянье. Усталости не чувствовали, что и говорить - молодость!
На беседе с мужем будущим познакомилась. Смуглый, широкоплечий, голубоглазый красавец. Силищи в нем - гвозди пальцами гнул, тем и завоевал ее сердце. Через три месяца свадьбу сыграли, гуляла вся деревня. После свадьбы жили в доме мужа, а потом колхоз помог пятистенок поставить. Двоих сыновей-погодков родили, о дочке мечтали, да война проклятущая помешала.
Ох, как горько плакала она, провожая мужа на фронт, словно сердцем чуяла, что не свидятся больше. Всю войну письма от него получала, сквозь слезы детям их зачитывала. Каждую весточку наизусть помнила: "Бью, родная, фашистов. За тебя, за детей бью их, гадов. О вас душой болею, как вы там без меня? А фашист скоро тикать начнет. Потерпи, родная, скоро, уж совсем скоро, свидимся". На глаза старушки снова навернулись слезы, но она не утирала их, пускай бегут по морщинкам, выбирая удобное русло. Перед самой Победой письмо это получила, следом за ним - похоронку. Не поверила! Не смогла поверить!
В деревню с войны вернулось пять мужиков - кто без рук, кто без ног... Одного только беда обошла, ни разу даже не ранило.
А она ждала, надеялась: переступит муж порог и заживут снова все вместе. Как-то он ей приснился в окровавленной гимнастерке и будто машет рукой: "Не жди, не приду я...". Сердце словно ножом полоснуло, проснулась, подушка от слез мокрая. Только тогда поняла, ждать больше некого! Дети, кровинушки, отрадой были. Оба в отца пошли, росли, мужали. Целыми днями пропадали на колхозной конюшне. Лошадей любили очень. Там работы много, только поворачивайся. Утром на зорьке встанут, воды принесут, матери во дворе со скотиной помогут и умчатся, родимые.
Однажды ночью началась гроза. Молнии, как ошалелые, полосовали небо. Светло от них было, словно днем. Грохотало страшно, а дождь все не начинался. Вдруг с улицы послышались крики:
- Пожар!
- Конюшня горит!
Сыновья туда бросились, она - вслед. Видела - младший в огонь метнулся. Слышала - заголосили бабы. Больше ничего не помнила. Уж потом ей рассказали, что старший вбежал в конюшню, его любимый конь там оставался, спасти хотел, обвалилась покрытая дранкой крыша. Младший кинулся следом... Так и остались там кровинушки ее.
Никого больше нет у нее. Жить зачем? Хотела руки на себя наложить, да подумала, кто ж за сыновьими могилками ухаживать станет? Саднят на сердце три кровоточащих рубца и днем и ночью. О муже и сыновьях. Не найти старушке успокоения. Да и не ищет она его. Памятью только жива.
В прошлом году покинули этот мир ее добрые соседи, трое их было. Осталась она из всей деревни одна - одинёшенька. Доведись помереть, так не узнает никто...
Стоит сгорбившись старый деревенский домик, у окна сидит древняя старушка:
- Где ты, кот Васька, хоть бы словом человеческим с тобой перекинуться?!
[Скрыть]Регистрационный номер 0077645 выдан для произведения:
Много повидавший на своем веку рубленый деревенский домик обреченно сгорбился под кронами высоких тополей. Смотрит из оконца вдаль древняя старушка. Говорить с собой уж давно устала, а единственная животинка - кот - несколько дней где-то шатается.
Нет-нет, да навернутся на глаза непрошеные слезы, смахнет их бабушка сухой, с отчетливо проступившими венами рукой и снова печально вглядывается в бесконечную даль. За окном - огромное русское поле, на котором, будучи молоденькой, работала. Как хорошо тогда было! Девчат много, все красавицы, словно воробышки, весело слетались к необмолотым колосьям. Молотили вручную. Звонкий смех, пенье оглашали бескрайнее пшеничное поле! А парни, завидев девчат, расправляли плечи. После работы шли на гулянье. Усталости не чувствовали, что и говорить - молодость!
На беседе с мужем будущим познакомилась. Смуглый, широкоплечий, голубоглазый красавец. Силищи в нем - гвозди пальцами гнул, тем и завоевал ее сердце. Через три месяца свадьбу сыграли, гуляла вся деревня. После свадьбы жили в доме мужа, а потом колхоз помог пятистенок поставить. Двоих сыновей-погодков родили, о дочке мечтали, да война проклятущая помешала.
Ох, как горько плакала она, провожая мужа на фронт, словно сердцем чуяла, что не свидятся больше. Всю войну письма от него получала, сквозь слезы детям их зачитывала. Каждую весточку наизусть помнила: "Бью, родная, фашистов. За тебя, за детей бью их, гадов. О вас душой болею, как вы там без меня? А фашист скоро тикать начнет. Потерпи, родная, скоро, уж совсем скоро, свидимся". На глаза старушки снова навернулись слезы, но она не утирала их, пускай бегут по морщинкам, выбирая удобное русло. Перед самой Победой письмо это получила, следом за ним - похоронку. Не поверила! Не смогла поверить!
В деревню с войны вернулось пять мужиков - кто без рук, кто без ног... Одного только беда обошла, ни разу даже не ранило.
А она ждала, надеялась: переступит муж порог и заживут снова все вместе. Как-то он ей приснился в окровавленной гимнастерке и будто машет рукой: "Не жди, не приду я...". Сердце словно ножом полоснуло, проснулась, подушка от слез мокрая. Только тогда поняла, ждать больше некого! Дети, кровинушки, отрадой были. Оба в отца пошли, росли, мужали. Целыми днями пропадали на колхозной конюшне. Лошадей любили очень. Там работы много, только поворачивайся. Утром на зорьке встанут, воды принесут, матери во дворе со скотиной помогут и умчатся, родимые.
Однажды ночью началась гроза. Молнии, как ошалелые, полосовали небо. Светло от них было, словно днем. Грохотало страшно, а дождь все не начинался. Вдруг с улицы послышались крики:
- Пожар!
- Конюшня горит!
Сыновья туда бросились, она - вслед. Видела - младший в огонь метнулся. Слышала - заголосили бабы. Больше ничего не помнила. Уж потом ей рассказали, что старший вбежал в конюшню, его любимый конь там оставался, спасти хотел, обвалилась покрытая дранкой крыша. Младший кинулся следом... Так и остались там кровинушки ее.
Никого больше нет у нее. Жить зачем? Хотела руки на себя наложить, да подумала, кто ж за сыновьими могилками ухаживать станет? Саднят на сердце три кровоточащих рубца и днем и ночью. О муже и сыновьях. Не найти старушке успокоения. Да и не ищет она его. Памятью только жива.
В прошлом году покинули этот мир ее добрые соседи, трое их было. Осталась она из всей деревни одна - одинёшенька. Доведись помереть, так не узнает никто...
Стоит сгорбившись старый деревенский домик, у окна сидит древняя старушка:
- Где ты, кот Васька, хоть бы словом человеческим с тобой перекинуться?!
РУКИ ТАК И ЧЕШУТСЯ ОПИСЫВАТЬ СТАРИКОВЫЕ СУДЬБЫ. МНОГИЕ БРОШЕНЫ, ЗАБЫТЫ СВОИМИ ДЕТЬМИ... ОТ ТОГО БОЛЬНО. ГЛУПО ПОЛАГАТЬ, ЧТО ТЕ, КОМУ ЭТИ РАССКАЗЫ АДРЕСОВАНЫ ИХ ПРОЧТУТ. У НИХ И БЕЗ ТОГО ЗАБОТ ПОЛОН РОТ. БОГ ИМ СУДЬЯ. СПАСИБО, ТАНЕЧКА.
Причина не накладывать на себя руки - она меня просто убила. Об этом не задумываешься, но вообще, конечно...
Да и жить напротив того поля, с которым связаны все воспоминания молодости, то есть там же ничего не было, потом всё было, и снова ничего нет, кроме старости, и всё там же, в этом доме у этого поля.
но она не утирала их, пускай бегут по морщинкам, выбирая удобное русло.
- я просто молча смотрю на эти слова, и теряюсь. Виртуозно! Вот за что всё это Ей? А ни за что, история такая у страны... Очень хотелось бы что-то сделать для такого человека.