Больше всего на свете в жизни я люблю мамины руки. Они были у нее большие, с вечными мозолями,
потому что не было ничего на свете, чего бы они не умели.
Они, то месили тесто для пирогов, то доили корову, то брали посконь на огромном колхозном поле.
А я, ее младшенькая дочка, всегда рядом с ней. Подгоняю мамину бороздку, помогаю выбирать ей
посконь из конопли, и счастлива от того, что меня хвалят ее соседки: вот, мол, какая мамина помощница растет.
Помню, как однажды заболела и, лежа в бреду, звала маму и как сквозь сон чувствовала ее ласковые руки
на своем горячем лбу всю ночь до утра, пока не спала температура. Мамины руки были грубыми, шершавыми,
но мне они казались нежнее шелка, из которого она к Троице сшила мне своими руками нарядное праздничное платье.
Мне хотелось болеть долго-долго, потому что не так уж часто ласкали меня, ее руки.
Уж давно нет на свете моей мамы, только вот теперь мои руки – мамины руки, такие же работящие
с мозолями, оставшимися, наверное, с раннего детства мне, как память о моей маме.
[Скрыть]Регистрационный номер 0334253 выдан для произведения:
Маме моей родной Прасковье Максимовне Пазухиной – Коноплевой посвящаю правдивый рассказ.
Больше всего на свете в жизни я люблю мамины руки. Они были у нее большие, с вечными мозолями,
потому что не было ничего на свете, чего бы они не умели.
Они, то месили тесто для пирогов, то доили корову, то брали посконь на огромном колхозном поле.
А я, ее младшенькая дочка, всегда рядом с ней. Подгоняю мамину бороздку, помогаю выбирать ей
посконь из конопли, и счастлива от того, что меня хвалят ее соседки: вот, мол, какая мамина помощница растет.
Помню, как однажды заболела и, лежа в бреду, звала маму и как сквозь сон чувствовала ее ласковые руки
на своем горячем лбу всю ночь до утра, пока не спала температура. Мамины руки были грубыми, шершавыми,
но мне они казались нежнее шелка, из которого она к Троице сшила мне своими руками нарядное праздничное платье.
Мне хотелось болеть долго-долго, потому что не так уж часто ласкали меня, ее руки.
Уж давно нет на свете моей мамы, только вот теперь мои руки – мамины руки, такие же работящие
с мозолями, оставшимися, наверное, с раннего детства мне, как память о моей маме.