Ивану Кузьмичу снился механизм. Огромный, лязгающий, тревожный...
Сам Кузьмич находился внутри этого механизма, наблюдая за движением гигантских воронёных рычагов, что медленно проползали мимо него в полумраке.
Когда в дальнем углу что-то переключалось, рычаги на мгновение замирали, и начинали бесшумно ползти в обратную сторону, поворачивая громадные кулачки. Те, в сою очередь открывали какие-то клапаны, из которых вырывалось зеленоватое облачко тумана. При этом на стенах вспыхивали тусклые красные лампы.
Как только они гасли, по стальному кубу, в который был заключён механизм, пробегала мелкая неприятная дрожь, после чего он немного передвигался и вновь замирал.
Поначалу, Ивану Кузьмичу показалось, что он попал на какой-то мрачный корабль, вернее в его машинное отделение. Однако он тут же сообразил, что не бывает таких кораблей, где валы и рычаги машинного отделения ни с чем не связаны за пределом окружающих стен.
А когда непонятно откуда послышалась чья-то команда, Иван Кузьмич и вовсе отмёл любую мысль о пароходах-паровозах. Командный Голос сначала потребовал общего внимания, а видимо дождавшись его, повелел: «Укомплектовать полезный объём Спящим, – на что невидимый подчинённый тут же доложил, - Объём укомплектован».
После чего Голос поинтересовался, достаточно ли рычагов, осей и прочей кривошипно-шатунной начинки, в конкретном полезном объёме, а получив утвердительный ответ, произнёс: «Принято…». И умолк…
Некое время Кузьмич растерянно прислушивался к окружающим шумам, пытаясь понять, куда же всё-таки он попал. А как только всё тот же Голос скомандовал: «Стоп! Конец смены!» - Иван Кузьмич облегчённо вздохнул, решив, что это какое-то, пусть и странное, но производство. Фабрика…
А решив, взял, да и проснулся.
***
Утро и весь день, Иван Кузьмич провёл в домашних хлопотах. Хлопоты, как известно, вещь непритязательная, но требующая рукотворного вмешательства. Поэтому голова Кузьмича была в основном занята либо насвистыванием «В том саду, где мы с Вами встретились…», либо напеванием «По тундре, по железной дороге…», а то и мурлыканием «Прощание славянки».
Однако в минуты перерывов между художественным свистом и вокализом, Иван Кузьмич невольно возвращался к своему странному сну, при этом сам у себя спрашивая: «Интересно… И на кой чёрт, мне всё это показали?.. Завод какой-то… Какие-то железяки, болты-гайки-клапана…И какой такой продукт этот самый завод выпускает, что всё у них там по-военному – и Голос строгий,.. и руки по швам?»
Уже вечером, когда Иван Кузьмич, покончив с хлопотами, пил чай с любимым клубничным вареньем, чуднОй сон вновь крутанулся у него в голове, и ожёг Кузьмича своим откровением. Кузьмич охнул и, не донеся до рта вожделенную ягодку, замер, пришибленный этим самым откровением.
Откровение же, отодвинув сторону досужие домыслы, бесстрастно выдало правду-матку. Суть, которой заключалась в том, что фабрика, действительно дымила, и что работала, во вполне, плановом режиме, производя на свет не что иное, как эти самые железные короба…
А попросту говоря – сумрачные казематки индивидуального пользования. Сажала в эти коробки Спящих ротозеев, предварительно напихав туда рычагов-маховиков, для того, чтобы ручки у родимцев попусту не болтались, да и чтоб башка дурная была занята завораживающими механиками, а не поиском дверей-выходов…
Как только толкование сна было доведено до адресата, откровение откланялось и пропало, а Иван Кузьмич отодвинул блюдечко с вареньем, и заскучал. На душе было противно от такой циничной и наглой коварности.
Так Кузьмич и просидел минут пять, вздыхая и покачивая головой, а потом передёрнул плечами, и сам над собой тихонько захихикал: «Вот олух то… Нет, ну и впрямь олух… И чего это я разнюнился… Кому рассказать – окочурятся ж от хохота… Дак ещё будут втолковывать, как помешанному, мол, сон это Кузьмич… Со-о-он…»
И решив, что сейчас он, вполне себе активно-бодрствующий индивид, а не какая-то там спящая рохля, Иван Кузьмич повеселел, и в доказательство окружающей реальности, самого себя и ущипнул. А ущипнув, крякнул от удовольствия, и вновь замурчал любимый марш.
Однако, вскоре, он снова умолк, и стал молча рассматривать стены своей кухоньки, огоньки окон в доме напротив, и трубу кирпичного заводика, что стоял на пустыре, прячась за высоким забором…
Опять тревожно вздохнул и подумал, что как себя не обманывай, а всё-таки, пусть и болезненное, щипание совсем не однозначный критерий отличия пробудившегося ротозея от спящего…
[Скрыть]Регистрационный номер 0318375 выдан для произведения:
Ивану Кузьмичу снился механизм. Огромный, лязгающий, тревожный...
Сам Кузьмич находился внутри этого механизма, наблюдая за движением гигантских воронёных рычагов, что медленно проползали мимо него в полумраке.
Когда в дальнем углу что-то переключалось, рычаги на мгновение замирали, и начинали бесшумно ползти в обратную сторону, поворачивая громадные кулачки. Те, в сою очередь открывали какие-то клапаны, из которых вырывалось зеленоватое облачко тумана. При этом на стенах вспыхивали тусклые красные лампы.
Как только они гасли, по стальному кубу, в который был заключён механизм, пробегала мелкая неприятная дрожь, после чего он немного передвигался и вновь замирал.
Поначалу, Ивану Кузьмичу показалось, что он попал на какой-то мрачный корабль, вернее в его машинное отделение. Однако он тут же сообразил, что не бывает таких кораблей, где валы и рычаги машинного отделения ни с чем не связаны за пределом окружающих стен.
А когда непонятно откуда послышалась чья-то команда, Иван Кузьмич и вовсе отмёл любую мысль о пароходах-паровозах. Командный Голос сначала потребовал общего внимания, а видимо дождавшись его, повелел: «Укомплектовать полезный объём Спящим, – на что невидимый подчинённый тут же доложил, - Объём укомплектован».
После чего Голос поинтересовался, достаточно ли рычагов, осей и прочей кривошипно-шатунной начинки, в конкретном полезном объёме, а получив утвердительный ответ, произнёс: «Принято…». И умолк…
Некое время Кузьмич растерянно прислушивался к окружающим шумам, пытаясь понять, куда же всё-таки он попал. А как только всё тот же Голос скомандовал: «Стоп! Конец смены!» - Иван Кузьмич облегчённо вздохнул, решив, что это какое-то, пусть и странное, но производство. Фабрика…
А решив, взял, да и проснулся.
***
Утро и весь день, Иван Кузьмич провёл в домашних хлопотах. Хлопоты, как известно, вещь непритязательная, но требующая рукотворного вмешательства. Поэтому голова Кузьмича была в основном занята либо насвистыванием «В том саду, где мы с Вами встретились…», либо напеванием «По тундре, по железной дороге…», а то и мурлыканием «Прощание славянки».
Однако в минуты перерывов между художественным свистом и вокализом, Иван Кузьмич невольно возвращался к своему странному сну, при этом сам у себя спрашивая: «Интересно… И на кой чёрт, мне всё это показали?.. Завод какой-то… Какие-то железяки, болты-гайки-клапана…И какой такой продукт этот самый завод выпускает, что всё у них там по-военному – и Голос строгий,.. и руки по швам?»
Уже вечером, когда Иван Кузьмич, покончив с хлопотами, пил чай с любимым клубничным вареньем, чуднОй сон вновь крутанулся у него в голове, и ожёг Кузьмича своим откровением. Кузьмич охнул и, не донеся до рта вожделенную ягодку, замер, пришибленный этим самым откровением.
Откровение же, отодвинув сторону досужие домыслы, бесстрастно выдало правду-матку. Суть, которой заключалась в том, что фабрика, действительно дымила, и что работала, во вполне, плановом режиме, производя на свет не что иное, как эти самые железные короба…
А попросту говоря – сумрачные казематки индивидуального пользования. Сажала в эти коробки Спящих ротозеев, предварительно напихав туда рычагов-маховиков, для того, чтобы ручки у родимцев попусту не болтались, да и чтоб башка дурная была занята завораживающими механиками, а не поиском дверей-выходов…
Как только толкование сна было доведено до адресата, откровение откланялось и пропало, а Иван Кузьмич отодвинул блюдечко с вареньем, и заскучал. На душе было противно от такой циничной и наглой коварности.
Так Кузьмич и просидел минут пять, вздыхая и покачивая головой, а потом передёрнул плечами, и сам над собой тихонько захихикал: «Вот олух то… Нет, ну и впрямь олух… И чего это я разнюнился… Кому рассказать – окочурятся ж от хохота… Дак ещё будут втолковывать, как помешанному, мол, сон это Кузьмич… Со-о-он…»
И решив, что сейчас он, вполне себе активно-бодрствующий индивид, а не какая-то там спящая рохля, Иван Кузьмич повеселел, и в доказательство окружающей реальности, самого себя и ущипнул. А ущипнув, крякнул от удовольствия, и вновь замурчал любимый марш.
Однако, вскоре, он снова умолк, и стал молча рассматривать стены своей кухоньки, огоньки окон в доме напротив, и трубу кирпичного заводика, что стоял на пустыре, прячась за высоким забором…
Опять тревожно вздохнул и подумал, что как себя не обманывай, а всё-таки, пусть и болезненное, щипание совсем не однозначный критерий отличия пробудившегося ротозея от спящего…