Дом

Разнообразие отношений между мужчиной и женщиной, переживших ураган обожания, достаточно невелико. Да и действительно, есть всего-то четыре варианта. Первый – она ушла, он остался. Второй – он ушел, она осталась. Третий – они плохо рассчитались на первый-второй, и ушли оба. И наконец, четвёртый – он и она сидят на кухне, пьют чай и никуда не торопятся.

Всё!

Те же мытарства, когда он или она ходят туда-сюда с чемоданом и восклицаниями: «Я без тебя всё-таки не могу…., - и, - Ох! Говорила же мне мама!» - можно отнести к тем же вариантам, находящимся в стадии колебательного процесса.

Когда же пружинка неугомонности замирает, пилигрим с набором трусов и рубашек, неизбежно оказывается с той или с другой стороны входной двери.

Сам же колебательный процесс неустанно изучается и описывается. И если вибрация его механики вступает в резонанс с нашими чувствами, то мы откладываем бухгалтерские книги, достаём из кармана батистовый платок и промокаем им хрустальные капли чувствительности.

При этом мы убедительно просим того кто находится в это время поблизости: «Ах! Только, ради бога, не рассказывай, что случится в конце!» Как будто в конце может произойти какая-то загадочная инвариантность! 

В связи с этим все наши разговоры о том, что нам в жизни всегда важен результат, в этом случае, оказывается не более чем самообманом, потому как недолгий перечень результатов известен заранее.

***

Дом всегда гордился своим именем! Оно было таким большим, круглым и надёжным, как несокрушимый оберег – ДОООМ!

Когда двое, что были его душой, наслаждались счастьем, он чувствовал себя Богом. Богом, что даёт тепло, пусть и небольшого, но уютного и самодостаточного мира.

Ему казалось, что вот-вот и исполнится его мечта, и сбудется та небылица, в которую верует каждый. И он – ДОМ  станет тем, кого великие предки  звали уважительно-сказочным – Терем.

Мечты его рухнули в одночасье. Тот, кто вбивал в него гвозди и носил большие тапки, стал вдруг долго и много курить на кухне. А она, что гладила его чистыми тряпицами и щекотала разлапистым веником, всё чаще плакала, обрушаясь в своё одиночество.

Он, как мог, сдерживал ярость хлопающих дверей и заглушал звуки битой посуды, наваливаясь стенами и потолком на крики обвинений и горькие слова обид.

Когда же тот, что называл себя хозяином, выблевал из себя яд нечистот, и наконец-то избавил её от мучительной озлобленности, ДОМ вдруг утерял свою былую распахнутость и скукожился до оклетья тюрьмы.

Он помнил, как вслед за этим набежала целая бригада лекарей и принялась лечить его белилами, свежей кожей обоев и смолкой свежеструганного паркета.

Сейчас он вспоминал об этом, как о припарках покойнику.

Тогда же…. Но это тогда.

А сейчас – время сгладило углы и обветшало чувства.

Тот, что ушёл когда-то за бОльшим и лучшим, вернулся и вновь влез в свои тапки. И ДОМ снова примерил на себя покой и безмятежность.

Но только всё чаще на его стенах стали проступать еле заметные серые буквы.

То вдруг на кухне выступит жирным пятном еле заметная буква – «С», то в тёмном коридоре проявится разлапистая – «К», или ляжет на пол растопыренная – «Л», что вдруг возьмёт и превратится в гребенчатую «Е», которая вздохнёт, да и потянется своими лапками к повисшей на гардинах переливчатой «П».

Но будучи существом чувственным и совершенно неграмотным, ДОМ всё складывает и складывает эти буквы в слово, и мечтает о том, чтобы это слово было – Терем….