Помочь сайту
Поздравления
Чемодан, вокзал - Россия!
15 сентября 2015 -
Людмила Полянкина (Кузьменко)
Шел восемьдесят девятый год двадцатого века. До распада великой, огромной страны, известной миру как Советский Союз, осталось каких-то пару лет...
На площади имени Ленина в столице союзной республики несколько лет подряд кипят нешуточные страсти. Организаторы не устают собирать жителей не только из самой столицы, но и из окружающих сел на митинги, вбивая в головы непросвещенного народа главную идею: русские – оккупанты, завладевшие республикой. Они мешают свободно развиваться родной стране, их нужно заставить покинуть страну. Пусть убираются в свою Россию. Каждый оратор, как запевала, заканчивает свое выступление, крича, что есть мочи: "Чемодан, вокзал, Россия!", и многоголосый хор зомбированной толпы вторит, троекратно повторяя: "Чемодан, вокзал, Россия!", "Чемодан, вокзал, Россия!", "Чемодан, вокзал, Россия!"
Руководство страны пока соблюдает советские праздники, в том числе и день воссоединения Бессарабии с СССР, который на протяжении более шестидесяти лет отмечала большая часть населения, состоящего не только из молдаван. Русские, украинцы, белорусы, болгары, гагаузы и люди других национальностей, проживающие здесь с разных лет, считают страну своей родиной.
Как обычно, на улице 28 июня, названной так в честь праздника, собрался народ, чтобы отдохнуть, посмотреть праздничный концерт. Но неизвестно откуда взявшиеся националисты стали мешать проведению праздника. Толпа окружила человека, в руках которого был флаг с золотыми серпом, молотом и пятиконечной звездой на красном полотнище, стала кричать: "Сталинист, оккупант, убирайся отсюда в Россию, это наша страна!" А затем один из толпы попытался вырвать ненавистный красный флаг, но ему удалось лишь чуть-чуть надорвать полотнище. В тот же момент мужчина высоко поднял знамя над головой со словами:
- Не надейтесь, я не дам вам его порвать! Это символ нашей победы над фашизмом!
Толпа зашумела, еще плотнее обступила смельчака, его стали толкать, бить, а кто-то сзади попытался вонзить в спину шило. Неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы не вмешались работники милиции. Они в буквальном смысле вырвали потерпевшего из толпы...
Надругательство над государственным флагом являлось в то время одним из государственных преступлений, а избиение и нанесение телесных повреждений квалифицировалось как хулиганство…
Огромный зал Верховного суда республики, вмещавший около трехсот человек, был переполнен: заняты все скамейки, а те, кому места не досталось, стояли между рядами.
В центре зала на возвышении восседала коллегия из трех судей: члена Верховного суда и двух народных заседателей. Пониже, слева от судейского стола, сидели два адвоката; с правой стороны - за отдельными столами - прокурор, секретарь и потерпевший.
Государственный преступник – тщедушный, невзрачный с виду, низкого роста молодой человек, активный член партии "Народный Фронт", был на подписке о невыезде. Он сидел на первой скамье напротив судей, а не за решеткой, где обычно находятся арестанты. За его спиной все скамьи были заняты товарищами по партии. Они пришли в суд, чтобы морально поддержать «борца за независимость». А еще они пришли выразить сочувствие своему товарищу и показать всем сплоченность своих рядов.
- За что его судят? – слышится чей-то негромкий шёпот,– Подумаешь, порвал красную тряпку! А потерпевший за дело получил, сам виноват, не нужно было упираться!
- Тишина в зале! – громко говорит председательствующий и продолжает: - Судопроизводство ведется на русском языке. Рассматривается уголовное дело по обвинению…
Подсудимый, не дожидаясь, пока судья назовет его фамилию, имя, отчество и статью Уголовного кодекса, по какой привлечен к суду, с видом национального героя и непримиримого борца с "русскими оккупантами, поработившими его родину", демонстративно встает и, прерывая судью, громко говорит, делая ударение на каждом слове:
- Еу чер, ка прочесул сэ фие ын лимба ромынэ.(Я требую, чтобы процесс велся на румынском языке!)
Судья, назначенный членом Верховного суда буквально несколько дней тому назад, от неожиданности стал заикаться после каждого слова.
- На каком, простите, языке?
- Ын лимба ромынэ!(На румынском языке!)– делая ударение на последнем слове, раздраженно повторил подсудимый.
- Но ведь согласно закону о языках у нас государственным является молдавский язык, а не румынский – возразил судья подсудимому.
- Бине, ын лимба молдовеняскэ, дар ну русэ (хорошо, на молдавском, но только не на русском), – милостиво согласился подсудимый, и выдвинул новое требование.
- Чер сэ фиу жудекат де молдовень!(Требую, чтобы меня судили молдаване!)
- Сунт де националитате молдовян, ши асесории нородничь..., ши прокурорул... (я молдаванин, и народные заседатели молдаване, и прокурор тоже), - переходя на молдавский язык, говорит председательствующий, не касаясь других участников процесса - адвокатов, сидящих по левую сторону от стола судей.
- Ши доамна? (И госпожа?) - с сомнением в голосе спрашивает подсудимый, показывая пальцем на светловолосую женщину, сидящую за соседним столом рядом со столом его адвоката.
- Еа есте ун авокат ал виктимей (она адвокат потерпевшего), - отвечает судья, и, чтобы исключить дальнейшие вопросы, быстро наклоняется к каждому из народных заседателей и что-то шепчет. Те согласно кивают головами, и судья провозглашает:
- Куртя а делиберат пе лок: казул ва фи екзаминат ын лимба молдовенеаскэ. грефиер, инвитаць ун традукэтор (Суд, совещаясь на месте, определил: дело будет рассмотрено на молдавском языке. Секретарь, пригласите переводчика).
Секретарь уходит, и через пару минут возвращается вдвоем с переводчиком.
Огласив обвинительное заключение, председательствующий спрашивает подсудимого, признает ли он себя виновным, и так как подсудимый не признает своей вины, устанавливается иной порядок исследования доказательств: допросить подсудимого в конце, после допроса потерпевшего и свидетелей.
На протяжении двух дней суд занимался допросом потерпевшего и свидетелей, затем был объявлен перерыв. Утром следующего дня приступили к допросу подсудимого, который все отрицал, несмотря на то, что во время судебного следствия было добыто достаточно доказательств его вины и впору уже было переходить к оглашению материалов дела, дополнениям и прениям сторон.
Неожиданно председательствующий обратился к адвокату подсудимого со словами:
- Се паре, кэ аць авут ун демерс? (Кажется, у вас было какое-то ходатайство?)
- Да, вэ рог сэ фие ынторс казул ла реекзаминаре. (Да. Я прошу вернуть дело на доследование) , - ответил тот важно, но при этом не привел ни одного серьезного довода в пользу своего ходатайства, промямлив, что якобы недостаточно доказательств для осуждения подсудимого.
Прокурор предпочел высказать свое мнение уклончиво, заявив, что оставляет решение данного вопроса на усмотрение суда.
И суд, несмотря на высказанные адвокатом потерпевшей стороны обоснованные возражения против заявленного ходатайства, на то, что доказательств вины подсудимого больше, чем достаточно, удалился в совещательную комнату для вынесения определения.
Было невыносимо смотреть на циничный, неприкрытый ничем театр абсурда, происходивший не на городской площади, а здесь, в зале Верховного суда, где все выносимые судьями решения провозглашаются именем республики...
Между тем среди присутствовавших в зале единомышленников подсудимого начался глухой ропот недовольства, полагавших, что суд сейчас, немедленно должен вынести оправдательный приговор без какого-то там дополнительного расследования.
Заранее предвидя решение суда и понимая непредсказуемость поведения собравшихся в зале суда граждан, адвокат посоветовала потерпевшему удалиться, пообещав сообщить по телефону решение, которое будет принято судом.
Судьи в зале суда появились спустя два часа, и, как и следовало ожидать, председательствующий известил всех о возврате дела на доследование.
Что тут началось! Присутствовавшие в зале граждане, не довольные затягиванием дела, стали кричать:
- Жос жудекэторий! Жос! Жос! Жос! Демисия! Демисия!(Долой судей! Долой! Долой! Долой! В отставку! В отставку!).
Поднялся невообразимый шум. Люди плотными рядами стояли в зале и продолжали громко кричать. Судья и двое заседателей через совещательную комнату, имевшую отдельный выход в коридор суда, спешно покинули зал судебного заседания. За ними вместе с прокурором потянулись и другие участники процесса.
В надежде на то, что толпа вскоре успокоится и удалится из зала самостоятельно, либо администрацией суда будет вызван наряд милиции, который в принудительном порядке поможет разбушевавшимся гражданам удалиться, адвокат потерпевшего осталась стоять у своего стола. Но не тут-то было!
Всю свою злобу и ненависть толпа выплеснула на женщину-адвоката, посмевшую во всеуслышание высказать свое мнение о том, что вина подсудимого доказана.
- Ту ешть сталинистэ! Оккупантэ!(Ты - сталинистка! Оккупантка!) – кричали они, потрясая кулаками, яростно сверкая глазами и брызжа слюной. Лица их были перекошены от злобы и ненависти. На ходу придумывая небылицы, они бросали в лицо адвоката обвинения:
- Татэл тэу а активат ын НКВД ши ексилат ын Сиберия попорул ностру, унде ау суферит фоаме ши фриг! Плеакэ де аич!(Твой отец служил в НКВД и ссылал наш народ в Сибирь, а там их морили голодом и холодом! Убирайся отсюда!)
- Чемодан, вокзал, Россия! – переходя на русский язык, трижды прокричали они хором любимый свой лозунг.
- Ешь афарэ, пынэ ешть ынтрягэ!(Убирайся, пока цела!)
Глядя молча на обезумевшую толпу, в которой могли быть и те, кому ранее она оказывала юридическую помощь, адвокат, на протяжении более двадцати лет честно и добросовестно защищавшая людей, независимо от их национальности, принципиально отстаивая их законные права и интересы, не могла понять, откуда взялась эта дикая, тупая злоба и ненависть по отношению лично к ней. Поведение этих граждан граничило с безумием. Не верилось, что это безумие происходит не где-нибудь, а в зале Верховного суда республики, где на посту перед входом в суд стоит охранник-милиционер, обязанный принять незамедлительные меры в случае возникновения таких ситуаций. Но представитель власти как будто не слышал, что происходит, либо предпочел не вмешиваться в ситуацию…
Вдруг молодой мужчина, стоявший в проходе в первом ряду, сделал шаг вперед и, обернувшись назад, визгливо прокричал:
- Че вэ уйтаць ла еа? Еа требуе педепситэ! Ласэ сэ рэспундэ пентру тот!(Что вы смотрите на нее! Ее нужно наказать! Пусть ответит за всё!)
Затем он сделал еще шаг по направлению к стоящей у своего стола адвокату, второй… На это мгновенно среагировал подсудимый. Он подскочил к женщине, закрыв ее своей спиной и, разведя руки в стороны, испуганно стал кричать:
- Оамень бунь, ачястэ фемее ну поартэ ничь о винэ! Лиништици-вэ!(Люди добрые! Эта женщина ни в чем не виновата! Успокойтесь!)
Ешь афарэ!(Пошёл вон!) – прошипел он мужчине, который остановился, не зная, что делать дальше.
И тут, как по мановению волшебной палочки, толпа утихомирилась и стала медленно выходить из зала. Мужчина, призывавший наказать за всё адвоката, нехотя поплелся к выходу. Было понятно, что на толпу подействовал отнюдь не подсудимый, а кто-то иной. Присмотревшись внимательно к людям, толпившимся у дверей, защитник заметила адвоката подсудимого, что-то говорившего выходящим из зала людям и пожимавшего им руки.
- Вот оно что, оказывается, всё это подстроил коллега, - с горечью подумала она.
Дождавшись, пока все выйдут, она направилась к дверям, но ее опередил появившийся неизвестно откуда переводчик. Молодой человек подбежал к огромной двери зала и трясущимися руками попытался запереть её на большой и широкий засов. Естественно, у него ничего не вышло, так как для этого нужно было обладать недюжинной силой. Мало того, что такой силой он не обладал, у него еще и руки дрожали. По всему было видно, что он напуган. Несмотря на это, у него был очень комичный вид.
- Ты - то чего испугался? - спросила, смеясь, адвокат. - Ты же свой, молдаванин.
- Я за вас испугался.
- Понятно. А зачем дверь-то запирать? Пока ты ее запирал, они уже, наверное, на площади; здесь ходьбы - то от силы десять минут.
- А вдруг вернутся? – вопросом на вопрос ответил переводчик.
- Мало вероятно. Ладно, пойдем, - сказала она и вышла в коридор.
Там ее поджидали две женщины средних лет, оказавшиеся родными тётками подсудимого. Одна из них пыталась поймать руки адвоката, чтобы поцеловать, прося простить племянника.
- Что вы делаете, прекратите немедленно! - пряча руки за спину, сказала ей адвокат.
- Я вас знаю и очень уважаю, вы помогли моему отцу отсудить квартиру, помните? – говорила при этом она, назвав фамилию отца.
- Да, да, - вторила ей сестра, чуть не плача, - простите нас, пожалуйста!
- Как тесен мир, -подумала адвокат, а вслух сказала:
- Понимаю вас, не волнуйтесь, я не собираюсь писать заявление в Прокуратуру. Я – защитник, а не обвинитель. Тем более, что ваш племянник не побоялся гнева своих товарищей, встал на мою защиту! Из него получился бы отличный защитник, - полушутя, полусерьезно добавила она. - Единственное, что мне хотелось бы вам сказать: очень обидно за вас, за вашего племянника и за других людей, которые не понимают того, что ими манипулируют политики, рвущиеся к власти. Поверьте мне, стоит им достичь своей цели, они тут же забудут о вас, и о вашем племяннике, который, как был грузчиком овощного магазина, так им и останется…
Прошло два года. Сменилась власть. "Предсказание" адвоката сбылось: в жизни бывшего "революционера" ничего не изменилось, если не считать того, что грузчиком он теперь работает в другом овощном магазине: не в центре города, а на окраине…
А адвокат уехала в Россию. Хотя Родина в лице работников, оформлявших гражданство, и встретила сдержанно, а точнее сказать – неприветливо, все же вокруг звучала родная русская речь, и это вселяло надежду.
На площади имени Ленина в столице союзной республики несколько лет подряд кипят нешуточные страсти. Организаторы не устают собирать жителей не только из самой столицы, но и из окружающих сел на митинги, вбивая в головы непросвещенного народа главную идею: русские – оккупанты, завладевшие республикой. Они мешают свободно развиваться родной стране, их нужно заставить покинуть страну. Пусть убираются в свою Россию. Каждый оратор, как запевала, заканчивает свое выступление, крича, что есть мочи: "Чемодан, вокзал, Россия!", и многоголосый хор зомбированной толпы вторит, троекратно повторяя: "Чемодан, вокзал, Россия!", "Чемодан, вокзал, Россия!", "Чемодан, вокзал, Россия!"
Руководство страны пока соблюдает советские праздники, в том числе и день воссоединения Бессарабии с СССР, который на протяжении более шестидесяти лет отмечала большая часть населения, состоящего не только из молдаван. Русские, украинцы, белорусы, болгары, гагаузы и люди других национальностей, проживающие здесь с разных лет, считают страну своей родиной.
Как обычно, на улице 28 июня, названной так в честь праздника, собрался народ, чтобы отдохнуть, посмотреть праздничный концерт. Но неизвестно откуда взявшиеся националисты стали мешать проведению праздника. Толпа окружила человека, в руках которого был флаг с золотыми серпом, молотом и пятиконечной звездой на красном полотнище, стала кричать: "Сталинист, оккупант, убирайся отсюда в Россию, это наша страна!" А затем один из толпы попытался вырвать ненавистный красный флаг, но ему удалось лишь чуть-чуть надорвать полотнище. В тот же момент мужчина высоко поднял знамя над головой со словами:
- Не надейтесь, я не дам вам его порвать! Это символ нашей победы над фашизмом!
Толпа зашумела, еще плотнее обступила смельчака, его стали толкать, бить, а кто-то сзади попытался вонзить в спину шило. Неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы не вмешались работники милиции. Они в буквальном смысле вырвали потерпевшего из толпы...
Надругательство над государственным флагом являлось в то время одним из государственных преступлений, а избиение и нанесение телесных повреждений квалифицировалось как хулиганство…
Огромный зал Верховного суда республики, вмещавший около трехсот человек, был переполнен: заняты все скамейки, а те, кому места не досталось, стояли между рядами.
В центре зала на возвышении восседала коллегия из трех судей: члена Верховного суда и двух народных заседателей. Пониже, слева от судейского стола, сидели два адвоката; с правой стороны - за отдельными столами - прокурор, секретарь и потерпевший.
Государственный преступник – тщедушный, невзрачный с виду, низкого роста молодой человек, активный член партии "Народный Фронт", был на подписке о невыезде. Он сидел на первой скамье напротив судей, а не за решеткой, где обычно находятся арестанты. За его спиной все скамьи были заняты товарищами по партии. Они пришли в суд, чтобы морально поддержать «борца за независимость». А еще они пришли выразить сочувствие своему товарищу и показать всем сплоченность своих рядов.
- За что его судят? – слышится чей-то негромкий шёпот,– Подумаешь, порвал красную тряпку! А потерпевший за дело получил, сам виноват, не нужно было упираться!
- Тишина в зале! – громко говорит председательствующий и продолжает: - Судопроизводство ведется на русском языке. Рассматривается уголовное дело по обвинению…
Подсудимый, не дожидаясь, пока судья назовет его фамилию, имя, отчество и статью Уголовного кодекса, по какой привлечен к суду, с видом национального героя и непримиримого борца с "русскими оккупантами, поработившими его родину", демонстративно встает и, прерывая судью, громко говорит, делая ударение на каждом слове:
- Еу чер, ка прочесул сэ фие ын лимба ромынэ.(Я требую, чтобы процесс велся на румынском языке!)
Судья, назначенный членом Верховного суда буквально несколько дней тому назад, от неожиданности стал заикаться после каждого слова.
- На каком, простите, языке?
- Ын лимба ромынэ!(На румынском языке!)– делая ударение на последнем слове, раздраженно повторил подсудимый.
- Но ведь согласно закону о языках у нас государственным является молдавский язык, а не румынский – возразил судья подсудимому.
- Бине, ын лимба молдовеняскэ, дар ну русэ (хорошо, на молдавском, но только не на русском), – милостиво согласился подсудимый, и выдвинул новое требование.
- Чер сэ фиу жудекат де молдовень!(Требую, чтобы меня судили молдаване!)
- Сунт де националитате молдовян, ши асесории нородничь..., ши прокурорул... (я молдаванин, и народные заседатели молдаване, и прокурор тоже), - переходя на молдавский язык, говорит председательствующий, не касаясь других участников процесса - адвокатов, сидящих по левую сторону от стола судей.
- Ши доамна? (И госпожа?) - с сомнением в голосе спрашивает подсудимый, показывая пальцем на светловолосую женщину, сидящую за соседним столом рядом со столом его адвоката.
- Еа есте ун авокат ал виктимей (она адвокат потерпевшего), - отвечает судья, и, чтобы исключить дальнейшие вопросы, быстро наклоняется к каждому из народных заседателей и что-то шепчет. Те согласно кивают головами, и судья провозглашает:
- Куртя а делиберат пе лок: казул ва фи екзаминат ын лимба молдовенеаскэ. грефиер, инвитаць ун традукэтор (Суд, совещаясь на месте, определил: дело будет рассмотрено на молдавском языке. Секретарь, пригласите переводчика).
Секретарь уходит, и через пару минут возвращается вдвоем с переводчиком.
Огласив обвинительное заключение, председательствующий спрашивает подсудимого, признает ли он себя виновным, и так как подсудимый не признает своей вины, устанавливается иной порядок исследования доказательств: допросить подсудимого в конце, после допроса потерпевшего и свидетелей.
На протяжении двух дней суд занимался допросом потерпевшего и свидетелей, затем был объявлен перерыв. Утром следующего дня приступили к допросу подсудимого, который все отрицал, несмотря на то, что во время судебного следствия было добыто достаточно доказательств его вины и впору уже было переходить к оглашению материалов дела, дополнениям и прениям сторон.
Неожиданно председательствующий обратился к адвокату подсудимого со словами:
- Се паре, кэ аць авут ун демерс? (Кажется, у вас было какое-то ходатайство?)
- Да, вэ рог сэ фие ынторс казул ла реекзаминаре. (Да. Я прошу вернуть дело на доследование) , - ответил тот важно, но при этом не привел ни одного серьезного довода в пользу своего ходатайства, промямлив, что якобы недостаточно доказательств для осуждения подсудимого.
Прокурор предпочел высказать свое мнение уклончиво, заявив, что оставляет решение данного вопроса на усмотрение суда.
И суд, несмотря на высказанные адвокатом потерпевшей стороны обоснованные возражения против заявленного ходатайства, на то, что доказательств вины подсудимого больше, чем достаточно, удалился в совещательную комнату для вынесения определения.
Было невыносимо смотреть на циничный, неприкрытый ничем театр абсурда, происходивший не на городской площади, а здесь, в зале Верховного суда, где все выносимые судьями решения провозглашаются именем республики...
Между тем среди присутствовавших в зале единомышленников подсудимого начался глухой ропот недовольства, полагавших, что суд сейчас, немедленно должен вынести оправдательный приговор без какого-то там дополнительного расследования.
Заранее предвидя решение суда и понимая непредсказуемость поведения собравшихся в зале суда граждан, адвокат посоветовала потерпевшему удалиться, пообещав сообщить по телефону решение, которое будет принято судом.
Судьи в зале суда появились спустя два часа, и, как и следовало ожидать, председательствующий известил всех о возврате дела на доследование.
Что тут началось! Присутствовавшие в зале граждане, не довольные затягиванием дела, стали кричать:
- Жос жудекэторий! Жос! Жос! Жос! Демисия! Демисия!(Долой судей! Долой! Долой! Долой! В отставку! В отставку!).
Поднялся невообразимый шум. Люди плотными рядами стояли в зале и продолжали громко кричать. Судья и двое заседателей через совещательную комнату, имевшую отдельный выход в коридор суда, спешно покинули зал судебного заседания. За ними вместе с прокурором потянулись и другие участники процесса.
В надежде на то, что толпа вскоре успокоится и удалится из зала самостоятельно, либо администрацией суда будет вызван наряд милиции, который в принудительном порядке поможет разбушевавшимся гражданам удалиться, адвокат потерпевшего осталась стоять у своего стола. Но не тут-то было!
Всю свою злобу и ненависть толпа выплеснула на женщину-адвоката, посмевшую во всеуслышание высказать свое мнение о том, что вина подсудимого доказана.
- Ту ешть сталинистэ! Оккупантэ!(Ты - сталинистка! Оккупантка!) – кричали они, потрясая кулаками, яростно сверкая глазами и брызжа слюной. Лица их были перекошены от злобы и ненависти. На ходу придумывая небылицы, они бросали в лицо адвоката обвинения:
- Татэл тэу а активат ын НКВД ши ексилат ын Сиберия попорул ностру, унде ау суферит фоаме ши фриг! Плеакэ де аич!(Твой отец служил в НКВД и ссылал наш народ в Сибирь, а там их морили голодом и холодом! Убирайся отсюда!)
- Чемодан, вокзал, Россия! – переходя на русский язык, трижды прокричали они хором любимый свой лозунг.
- Ешь афарэ, пынэ ешть ынтрягэ!(Убирайся, пока цела!)
Глядя молча на обезумевшую толпу, в которой могли быть и те, кому ранее она оказывала юридическую помощь, адвокат, на протяжении более двадцати лет честно и добросовестно защищавшая людей, независимо от их национальности, принципиально отстаивая их законные права и интересы, не могла понять, откуда взялась эта дикая, тупая злоба и ненависть по отношению лично к ней. Поведение этих граждан граничило с безумием. Не верилось, что это безумие происходит не где-нибудь, а в зале Верховного суда республики, где на посту перед входом в суд стоит охранник-милиционер, обязанный принять незамедлительные меры в случае возникновения таких ситуаций. Но представитель власти как будто не слышал, что происходит, либо предпочел не вмешиваться в ситуацию…
Вдруг молодой мужчина, стоявший в проходе в первом ряду, сделал шаг вперед и, обернувшись назад, визгливо прокричал:
- Че вэ уйтаць ла еа? Еа требуе педепситэ! Ласэ сэ рэспундэ пентру тот!(Что вы смотрите на нее! Ее нужно наказать! Пусть ответит за всё!)
Затем он сделал еще шаг по направлению к стоящей у своего стола адвокату, второй… На это мгновенно среагировал подсудимый. Он подскочил к женщине, закрыв ее своей спиной и, разведя руки в стороны, испуганно стал кричать:
- Оамень бунь, ачястэ фемее ну поартэ ничь о винэ! Лиништици-вэ!(Люди добрые! Эта женщина ни в чем не виновата! Успокойтесь!)
Ешь афарэ!(Пошёл вон!) – прошипел он мужчине, который остановился, не зная, что делать дальше.
И тут, как по мановению волшебной палочки, толпа утихомирилась и стала медленно выходить из зала. Мужчина, призывавший наказать за всё адвоката, нехотя поплелся к выходу. Было понятно, что на толпу подействовал отнюдь не подсудимый, а кто-то иной. Присмотревшись внимательно к людям, толпившимся у дверей, защитник заметила адвоката подсудимого, что-то говорившего выходящим из зала людям и пожимавшего им руки.
- Вот оно что, оказывается, всё это подстроил коллега, - с горечью подумала она.
Дождавшись, пока все выйдут, она направилась к дверям, но ее опередил появившийся неизвестно откуда переводчик. Молодой человек подбежал к огромной двери зала и трясущимися руками попытался запереть её на большой и широкий засов. Естественно, у него ничего не вышло, так как для этого нужно было обладать недюжинной силой. Мало того, что такой силой он не обладал, у него еще и руки дрожали. По всему было видно, что он напуган. Несмотря на это, у него был очень комичный вид.
- Ты - то чего испугался? - спросила, смеясь, адвокат. - Ты же свой, молдаванин.
- Я за вас испугался.
- Понятно. А зачем дверь-то запирать? Пока ты ее запирал, они уже, наверное, на площади; здесь ходьбы - то от силы десять минут.
- А вдруг вернутся? – вопросом на вопрос ответил переводчик.
- Мало вероятно. Ладно, пойдем, - сказала она и вышла в коридор.
Там ее поджидали две женщины средних лет, оказавшиеся родными тётками подсудимого. Одна из них пыталась поймать руки адвоката, чтобы поцеловать, прося простить племянника.
- Что вы делаете, прекратите немедленно! - пряча руки за спину, сказала ей адвокат.
- Я вас знаю и очень уважаю, вы помогли моему отцу отсудить квартиру, помните? – говорила при этом она, назвав фамилию отца.
- Да, да, - вторила ей сестра, чуть не плача, - простите нас, пожалуйста!
- Как тесен мир, -подумала адвокат, а вслух сказала:
- Понимаю вас, не волнуйтесь, я не собираюсь писать заявление в Прокуратуру. Я – защитник, а не обвинитель. Тем более, что ваш племянник не побоялся гнева своих товарищей, встал на мою защиту! Из него получился бы отличный защитник, - полушутя, полусерьезно добавила она. - Единственное, что мне хотелось бы вам сказать: очень обидно за вас, за вашего племянника и за других людей, которые не понимают того, что ими манипулируют политики, рвущиеся к власти. Поверьте мне, стоит им достичь своей цели, они тут же забудут о вас, и о вашем племяннике, который, как был грузчиком овощного магазина, так им и останется…
Прошло два года. Сменилась власть. "Предсказание" адвоката сбылось: в жизни бывшего "революционера" ничего не изменилось, если не считать того, что грузчиком он теперь работает в другом овощном магазине: не в центре города, а на окраине…
А адвокат уехала в Россию. Хотя Родина в лице работников, оформлявших гражданство, и встретила сдержанно, а точнее сказать – неприветливо, все же вокруг звучала родная русская речь, и это вселяло надежду.
Рейтинг: 0
317 просмотров
Комментарии (0)
Нет комментариев. Ваш будет первым!
Новые произведения
