На крыльце в трусах сижу, в дыму болгарской сигареты. Весь в "гусиной коже" и дрожу, а уйти нет сил: сижу и с болью сожалею, что кистью не владею. Я б тогда всё э т о на холсте изобразил... Но, увы! Может, словом одолею.
Зелени седой укропное кипенье, захлестнуло морковную грядку. Рядом вянут от презренья, друг к другу лук и чеснок. По воле хозяйки-горькие соседи.
А меж рядов, скок да скок, как бы таясь, украдкой, скачет лягушонок, цвета древней меди.
В роскошной рябиновой кроне, ночное совещанье у синиц: без протокола обязательных страниц, насекомым нанесённого урона, итоги обсуждаются в ударе.
Глупые, кончайте: полночь в разгаре! За помощь спасибо, молодцы. По сердцу мне, однако, скромные скворцы.
Прошмыгнув через чеснок, в кустах смороды белой, шаловливый затаился ветерок.
И, как мальчишка, воровато (нынче ягод не богато) тянется за клубничкой спелой, тянется, тянется... Уж больно она ему глянется.
Ша! Васька в сад явился. Добродушный старый кот.
Ветерок на миг затаился, - не смотри, что спокойно идёт, - затем сквозь щель в заборе сиганул, просыпав ягоды вослед. Ату его! Горит шапка на воре! А Ваське до него и дела нет.
Пичужки осеклись на полуслове, брызнули стайкой прочь. И тишина. Слышно, как коровы на ферме сетуют на ночь: уж больно быстро подступила - не успели вволю напастись. И летят их вздохи ввысь, и бьются о чердачные стропила.
Под красный лист капустный, лягушонок схоронился, и довольный: Васька не учуял, и проходит стороной.
Чу! замер кот насторожённый. Обмер лягушонок: я пропал!
Глупышка! Это мой сынишка всхлипнул, бедненький, во сне.
А ветерок с испугу оборвал вуаль на молодой луне...
И монеткой обронённой, в ботве свекольной, лягушонка мордочка блестит...
[Скрыть]Регистрационный номер 0037683 выдан для произведения:
Белая ночь в деревне
На крыльце в трусах сижу, в дыму болгарской сигареты. Весь в "гусиной коже" и дрожу, а уйти нет сил: сижу и с болью сожалею, что кистью не владею. Я б тогда всё э т о на холсте изобразил... Но, увы! Может, словом одолею.
Зелени седой укропное кипенье, захлестнуло морковную грядку. Рядом вянут от презренья, друг к другу лук и чеснок. По воле хозяйки-горькие соседи.
А меж рядов, скок да скок, как бы таясь, украдкой, скачет лягушонок, цвета древней меди.
В роскошной рябиновой кроне, ночное совещанье у синиц: без протокола обязательных страниц, насекомым нанесённого урона, итоги обсуждаются в ударе.
Глупые, кончайте: полночь в разгаре! За помощь спасибо, молодцы. По сердцу мне, однако, скромные скворцы.
Прошмыгнув через чеснок, в кустах смороды белой, шаловливый затаился ветерок.
И, как мальчишка, воровато (нынче ягод не богато) тянется за клубничкой спелой, тянется, тянется... Уж больно она ему глянется.
Ша! Васька в сад явился. Добродушный старый кот.
Ветерок на миг затаился, - не смотри, что спокойно идёт, - затем сквозь щель в заборе сиганул, просыпав ягоды вослед. Ату его! Горит шапка на воре! А Ваське до него и дела нет.
Пичужки осеклись на полуслове, брызнули стайкой прочь. И тишина. Слышно, как коровы на ферме сетуют на ночь: уж больно быстро подступила - не успели вволю напастись. И летят их вздохи ввысь, и бьются о чердачные стропила.
Под красный лист капустный, лягушонок схоронился, и довольный: Васька не учуял, и проходит стороной.
Чу! замер кот насторожённый. Обмер лягушонок: я пропал!
Глупышка! Это мой сынишка всхлипнул, бедненький, во сне.
А ветерок с испугу оборвал вуаль на молодой луне...
И монеткой обронённой, в ботве свекольной, лягушонка мордочка блестит...