Михалыча заарестовали сразу после сенокоса. Как будто знали, что он лучший косарь во всей деревне и без него этим летом с сеном не справиться. Не зря ведь который год его портрет висит на колхозной Доске почета, и на собраниях ему грамоты вручают.
Когда по деревне такие разговоры пошли, из района приехал особый уполномоченный, собрал народ и разъяснил ему, что гражданин Никифоров был арестован, как только выяснилось, что он является врагом народа. И еще попросил такие разговоры прекратить, так как они являются вредной агитацией. А случилось всё так. В самом начале сенокосной поры, ранним утром выступал перед косарями и их помощницами секретарь партийной ячейки Яшка Бушманов. Он отметил, что большинство колхозников осознали важность заготовки кормов для скота и работают, не покладая рук. Но нашлись в коллективе и несознательные элементы, которые стараются увильнуть от работы. Так, например, колхозница Сиротина дважды за день отлучалась домой, что повлияло в нехорошую сторону на результат коллективного труда. И в правлении колхоза совместно с партийной ячейкой было решено высчитать с неё десять трудодней. И тут вдруг выступил Михалыч, который обычно на собраниях и рта не открывал. - А ты знаешь, товарищ партейный начальник, что Любашка грудью дитя кормит? – сказал он. – Оттого и в деревню бегает за две версты. И бывает там не весь день, а от силы полчаса, А ты с неё десять трудодней хочешь содрать. А потом еще добавил, как бы в усмешку: - Вот если бы тебя мамка своим молоком не вскормила, был бы ты таким красивым секретарём ячейки? Народ тут весь смехом зашелся, а Яшка своё выступление прекратил, хотя у него на бумажке еще много было фамилий записано. Тех, кто трудовую дисциплину нарушает. А в обед Михалыч, быстро справившись с борщом и кашей, что привезли с полевого стана, вдруг взял у Лёхи, деревенского музыканта, его балалайку, ударил по струнам и запел, заокал песню собственного сочинения, какую раньше никто не слышал: Ой, косили трАву-то, косили, А её об этом не спросили. Разве, братцы, нынче мы не в силе, Чтобы нас с говном-то не месили? У людей от хохота после такой песни животы заболели, все стали просить Михалыча спеть её ещё раз. Но тут счетовод Сидоров, мобилизованный на сенокос из конторы, разволновался больно: - Это как же тебя, товарищ Никифоров, понимать? Ты чем это недоволен? - Как хочешь, так и понимай, - ответил ему Михалыч.- А довольный я всем, Окромя того, что нам сегодня холодного квасу не подвезли. Но, видно, счетоводу такой ответ не понравился, потому что сразу после работы он пошел не домой, а в контору и долго там что-то писал.
На заседании «тройки» Михалычу присудили четыре года трудовых исправительных работ и вдобавок десять лет поселения.
Эшелон с заключенными до станции Кемь отправлялся из Костромы ночью. Михалыч быстренько нашел в вагоне место, где не дует от дверей, улегся на солому, кинув себе под голову свой тощий «сидор», и сразу уснул.
[Скрыть]Регистрационный номер 0458890 выдан для произведения:Михалыча заарестовали сразу после сенокоса. Как будто знали, что он лучший косарь во всей деревне и без него этим летом с сеном не справиться. Не зря ведь который год его портрет висит на колхозной Доске почета, и на собраниях ему грамоты вручают. Когда по деревне такие разговоры пошли, из района приехал особый уполномоченный, собрал народ и разъяснил ему, что гражданин Никифоров был арестован, как только выяснилось, что он является врагом народа. И еще попросил такие разговоры прекратить, так как они являются вредной агитацией. А случилось всё так. В самом начале сенокосной поры, ранним утром выступал перед косарями и их помощницами секретарь партийной ячейки Яшка Бушманов. Он отметил, что большинство колхозников осознали важность заготовки кормов для скота и работают, не покладая рук. Но нашлись в коллективе и несознательные элементы, которые стараются увильнуть от работы. Так, например, колхозница Сиротина дважды за день отлучалась домой, что повлияло в нехорошую сторону на результат коллективного труда. И в правлении колхоза совместно с партийной ячейкой было решено высчитать с неё десять трудодней. И тут вдруг выступил Михалыч, который обычно на собраниях и рта не открывал. - А ты знаешь, товарищ партейный начальник, что Любашка грудью дитя кормит? – сказал он. – Оттого и в деревню бегает за две версты. И бывает там не весь день, а от силы полчаса, А ты с неё десять трудодней хочешь содрать. А потом еще добавил, как бы в усмешку: - Вот если бы тебя мамка своим молоком не вскормила, был бы ты таким красивым секретарём ячейки? Народ тут весь смехом зашелся, а Яшка своё выступление прекратил, хотя у него на бумажке еще много было фамилий записано. Тех, кто трудовую дисциплину нарушает. А в обед Михалыч, быстро справившись с борщом и кашей, что привезли с полевого стана, вдруг взял у Лёхи, деревенского музыканта, его балалайку, ударил по струнам и запел, заокал песню собственного сочинения, какую раньше никто не слышал: Ой, косили трАву-то, косили, А её об этом не спросили. Разве, братцы, нынче мы не в силе, Чтобы нас с говном-то не месили? У людей от хохота после такой песни животы заболели, все стали просить Михалыча спеть её ещё раз. Но тут счетовод Сидоров, мобилизованный на сенокос из конторы, разволновался больно: - Это как же тебя, товарищ Никифоров, понимать? Ты чем это недоволен? - Как хочешь, так и понимай, - ответил ему Михалыч.- А довольный я всем, Окромя того, что нам сегодня холодного квасу не подвезли. Но, видно, счетоводу такой ответ не понравился, потому что сразу после работы он пошел не домой, а в контору и долго там что-то писал.
На заседании «тройки» Михалычу присудили четыре года трудовых исправительных работ и вдобавок десять лет поселения.
Эшелон с заключенными до станции Кемь отправлялся из Костромы ночью. Михалыч быстренько нашел в вагоне место, где не дует от дверей, улегся на солому, кинув себе под голову свой тощий «сидор», и сразу уснул.