Эндрю фон Якин.

  Сначала GPS – навигатор начал давать противоречивые направления маршрута, а потом и вовсе замолчал. Импортная игрушка, видимо, решила не раздражать своего хозяина.
А Андрей уже находился на грани срыва, всё чаще с губ слетали далеко не литературные словечки. Вот уже около двух часов он кружил по бездорожью. А точнее сказать, по давно не использованным, накатанным еще в советские времена, дорогам. Которые изрядно петляли между, увы, заросшими полями, берёзовыми рощами и оврагами. И благодарил Бога за то, что на протяжении большого времени стояла сухая, знойная и потому пожароопасная погода. Было даже представить страшно, если бы дожди заполнили все колдобины, все ямки, размягчили почву. Наверняка, и для его мощного внедорожника прохождение такой трассы стало бы весьма проблематичным.
Наконец-то, сквозь густые заросли дикорастущей облепихи он сумел-таки разглядеть какую-то постройку. Объехав довольно сильно разросшийся кустарник, он уткнулся на развалины старинной усадьбы. Находясь в столь плачевном состоянии, развалины, однако, красноречиво говорили о былом величии и славе. Трёхэтажный особняк из белоснежного мрамора, с открытой террасой, с десятком колонн того же материала и роскошной парадной. Время и непогода изрядно испортили внешний вид, а царство флоры, в большинстве своём сорняки, бурно разрослись, делая проход к особняку почти непроходимым.
 Андрей переоделся в рыбацкую форму: брезентовые брюки и куртку, натянул до колен резиновые сапоги. Прихватив с собой топорик и фонарь, он направился к усадьбе. Он с детства питал любовь к истории, особенно к истории России. И было бы для него необъяснимым кощунством не заглянуть в особняк. Выпала такая возможность прикоснуться к этой самой части истории. Почувствовать прохладу мраморных колонн, вдохнуть застоялый столетиями воздух комнат или подвала.
Тропинку к желанной мечте приходилось буквально прорубать. Репейник расхрабрился не на шутку: его стебли были толщиной с детскую руку, а некоторые листья могли спокойно прикрыть экран самого крутого плазменного телевизора. Пожалел, что топорик был слишком маленьким, тут бы секиру или мачете. Сам не зная почему, но Андрей старался производить как можно меньше шума. Словно боялся спугнуть кого-то или чего-то.
Ступеньки парадной лестницы были сплошь разбиты и местами поросли вездесущим сорняком. Он поднялся на террасу и отдышался. Увы, мраморные колонны были нагреты беспощадным солнцем, но всё равно от них веяло чем-то таинственным и загадочным. 
Дубовые двери, к его удивлению, были на месте, правда, все в трещинах, словно морщинки столетнего старика. Пришлось приложить немало усилий, чтобы приоткрыть одну створку настолько, чтобы протиснуться внутрь.
Прикрыв глаза, Андрей вошел в здание. Но, увы и ах! Его ждало глубокое разочарование. Не было даже затхлого воздуха истории. Потому как в арочных проёмах окон не было ни стёкол, ни ставней. Сквозняк хозяином гулял по всем залам и гонял из угла в угол пыль, птичьи перья и клоки паутины. Кое-где на полу еще сохранились жалкие осколки мраморной плитки. Трудно было представить по тусклой краске, какой узор они составляли в свои славные времена. Фонарь Андрею совсем не пригодился. Дубовые лестницы на второй, а значит, и третий этажи были разобраны, и даже сквозь огромные прорехи паркетных полов виднелась крыша, тоже изрядно дырявая. Так что дневной свет проникал в особняк и сверху тоже, а заодно и осадки. А вот дверь в подвал была либо взорвана, либо нарочито завалена огромными каменными глыбами. Проникнуть в его недра без особой подготовки и материалов было бы большой глупостью. С нескрываемой досадой, тяжело вздыхая, Андрей все же прошелся по всем комнатам первого этажа. Под ногами иногда хрустели крошки мрамора и сухие ветви, в некоторых комнатах сильно и неприятно пахло мышами. Грустно стало на душе. Тоскливо. Да так, что он почувствовал вину за собой. Словно это он приложил руку к разграблению усадьбы или просто равнодушием своим довел исторический памятник до такого непотребного состояния.
Он вышел на террасу и оглядел окрестности, и вдруг справа от себя он заметил купол небольшой часовни. В отличие от крыши усадьбы, покрытие купола было почти в идеальном состоянии, что наталкивало на мысль о присутствии людей. Без особых раздумий Андрей стал вновь пробираться сквозь заросли репейника. И, в конце концов, он упёрся в противоположную сторону часовни. Сложена она была из красного, добротного кирпича, над которым тоже беспощадно глумились непогода и время. Однако было заметно, что человеческие руки старались сохранить целостность стен. То там, то тут были видны следы свежего цемента. Андрей обошел часовню и… остановился в оцепенении от увиденного. Дверь в часовню полностью отсутствовала, но от самого порога тянулась, огибая огромный куст шиповника, тропинка. Люди! Сюда приходили, и довольно-таки частенько, люди. Окон в часовне не было, вот тогда и пригодился Андрею фонарь. Он включил его на полную мощность и смело шагнул в темноту. Пол в часовне отсутствовал, но земля была хорошо и плотно утоптана, и, скорее всего, регулярно подметалась и спрыскивалась водой. Свет фонаря метался по стенам, пока не наткнулся на огромную старинную икону в богатом, позолоченном, а может, и золотом окладе.  Чистое женское лицо какой-то великомученицы пристально смотрело на него большими, чёрными, влажными глазами. И от этого пристального, пронзительного взгляда Андрею стало не по себе. Далеко не верующий, он стал торопливо креститься и пятиться, не спуская взгляда от иконы. Лишь оказавшись за порогом часовни, он облегченно вздохнул и вытер обильно выступивший пот со лба.
«Староверы? Православные? А может, и сектанты какие-нибудь?» — строил он догадки, пока огибал колючий куст шиповника.
Перед его взором раскинулась бывшая деревня, от которой осталась одна улица с десятком покосившихся домов. Да и те обильно обросли высокой крапивой, но не все. Люди всё-таки тут жили. Просто сейчас, в разгар полуденной жары, жители попрятались в своих домах. Посередине улицы гордо красовался колодец, а рядом – тщательно отполированная скамейка, под которой небольшим ковром лежала шелуха от семян тыквы и подсолнечника. Явно, что жители любили устраивать тут посиделки. С воспоминаниями былого, обидой на настоящее время, и, конечно же, с лучшими надеждами на будущие дни.  При виде колодца Андрей сразу же почувствовал дикую жажду, вмиг во рту всё пересохло. Он бросил ведро в колодец и услышал приятный всплеск воды. С помощью барабана он поднял из недр колодца ведро с живительной влагой. Она оказалась настолько холодной, что ломили зубы, но такой чистой и вкусной, что никак не мог насладиться.
Он спиной почувствовал, что кто-то осторожно, почти бесшумно, подошел и присел на лавочку.  Андрей поставил ведро на край колодца и обернулся. Возраст старика он определил почти безошибочно: чуть больше шестидесяти лет. Без растительности на лице, в поношенной, но чистой одежде. И лишь какая-то детская панамка придавала аборигену комический вид.
— Ну, здравствуй, человек-чудак, — сказал старик и, сняв панаму, обнажил чисто выбритый череп. Вытер лицо изнанкой панамки и вновь натянул на голову.
— Почему же «чудак»? — поинтересовался Андрей и присел рядом.
— Потому как на рыбалку приехал совсем не в рыбные места, — дед окинул маленькими, но зоркими глазами Андрея и усмехнулся, больше как-то с сарказмом.
— Это Красный Яр? — Андрей не на шутку взволновался, что, заблудившись, потерял добрую часть светового дня.
— Яр-то Красный, — дед еще раз повторил свою малоприятную ухмылку. — Знаешь, а я всю жизнь живу в Красном. Родился далеко отсюда, в деревне Красный Берег, это в Куйбышевской области. Всю сознательную жизнь я прожил в Краснотурьинске. А потом внучок женился, захотелось ему отдельную квартиру, вот он и купил мне небольшой домик, — он тяжело вздохнул.

История, конечно, не новая, но каждый раз подкатывает ком к горлу, сжимаются кулаки, и невольно влажнеют уголочки глаз. От обиды вот за таких брошенных стариков.
Однако дед не стал развивать тему и вспоминать все перипетии жизни, за что ему Андрей был искренне благодарен.
— Но мне друзья говорили, что около деревни Красный Яр имеется небольшое озеро с огромным количеством рыбы.
— Не озеро, а пруд, — чуть обиженно поправил старик.
— Пусть будет пруд, — легко согласился Андрей.
— А не будет пруда, — уже с нескрываемым злом ответил старик. — И никогда уже не будет.
— То есть?
— Тебе друзья когда про пруд говорили? Наверное, в прошлом году? Была тут одна шумная компания. Я так и понял. А пришла весна. Бурная и быстротечная. Вода шла быстро, а труба засорилась, вот и снесло плотину напрочь. — Он замолчал, долго прикуривал папироску. — Остались лишь три родника, что ранее питали наш пруд. А теперь это только раздолье для земноводных.
Андрей шумно вздохнул, понимая всю трагедию ситуации. Теперь уже никто не построит новую плотину, не завезёт мальков, не восстановит пруд. И дед, и остальные жители уже никогда не побалуются ни ухой, ни жареной рыбкой. Вот и выплёскивается обида в нервных клубах табачного дыма.
— Икону видел? — вдруг резко, с оттенками угрозы, поинтересовался старик.
— Видел.
—Забудь! — продолжил абориген в той же тональности, лишь жесткости чуточку добавил. А потом так же неожиданно вдруг сник, плечи опустились, руки задрожали мелкой дрожью. Папироска плюхнулась в мягкую шелуху. Старик затоптал окурок поношенным ботинком. — Узнают о ней люди лихие, и деревню сожгут, и меня, и шесть старух не пожалеют. Нажива ныне дороже святости.
— Не беспокойся, дед, я никому ничего не скажу.
— Она нам силы придаёт. Благодаря ей мы и живы все до сих пор.
— Не скажу! — клятвенно заверил Андрей. — А как вы тут вообще выживаете?
— А что? — дед сразу смягчился. — Хорошо мы тут живём. Вода есть, электричество имеется, социальная служба дровами обеспечивает. Автолавка с продуктами по субботам приезжает. Дороговато, конечно, дерут. Но и это объяснимо.
— Ладно, дед, поеду я тогда, — Андрей встал. — Вы мне лучше укажите короткую дорогу. Если честно, то я вряд ли вспомню, какими тропами сюда добирался.
— С превеликим удовольствием, — старик похлопал по скамье, приглашая Андрея вновь присесть.
Тот, еле сдерживая вздох, подчинился. Дед явно еще не наговорился с новым человеком.
Однако старик уложился ровно в одну минуту. Пояснения его были предельно ясны и понятны.
— Вот теперь давай прощаться, что ли? — он протянул парню маленькую, но весьма крепкую ладонь. – Кстати, зовут меня Иванов Яков Фёдорович.
— Андрей, — представился рыбак, пожимая мозолистую ладонь старика. — Фонякин Андрей.
Дед неожиданно фыркнул:
— Фонякин? Андрей Фонякин? — натурально изумился и вновь усмехнулся с нескрываемым сарказмом.
Вмиг в памяти всплыли детские обиды, когда маленького Андрюшку все во дворе постоянно дразнили: «Фу, няка».
— Простая русская фамилия, — обида и сейчас мелкой рябью дрожала в голосе. — Конечно, не такая благородная, как у этих…. — Он кивнул в сторону усадьбы.
— Ты не обижайся, внучок, я не насчет фамилии, — проговорил старик. — Я же говорил, что родился далеко, в деревне Красный Берег? Так вот, деревня это была чисто чувашская. Кстати, как ты относишься к чувашам?
— То есть? — не совсем понял Андрей.
— Как к нации. А то ныне молодежь разная пошла. Евреев опять бьют, «черных» убивают. А то на случайную встречу всегда присказку на языке держу: «чуваши – люди наши».
— Я нормально отношусь ко всем нациям, религиям и шизофреническим отклонениям, — серьёзно уверил старика Фонякин, желая услышать историю, связанную со своей фамилией.
— Просто, почему я усмехнулся-то? В начале нашего разговора я тебя «чудаком» назвал. И надо же такому приключиться. Просто у нас в деревне тоже жил Андрей Фонякин. Полный твой тёзка.
— А почему чудак? — любопытство опередило разум и озвучило вопрос, давая старику возможность удариться в воспоминания своего далекого прошлого.
— Учился Андрейка очень хорошо. Круглым отличником был. И звали мы его «полиглотом». Потому как он знал на «отлично» три языка, русский, родной чувашский, и немецкий, который в школе нам и преподавали. И так уж произошло, что служить ему пришлось в ГДР. Это Восточная Германия, в те времена наш союзник и брат по Варшавскому договору.
— Я историю хорошо знаю, — перебил старика Андрей.
— Так вот, — Яков Фёдорович даже этого и не заметил, полностью погрузившись в своё прошлое. — Служили тогда долго, по три года. И вернулся наш односельчанин совсем другим человеком. Вытянулся, в плечах раздался, подбородок – в небо смотрит, на груди полно значков отличия.  Мать ему на шею бросается, вопросами закидывает, а он делает вид, что ничего не понимает, и лопочет что-то на немецком языке. Мать и на чувашском языке, и на русском. А тот качает головой, да повторяет:
—Nein Андрей, mein name ist Эндрю фон Якин.
Мать в слёзы, отец лишь рукой махнул. Вот так у нас в деревне и появился немец Эндрю фон Якин. Гордо ходит по деревне, говорит только на чистом немецком языке, а старая учительница при нём переводчиком. Чудеса, да только чудо-то длилось ровно одну неделю. Пока этот самый фон Якин не пошел в собственный сарай, где и наступил на грабли. Те «хлоп» парнишке в лоб новеньким, тяжелым, еще сыроватым черенком. Плюхнулся он, значит, на «пятую точку», да как начал ругаться на всю улицу, то на родном языке, то на великом и могучем. Тут и мать со скалкой подоспела, да отец со старою оглоблей. Излечили немчуру, всю дурь выбили. Вот такая петрушка. — Дед снова неспешно раскурил папиросу, а потом, окинув взором окрестности, совсем уж грустным голосом продолжил. — А тут, пожалуй, одними граблями-то и не обойдешься. Забыл русский человек корни свои. Заросли, обвалились могилы предков, что оставили нам такое богатое культурное наследство. А нам импорт подавай, нам бородатые девки милее. — Он плюнул с досады. Обреченно махнул рукой и безжалостно втоптал окурок в пыль.
 
Внутренне напряжение нарастало с геометрической прогрессией.  Руки впились в рулевое колесо с такой силой, что пальцы побелели. Чувства кипели внутри неистовым пламенем и вырывались наружу при помощи монолога, изобилующем нелитературными речевыми оборотами:
— Ну, что, Эндрю фон Якин? Да-да, это я сам себе обращаюсь. Вряд ли старик мог вот так сходу придумать такую смешную, но весьма поучительную историю. И однако я в ней себя узнаю. Кто я есть в жизни этой? Кто в ней мои друзья, товарищи, охотники и рыболовы? Как мы живём? А точнее, не живём, просто  тупо прожигаем наши никчемные жизни. Получая солидные оклады, на что тратим мы денежки эти? Ночные клубы и тусовки, дорогое оружие и снаряжение для ловли рыбной, меняем машины каждые два года. Обогащаем курорты Египта, Турции и Арабских Эмиратов. За простую еду в престижных ресторанах мы выкладываем огромные деньги.
Да, Яков Фёдорович, ты прав. Тут одними граблями не обойдешься. Да и скалка с оглоблей вряд ли помогут. Нам меняться изнутри надо, душевно эволюционировать. Нам всем обрусеть надо. Научиться снова быть поистине русскими людьми. Вспомнить заветы предков, возродить традиции. Услышать, наконец-то, голос предков, понять их. Понять свое предназначение. Обрести себя в этой суетливой смене ночи и дня, которую мы по глупости, по наивности, по незнанию называем настоящей жизнью. А незнание, как известно, не смягчает наказание.
Вот наша компания, например, я и мои друзья. Разве нам не под силу восстановить пруд? Ну, да, может, и не под силу. Но уж по карману это точно. Почему же не начать с малого? А там, глядишь, и можно замахнуться на реставрацию усадьбы. И пусть на это уйдёт не один год, немало и нервов сгорят. Но это того стоит.
 
 Едва он выехал на автотрассу, как откуда ни возьмись, налетел буйный ветер, нагнал черные, тяжелые тучи. И грянул ливень. Обильный, шумный, беспрерывный. Андрею пришлось прижаться к обочине и остановиться, видимость резко упала, да и дворники не справлялись с таким потоком воды. Фонякин бросил взгляд в сторону затерявшейся где-то в глубинах деревушки, но ничего не увидел. Сплошная стена из воды.
Мысль пронзила его насквозь. Даже боль физическую он почувствовал во всем теле. Он выскочил из машины прямо под упругие струи бешеного ливня. Старался хоть что-то разглядеть. Хотя бы край проселочной дороги, откуда только что выехал, хотя бы очертания берёзовой рощи. Ничего!
— А ведь это знак! И ты, по большому счету, Эндрю фон Якин, сейчас вернёшься в город, к цивилизации, где суматоха и быт быстро возьмут тебя в оборот, быстро проветрят тебе мозги. А если даже и вспомнишь, и соберёшься, ты никогда не найдёшь обратную дорогу. Как ни пытайся, как ни крутись, но обратного пути нет, и не будет. Это икона свято хранит чистый уголок русской души. Нет уже на карте Красного Яра, как и тысячи других подобных деревень. Они навсегда ушли в прошлое. А прошлым жить нельзя. Но ведь живут! Живут!!! И хранят заветы предков. И веруют в лучшие времена. Они верят! Они свято верят, что придут иные времена, что фон Якины снова станут просто Фонякиными и Россию возродят.
Вот только когда случится чудо это? Когда?

© Copyright: Владимир Невский, 2020

Регистрационный номер №0477785

от 1 августа 2020

[Скрыть] Регистрационный номер 0477785 выдан для произведения:   Сначала GPS – навигатор начал давать противоречивые направления маршрута, а потом и вовсе замолчал. Импортная игрушка, видимо, решила не раздражать своего хозяина.
А Андрей уже находился на грани срыва, всё чаще с губ слетали далеко не литературные словечки. Вот уже около двух часов он кружил по бездорожью. А точнее сказать, по давно не использованным, накатанным еще в советские времена, дорогам. Которые изрядно петляли между, увы, заросшими полями, берёзовыми рощами и оврагами. И благодарил Бога за то, что на протяжении большого времени стояла сухая, знойная и потому пожароопасная погода. Было даже представить страшно, если бы дожди заполнили все колдобины, все ямки, размягчили почву. Наверняка, и для его мощного внедорожника прохождение такой трассы стало бы весьма проблематичным.
Наконец-то, сквозь густые заросли дикорастущей облепихи он сумел-таки разглядеть какую-то постройку. Объехав довольно сильно разросшийся кустарник, он уткнулся на развалины старинной усадьбы. Находясь в столь плачевном состоянии, развалины, однако, красноречиво говорили о былом величии и славе. Трёхэтажный особняк из белоснежного мрамора, с открытой террасой, с десятком колонн того же материала и роскошной парадной. Время и непогода изрядно испортили внешний вид, а царство флоры, в большинстве своём сорняки, бурно разрослись, делая проход к особняку почти непроходимым.
 Андрей переоделся в рыбацкую форму: брезентовые брюки и куртку, натянул до колен резиновые сапоги. Прихватив с собой топорик и фонарь, он направился к усадьбе. Он с детства питал любовь к истории, особенно к истории России. И было бы для него необъяснимым кощунством не заглянуть в особняк. Выпала такая возможность прикоснуться к этой самой части истории. Почувствовать прохладу мраморных колонн, вдохнуть застоялый столетиями воздух комнат или подвала.
Тропинку к желанной мечте приходилось буквально прорубать. Репейник расхрабрился не на шутку: его стебли были толщиной с детскую руку, а некоторые листья могли спокойно прикрыть экран самого крутого плазменного телевизора. Пожалел, что топорик был слишком маленьким, тут бы секиру или мачете. Сам не зная почему, но Андрей старался производить как можно меньше шума. Словно боялся спугнуть кого-то или чего-то.
Ступеньки парадной лестницы были сплошь разбиты и местами поросли вездесущим сорняком. Он поднялся на террасу и отдышался. Увы, мраморные колонны были нагреты беспощадным солнцем, но всё равно от них веяло чем-то таинственным и загадочным. 
Дубовые двери, к его удивлению, были на месте, правда, все в трещинах, словно морщинки столетнего старика. Пришлось приложить немало усилий, чтобы приоткрыть одну створку настолько, чтобы протиснуться внутрь.
Прикрыв глаза, Андрей вошел в здание. Но, увы и ах! Его ждало глубокое разочарование. Не было даже затхлого воздуха истории. Потому как в арочных проёмах окон не было ни стёкол, ни ставней. Сквозняк хозяином гулял по всем залам и гонял из угла в угол пыль, птичьи перья и клоки паутины. Кое-где на полу еще сохранились жалкие осколки мраморной плитки. Трудно было представить по тусклой краске, какой узор они составляли в свои славные времена. Фонарь Андрею совсем не пригодился. Дубовые лестницы на второй, а значит, и третий этажи были разобраны, и даже сквозь огромные прорехи паркетных полов виднелась крыша, тоже изрядно дырявая. Так что дневной свет проникал в особняк и сверху тоже, а заодно и осадки. А вот дверь в подвал была либо взорвана, либо нарочито завалена огромными каменными глыбами. Проникнуть в его недра без особой подготовки и материалов было бы большой глупостью. С нескрываемой досадой, тяжело вздыхая, Андрей все же прошелся по всем комнатам первого этажа. Под ногами иногда хрустели крошки мрамора и сухие ветви, в некоторых комнатах сильно и неприятно пахло мышами. Грустно стало на душе. Тоскливо. Да так, что он почувствовал вину за собой. Словно это он приложил руку к разграблению усадьбы или просто равнодушием своим довел исторический памятник до такого непотребного состояния.
Он вышел на террасу и оглядел окрестности, и вдруг справа от себя он заметил купол небольшой часовни. В отличие от крыши усадьбы, покрытие купола было почти в идеальном состоянии, что наталкивало на мысль о присутствии людей. Без особых раздумий Андрей стал вновь пробираться сквозь заросли репейника. И, в конце концов, он упёрся в противоположную сторону часовни. Сложена она была из красного, добротного кирпича, над которым тоже беспощадно глумились непогода и время. Однако было заметно, что человеческие руки старались сохранить целостность стен. То там, то тут были видны следы свежего цемента. Андрей обошел часовню и… остановился в оцепенении от увиденного. Дверь в часовню полностью отсутствовала, но от самого порога тянулась, огибая огромный куст шиповника, тропинка. Люди! Сюда приходили, и довольно-таки частенько, люди. Окон в часовне не было, вот тогда и пригодился Андрею фонарь. Он включил его на полную мощность и смело шагнул в темноту. Пол в часовне отсутствовал, но земля была хорошо и плотно утоптана, и, скорее всего, регулярно подметалась и спрыскивалась водой. Свет фонаря метался по стенам, пока не наткнулся на огромную старинную икону в богатом, позолоченном, а может, и золотом окладе.  Чистое женское лицо какой-то великомученицы пристально смотрело на него большими, чёрными, влажными глазами. И от этого пристального, пронзительного взгляда Андрею стало не по себе. Далеко не верующий, он стал торопливо креститься и пятиться, не спуская взгляда от иконы. Лишь оказавшись за порогом часовни, он облегченно вздохнул и вытер обильно выступивший пот со лба.
«Староверы? Православные? А может, и сектанты какие-нибудь?» — строил он догадки, пока огибал колючий куст шиповника.
Перед его взором раскинулась бывшая деревня, от которой осталась одна улица с десятком покосившихся домов. Да и те обильно обросли высокой крапивой, но не все. Люди всё-таки тут жили. Просто сейчас, в разгар полуденной жары, жители попрятались в своих домах. Посередине улицы гордо красовался колодец, а рядом – тщательно отполированная скамейка, под которой небольшим ковром лежала шелуха от семян тыквы и подсолнечника. Явно, что жители любили устраивать тут посиделки. С воспоминаниями былого, обидой на настоящее время, и, конечно же, с лучшими надеждами на будущие дни.  При виде колодца Андрей сразу же почувствовал дикую жажду, вмиг во рту всё пересохло. Он бросил ведро в колодец и услышал приятный всплеск воды. С помощью барабана он поднял из недр колодца ведро с живительной влагой. Она оказалась настолько холодной, что ломили зубы, но такой чистой и вкусной, что никак не мог насладиться.
Он спиной почувствовал, что кто-то осторожно, почти бесшумно, подошел и присел на лавочку.  Андрей поставил ведро на край колодца и обернулся. Возраст старика он определил почти безошибочно: чуть больше шестидесяти лет. Без растительности на лице, в поношенной, но чистой одежде. И лишь какая-то детская панамка придавала аборигену комический вид.
— Ну, здравствуй, человек-чудак, — сказал старик и, сняв панаму, обнажил чисто выбритый череп. Вытер лицо изнанкой панамки и вновь натянул на голову.
— Почему же «чудак»? — поинтересовался Андрей и присел рядом.
— Потому как на рыбалку приехал совсем не в рыбные места, — дед окинул маленькими, но зоркими глазами Андрея и усмехнулся, больше как-то с сарказмом.
— Это Красный Яр? — Андрей не на шутку взволновался, что, заблудившись, потерял добрую часть светового дня.
— Яр-то Красный, — дед еще раз повторил свою малоприятную ухмылку. — Знаешь, а я всю жизнь живу в Красном. Родился далеко отсюда, в деревне Красный Берег, это в Куйбышевской области. Всю сознательную жизнь я прожил в Краснотурьинске. А потом внучок женился, захотелось ему отдельную квартиру, вот он и купил мне небольшой домик, — он тяжело вздохнул.
История, конечно, не новая, но каждый раз подкатывает ком к горлу, сжимаются кулаки, и невольно влажнеют уголочки глаз. От обиды вот за таких брошенных стариков.
Однако дед не стал развивать тему и вспоминать все перипетии жизни, за что ему Андрей был искренне благодарен.
— Но мне друзья говорили, что около деревни Красный Яр имеется небольшое озеро с огромным количеством рыбы.
— Не озеро, а пруд, — чуть обиженно поправил старик.
— Пусть будет пруд, — легко согласился Андрей.
— А не будет пруда, — уже с нескрываемым злом ответил старик. — И никогда уже не будет.
— То есть?
— Тебе друзья когда про пруд говорили? Наверное, в прошлом году? Была тут одна шумная компания. Я так и понял. А пришла весна. Бурная и быстротечная. Вода шла быстро, а труба засорилась, вот и снесло плотину напрочь. — Он замолчал, долго прикуривал папироску. — Остались лишь три родника, что ранее питали наш пруд. А теперь это только раздолье для земноводных.
Андрей шумно вздохнул, понимая всю трагедию ситуации. Теперь уже никто не построит новую плотину, не завезёт мальков, не восстановит пруд. И дед, и остальные жители уже никогда не побалуются ни ухой, ни жареной рыбкой. Вот и выплёскивается обида в нервных клубах табачного дыма.
— Икону видел? — вдруг резко, с оттенками угрозы, поинтересовался старик.
— Видел.
—Забудь! — продолжил абориген в той же тональности, лишь жесткости чуточку добавил. А потом так же неожиданно вдруг сник, плечи опустились, руки задрожали мелкой дрожью. Папироска плюхнулась в мягкую шелуху. Старик затоптал окурок поношенным ботинком. — Узнают о ней люди лихие, и деревню сожгут, и меня, и шесть старух не пожалеют. Нажива ныне дороже святости.
— Не беспокойся, дед, я никому ничего не скажу.
— Она нам силы придаёт. Благодаря ей мы и живы все до сих пор.
— Не скажу! — клятвенно заверил Андрей. — А как вы тут вообще выживаете?
— А что? — дед сразу смягчился. — Хорошо мы тут живём. Вода есть, электричество имеется, социальная служба дровами обеспечивает. Автолавка с продуктами по субботам приезжает. Дороговато, конечно, дерут. Но и это объяснимо.
— Ладно, дед, поеду я тогда, — Андрей встал. — Вы мне лучше укажите короткую дорогу. Если честно, то я вряд ли вспомню, какими тропами сюда добирался.
— С превеликим удовольствием, — старик похлопал по скамье, приглашая Андрея вновь присесть.
Тот, еле сдерживая вздох, подчинился. Дед явно еще не наговорился с новым человеком.
Однако старик уложился ровно в одну минуту. Пояснения его были предельно ясны и понятны.
— Вот теперь давай прощаться, что ли? — он протянул парню маленькую, но весьма крепкую ладонь. – Кстати, зовут меня Иванов Яков Фёдорович.
— Андрей, — представился рыбак, пожимая мозолистую ладонь старика. — Фонякин Андрей.
Дед неожиданно фыркнул:
— Фонякин? Андрей Фонякин? — натурально изумился и вновь усмехнулся с нескрываемым сарказмом.
Вмиг в памяти всплыли детские обиды, когда маленького Андрюшку все во дворе постоянно дразнили: «Фу, няка».
— Простая русская фамилия, — обида и сейчас мелкой рябью дрожала в голосе. — Конечно, не такая благородная, как у этих…. — Он кивнул в сторону усадьбы.
— Ты не обижайся, внучок, я не насчет фамилии, — проговорил старик. — Я же говорил, что родился далеко, в деревне Красный Берег? Так вот, деревня это была чисто чувашская. Кстати, как ты относишься к чувашам?
— То есть? — не совсем понял Андрей.
— Как к нации. А то ныне молодежь разная пошла. Евреев опять бьют, «черных» убивают. А то на случайную встречу всегда присказку на языке держу: «чуваши – люди наши».
— Я нормально отношусь ко всем нациям, религиям и шизофреническим отклонениям, — серьёзно уверил старика Фонякин, желая услышать историю, связанную со своей фамилией.
— Просто, почему я усмехнулся-то? В начале нашего разговора я тебя «чудаком» назвал. И надо же такому приключиться. Просто у нас в деревне тоже жил Андрей Фонякин. Полный твой тёзка.
— А почему чудак? — любопытство опередило разум и озвучило вопрос, давая старику возможность удариться в воспоминания своего далекого прошлого.
— Учился Андрейка очень хорошо. Круглым отличником был. И звали мы его «полиглотом». Потому как он знал на «отлично» три языка, русский, родной чувашский, и немецкий, который в школе нам и преподавали. И так уж произошло, что служить ему пришлось в ГДР. Это Восточная Германия, в те времена наш союзник и брат по Варшавскому договору.
— Я историю хорошо знаю, — перебил старика Андрей.
— Так вот, — Яков Фёдорович даже этого и не заметил, полностью погрузившись в своё прошлое. — Служили тогда долго, по три года. И вернулся наш односельчанин совсем другим человеком. Вытянулся, в плечах раздался, подбородок – в небо смотрит, на груди полно значков отличия.  Мать ему на шею бросается, вопросами закидывает, а он делает вид, что ничего не понимает, и лопочет что-то на немецком языке. Мать и на чувашском языке, и на русском. А тот качает головой, да повторяет:
—Nein Андрей, mein name ist Эндрю фон Якин.
Мать в слёзы, отец лишь рукой махнул. Вот так у нас в деревне и появился немец Эндрю фон Якин. Гордо ходит по деревне, говорит только на чистом немецком языке, а старая учительница при нём переводчиком. Чудеса, да только чудо-то длилось ровно одну неделю. Пока этот самый фон Якин не пошел в собственный сарай, где и наступил на грабли. Те «хлоп» парнишке в лоб новеньким, тяжелым, еще сыроватым черенком. Плюхнулся он, значит, на «пятую точку», да как начал ругаться на всю улицу, то на родном языке, то на великом и могучем. Тут и мать со скалкой подоспела, да отец со старою оглоблей. Излечили немчуру, всю дурь выбили. Вот такая петрушка. — Дед снова неспешно раскурил папиросу, а потом, окинув взором окрестности, совсем уж грустным голосом продолжил. — А тут, пожалуй, одними граблями-то и не обойдешься. Забыл русский человек корни свои. Заросли, обвалились могилы предков, что оставили нам такое богатое культурное наследство. А нам импорт подавай, нам бородатые девки милее. — Он плюнул с досады. Обреченно махнул рукой и безжалостно втоптал окурок в пыль.
 
Внутренне напряжение нарастало с геометрической прогрессией.  Руки впились в рулевое колесо с такой силой, что пальцы побелели. Чувства кипели внутри неистовым пламенем и вырывались наружу при помощи монолога, изобилующем нелитературными речевыми оборотами:
— Ну, что, Эндрю фон Якин? Да-да, это я сам себе обращаюсь. Вряд ли старик мог вот так сходу придумать такую смешную, но весьма поучительную историю. И однако я в ней себя узнаю. Кто я есть в жизни этой? Кто в ней мои друзья, товарищи, охотники и рыболовы? Как мы живём? А точнее, не живём, просто  тупо прожигаем наши никчемные жизни. Получая солидные оклады, на что тратим мы денежки эти? Ночные клубы и тусовки, дорогое оружие и снаряжение для ловли рыбной, меняем машины каждые два года. Обогащаем курорты Египта, Турции и Арабских Эмиратов. За простую еду в престижных ресторанах мы выкладываем огромные деньги.
Да, Яков Фёдорович, ты прав. Тут одними граблями не обойдешься. Да и скалка с оглоблей вряд ли помогут. Нам меняться изнутри надо, душевно эволюционировать. Нам всем обрусеть надо. Научиться снова быть поистине русскими людьми. Вспомнить заветы предков, возродить традиции. Услышать, наконец-то, голос предков, понять их. Понять свое предназначение. Обрести себя в этой суетливой смене ночи и дня, которую мы по глупости, по наивности, по незнанию называем настоящей жизнью. А незнание, как известно, не смягчает наказание.
Вот наша компания, например, я и мои друзья. Разве нам не под силу восстановить пруд? Ну, да, может, и не под силу. Но уж по карману это точно. Почему же не начать с малого? А там, глядишь, и можно замахнуться на реставрацию усадьбы. И пусть на это уйдёт не один год, немало и нервов сгорят. Но это того стоит.
 
 Едва он выехал на автотрассу, как откуда ни возьмись, налетел буйный ветер, нагнал черные, тяжелые тучи. И грянул ливень. Обильный, шумный, беспрерывный. Андрею пришлось прижаться к обочине и остановиться, видимость резко упала, да и дворники не справлялись с таким потоком воды. Фонякин бросил взгляд в сторону затерявшейся где-то в глубинах деревушки, но ничего не увидел. Сплошная стена из воды.
Мысль пронзила его насквозь. Даже боль физическую он почувствовал во всем теле. Он выскочил из машины прямо под упругие струи бешеного ливня. Старался хоть что-то разглядеть. Хотя бы край проселочной дороги, откуда только что выехал, хотя бы очертания берёзовой рощи. Ничего!
— А ведь это знак! И ты, по большому счету, Эндрю фон Якин, сейчас вернёшься в город, к цивилизации, где суматоха и быт быстро возьмут тебя в оборот, быстро проветрят тебе мозги. А если даже и вспомнишь, и соберёшься, ты никогда не найдёшь обратную дорогу. Как ни пытайся, как ни крутись, но обратного пути нет, и не будет. Это икона свято хранит чистый уголок русской души. Нет уже на карте Красного Яра, как и тысячи других подобных деревень. Они навсегда ушли в прошлое. А прошлым жить нельзя. Но ведь живут! Живут!!! И хранят заветы предков. И веруют в лучшие времена. Они верят! Они свято верят, что придут иные времена, что фон Якины снова станут просто Фонякиными и Россию возродят.
Вот только когда случится чудо это? Когда?

 

Обокрала меня дочиста

Кризис.