Выпускной вечер

[Скрыть] Регистрационный номер 0348188 выдан для произведения: Выпускной вечер
 
Какие ласковые, тополиные дни наступают в июне! Ослепительно синее небо разливается подобно морю, в нем, радостно кувыркаясь, начинают свой небесный хор птицы. Тысячи крылатых существ несут краски лета, щедро плескают их в море зелени – вырастают разнообразные цветы, пахнущие, как старое вино, как хороший чай. Горячий воздух, напоенный ароматами, становится густым. Лишь к вечеру шаловливый ветерок начинает играть с ветвями и травами оркестровые пьесы.
Каролина пела, пританцовывая на упругих ножках в солнечном доме. Ей казалось, что пропала крыша, и солнечное зарево ворвалось в комнату, мелькая и отражаясь в зеркале, стеклах шкафов и дверей, в стареньком графине, в стакане, тонком, как фарфор, в золотом медальоне, на старомодных старинных фигурках слоников, на бутылке с лимонадом «Буратино», на вазе с цветами, на картине Брюллова «Всадница». В открытое окно влетает, кружась в столпе света, бабочка, которая садится на краешек вазы с цветами.
Проигрыватель играет популярную мелодию западной группы, и музыка плещет по комнате, и даже бабочка порхает в такт музыке.
Часы лукаво подмигивают, напоминая о времени, морщат носик, показывая стрелками, как руками, долгожданный миг. Каролина взмахивает руками, еще несколько легких движений – и на ней красуется небесно - голубое платье с рукавами – фонариками, с пышной юбкой да белые туфли – лодочки.
Лукавое лицо подружки Марины уже заглядывает в окно, и по нему ползет солнечный зайчик! Марина смеется, смахивает зайчика, но на плече ее платья в горошек остаётся божья коровка, она медленно ползет к ее шейке. Марина дергает шейкой, ловит счастливую гостью, и та взлетает с ее пальца.
Она зовёт Каролинку, та выпархивает, не забыв поторопить чопорных родителей. Кудрявый круглощекий папа повязывает галстук и рассказывает о поездке своего приятеля на лесное озеро, а озабоченная мама, стоя у зеркала, что-то мычит в ответ напомаженными губами.
На липовом бульваре Каролинка и Марина, конечно же, встречают главного артиста класса – Витьку.  Немного нелепый, длиннорукий, но поразительно ловкий, упакованный в новый костюм, он звенит в руке гитарой, а его крепкий черноголовый отец ожидает на скамейке с газетой.
Витька шумно приветствует Каролинку и Марину, сопровождает их, умудряясь приобнять по очереди каждую.
Вечерний ветерок волнует море листвы, скользят юркие автомобили, да звенит трамвай на повороте. Сочные желто-синие краски вечера разливаются по городу.
У здания школы уже стоят, роятся кучки нарядно одетых, блещущих красотой выпускников. То и дело щелкают фотоаппараты, со смехом застывают выпускники, а мелодия «Когда уйдем со школьного двора» вызывает прилив ностальгии по прошедшим школьным временам и одновременно радость от того, что уже все давно закончилось, и начинается новая, таинственная и опасная взрослая жизнь, и она, как бегущая в дымке извилистая дорога, теряется где-то вдали.
Каролинка смотрит на стареньких учителей, слезы застывают в ее горле – ведь ничего этого уже не будет! Нет, всё, конечно, останется в ней – уроки, парты, перьевые ручки, учебники, экзамены, экскурсии, кроссы, колхозы, праздники – в общем, весь этот нескончаемый разноцветный карнавал.  Всё это останется в ее памяти, как зеркало, которое затуманивается и которое нужно протирать от мрака времени.  Останется в фотографиях, желтеющих, словно цветы, и увядающих с годами. Останется в ее друзьях и подругах, которые, спустя время, разлетятся по миру, словно птицы – учиться и вить свои гнезда. Они, ее родные одноклассники и друзья, станут солиднее. Станут кем-то, превратятся в кого-то, но, при этом, оставив внутри себя частичку из солнечного детства.
Всё это понимал и выпускник из параллельного класса Степан. Понимал, но мало об этом думал. Он так хотел понравиться Каролинке, он смешивал в палитре живописца таинства встреч, очарований, гибкие танцы и тайны синей ночи, яркие, как плеск зари, улыбки и вкус поцелуев, душистых и мягких, как лепесток цветка. Он думал о выпускном вечере, как о последнем глотке сладкого вина юношеской любви – ему грозила армия, а девушки, будто мотыльки, быстро улетают и также быстро выбирают цветок, куда им сесть.
Новый, черный, как ночь, безукоризненный, таинственный и глубокий костюм поджидал его, готовый сочетаться с ослепительной белизной сорочки и зеленым, узким, будто змея, галстуком.
 
***
Пробуя новый костюм, скрипя лакированными туфлями, Степан черной фигурой скользил по горячей желтой дневной улице, и за ним пробегала ласковой дрожью темно-серая тень.
Орест Павлович Шатров смотрел на него из окна, и блеск стекол его очков, скользнув по лицу Степана зайчиком, заставил юношу обернуться.
Ореста Павловича Степан знал хорошо, ведь он был счастливым обладателем библиотечной комнаты, в которую юный Степа вступал, словно в храм. Пирамиды таинственных книг, эти циклопические груды историй, героев, ситуаций, путешествий, знаний, зашифровались значками в пожелтевших страницах. Распахнув фолиант, под светом старинной лампы с зеленым абажуром, Степа осторожно входил в мир книги, затем, перебегая с шелестом со страницы на страницу, общался с героями, как с птицами, которые садились к нему на руку склевывать зерно.
Орест Павлович подозвал к себе Степу и, когда тот вошел в полутемную прохладу его книжного храма, сказал:
- Степа, я тебя поздравляю!  Но помни – Честертон сказал о синих тиграх, что это символ изысканной мощи!
Степа, привыкший не удивляться словесным эскападам Ореста Павловича, спросил в лоб:
- А разве бывают синие тигры?
Орест Павлович задвигал кустистыми бровями и потер острый нос:
- Существует другой мир, созданный гениями человечества – и ты прекрасно знаешь об этом! И в этом мире есть синие тигры!
Безошибочно, одним движением, Орест Павлович снял бордовую книжицу и прочитал:
«...И все же нет абсолютно точных слов, которые дали бы представление о тигре, этом образе, издавна волнующем воображение человека. Меня всегда неодолимо влекло к тигру. В детстве я, помнится, часами простаивал у одной-единственной клетки в зоопарке: остальных для меня как бы не существовало. Критерием оценки энциклопедий и книг о мире служили гравюры с изображением тигра».
- Это что, Орест Павлович?
Орест Павлович стрельнул глазами:
- Это Борхес! Его рассказ о синих тиграх...
- Вот это да, я и не читал! Но почему вы об этом говорите?
Орест Павлович засветил на лице искристую улыбку:
- Милый юноша, меня не обманете! Я все вижу и все чувствую! Ваш костюм... (Он иногда внезапно переходил на «вы»).  Вы хотите понравится девушке, молодой красивой девушке.
Степану захотелось отвернуться, потому что щеки его превратились в пион.
- Ну, не стесняйтесь! Это дело молодое! Только...
И Орест Павлович кашлянул.
- Что? – смущенно спросил Степан.
- Костюмчик ваш не подходит... Мрачный он, как ночь... Нужно что-то более волнующее и романтичное!
Степан стоял, удивляясь.
- Но, Орест Павлович, это ведь новый, как говорится, официальный костюм!
Орест Павлович прищелкнул языком.
- А ты глянь, дорогой, сюда.
И он махнул рукой, и открылась другая комната его квартиры. Со стен ее смотрели суровые и мудрые лики философов и литераторов.
Скрипнула дверца пузатого шкафа, и на свет божий явился костюм.
- Вот, погляди! Каков, а? Цвета морской волны! Надень его!
Степан снисходительно улыбнулся:
- Да он же древний!
- Древний, да чудесный! Вот, прикинь.
Степан снял свой, и тот аккуратно лег на кресло.
Через пару минут он уже красовался перед зеркалом в новом костюме, как будто в нем родился – костюм сидел на нём как влитой!
Орест Павлович был в восторге:
- Вот, смотри, как тебе идет! Настоящий синий тигр! И галстук к твоей рубашке – кофейный, в мелкую клетку...
Степан вздыхал, отнекивался, говорил о потертом старье, что ему будет стыдно, но Орест Павлович его твердо убеждал:
- Хочешь обратить на себя внимание – одевай!
Недоверчиво, больше из уважения, не желая обидеть пожилого человека, Степа согласился.
 
***
Школьный двор напоминал разноцветную поляну, куда слетелись легкокрылые бабочки, сизые голуби и панцирные черные жуки.
Колонки в двести ватт неистово кричали о школе и любви, когда подошедший к углу улицы троллейбус гостеприимно выпустил новый рой крылатых, легких и нарядных выпускников. Степа шагал со всеми, но был до предела сдержан, зажат – ему неудобно было за свой костюм цвета морской волны, который, казалось, нависал на нем синей тигриной шкурой (совсем как в рассказе Борхеса), или будто падал на него волной морского прибоя, к тому же был уже не новым. Но никто этого не замечал, вокруг себя Степа видел лишь довольные, чуть взволнованные лица, а в группе ослепительных, полыхающих, словно цветы на солнце, девушек он увидел и Каролину с ее неизменной подругой Мариной. И тут его сердце ёкнуло – Каролина, как обычно, чуть скосив глаза, тут же заметила Степана и слегка кивнула.
Словно хлопушки щелкали фотоаппараты, на миг освещая лица, превращая их в традиционные, незабываемые групповые снимки. Степа и сам в последний момент подлетел к своему торжественно застывшему черно-белому классу и присоседился с краешка под полным упрёка взглядом Матвеевны, их классной руководительницы.
В большой актовый зал уместились и выпускники, и родители. Степан ожидал, что его отец и мать удивятся, увидев его в чужом костюме, но они не реагировали никак - то ли их упредил Орест Павлович, то ли произошло одно из чудес, на которые их сосед был горазд!
Ветерок в распахнутых окнах освежал поистине африканскую вечернюю жару, и пока директор говорил длинную, торжественную и прочувствованную речь, Степан глядел на Каролину, сидевшую впереди, любуясь ее нежной кукольной головкой, со смуглым завиточком у уха, ее ослепительно голубым платьем с фонариками, делавшим ее наряднее и красивее.
Вспомнилось то волнительное, что было в один из апрельских дней восьмого класса. В школьном буфете толпилась куча мала, каждый хотел стать счастливым обладателем «корзинки с кремом» или «звездочки с повидлом». До звонка оставалось минут пять, и Степан храбро кинулся во главу очереди. Впереди была пара человек, он же втиснулся между девушкой в школьной форме, в фартучке и полнолицым парнем, недовольно брюзжащим. И когда девушка, купив пирожное, повернулась, то случайно провела молодой пружинистой грудью по его ладони с зажатыми монетами. Он ощутил только кончик, венчающий чашу ее груди и замер, потому, что увидел ее лучистые глаза и больше не мог их забыть. С тех пор он часто думал о Каролине. От друзей он узнал имя, ходил за нею следом после школы, любовался на уроках физкультуры, как плотная и тонкая спортивная форма охватывает ее красивое тело. В лагере труда и отдыха они познакомились ближе, но Степа всё стеснялся сделать ещё один, более решительный шаг.
Всё это проносилось перед Степиным взглядом, словно картинки из разноцветной книги, и он, волнуясь, листал ее и даже не сразу услышал, что прозвучала его фамилия. Мама толкнула его в плечо и он, весь собравшись, приняв строгий и чопорный вид, зашагал за аттестатом. Казалось, на него смотрит весь мир: вот он, Степан Арсенченко, делает последние шаги по уходящей в прошлое жизни, уже завтра всё переменится и будет что-то новое, а то, что было – всего лишь длинная школьная сказка, она дописана, закончена, и уж больше не повторится.
Он видел на себе сотни, нет – тысячи или миллионы глаз, и, буквально на мгновение мир раскрылся! И он увидел себя спустя много лет сидящим в нарядном белом зале, а под свет иллюминации получает аттестат (непохожий на тот, что вручили ему), совсем другой парень с рыжеватой, почему-то выбритой головой (внук?) ... Но всё мелькнуло и погасло. Зажав в руке документ, он ощутил тепло раскосого взгляда Каролины и, под общие аплодисменты, вернулся в зал.
Отец сразу же пожал ему через сиденье руку, а мамин поцелуй в щеку был дополнительной наградой в этот праздничный вечер.
Сразу же после раблезианского пиршества начались танцы под гитарные риффы рок-группы, уже настроившейся в актовом зале. Степан, тяготившийся застольем, поспешил в зал, чтобы увидеть Каролину. Долго искал ее, но они с Мариной куда-то таинственно исчезли, а появились внезапно только в момент огненного ритм-энд-блюза... И здесь Каролине уже не было равных, она отдавала танцу всю себя, как будто для него и была рождена, и платье колоколом кружилось, обнажая смуглые стройные ножки, и темные волосы метались обручем вокруг прелестной головки, будто нарисованной пером самого Лермонтова на полях рукописи его романа.
Он, конечно же, с волнением ждал медленного танца, и она посматривала в его сторону заинтересованно, поправляя прическу.
И вот объявили медленный танец!
Степан сделал несколько шагов через зал, но уже на пути его сердце замерло – вездесущий высокий красавец - заводила Мишка Перовский, приглашал Каролину, протягивая руку. Но она смотрела Мишке поверх плеча и видела только Степана. Она коснулась рукой груди, отчего та пошла волнами, и зарница мелькнула от ее платья. Опешивший Миша сделал шаг в сторону.  И вот руки Степана и Каролины, словно лебединые крылья, встретились. Они вышли в центр зала, и в бликах светомузыки Степану казалось, будто крутой берег поднялся из тумана. И под мелодию танца они растворились в глазах друг друга, и в окружающем мире ничего более не существовало для них – только их танец... Он проходил сквозь бури и дни, он был священным обрядом, взывавшим к небесным духам, объединившим сердца. Танец в вихре звезд двух тигров – синего и небесно – голубого!
А потом была глубокая темно-синяя ночь, развернувшаяся по небосводу веселым хороводом звёзд. Духота ушла, как отцветшая сирень, горевшие гирляндой разноцветные лампочки казались волшебными фонарями. Из окон слышался смех, и звучал «Отель «Калифорния», и пахло цветами, а в глубине школьного сада ходили по дорожкам выпускники. Парни на гитарах наигрывали «битлов», извлекались из-под полы бутылки и разливалось по бумажным стаканчикам липкое сахарное вино, заедавшееся тут же шоколадными конфетами.
Но Степану и Каролине уже не было ни до кого никакого дела, в мире существовали лишь они одни, да радостные звёзды в темно-синей ночи. Они шагали далеко за город, и под звёздным светом блестели деревья, сияла расплавленным оловом плещущая река. Постояли у величественной, строго -одухотворенной громады храма Христа Спасителя, а потом направились к реке, блестящей звёздами и мерно дышащей прохладой. А когда, нацеловавшись всласть, они уходили от водной глади, над зеркалом которой, свиваясь туманностями, плыл пар, в лица им подул пахнувший цветами ветер, а деревья и город раскрылись для солнца, как книги. Они уже любили весь мир, и своих одноклассников, и друзей, и родителей, так искавших их в ту ночь, их руки были соединены и ничто не могло разбить звенья этой связующей цепи.
После того, как Каролина уехала на машине родителей, он пошел по знакомым с детства улицам и, казалось, все люди приветствовали его - праздничного и счастливого. Он шагал в новую жизнь.
Прошло много лет. Они шли вместе сложным дорогами судьбы. Степану была суждена и война, и пуля горцев, пробившая его грудь, но застрявшая в костях, а Каролине – тревоги, слёзы и ожидание, и походы в военный госпиталь к любимому.  А затем - долгие годы учебы, когда между семинарами по очереди бегали забирать из садика сына Вовку, и рабочие будни, такие, казалось, опасные, но не смогшие убить бытом и монотонностью их любовь... Были детский сад и школа, и радости, и горести, и болезни, и торжество духа, праздники и будни, и уход в иной мир родных людей, и всяческие проблемы...  Всё это было пережито!
 И в один из июньских вечеров, выглянув в окно, Степан Игнатьич увидел соседского парня Ромку, блещущего новым черным костюмом. Ромка пытался договориться по мобилке о свидании со своей возлюбленной.
Тогда Степан Игнатьич крикнул:
- Рома! Зайди ко мне! У меня к тебе предложение есть! Ты знаешь, что писал Борхес о синих тиграх?
В шкафу висел, сияя как новенький, костюм цвета морской волны.
 
2-6 июля 2016 года.