Эллин из графского рода Морэ могла не беспокоиться о своей судьбе. Дружба ее отца – графа Морэ с королем проходила сквозь годы и уже не подвергалась сомнению. Более того, король попросил графа не покидать его и тот не посмел ослушаться и прибыл ко двору со старшей дочерью – Эллин, оставив жену и маленького сына в родной земле.
-Ты представляешь, Эллин, как будет прекрасна твоя жизнь, если ты уже сейчас будешь в королевской свите? – всю дорогу до замка восклицал граф Морэ на разные лады. Девятилетняя Эллин пыталась представить, но у нее не получалось. Раньше ей была известна жизнь только в родных землях, где под строгим надзором матери и кормилицы ее учили танцам, чтению, истории, закону божьему, письму и рассуждению.
Жизнь за пределами нерушимого порядка дня не представлялась ей, но она честно старалась представить, хоть отец и предупредил: будет тяжелее.
-Ты будешь учиться, но на этот раз усерднее. А еще тебе надо будет приглядываться ко двору, не позорить мое имя и быть осторожной.
Эллин кивала. Она не представляла, как можно учиться, приглядываться ко двору и как можно опозорить или не опозорить имя отца. Про осторожность же было совсем непонятно.
Но карета не могла ехать вечно, спрашивать Эллин не стала, видя ликование отца, и новая жизнь началась.
Годы складывались интересно. Эллин действительно скоро освоилась. Ее тонкая фигурка и звонкий голосок нравились дамам, а некоторые просто желали проявить милость к дочери друга короля, надеясь самим вырвать благосклонный взор правителя.
Эллин не на что было жаловаться. Комната, где спала она и кормилица, которую взял с собою отец, кушанья, свободное время, возможность бегать по саду (пока не увидели, конечно, но все же!), мелкие подарочки, которые передавали ей умиляющиеся дамы. Долгое время у нее было все, о чем можно было только мечтать, вырвавшись из дома.
Ей даже удалось сдружиться с дочерью герцога Сакорра – Анаис. Анаис была немного старше Эллин, но она родилась и выросла при дворе, знала его лучше и едва заметно усмехалась, когда Эллин пускалась в какой-нибудь восторг, прекрасно зная, что такое двор на самом деле. Дочь графа Морэ была пленницей золотой клетки и сама не знала об этом. Никакие трудности и никакие слухи, что имели хоть какой-то сомнительный оттенок, не достигали ее ушей.
У Анаис была служанка - Мара, примерно ее же лет, неотлучно находившаяся при своей госпоже. Служанка походила на саму Анаис – крепкая, насмешливая, с лукавым прищуром глаз, обладательница редкой красоты, той самой, что неаккуратна, и не классически высеченная природой, но заставляет запоминать черты лица…
Эллин видела у себя дома, как ее мать обходится со слугами, с каким пренебрежением и надменностью она делает это, и впервые столкнувшись с тем, как Анаис относится к Маре, была удивлена: Анаис не позволяла себе никакой резкости, а напротив, говорила мягко и вроде бы как с равной.
-Почему? – спросила Эллин. – Она ведь твоя служанка!
-Мой отец нанял ее, когда я была еще ребенком, - Анаис не удивилась вопросу. – Он хотел, чтобы я была под присмотром, чтобы Мара докладывала ему обо всем, что не поведают кормилицы. Но Мара стала мне сестрой и другом. Ты не представляешь, сколько всего не знает мой отец!
Эллин остолбенела от такого ответа. Ей даже в голову не приходило, что ее кормилица, отец или мать могут чего-то не знать о ней. Мать и вовсе воспитывала ее с единственным убеждением:
-Нельзя таиться от матери – за это полагается гореть в аду.
-Я люблю отца, - продолжала Анаис, - но зачем ему знать, что я читаю памфлеты с улиц и знаю, о чем говорят крестьяне? Что я иногда могу позволить себе принять милое письмо или подарок? Нет, незачем ему это знать!
-Памфлеты? Крестьяне? – Для Эллин это было непонятно. Если подарки и письма она понимала еще легко – при дворе и разговоров только было о всяких таких признаниях и письмах, то вот памфлеты, крестьяне…- зачем тебе это? Ты же в замке!
-Ну и что? – усмехнулась Анаис. – Замка завтра может не быть, так надо хотя бы знать, когда бежать и от кого.
-Значит, Мара помогает тебе скрываться от отца?
-Еще она моя подруга. Кстати, прими мой совет: чем лучше ты общаешься со своими слугами, тем больше шансов, что ты добьешься от них большей преданности, чем криком или палкой, - улыбнулась Анаис. – Я уверена, что Мара за меня горло перегрызет кому угодно…
-И перегрызу, - пообещала Мара, появляясь в беседке, где обе девушки в редкие минуты ее отсутствия сидели за шитьем.
Эллин не особенно поняла. Вернее, разум, может быть, и принял откровение Анаис, но сердцем…ей было сложно перестроиться под эту странную девушку, которая зачем-то читала памфлеты и знала разговоры крестьян. Но что-то торжественное, похожее на преклонение перед непонятным, зародилось в ней. Про себя Эллин решила, что Анаис очень умна и следует слушать ее, о себе осталась мнения, что титул красавицы ее (Анаис была все-таки более крепкой, не отличалась звонкостью), а Мара…
Ну втроем веселее!
Они поддерживали друг друга. Эллин даже смирилась с тем, что Мара служанка и порою забывала об этом напрочь, тоже заговаривая с ней, как с равной…
***
Годы сплетают своё полотно. Уже стареет король. Подле друга все еще граф Морэ, у которого на плечах теперь еще одна забота: дочь.
Выросла Эллин в красавицу классическую – тонкая, звонкая, все в ней грациозно и мягко. Как быть? Кому отдать? Какая партия ее ждет?
И сама Эллин все думает, спрашивает у Анаис:
-За кого тебя хочет отец отдать?
Анаис только смеется:
-Отец знает, что я своенравная, за его волю не пойду.
-А я бы хотела быть любимой, - вздыхает Эллин. – Вот бы…чудо!
-А как же тот виконт Ленарк? – лукаво, в такт госпоже, спрашивает Мара, вышивая на пяльцах привычными уже движениями какой-то пейзаж.
Эллин краснеет и смущается.
Виконт Ленарк – это уже не секрет для трех подруг, герой мечтаний для Эллин. Он статный, красивый, молодой и галантный. Эллин пытается не думать о том, как быстро стучит ее сердце, когда он вдруг улыбается ей или ищет ее глазами, хочет отогнать от себя бессонницу, вызванную лихорадкой и одновременно тоской, но…
Не делает для этого ничего. больно и сладко в ответ искать его глазами, вздыхать тихонько и, случайно или в танце оказываясь рядом, обмирать от пробуждающегося восторга.
Но молчит виконт Ленарк. Продолжает улыбаться, продолжает ее искать глазами и не сводит с нее взгляда, отыскав, но не говорит при этом и слова о чувствах, отмалчивается.
-Он на тебя так смотрел, я думала, что твое платье загорится, - поддакивает Анаис. – А? скажешь, что не было?
-Было, - Эллин откладывает свое шитье, закрывает лицо руками, в глазах неприятно жжет от подступающих слез. – Но почему он не говорит мне и слова о любви? Он никак…
-Мужчины! – фыркает Мара.
-Намекни, - в тон предлагает Анаис. – Выведи его на разговор.
-Сама? – Эллин в ужасе отнимает лицо от рук и смотрит, не веря, на Анаис. – Нет! это…совершенно невозможно!
***
И длится, длится неопределенная мука, пока не проходит новая весть: старый король, чувствуя ослабление своих сил, вызвал из-за морей своего сына – принца Эжона, а в честь этого дается бал.
И тут же шепот, шелест по всем стенам и коридорам.
-Бал! Бал! Бал! – повторяют слуги, бегая по всему замку, протирая и убирая все предметы, готовя посуду и блюда.
-Бал! – хватаются за сердце старые дамы, одновременно грозя кулаком своим привыкшим ко всему служанкам, за то, что медленно те извлекают кружева к платьям.
-Бал…- ахают молодые девушки, с доброжелательностью в устах и ревностью во взгляде поглядывая и разговаривая друг с другом.
Все сходит с ума. Шьются платья у богачей, перешиваются у тех, кто не может позволить обновку. Ведутся настоящие интриги за право быть среди первых пар, что откроют бал, творится сумасшествие, приятное и изнуряющее.
***
Когда Эллин видит принца Эжона вблизи, ее сердце обрывается. Он не похож на виконта Ленарка. Тот смотрит мягко, в каждом его прикосновении сила, а принц каждым взглядом будто бы распарывает ей душу. От этого взгляда не укрыться, и глаз даже не отвести – магия, омут!
И Эллин кажется, что она тонет.
Когда же принц неожиданно приглашает ее на танец, она робеет и забывает в волнении все подходящие слова и даже приседает в поклоне запоздало и неловко, лицо заливает ей краска от смущения и досады на собственную глупость.
Ей все равно, что за каждым ее движением сейчас наблюдают. Для нее существует лишь принц, у которого твердая рука, который точно знает, как вести Эллин и ей хочется идти за ним хоть на край света…
Бал становится настоящей пыткой. Ей жарко от взгляда принца, ей даже жутковато в некоторые мгновения от него, потому что кажется, что он видит всю Эллин насквозь. И не спрятаться.
Отдышавшись, воспользовавшись тем, что у принца Эжона есть долг и в беседе с гостями, Эллин выбегает прочь из зала, впервые покидая бал раньше, чем он перешел хотя бы половину…
И за нею бросается несчастный виконт Ленарк. Учуяв свой провал, он не желает принимать его и бросается следом.
-Я люблю вас, леди Эллин! – произносит виконт такое заветное, такое ожидаемое. – прошу вас, будьте моей!
***
-Кайся, - предлагает Анаис наутро после бала, когда во всем замке наступает тишина и все придворные расползаются лечить свои любовные, душевные и физические увечья после празднования, а иные – досыпать. Но Эллин не до сна и Анаис с Марой, угадав это, вваливаются без спроса и приглашения, как в трактир, наплевав на всякое приличие.
-Как поступить7 – Эллин надеялась на приход обеих и даже Мару ждала с огромным удовольствием. – Он такой, а тот…
-О, мы так не много нарешаем, - Анаис щелкает пальцами и Мара извлекает кувшин с вином. – Давай, разливай.
-Ты что…- пытается возразить Эллин, которая избегает больше одной порции вина. Но Анаис пьет и Эллин следует ее примеру.
-Кайся, - повторяет Анаис. – Ну? Что это было у тебя с Его Высочеством принцем Эжоном?
-Танец…
-Это мы видели. Видели мы этот ваш танец, - хихикает Мара, разомлевая от вина.
-А Ленарк? – лукаво щурится Анаис.
-Сказал, что любит…
Уставшая от терзаний, столкнувшаяся с бурей чувств, которые прежде не имели даже пробуждения, Эллин заходится в рыданиях и жалеет, что рядом нет матери, которая уж точно бы решила за нее или, хотя бы отца, он сильный. Он знает, как нужно поступать.
***
-С одной стороны, - Анаис выпивает еще и берет деловой тон, - принц Эжон будет королем. И это, конечно, в плюс. С другой, это в минус. Он – знатная особа, а значит, брак ему, вернее всего, навяжут. Это будет кто-то очень полезный и значимый. Вряд ли его сердце будет иметь значение. К тому же, делать вывод рановато…
От циничного рассуждения Анаис, от ее жестокой правды Эллин становится только хуже. Ей кажется, что к горлу подкатывает тошнота.
-Но он так на нее смотрел! – возражает Мара. – И потом, его отец поддерживает дружбу с графом Морэ, отцом Эллин.
-Разумно! – Анаис кивнула, - я упустила это. Спасибо.
-А учитывая, что творится в городе…- продолжает Мара, но Анаис не дает ей продолжить и только пихает служанку в бок. Та складывается пополам.
-А что на улицах?- Эллин выныривает из памяти, хотя ей кажется, что пальцы еще касаются пальцев принца, что он еще где-то рядом. Его присутствие ощущается ей также ясно, как присутствие Анаис и Мары.
-Ничего, - быстро соображает Мара.
Анаис под внимательным взглядом Эллин сдается:
-Недовольство! Народ голодает. Война на пороге, словом… Эжону будет нелегко. Ему нужен союзник. Сильный союзник.
-А Ленарк тебя любит! – Мара пытается быть веселой. – Он виконт. Будет графом. Разве плохо?
-Но он до сегодняшней ночи ни разу ничего мне не говорил! – Эллин хочется найти тысячу и один недостаток в Ленарке, чтобы они все поняли, как он проигрывает рядом с принцем.
-Принц на то и принц, - мудро замечает Анаис, - он может менять возлюбленных, заводить фавориток, но его долг – хранить страну и трон. Твой род могуч, но не настолько, чтобы помочь народу. А Ленарк…я же говорила, выведи его на разговор! Считай, что ты так и сделала.
-Но…
-Ленарк! – вторит Мара. – Эжон только прибыл. Один танец не говорит о его чувствах. Он дает повод для сплетен, но не дает тебе шанса отказать Ленарку. Тебе не на что опереться!
-Но я…- Эллин смотрит на Анаис с надеждой, - может быть…я ведь не обязана?
-Вообще-то, - задумчиво соглашается вдруг Анаис, - если ты готова немножко рискнуть…
Рисковать Эллин не приходилась. Для нее риск связан с войной в мыслях, но она готова:
-Что нужно делать?
-Скажи виконту, что пока не готова к браку, чтобы не спешил с помолвкой. Если принц проявит к тебе подобающее внимание и на что-то это все выйдет, то никто не будет шептаться о Ленарке и тебе.
-А если не выйдет, - подхватывает Мара,- ты всегда сможешь выйти за виконта!
***
С Анаис ничего не страшно. Эллин кажется, что в ее компании можно идти не только с разговором к виконту Ленарку, но и на сторожевые башни, и на войну. Анаис идет твердо, не боясь.
Эллин семенит за нею, подбирая в уме слова для виконта.
-Дорогой друг, - шепчет она, - я ценю ваше предложение и ваши чувства, но сейчас, именно в эту минуту…нет, плохо! Дорогой друг, я ценю ваши чувства, однако. В силу некоторых обстоятельств…
-Да боги! – Анаис круто разворачивается и Эллин едва не врезается в нее. – Просто говоришь: дорогой виконт, я вас услышала, но позвольте мне прежде моего решения разобраться с чувствами!
-Здорово, - выдохнула Эллин.
-И смотришь твердо. И говоришь решительно. И уходишь, не дав ему возможность сообразить! Сложно?
-Когда ты говоришь – нет.
-Ну и ты скажешь!
Анаис поворачивается и возглас ее приводит вдруг эллин в страшное смятение:
-Ваше высочество!
Эллин поднимает глаза и видит приближающегося принца Эжона. Сердце снова предательски обрывается, вылетают все слова и снова она без грации и изящества запоздало делает поклон.
-Доброе утро, прекрасные дамы! – принц Эжон свеж и бодр. Он протягивает руку Эллин, вежливо кивая Анаис и та исчезает вдруг куда-то, словно и не было ее.
«Предательница» - проносится в мыслях Эллин, но она тотчас забывает все эти мысли, их выбивает одно-единственное осознание: принц Эжон.
***
Двор смеется. Двор шепчется. Граф Морэ потирает руки: его род продолжает связь с родом короны. Конечно, дурно и спешно, но все же! Все же – это Эжон. Да и король не против, напротив, рад:
-Породнимся! Дожить бы…
Виконт Ленарк мрачнее тучи – его любовь утеряна. Она даже теперь не смотрит на него, появляясь и проходя рядом. А если и скользит по нему вдруг ее взгляд, то во взгляде том – пустота и бесконечная нежность к принцу Эжону.
И обвинить кого-то, кроме себя, виконт не может! И спешит, удаляясь от двора, на подступающую к земле войну.
Анаис улыбается. Она необычайно весела и довольна. И даже разговор отца о том, что и ей бы пора…не пугает и не отвращает. Анаис не зря читает памфлеты – в них она находит и путь к своему успеху. Ей не до морали – это для святых и наивных.
А Эллин счастлива так, как никогда прежде и ничего, кажется, не может омрачить ее счастья. В уме она уже прожила с Эжоном всю жизнь, родила ему трех детей и состарилась с ним, приняла смерть в один с ним же день.
Слепая наивность, невиданное прежде чувство, пробуждающее в ней красоту. Она становится грациознее, изящнее…
-Это весна! – вздыхают завистливо при дворе.
-Это любовь! – мрачнеют.
-Это ведет к боли, - замечают.
-Сказка, - улыбается Эллин. – Я в сказке!
***
-Ты мне дорога, - принц Эжон начинает этот разговор так, как начинал и многие другие разговоры. С насмешливой властностью, точно зная, что она замирает, слыша каждое его слово.
И Эллин, в самом деле, поддается ликованию в глубине сердца, думая, что вот он, вот он – день признания!
-Очень дорога. Ты умна, красива, заботлива и молода.
Еще не произнесена следующая часть фразы, а в глазах Эллин почему-то темнеет. Ей не хочется слушать дальше и хочется убежать, но Эжон сильнее ее и одно его присутствие парализует все существо Эллин и подчиняет ему.
-Но я принц, а скоро буду королем. И это накладывает на меня определенные обязательства…
«Всё» - четко понимает Эллин, ощущая одновременно, как внутри нее разрушается сказочный замок, как все, что казалось ей сказкой, выцветает и бледнеет, разбивается, чтобы не собраться.
Она еще не осознает, что это за «всё» такое, но чувствует, что это что-то скользкое, липкое и холодное.
-Одним словом, я надеюсь, что ты не будешь на меня злиться и обижаться. В конце концов, я действительно провел время хорошо и полагаю, что ты тоже.
Он словно не понимает, что каждое его слово уничтожает Эллин. Ему плевать. Он и не задумывался серьезно. Увидел классическую красавицу, увидел, как она реагирует на него и не удержался от того, чтобы не подчинить себе ее волю. Но сейчас время для серьезности и играм не место: король – его отец, вот-вот умрет, война на пороге…
***
Эллин уже не плачет – у нее нет слез. она сидит, раскачиваясь взад-вперед, как будто бы находя в этом успокоение. Ей бы хотелось, чтобы рядом была Анаис, но ее почему-то нет, а Мара – трепетно и доблестно заботится об Эллин вместо нее.
-Ничего-ничего, - утешает Мара, пусть грубо и неумело, но от этого хоть какое-то спасение все-таки наступает. Так даже более искренне, может быть, звучат слова. – Принц он всегда принц! У него долг! Он ведь знает, что ты испытываешь к нему, но все же… он невольник! Корона – это клетка, это тюрьма и она нависла над ним. И даже если он захочет разделить эту клетку с тобой…
Эллин вздрагивает – резко и неожиданно подумав о чем-то. Яростный триумф поднимается в ней, словно змея поднимает голову.
-Я ему еще покажу! – в глухой ярости рычит она, вскакивает и начинает метаться по комнате, влетая то в пуфики, то в скамеечки.
-Покажешь, - утешает Мара, догоняя и успокаивая взбешенную девушку. – Ты еще всем покажешь! Он будет долго страдать, зная, кого…
-Я…да я… выйду замуж! Я так выйду! – мстительно обещает Эллин, обращаясь не то к себе, не то к Маре, не то к потолку. – да я! Да он! Да все…
Она спохватывается. Ей хочется плясать от пришедшей в голову мысли. Виконт Ленарк! Он ведь любил ее? Пусть забирает! Она отдаст ему все свои чувства, всю свою нежность и состарится и умрет именно с ним, а не с каким-то там принцем!
-Дай мне…- Эллин задыхается от восторга к самой себе,- дай мне чернила, бумагу!
-Кому ты будешь писать? – спрашивает Мара с подозрением.
-Тому, кто меня любит! К Ленарку!
И вместо ожидаемого ей восторга, Мара вдруг цепенеет и садится мрачно и тяжко на стул. По лицу Мары, мгновенно ставшему скорбным, Эллин понимает, что что-то произошло такое, что ей уже не исправить.
-Что…- во рту пересыхает, голос тих и мертв.
-Я не хотела тебе говорить, думала, что тебе уже все равно, - Мара не скрывает своих слез. – Виконт Ленарк погиб. Война, а он…не мог. Он умер еще месяц назад.
Все пространство сужается до точки. Эллин кажется, что это она умерла, а не Ленарк. Как он мог умереть, ведь он же любил ее? Как он мог пойти на ту войну?
-Ему невыносимо было видеть тебя не с собой…- Мара плачет, но где-то вдалеке. У Эллин в голове грохот, страшный шум, не то барабаны, с которыми уходили полки, не то пушки? Кажется, она даже видела, как уходят солдаты, но знала ли, что там Ленарк? Наверное, знала. Не услышала? Не заметила? Наплевала?
Расплата ли то от бога за насмешку и за циничный выбор? Сила ли обстоятельств? Чудовищное совпадение?
Проваливаясь в черноту, в какой-то новый омут, Эллин шепчет, как в лихорадке:
-Анаис, где Анаис…
И Мара, укладывая Эллин на диван, накрывая ее пледом, прекрасно слышит эти слова. И хотя знает Мара, что Эллин по-прежнему презирает ее, и знает, что Анаис сейчас на прогулке с принцемЭжоном, по его личному приглашению, спокойно лжет:
-Она у отца. Все будет хорошо…
И Эллин проваливается в спасительно беспамятство.
[Скрыть]Регистрационный номер 0497731 выдан для произведения:
Эллин из графского рода Морэ могла не беспокоиться о своей судьбе. Дружба ее отца – графа Морэ с королем проходила сквозь годы и уже не подвергалась сомнению. Более того, король попросил графа не покидать его и тот не посмел ослушаться и прибыл ко двору со старшей дочерью – Эллин, оставив жену и маленького сына в родной земле.
-Ты представляешь, Эллин, как будет прекрасна твоя жизнь, если ты уже сейчас будешь в королевской свите? – всю дорогу до замка восклицал граф Морэ на разные лады. Девятилетняя Эллин пыталась представить, но у нее не получалось. Раньше ей была известна жизнь только в родных землях, где под строгим надзором матери и кормилицы ее учили танцам, чтению, истории, закону божьему, письму и рассуждению.
Жизнь за пределами нерушимого порядка дня не представлялась ей, но она честно старалась представить, хоть отец и предупредил: будет тяжелее.
-Ты будешь учиться, но на этот раз усерднее. А еще тебе надо будет приглядываться ко двору, не позорить мое имя и быть осторожной.
Эллин кивала. Она не представляла, как можно учиться, приглядываться ко двору и как можно опозорить или не опозорить имя отца. Про осторожность же было совсем непонятно.
Но карета не могла ехать вечно, спрашивать Эллин не стала, видя ликование отца, и новая жизнь началась.
Годы складывались интересно. Эллин действительно скоро освоилась. Ее тонкая фигурка и звонкий голосок нравились дамам, а некоторые просто желали проявить милость к дочери друга короля, надеясь самим вырвать благосклонный взор правителя.
Эллин не на что было жаловаться. Комната, где спала она и кормилица, которую взял с собою отец, кушанья, свободное время, возможность бегать по саду (пока не увидели, конечно, но все же!), мелкие подарочки, которые передавали ей умиляющиеся дамы. Долгое время у нее было все, о чем можно было только мечтать, вырвавшись из дома.
Ей даже удалось сдружиться с дочерью герцога Сакорра – Анаис. Анаис была немного старше Эллин, но она родилась и выросла при дворе, знала его лучше и едва заметно усмехалась, когда Эллин пускалась в какой-нибудь восторг, прекрасно зная, что такое двор на самом деле. Дочь графа Морэ была пленницей золотой клетки и сама не знала об этом. Никакие трудности и никакие слухи, что имели хоть какой-то сомнительный оттенок, не достигали ее ушей.
У Анаис была служанка - Мара, примерно ее же лет, неотлучно находившаяся при своей госпоже. Служанка походила на саму Анаис – крепкая, насмешливая, с лукавым прищуром глаз, обладательница редкой красоты, той самой, что неаккуратна, и не классически высеченная природой, но заставляет запоминать черты лица…
Эллин видела у себя дома, как ее мать обходится со слугами, с каким пренебрежением и надменностью она делает это, и впервые столкнувшись с тем, как Анаис относится к Маре, была удивлена: Анаис не позволяла себе никакой резкости, а напротив, говорила мягко и вроде бы как с равной.
-Почему? – спросила Эллин. – Она ведь твоя служанка!
-Мой отец нанял ее, когда я была еще ребенком, - Анаис не удивилась вопросу. – Он хотел, чтобы я была под присмотром, чтобы Мара докладывала ему обо всем, что не поведают кормилицы. Но Мара стала мне сестрой и другом. Ты не представляешь, сколько всего не знает мой отец!
Эллин остолбенела от такого ответа. Ей даже в голову не приходило, что ее кормилица, отец или мать могут чего-то не знать о ней. Мать и вовсе воспитывала ее с единственным убеждением:
-Нельзя таиться от матери – за это полагается гореть в аду.
-Я люблю отца, - продолжала Анаис, - но зачем ему знать, что я читаю памфлеты с улиц и знаю, о чем говорят крестьяне? Что я иногда могу позволить себе принять милое письмо или подарок? Нет, незачем ему это знать!
-Памфлеты? Крестьяне? – Для Эллин это было непонятно. Если подарки и письма она понимала еще легко – при дворе и разговоров только было о всяких таких признаниях и письмах, то вот памфлеты, крестьяне…- зачем тебе это? Ты же в замке!
-Ну и что? – усмехнулась Анаис. – Замка завтра может не быть, так надо хотя бы знать, когда бежать и от кого.
-Значит, Мара помогает тебе скрываться от отца?
-Еще она моя подруга. Кстати, прими мой совет: чем лучше ты общаешься со своими слугами, тем больше шансов, что ты добьешься от них большей преданности, чем криком или палкой, - улыбнулась Анаис. – Я уверена, что Мара за меня горло перегрызет кому угодно…
-И перегрызу, - пообещала Мара, появляясь в беседке, где обе девушки в редкие минуты ее отсутствия сидели за шитьем.
Эллин не особенно поняла. Вернее, разум, может быть, и принял откровение Анаис, но сердцем…ей было сложно перестроиться под эту странную девушку, которая зачем-то читала памфлеты и знала разговоры крестьян. Но что-то торжественное, похожее на преклонение перед непонятным, зародилось в ней. Про себя Эллин решила, что Анаис очень умна и следует слушать ее, о себе осталась мнения, что титул красавицы ее (Анаис была все-таки более крепкой, не отличалась звонкостью), а Мара…
Ну втроем веселее!
Они поддерживали друг друга. Эллин даже смирилась с тем, что Мара служанка и порою забывала об этом напрочь, тоже заговаривая с ней, как с равной…
***
Годы сплетают своё полотно. Уже стареет король. Подле друга все еще граф Морэ, у которого на плечах теперь еще одна забота: дочь.
Выросла Эллин в красавицу классическую – тонкая, звонкая, все в ней грациозно и мягко. Как быть? Кому отдать? Какая партия ее ждет?
И сама Эллин все думает, спрашивает у Анаис:
-За кого тебя хочет отец отдать?
Анаис только смеется:
-Отец знает, что я своенравная, за его волю не пойду.
-А я бы хотела быть любимой, - вздыхает Эллин. – Вот бы…чудо!
-А как же тот виконт Ленарк? – лукаво, в такт госпоже, спрашивает Мара, вышивая на пяльцах привычными уже движениями какой-то пейзаж.
Эллин краснеет и смущается.
Виконт Ленарк – это уже не секрет для трех подруг, герой мечтаний для Эллин. Он статный, красивый, молодой и галантный. Эллин пытается не думать о том, как быстро стучит ее сердце, когда он вдруг улыбается ей или ищет ее глазами, хочет отогнать от себя бессонницу, вызванную лихорадкой и одновременно тоской, но…
Не делает для этого ничего. больно и сладко в ответ искать его глазами, вздыхать тихонько и, случайно или в танце оказываясь рядом, обмирать от пробуждающегося восторга.
Но молчит виконт Ленарк. Продолжает улыбаться, продолжает ее искать глазами и не сводит с нее взгляда, отыскав, но не говорит при этом и слова о чувствах, отмалчивается.
-Он на тебя так смотрел, я думала, что твое платье загорится, - поддакивает Анаис. – А? скажешь, что не было?
-Было, - Эллин откладывает свое шитье, закрывает лицо руками, в глазах неприятно жжет от подступающих слез. – Но почему он не говорит мне и слова о любви? Он никак…
-Мужчины! – фыркает Мара.
-Намекни, - в тон предлагает Анаис. – Выведи его на разговор.
-Сама? – Эллин в ужасе отнимает лицо от рук и смотрит, не веря, на Анаис. – Нет! это…совершенно невозможно!
***
И длится, длится неопределенная мука, пока не проходит новая весть: старый король, чувствуя ослабление своих сил, вызвал из-за морей своего сына – принца Эжона, а в честь этого дается бал.
И тут же шепот, шелест по всем стенам и коридорам.
-Бал! Бал! Бал! – повторяют слуги, бегая по всему замку, протирая и убирая все предметы, готовя посуду и блюда.
-Бал! – хватаются за сердце старые дамы, одновременно грозя кулаком своим привыкшим ко всему служанкам, за то, что медленно те извлекают кружева к платьям.
-Бал…- ахают молодые девушки, с доброжелательностью в устах и ревностью во взгляде поглядывая и разговаривая друг с другом.
Все сходит с ума. Шьются платья у богачей, перешиваются у тех, кто не может позволить обновку. Ведутся настоящие интриги за право быть среди первых пар, что откроют бал, творится сумасшествие, приятное и изнуряющее.
***
Когда Эллин видит принца Эжона вблизи, ее сердце обрывается. Он не похож на виконта Ленарка. Тот смотрит мягко, в каждом его прикосновении сила, а принц каждым взглядом будто бы распарывает ей душу. От этого взгляда не укрыться, и глаз даже не отвести – магия, омут!
И Эллин кажется, что она тонет.
Когда же принц неожиданно приглашает ее на танец, она робеет и забывает в волнении все подходящие слова и даже приседает в поклоне запоздало и неловко, лицо заливает ей краска от смущения и досады на собственную глупость.
Ей все равно, что за каждым ее движением сейчас наблюдают. Для нее существует лишь принц, у которого твердая рука, который точно знает, как вести Эллин и ей хочется идти за ним хоть на край света…
Бал становится настоящей пыткой. Ей жарко от взгляда принца, ей даже жутковато в некоторые мгновения от него, потому что кажется, что он видит всю Эллин насквозь. И не спрятаться.
Отдышавшись, воспользовавшись тем, что у принца Эжона есть долг и в беседе с гостями, Эллин выбегает прочь из зала, впервые покидая бал раньше, чем он перешел хотя бы половину…
И за нею бросается несчастный виконт Ленарк. Учуяв свой провал, он не желает принимать его и бросается следом.
-Я люблю вас, леди Эллин! – произносит виконт такое заветное, такое ожидаемое. – прошу вас, будьте моей!
***
-Кайся, - предлагает Анаис наутро после бала, когда во всем замке наступает тишина и все придворные расползаются лечить свои любовные, душевные и физические увечья после празднования, а иные – досыпать. Но Эллин не до сна и Анаис с Марой, угадав это, вваливаются без спроса и приглашения, как в трактир, наплевав на всякое приличие.
-Как поступить7 – Эллин надеялась на приход обеих и даже Мару ждала с огромным удовольствием. – Он такой, а тот…
-О, мы так не много нарешаем, - Анаис щелкает пальцами и Мара извлекает кувшин с вином. – Давай, разливай.
-Ты что…- пытается возразить Эллин, которая избегает больше одной порции вина. Но Анаис пьет и Эллин следует ее примеру.
-Кайся, - повторяет Анаис. – Ну? Что это было у тебя с Его Высочеством принцем Эжоном?
-Танец…
-Это мы видели. Видели мы этот ваш танец, - хихикает Мара, разомлевая от вина.
-А Ленарк? – лукаво щурится Анаис.
-Сказал, что любит…
Уставшая от терзаний, столкнувшаяся с бурей чувств, которые прежде не имели даже пробуждения, Эллин заходится в рыданиях и жалеет, что рядом нет матери, которая уж точно бы решила за нее или, хотя бы отца, он сильный. Он знает, как нужно поступать.
***
-С одной стороны, - Анаис выпивает еще и берет деловой тон, - принц Эжон будет королем. И это, конечно, в плюс. С другой, это в минус. Он – знатная особа, а значит, брак ему, вернее всего, навяжут. Это будет кто-то очень полезный и значимый. Вряд ли его сердце будет иметь значение. К тому же, делать вывод рановато…
От циничного рассуждения Анаис, от ее жестокой правды Эллин становится только хуже. Ей кажется, что к горлу подкатывает тошнота.
-Но он так на нее смотрел! – возражает Мара. – И потом, его отец поддерживает дружбу с графом Морэ, отцом Эллин.
-Разумно! – Анаис кивнула, - я упустила это. Спасибо.
-А учитывая, что творится в городе…- продолжает Мара, но Анаис не дает ей продолжить и только пихает служанку в бок. Та складывается пополам.
-А что на улицах?- Эллин выныривает из памяти, хотя ей кажется, что пальцы еще касаются пальцев принца, что он еще где-то рядом. Его присутствие ощущается ей также ясно, как присутствие Анаис и Мары.
-Ничего, - быстро соображает Мара.
Анаис под внимательным взглядом Эллин сдается:
-Недовольство! Народ голодает. Война на пороге, словом… Эжону будет нелегко. Ему нужен союзник. Сильный союзник.
-А Ленарк тебя любит! – Мара пытается быть веселой. – Он виконт. Будет графом. Разве плохо?
-Но он до сегодняшней ночи ни разу ничего мне не говорил! – Эллин хочется найти тысячу и один недостаток в Ленарке, чтобы они все поняли, как он проигрывает рядом с принцем.
-Принц на то и принц, - мудро замечает Анаис, - он может менять возлюбленных, заводить фавориток, но его долг – хранить страну и трон. Твой род могуч, но не настолько, чтобы помочь народу. А Ленарк…я же говорила, выведи его на разговор! Считай, что ты так и сделала.
-Но…
-Ленарк! – вторит Мара. – Эжон только прибыл. Один танец не говорит о его чувствах. Он дает повод для сплетен, но не дает тебе шанса отказать Ленарку. Тебе не на что опереться!
-Но я…- Эллин смотрит на Анаис с надеждой, - может быть…я ведь не обязана?
-Вообще-то, - задумчиво соглашается вдруг Анаис, - если ты готова немножко рискнуть…
Рисковать Эллин не приходилась. Для нее риск связан с войной в мыслях, но она готова:
-Что нужно делать?
-Скажи виконту, что пока не готова к браку, чтобы не спешил с помолвкой. Если принц проявит к тебе подобающее внимание и на что-то это все выйдет, то никто не будет шептаться о Ленарке и тебе.
-А если не выйдет, - подхватывает Мара,- ты всегда сможешь выйти за виконта!
***
С Анаис ничего не страшно. Эллин кажется, что в ее компании можно идти не только с разговором к виконту Ленарку, но и на сторожевые башни, и на войну. Анаис идет твердо, не боясь.
Эллин семенит за нею, подбирая в уме слова для виконта.
-Дорогой друг, - шепчет она, - я ценю ваше предложение и ваши чувства, но сейчас, именно в эту минуту…нет, плохо! Дорогой друг, я ценю ваши чувства, однако. В силу некоторых обстоятельств…
-Да боги! – Анаис круто разворачивается и Эллин едва не врезается в нее. – Просто говоришь: дорогой виконт, я вас услышала, но позвольте мне прежде моего решения разобраться с чувствами!
-Здорово, - выдохнула Эллин.
-И смотришь твердо. И говоришь решительно. И уходишь, не дав ему возможность сообразить! Сложно?
-Когда ты говоришь – нет.
-Ну и ты скажешь!
Анаис поворачивается и возглас ее приводит вдруг эллин в страшное смятение:
-Ваше высочество!
Эллин поднимает глаза и видит приближающегося принца Эжона. Сердце снова предательски обрывается, вылетают все слова и снова она без грации и изящества запоздало делает поклон.
-Доброе утро, прекрасные дамы! – принц Эжон свеж и бодр. Он протягивает руку Эллин, вежливо кивая Анаис и та исчезает вдруг куда-то, словно и не было ее.
«Предательница» - проносится в мыслях Эллин, но она тотчас забывает все эти мысли, их выбивает одно-единственное осознание: принц Эжон.
***
Двор смеется. Двор шепчется. Граф Морэ потирает руки: его род продолжает связь с родом короны. Конечно, дурно и спешно, но все же! Все же – это Эжон. Да и король не против, напротив, рад:
-Породнимся! Дожить бы…
Виконт Ленарк мрачнее тучи – его любовь утеряна. Она даже теперь не смотрит на него, появляясь и проходя рядом. А если и скользит по нему вдруг ее взгляд, то во взгляде том – пустота и бесконечная нежность к принцу Эжону.
И обвинить кого-то, кроме себя, виконт не может! И спешит, удаляясь от двора, на подступающую к земле войну.
Анаис улыбается. Она необычайно весела и довольна. И даже разговор отца о том, что и ей бы пора…не пугает и не отвращает. Анаис не зря читает памфлеты – в них она находит и путь к своему успеху. Ей не до морали – это для святых и наивных.
А Эллин счастлива так, как никогда прежде и ничего, кажется, не может омрачить ее счастья. В уме она уже прожила с Эжоном всю жизнь, родила ему трех детей и состарилась с ним, приняла смерть в один с ним же день.
Слепая наивность, невиданное прежде чувство, пробуждающее в ней красоту. Она становится грациознее, изящнее…
-Это весна! – вздыхают завистливо при дворе.
-Это любовь! – мрачнеют.
-Это ведет к боли, - замечают.
-Сказка, - улыбается Эллин. – Я в сказке!
***
-Ты мне дорога, - принц Эжон начинает этот разговор так, как начинал и многие другие разговоры. С насмешливой властностью, точно зная, что она замирает, слыша каждое его слово.
И Эллин, в самом деле, поддается ликованию в глубине сердца, думая, что вот он, вот он – день признания!
-Очень дорога. Ты умна, красива, заботлива и молода.
Еще не произнесена следующая часть фразы, а в глазах Эллин почему-то темнеет. Ей не хочется слушать дальше и хочется убежать, но Эжон сильнее ее и одно его присутствие парализует все существо Эллин и подчиняет ему.
-Но я принц, а скоро буду королем. И это накладывает на меня определенные обязательства…
«Всё» - четко понимает Эллин, ощущая одновременно, как внутри нее разрушается сказочный замок, как все, что казалось ей сказкой, выцветает и бледнеет, разбивается, чтобы не собраться.
Она еще не осознает, что это за «всё» такое, но чувствует, что это что-то скользкое, липкое и холодное.
-Одним словом, я надеюсь, что ты не будешь на меня злиться и обижаться. В конце концов, я действительно провел время хорошо и полагаю, что ты тоже.
Он словно не понимает, что каждое его слово уничтожает Эллин. Ему плевать. Он и не задумывался серьезно. Увидел классическую красавицу, увидел, как она реагирует на него и не удержался от того, чтобы не подчинить себе ее волю. Но сейчас время для серьезности и играм не место: король – его отец, вот-вот умрет, война на пороге…
***
Эллин уже не плачет – у нее нет слез. она сидит, раскачиваясь взад-вперед, как будто бы находя в этом успокоение. Ей бы хотелось, чтобы рядом была Анаис, но ее почему-то нет, а Мара – трепетно и доблестно заботится об Эллин вместо нее.
-Ничего-ничего, - утешает Мара, пусть грубо и неумело, но от этого хоть какое-то спасение все-таки наступает. Так даже более искренне, может быть, звучат слова. – Принц он всегда принц! У него долг! Он ведь знает, что ты испытываешь к нему, но все же… он невольник! Корона – это клетка, это тюрьма и она нависла над ним. И даже если он захочет разделить эту клетку с тобой…
Эллин вздрагивает – резко и неожиданно подумав о чем-то. Яростный триумф поднимается в ней, словно змея поднимает голову.
-Я ему еще покажу! – в глухой ярости рычит она, вскакивает и начинает метаться по комнате, влетая то в пуфики, то в скамеечки.
-Покажешь, - утешает Мара, догоняя и успокаивая взбешенную девушку. – Ты еще всем покажешь! Он будет долго страдать, зная, кого…
-Я…да я… выйду замуж! Я так выйду! – мстительно обещает Эллин, обращаясь не то к себе, не то к Маре, не то к потолку. – да я! Да он! Да все…
Она спохватывается. Ей хочется плясать от пришедшей в голову мысли. Виконт Ленарк! Он ведь любил ее? Пусть забирает! Она отдаст ему все свои чувства, всю свою нежность и состарится и умрет именно с ним, а не с каким-то там принцем!
-Дай мне…- Эллин задыхается от восторга к самой себе,- дай мне чернила, бумагу!
-Кому ты будешь писать? – спрашивает Мара с подозрением.
-Тому, кто меня любит! К Ленарку!
И вместо ожидаемого ей восторга, Мара вдруг цепенеет и садится мрачно и тяжко на стул. По лицу Мары, мгновенно ставшему скорбным, Эллин понимает, что что-то произошло такое, что ей уже не исправить.
-Что…- во рту пересыхает, голос тих и мертв.
-Я не хотела тебе говорить, думала, что тебе уже все равно, - Мара не скрывает своих слез. – Виконт Ленарк погиб. Война, а он…не мог. Он умер еще месяц назад.
Все пространство сужается до точки. Эллин кажется, что это она умерла, а не Ленарк. Как он мог умереть, ведь он же любил ее? Как он мог пойти на ту войну?
-Ему невыносимо было видеть тебя не с собой…- Мара плачет, но где-то вдалеке. У Эллин в голове грохот, страшный шум, не то барабаны, с которыми уходили полки, не то пушки? Кажется, она даже видела, как уходят солдаты, но знала ли, что там Ленарк? Наверное, знала. Не услышала? Не заметила? Наплевала?
Расплата ли то от бога за насмешку и за циничный выбор? Сила ли обстоятельств? Чудовищное совпадение?
Проваливаясь в черноту, в какой-то новый омут, Эллин шепчет, как в лихорадке:
-Анаис, где Анаис…
И Мара, укладывая Эллин на диван, накрывая ее пледом, прекрасно слышит эти слова. И хотя знает Мара, что Эллин по-прежнему презирает ее, и знает, что Анаис сейчас на прогулке с принцемЭжоном, по его личному приглашению, спокойно лжет:
-Она у отца. Все будет хорошо…
И Эллин проваливается в спасительно беспамятство.