1. Жаркая кухня. Я стою в корыте и ору с
надрывом. Вокруг мечутся мама и баба
Настя, что-то крича друг другу, стараясь переорать меня. Гремят кастрюли и ковшики.
ПОЗЖЕ я узнал, что мне тогда было около
полутора лет. Ополаскивая меня после купания, мама ошиблась ковшиком и обдала меня очень горячей
водой (не кипятком). Мама говорила, что я орал, как резанный. Ожогов не было – за время купания вода
достаточно остыла.
2. Идёт дождь, капли падают отвесно – ветра
нет. Я стою внутри большого брезентового
плаща. Вокруг высокая трава-осока, а дальше – туман. Но я знаю – за туманом
внизу течет река Хопёр. Пахнет рекой,
травой и свежей рыбой. Дядя Лёша, одетый в большой, не по размеру брезентовый
плащ, под которым я и прячусь от дождя, держит в левой руке на кукане небольшую щуку.
Мне не больше пяти лет. Дядя Лёша брал меня на рыбалку и на обратном
пути нас застал летний дождь. Это было в
деревне Летяжевка, Баландинского (Калининского) района нашей области.
3. Первый день, проведенный в детском саду, я не помню. Зато помню, когда мама меня забирала домой. Мы вышли из какого-то помещения. Вокруг
стояли большие дома. Мне показалось, что выхода на улицу нет. Я заплакал. Мама,
успокаивая меня, объяснила, что это такие дома, так построены – Дома им. 8-го
марта.
Я очень мало ходил туда, так как скоро меня
перевели в детсад №44 на улицу Ульяновскую, на которой мы жили в доме №16.
4.
Здесь мне очень нравилось. Единственное, что отравляло наше существование в
детсаду, это то, что нас всех в обед заставляли глотать рыбий жир. Почему он был такой вонючий ? –
непонятно. Глотать его просто с ложечки
никто не мог. Была придумана целая процедура. Чайная ложка жира выливалась на
кусочек чёрного хлеба. Кусочек присаливали. Хлеб быстро засовывали ребёнку в
рот и заставляли интенсивно жевать, заедая (запивая) чем-либо. Рвотный рефлекс от этого не пропадал, но
проглотить эту гадость удавалось. Нам
говорили, что это средство от рахита. Я
спросил у мамы, что такое «рахит». В
ответ мама сказала, что рахитом болеют слабые дети и главным признаком является
необычайная выпуклость живота с одновременным недоразвитием рук и ног.
Глотать
рыбий жир стало легче, но рвотный рефлекс не исчез.
Позже
я видел рахитичных детей по телевизору – показывали голодающих детей в Конго.
5.
Детский сад имел обширный внутренний двор, где находились две игровые площадки – для младших и для старших. На задах двора лежал штабель брёвен, которые
пилили на дрова для печек. Тогда ещё топили дровами, газа не было.
Мы (пацаны) любили лазить по этому штабелю.
И вот однажды мой лучший друг Филиппок поскользнулся на брёвнах и, взмахнув
рукой с лейкой, заехал этой лейкой мне точно в середину лба над глазами. Из рассечённой раны хлынула кровь и залила мне глаза. Больно не было, но я испугался, потому что
ничего не видел, и поэтому заревел.
Плакал я вдохновенно, навзрыд, и, всхлипывая
и утирая кровяные сопли, клялся убить Филиппка.
Сбежались все. Меня быстро отправили в
травмпункт. Там поставили пару швов на
лбу и уже перевязали голову, когда в кабинет ворвалась (именно так) мама. Я
никогда больше не видел её такой бледной, именно – как мел, с огромными карими глазами на белом лице.
Я опять заплакал от её испуга и, обняв, сказал, что я её люблю. Это была чистая правда.
Филиппка я не убил, и он остался моим другом. Ещё остался шрам поперек лба,
который исчез из виду только к тридцати годам. Но даже сейчас, если пощупать пальцем лоб, шрам слабо прощупывается.
6.
Летом нас вывозили на летние дачи. В
Поливановке на 9-ой дачной остановке есть место за прудами с левой стороны, где
между двумя горами лежит большая поляна (гектаров 15-20).
Горы
заросли лесом, внизу на опушке которого слева, если смотреть с поляны, стояли
две рубленные дачи с верандами.
С нами по утрам занимались, но по большей
части мы сами под присмотром воспитательниц играли на поляне и по опушкам
окружающего леса.
Однажды появился художник, он приехал
погостить к кому-то из воспитательниц.
Сам процесс его работы заворожил меня.
Мольберт казался мне каким-то волшебным механизмом. Особенное впечатление производило
то, как из под мазков кисти возникали цветы, трава, деревья. Это было необыкновенно, это – завораживало.
Чудо!
7. Я не помню свой первый день в школе. Зато
помню первую учительницу Рассказову Раису Дмитриевну. Ничего плохого о ней сказать не могу. Но она буквально изматывала нас
чистописанием. До сих пор тетрадные листы, линованные с правым наклоном, стоят
у меня перед глазами. А пишу я и сегодня
неплохо и прямо.
[Скрыть]Регистрационный номер 0174124 выдан для произведения:
1. Жаркая кухня. Я стою в корыте и ору с
надрывом. Вокруг мечутся мама и баба
Настя, что-то крича друг другу, стараясь переорать меня. Гремят кастрюли и ковшики.
ПОЗЖЕ я узнал, что мне тогда было около
полутора лет. Ополаскивая меня после купания, мама ошиблась ковшиком и обдала меня очень горячей
водой (не кипятком). Мама говорила, что я орал, как резанный. Ожогов не было – за время купания вода
достаточно остыла.
2. Идёт дождь, капли падают отвесно – ветра
нет. Я стою внутри большого брезентового
плаща. Вокруг высокая трава-осока, а дальше – туман. Но я знаю – за туманом
внизу течет река Хопёр. Пахнет рекой,
травой и свежей рыбой. Дядя Лёша, одетый в большой, не по размеру брезентовый
плащ, под которым я и прячусь от дождя, держит в левой руке на кукане небольшую щуку.
Мне не больше пяти лет. Дядя Лёша брал меня на рыбалку и на обратном
пути нас застал летний дождь. Это было в
деревне Летяжевка, Баландинского (Калининского) района нашей области.
3. Первый день, проведенный в детском саду, я не помню. Зато помню, когда мама меня забирала домой. Мы вышли из какого-то помещения. Вокруг
стояли большие дома. Мне показалось, что выхода на улицу нет. Я заплакал. Мама,
успокаивая меня, объяснила, что это такие дома, так построены – Дома им. 8-го
марта.
Я очень мало ходил туда, так как скоро меня
перевели в детсад №44 на улицу Ульяновскую, на которой мы жили в доме №16.
4.
Здесь мне очень нравилось. Единственное, что отравляло наше существование в
детсаду, это то, что нас всех в обед заставляли глотать рыбий жир. Почему он был такой вонючий ? –
непонятно. Глотать его просто с ложечки
никто не мог. Была придумана целая процедура. Чайная ложка жира выливалась на
кусочек чёрного хлеба. Кусочек присаливали. Хлеб быстро засовывали ребёнку в
рот и заставляли интенсивно жевать, заедая (запивая) чем-либо. Рвотный рефлекс от этого не пропадал, но
проглотить эту гадость удавалось. Нам
говорили, что это средство от рахита. Я
спросил у мамы, что такое «рахит». В
ответ мама сказала, что рахитом болеют слабые дети и главным признаком является
необычайная выпуклость живота с одновременным недоразвитием рук и ног.
Глотать
рыбий жир стало легче, но рвотный рефлекс не исчез.
Позже
я видел рахитичных детей по телевизору – показывали голодающих детей в Конго.
5.
Детский сад имел обширный внутренний двор, где находились две игровые площадки – для младших и для старших. На задах двора лежал штабель брёвен, которые
пилили на дрова для печек. Тогда ещё топили дровами, газа не было.
Мы (пацаны) любили лазить по этому штабелю.
И вот однажды мой лучший друг Филиппок поскользнулся на брёвнах и, взмахнув
рукой с лейкой, заехал этой лейкой мне точно в середину лба над глазами. Из рассечённой раны хлынула кровь и залила мне глаза. Больно не было, но я испугался, потому что
ничего не видел, и поэтому заревел.
Плакал я вдохновенно, навзрыд, и, всхлипывая
и утирая кровяные сопли, клялся убить Филиппка.
Сбежались все. Меня быстро отправили в
травмпункт. Там поставили пару швов на
лбу и уже перевязали голову, когда в кабинет ворвалась (именно так) мама. Я
никогда больше не видел её такой бледной, именно – как мел, с огромными карими глазами на белом лице.
Я опять заплакал от её испуга и, обняв, сказал, что я её люблю. Это была чистая правда.
Филиппка я не убил и он остался моим другом. Ещё остался шрам поперек лба,
который исчез из виду только к тридцати годам. Но даже сейчас, если пощупать пальцем лоб, шрам слабо прощупывается.
6.
Летом нас вывозили на летние дачи. В
Поливановке на 9-ой дачной остановке есть место за прудами с левой стороны, где
между двумя горами лежит большая поляна (гектаров 15-20).
Горы
заросли лесом, внизу на опушке которого слева, если смотреть с поляны, стояли
две рубленные дачи с верандами.
С нами по утрам занимались, но по большей
части мы сами под присмотром воспитательниц играли на поляне и по опушкам
окружающего леса.
Однажды появился художник, он приехал
погостить к кому-то из воспитательниц.
Сам процесс его работы заворожил меня.
Мольберт казался мне каким-то волшебным механизмом. Особенное впечатление производило
то, как из под мазков кисти возникали цветы, трава, деревья. Это было необыкновенно, это – завораживало.
Чудо!
7. Я не помню свой первый день в школе. Зато
помню первую учительницу Рассказову Раису Дмитриевну. Ничего плохого о ней сказать не могу. Но она буквально изматывала нас
чистописанием. До сих пор тетрадные листы, линованные с правым наклоном, стоят
у меня перед глазами. А пишу я и сегодня
неплохо и прямо.
Правильно ты говоришь! Но как нелепо выглядят тексты, где автор на свои естественные воспоминания пытается "натянуть! чужую судьбу, чужие эмоции, чужой сюжет! Свои ассоциации автор неизбежно использует в своём творчестве - вопрос в тов, как грамотно, талантливо он это делает! Спасибо, Надь!
Благодаря Вашим воспоминаниям и у меня они возникли из глубин памяти
Очень верно про рыбий жир (фу-у-у-у!..). Но у нас процедура была другой. Детей выстраивали в очередь к воспитательнице с бутылкой и ложкой, она ВЛИВАЛА в раскрытый рот каждого ребёнка этот рыбий жир с ложки. После проглатывания этого кошмара нужно было сразу же проследовать к другой воспитательнице с бутылкой аскорбинки (витамина С) и другой ложкой (вот сюда мы подходили с удовольствием!). Я умудрялась перед аскорбинкой сбегать выплюнуть рыбий жир в раковину, никто не мог отследить это "нарушение", т.к. были очень заняты потоками "оздоравливающихся" детей.