Вера

          «Осторожно! Двери закрываются. Следующая остановка...»

      Вагон заполнялся народом. Многие стояли. Сегодня, среди недели, ехали в основном дачники- пенсионеры, торопились закончить перед снегом последние садовые работы.

      По проходу, с трудом пробираясь сквозь народ, сновали туда- обратно «коробейники» с мороженным и прессой.

      -Пломбир, шоколадное, эскимо...-

      -Кроссворды, телепрограмма, лунные календари, анекдоты...-

      -Пломбир, шоколадное...-

      Вере повезло: сидела, и притом- у окна. А главное- работал обогреватель. Придвинула к нему околевшие ноги- и задремала...

      - «...Во всём, как хотите, что бы с вами поступали, так поступайте и вы с ними.»-

      Голос сквозь монотонный вагонный гомон звучал убаюкивающе и приятно. Хотелось слушать и слушать, не открывая глаз и проваливаться всё дальше и дальше в теплую дремоту. Ноги в насквозь промокших кроссовках постепенно отогревались. Вера даже расстегнула пуховик.

      -Да ну вас!.. Чепуху мелите, молодой человек, а мы сидим, слушаем... уши развесили...- раздражение в женском голосе было неподдельным.

      -Какой же я молодой?.. С сорок шестого...-

      -Тем более! Городите здесь... Я, вон, своей невестке как только не угождала!.. Всё для неё делала, задницу только не лизала... И что?! Настрополила, сучка, сына: комнату сняли, съехали и на порог к себе не пускают! Это как?! Внука не дают! Сын! Сын говорит: «Не ходи, от тебя только негативная энергетика... после тебя Гриша всю ночь плачет во сне... и дёргается...» Представляете?- сын говорит!!! Внук от меня дёргается!.. А я от них не дёргаюсь!.. От этой сучки не дёргаюсь!.. Как у нас появилась, так на таблетках и живу! «Дергается...» Не- ет, правильно народ говорит: «Не делай добра никому- и зла тебе никто не сделает». А я всё «Людочка- Людочка, Людочка- Людочка...»-

      -Это не народ говорит,- мужчина опять говорил негромко, но слышно было каждое слово, будто гомон стихал в эти минуты. -Это, милая моя, озлобленные люди сочинили. Никого, кроме себя, не любящие... А повторяют недалёкие. Красиво же звучит... парадоксально...-

      -Ой, шли вы со своей хренью куда подальше!-

      И такая злоба прозвучала в женском голосе, что Вера открыла глаза: полюбопытствовать на беседующих.

      Сидящая напротив яркая интересная брюнетка в летах неприязненно, в упор, пялилась на Веркиного соседа, невзрачного мужичка в дождевике, резиновых сапогах и вязанной шапочке.

      Верка взглянула на неё мельком- и отвернулась к затуманенному дождём стеклу.

      Есть на свете такие глаза: затягивающие... беззрачковые... мёртвые... Смотреть в них было неприятно. И страшно.

      А этот, в дождевике, сидел и смотрел в них. И не отворачивался. Мигал подслеповато, шмыгал носом, но не отворачивался.

         -Почему «хрень»- то?- спросил он так же спокойно. -Добром на добро и ответится... Что ж нам- хорошо всем стало от злости то вашей? Всем неприятно стало...- И снова шмыгнул.

         А брюнетка стрельнула глазами на соседей, жадно слушающих их перебранку с мужичком, резко поднялась, выдернула из- под сиденья сумку и, расталкивая стоящих, ушла в другой вагон.

          И  окружающие почему- то облегченно вздохнули.

                                                         .  .  .

           Что- то слишком  длиннющую грядку удумала она под озимый чеснок. И трети не вскопала, а руки уже отваливаются...

           Неможилось ей. Давно неможилось... лет пять... Суставы порой так выкручивало ночами, что хоть волчицей вой!.. И натиралась всякой пакостью, и обследовалась, и лечилась в санаториях, да всё без толку. Отпустит на время, а потом вновь сворачивает жгутом. Да и сердчишко стало сдавать. До обмороков доходило. Слава Богу, не на людях...

          На людях она была другой: довольной жизнью, улыбчивой, счастливой... Не смотря ни на что. И как обидно было порой выслушивать от друзей что- нибудь нелицеприятное о своих детях. Друзей в такие  минуты она в упор не понимала и не слышала.

             Что значит «шумели всю ночь и были выпивши»? Это что, значит, мои ребятишки меня обманывают?

             -Уроды,- улыбаясь, думала она в эти минуты о друзьях. -Да мои детишечки ни разу в жизни мне не соврали! Завидуете и мерзость всякую наговариваете! Своих такими же умничками воспитайте- потом и будете, как бабы на базаре, слухи распускать. «Не помогают, в саду не работают...»  А ваши, прям, упахались! Стахановцы... А я, раз успеваю участок обработать- значит, и без ребятишек сил хватает! И не ваше собачье дело в семью чужую лезть! Я ж не лезу к вам с советами!-

              Так мысленно спорила Вера со своими «доброжелателями». А у самой душа- будто кошками изгажена да исцарапана, вся в крови от этих пересудов.

             А жить надо... И с такой душой, с исцарапанной... И как ещё долго жить!.. Ведь никто из ребятишек не определился. Ни с работой, ни с учёбой... Пристраивать, на ноги поднимать надо. Сдохну, а подниму! Подниму! И пошли вы все к черту!

           ...На рукав капнуло светло- розовым. Вера вытянула подол рубахи, приложила к носу и долго- долго держала. А кровь всё сочилась и сочилась. Она осела на захолодевшую вспаханную землю и запрокинула голову вверх.

          -Сдохну, а подниму!-

          Бледное осеннее небо вдруг начало медленно поворачиваться, затем закрутилось. И наступила темнота.

                                                  .  .  .

           -Мам, мам, очнись!-  Голос младшенького Алёшки доходил, как сквозь вату. На лоб легло что- то мокрое, холодное.

        -Хорошо- то как!- облегчённо подумала Вера, с трудом разлепила глаза. Склоненные над ней кругом лица- серые, туманные -плыли и не фиксировались сознанием. -Сейчас, Алёшечка, сейчас...- Она с трудом села. Чьи то руки поддерживали за плечи. Испуганные глаза окружающих выжидательно таращились на неё.

       -Мам, что с тобой?- Сын присел перед ней на корточки.

           -Голова закружилась. Сейчас, Лёшенька, сейчас...-  Попыталась подняться. -Копала, копала... Чуть-чуть всего... Давление, видимо... - Всё- таки поднялась. -Здравствуйте, ребята. Пойдёмте в дом. Сейчас, оклемаюсь маленько...-

           -Я же тебе говорил, что вскопаю,- сердито выговаривал сын, шагая рядом. -Зачем самой нужно было?.. Я же говорил... Специально сегодня приехали!-

           -Лёш, не ругайся. Я же не знала, когда ты  приедешь... А вдруг снег завтра выпадет? Не успели бы...- Вера оправдывалась, а сердце её пело от сыновней ворчливости: приехал! Ребят с собой взял на помощь! -А Игорёк где? Приедет?- вспомнила она про старшего.

              -Вечером, может...-

              Вошли вдвоём в дом. Ребята сгруппировались в проулке, у машин, переговаривались о чём- то.

             -Чем же я вас кормить- то буду, Лёшечка?.. Позвонить надо было,- опечалилась Вера, глядя на ребят через окно. -Я же только к чаю с собой взяла...-

            -Да до тебе не дозвонишься! Связь эта дурацкая... Мы с собой взяли, не беспокойся... А ты когда домой едешь?-

           -Дёмины завтра утром обещали захватить. Мне ещё мешок с одеждой забрать надо, постирать к весне. Загрязнилось всё... Чай- то поставить? Будете?-

          - Ага, поставь.-

          Алёшка вышел к ребятам.

         -Ну, что?-

         -Она с ночёвкой остаётся,- с сожалением ответил Алексей. -А мне вскопать всё надо.-

         -Ты чё, съехал? Здесь неделю копать надо всей толпой! Да и земля же сырая!-

        -Ну... я не знаю... мать попросила...-

        -Лёха, сейчас быстро темнеет! Поехали к Катьке на дачу! Говорил же я: давайте сразу к ней! Нет: «сюда, сюда...» Съездили, блин!-

        -Ребят, ну я обещал...-

        -Обещал- так копай! А нам ехать надо. Мясо уже с утра квасится, скоро вообще никакое будет!..-

        -Ребят, ну помогите немного... У меня и сапоги на всех есть... И поедем сразу... Хотя бы грядки...-

         -Ладно, тащи сапоги.-

         Алексей весело вбежал в дом .

         -Мам, где у нас сапоги резиновые? Ребятам надо.-

         -А вон, за дверью... Алеша, чай готов.- Вера залила заварку кипятком. Достала из пакета печенье, молоко. -Зови ребят.-

         -Мам, некогда! Там обстоятельства изменились! Нам вечером в городе надо быть! Мы уж через час поедем!-

         -А как же чай?- растерянно, ни к месту спросила она.

         Алёшка лишь махнул рукой, сгрёб сапоги и так же быстро вышел.

         ...Через час лишь следы протекторов говорили о приезде ребят.

         Вера закрыла за ними ворота, вошла в дом. Помытые для чая чашки сиротливо толпились на столе. Она плеснула себе остывшей заварки и, отпивая маленькими глоточками, бездумно пялилась в запыленное окно.

         Темнело. Взгляд упал на расписание электричек. Взгляд стал осмысленным. Она поднялась и вышла в сад. Одинокая вскопанная грядка тянулась вдоль забора. В конце разновеликими черенками торчали четыре воткнутые в землю лопаты. Она выбрала покороче и принялась копать, изредка поглядывая на дорогу. Но старшего, Игоря, так и не увидела.

        ...Вся двадцатитрехчасовая электричка оказалась пустой. Лишь в первом вагоне сидели редкие пассажиры, да и те теснились ближе к кабине машинистов. Она подсела к ним и огляделась. Напротив оказался тот, утренний мужичок в дождевике. Он поднял голову. Глаза его, старческие, безмятежные понемногу становились внимательными и улыбались. И он кивнул ей головой, как старой знакомой.

          -Постоит ещё бабье лето, постоит. Всё сделать успеем. Ничего, не тужите, поскрипим ещё...-

             Электричка была теплая и уютная.