ВЕРА ПРОКОПЬЕВНА

Более приятного человека, чем Вера Прокопьевна, я не встречал. Такое ощущение у меня всегда оставалось после встречи с ней. Ростом она не вышла, но зато взяла статью. На открытом симпатичном лице ее почти всегда светилась улыбка. На ней любая одежда казалась праздничной. В стеганой фуфайке, в умеренной длины юбке и резиновых сапожках на изящной ноге с рельефными икрами она походила на актрису, которая взялась играть роль сельской девушки. Но вряд ли бы кто из актрис так артистично управлялся по хозяйству в сельском дворе. А в птичнике, в котором она работала, глаз отдыхал, глядя на ухоженных, резвых и нарядных в своем чистом оперении кур.

У моего отца была старшая сестра Александра Михайловна. Вера - ее средняя дочь. Когда я после восьми лет учебы и службы в армии вернулся в родное село, Вера уже жила в своем небольшом уютном домике с маленькой дочерью.

Последний раз я видел ее, когда был восьмилетним мальчиком. Отцы, братья и сверстники уходили на войну, и женщины, девчата моложе и старше ее, заменили их на колхозных работах. Брат ее, Илья, тоже был призван на войну. Отца, кузнеца Прокопия Бондаренко, тоже призвали бы, но он перед началом войны умер. А дома еще были маленькие Маня, Митя, Шура и Надя. Все хотели есть.

 Работала на очистке зерна на току в числе нескольких женщин. Одна из них, соседка Дарья Сидоровна, глядя по сторонам, заговорщически стала говорить все настойчивее и настойчивее о том, что сегодня они смогут понемногу унести домой зерна: за ними нет присмотра. Когда собрались идти домой, набрала моя сестра в карман пшеницы, как советовала соседка. Дарья Сидоровна тоже как будто бы набирала. А навстречу им бригадир и участковый милиционер. У соседки карманы оказались пустыми, а у Веры – с зерном. И за это ее судили и отправили в лагеря для заключенных. Вины за ней, кроме  унесенного в кармане зерна, не числилось.

Когда я встретился с сестрой, была хрущевская оттепель. Соломенные крыши сельских домов заменяли на шиферные. А за крайней улицей местные трактористы осваивали целину. Бежавшие ранее в поисках лучшей жизни сельчане теперь приезжали в родное село под видом целинников и получали солидные деньги для обустройства. Возвращенцам пособия не полагались, но местные власти закрывали на это глаза. Молчало и село, хоть и видело, что вернувшиеся получают дармовые деньги. Все-таки свои, не пришлые люди.

Но Вера для села была уже чужой. Сколько раз, сидя в камере или находясь на работах, вспоминала она поведение соседки Дарьи Сидоровны. В конце концов пришла к выводу, что была та в сговоре с бригадиром и участковым милиционером. Не зря она подбивала ее, чтобы прихватила зерна, а сама этого не сделала. Не знала  тогда Вера, что у отдела милиции было задание на количество арестованных. Не догадывалась она и о том, что живет и работает рядом с провокатором. Вот ее, молодую и неопытную, и подвели под статью.

 Наслушавшись блатных песен и всяких сплетен об условиях в тюрьмах, жители настороженно встретили свою землячку. Стороной обходили ее и потенциальные женихи. «Мало ли что с ней в зоне делали?» – говорили злые языки. Хочу, кстати, заметить, что злые языки никогда не переводились. Они и сейчас есть.   

Вернулась сестра из заключения в рассвете молодости. Была она худой, если не сказать – изможденной. Нашлись в селе опытные люди, посоветовали, как не повредить ее здоровью при переходе с тюремной баланды на деревенскую пищу. «Не давайте ей много есть. Заворот кишок может получиться», - говорили они. Мать ограничивала ее, особенно в количестве еды. Кормила понемногу, но часто. И месяца через два щечки ее налились румянцем, и возвратилось к ней девичье обаяние.

Только местные парни по-прежнему отворачивались от нее. «Мало ли что с ней там вытворяли». Будто бы клеймо было на сестре. А в чем ее вина? В том, что хотела облегчить голодную участь малышам? Много ли в карманах унесешь зерна? Сколько оно, то зерно, стоило в переводе на деньги? Сейчас это смешно. Совсем недавно, в начале перестройки, я сам видел, как под колесами самосвалов и комбайнов оставались десятки килограммов отборной пшеницы, да что там - центнеры. И никого в мою бытность не отправили бы за решетку за карман зерна.

Был, правда, случай в восьмидесятые годы, когда человека осудили за кражу зерна. Для хлеборобов Буджакской степи, жителей Одесской области, это было невероятной новостью, и она передавалась из уст в уста.

Жили в болгарском селе два взрослых семейных брата, Иван и Петр. Иван был комбайнером и во время уборки спрятал несколько мешков зерна в лесополосе. Петр же всю сознательную жизнь занимался овцами, ходил с отарой по скудным пастбищам, а после уборки – по сжатым полям. Такие отары шутники называли «народным контролем», так как после себя овцы не оставляли ни колоска. Иван обратился к брату с просьбой: «Ты на своей подводе вывези мешки. Потом поделимся». Петр вместо этого вызвал председателя колхоза и милицию. Ивана отправили в тюрьму. Когда сельчане спросили Петра, почему он так поступил, он ответил просто: «Да потому, что он воровал и стал богаче меня!»

Иван был человеком взрослым и действительно вором. А сестра пробыла в лагере лучшие годы своей  юности за карман пшеницы. Домой вернулась целой и невредимой, но с исковерканной судьбой. Ничего в этом лагере с ней не делали. Она была чиста, как библейская девственница.

А ее обходили стороной. Война уже давно закончилась, многие возвратились из армии и обзаводились семьями. Вернулся и ее старший брат Илья. Но и ему не дали пожить на гражданке, за ним приехали офицеры. На моей сестре никто не женился. Полюбил ее скотник молочно-товарной фермы, но приходил тайно, чтобы ни жена, ни соседи не узнали. Родила Вера себе девочку. Считается, без отца, но все в селе знали, чей она ребенок. Но разрушать семью и строить свое счастье на чужом несчастье Вера не стала.

Как я могу без боли в сердце вспоминать те времена? Как я могу забыть всего того, что пережили дети войны? Не для наказания отправили в лагеря Веру за украденный карман пшеницы, а для пополнения армии бесплатных и бессловесных работников. Их потом реабилитировали, сняли судимость. Но кому от этого легче? Вере, которая до самой смерти носила клеймо заключенной? Дочери ее, выросшей без отцовской ласки и поддержки?

 В конце пятидесятых годов я видел два или три трудовых лагеря, находясь по эту сторону колючей проволоки. В одном случае заключенные строили в степи совхозные животноводческие помещения. В другом – крупный высокотехнологичный маслозавод. Были бы построены эти объекты гражданскими лицами? Теоретически возможно – только плати хорошую зарплату. А практически? У государства не было на это средств. А выходить из послевоенной разрухи как-то надо было.

 Сейчас разгорелся спор вокруг личности Сталина. Действительно: злодей он или гений? По отношению к сестре моей Вере – точно злодей. А как строитель государства – не знаю.

                           Василий ХРАМЦОВ.