Умер человек, говорят, хороший...

Я застыла, как парализованная, не веря услышанному, даже переспросила:

— Что-о?

— Да, Игорь умер, — повторила моя бывшая одноклассница Маша Хмелёва, как мне показалось, со вкусом. – За что ему такая болезнь? В двадцать семь-то лет! Хороший человек был, недавно воцерковился, стал отцом. И вот… такая мучительная смерть после долгой болезни. Ужасно!

Она говорила и что-то еще, я уже не слышала. Голова была словно забита стекловатой.

Долгое время старалась забыть об этом Игоре, самом факте его существования в моей жизни, том дне, когда на мое лицо упали капли салюта и щеки обожгло. Тогда, пять лет назад, я стояла, поглаживая еще плоский живот. Безысходность разъедала. От этого меня покачивало.

Мне казалось, я горю посреди улицы, но никто этого не замечает. Праздновался День города, многие были навеселе. То, что меня шатает, казалось само собой разумеющимся.

И сейчас ноги подогнулись, как тогда.

Игорь умер. Человек, из-за которого я решила прервать беременность пять лет назад.

Конечно, его винить в этом не стоит, да и папашей он не был, но…

— Как думаешь, за что? — вопрошала Хмелёва. Словно провоцировала.

 

***

 

Папашу ребенка звали Матвеем, он не желал ответственности. Я только переехала в Москву, нашла работу и сняла комнату в коммуналке. Таким же неприкаянным странником был и Матвей. Только приехал он в столицу не от безработицы, как я, ему хотелось познать жизнь и прожечь ее, что казалось невозможным на периферии.

У меня было два варианта: остаться в Москве, где я только закрепилась, но сделать аборт, либо вернуться в плен родного городка к уставшей от пересменки матери. В двушку, где проживали мама, папа после инсульта и сестра. Я с таким трудом наскребла денег на Москву… чтобы вот так отречься от мечты детства?

А вдруг пожалею, что не родила… лет через 10, скажем? Потом не смогу иметь детей, а это станет моей мечтой, по сравнению с которой Москва и прочие достижения померкнут? Если они вообще будут… Буду проклинать себя.

Конечно, ситуации, когда первый же аборт становится фатальным – прерогатива кино, но нельзя исключать, что такое произойдет и со мной.

Оставив же ребенка, буду думать – «Если бы осталась в столице, может, жизнь бы увидела», превращусь в озлобленную «яжродила»: «Да, у меня нет шуб, квартир, машин, путешествий, зато есть ребенок, это главное! И нищета – ерунда! Главное – любовь. Вы несчастны, несчастны, а я родила, родила, родила, глупцы, подвиг совершаю – содержу, не имея нормальной работы…» - а глаза буду переполнены «счастьем», да так, что слюна забрызжет.

 

***

 

Я советовалась с приятельницами, сказав, что речь идет о моей подруге, но меня сразу раскусили.

— Аборт, конечно, — сказала 35-летняя Вита, моя старшая подруга. Красивая, моложавая. Да, в 22 года мне казалось, что 35 - это уже ого-го. Молодой точно не назовешь. Ха-ха. Так что именно «моложавая», ведь выглядела она прекрасно. – У меня был, я не пожалела. Пока, во всяком случае. Все говорили, в тридцатник я страстно детей захочу, но нет...

— А для чего еще жить? — вмешалась Анна.

— Надо сначала самой состояться, — возражала Вита.

Я склонялась к той же мысли.

— Убийца! — отрезвила меня Анна неожиданным воплем. – Я пять лет пытаюсь забеременеть… и не могу, а ты отказываешься от дара! Почему я хочу, но не могу, а твари, которым дети не нужны, беременеют? Надеюсь, если ты сделаешь аборт, у тебя будет перитонит! Почему я не могу родить, а все беременеют? Почему все, а не я, не я? – выкрикнула она, закрыв лицо руками.

— Ты с ума сошла?! – возмутилась Вита. – Зачем ты ее доводишь?

— Да и пусть! Ника, ты готова убить человека - тогда и захлебывайся собственными слезами! — взвизгнула Анна.

Подруга, называется.

— Я вот растила ребенка одна… — вмешалась в разговор посторонняя женщина, сидевшая за соседним столиком в кафе. В другой ситуации я бы обозначила границы и сказала дамочке, что подслушивать и вмешиваться - некультурно, но была в таком состоянии после Анькиного пассажа, что не могла и слова проронить.

— А вы что, хотели легкой жизни? Предохраняться мы не умеем, а потом по хирургам бегаем? - отчитывала незнакомая дама.

— Эй, тетя, полегче, — возмутилась Вита. — Вас вообще не спрашивали.

— А я скажу! Пожалеешь ты! Кровавые слезы лить будешь!

— Вот именно! — поддержала Анька. — Никакие поездки, никакая карьера тебе не заменит ребенка! Одумайся, пока не поздно! Все, кто так жил, как собаки под забором умирают. В одиночестве!

— Уж не нагнетай. Не все, — встряла Вита. — То есть, ты со мной общалась все это время, я говорила, что детей не хочу, а ты считала меня убогой и несчастной? Ну ты и лицемерка!

Перепалка между ними продолжилась, а я осталась со своими мучительными раздумьями.

 

***

 

Я приехала на майские праздники в родной город, решив прерывать беременность там, если решу.

Мечтала же вырваться оттуда… найти хоть какое-то оправдание своему существованию. Например, что я – особенная. Иначе с чего меня с детства ненавидели?

Странным девочкам не прощают ошибок. Если страненнькая девочка, жалуется на несправедливость, ища элементарного сочувствия, это вызывает или раздражение у молодых людей (а зачем сочувствовать и опускаться до прочих «со», если данная особа не вызывает никакого желания?). Снисхождение у девушек - «Тьфу-тьфу, со мной такого не было и не будет, а ты, долбанутая, поменьше злись на жизнь, может, и тебе кусочек от счастья отломится, а то злость, знаешь ли, обезображивает, не ной, мысли позитивно, надо улыбаться…».

Я с детства мечтала о яркой жизни, уехать в столицу, например, путешествовать, с тех же лет слышала:

— Кому ты нужна? Посмотри на себя!

Я не хотела смиряться с тем, что являюсь «вторым сортом» лишь оттого, что родилась в провинции, утешать себя сказками о Том свете и вознаграждении, которое будет потом (и то не факт).

Я хотела жить, жить, жить, жить. Реализоваться.

До девятого класса училась в гоповской (среднестатистической) школе. Один раз в нос получила - «авторитету» Игорю из параллели не понравилось, что «эта чувырла перед ним стоит».

Я его послала. В ответ он подошел и врезал, а все вокруг улюлюкали:

— Так ей и надо!

Никогда не забуду. Бывает, беседую с кем-то, общаюсь, и тут вспоминаются эти искривленные полудетские лица с горящими глазами – они чувствуют кровь и уже непохожи на людей.

Я пошла во двор, взяла большую палку и отправилась в школу - убивать обидчика. Действительно собиралась сделать это – забить до смерти.

Вызвали классного руководителя. Та назвала меня «умалишенной».

— Но вы же видите, мне нос разбили!

Она изрекла патетическое:

— Не просто же так! Значит, сама напросилась. Ну, попросили уйти – отошла бы. Ты же знаешь, какой у Игоря характер. У других девочек нет таких проблем. Может, поищешь проблему в себе?

Попросили бы убиться – ударься об стенку головой. Жалко, что ли?

И почему я обязана была угождать какому-то Игорю? Мало ли, что ему не нравится!

В общем, до самого ухода в колледж, я ненавидела Игоря мучительно, страстно. Есть мнение – если тебя унижает некий молодой человек, значит, ты ему нравишься. В том случае все было не так.

Просто не был Игорь в школе хорошим человеком.

 

***

 

Гуляя в День города, совпавший с моим приездом, я решила, что оставлю ребенка. Сколько лет дрожала во мне невостребованная нежность, неспособная излиться. Никому не была не нужна, неприкаянная.

Может, когда родится ребенок, я смогу в полной мере ощутить всеобъемлющую любовь. Да, придется жить для другого человека, отказывая себе во всем. Но, наверное, лучше для другого, чем ради себя, в моем случае. Я для себя - невыгодная инвестиция. Ведь, как оказалось, во мне не было ничего особенного. Может, хоть ребенок хорошим человеком будет…

Решение показалось мне единственно верным. Я почувствовала, как на меня снисходит успокоение.

И тут я увидела бывшего школьного «авторитета» Игоря. Того самого, что ударил меня в нос ни за что. Рядом с ним шла хорошенькая женщина, явно старше его. Игорь что-то говорил ей, она смеялась. В глазах его плавилась нежность. Оказывается, и такие, как Игорь, способны на симпатию.

— О! — заметил меня он и остановился.

На тот момент мы не виделись уже семь лет (он ушел из школы после девятого класса), странно, что он узнал. Я-то считала, что похорошела с пятнадцати годков, похудела, изменила прическу, даже одежду приличную прикупила.

Видимо, в этом городе моя неуверенность в себе проступала сквозь внешнюю оболочку.

— Ника-дура, хвост надула! – сказал взрослый амбал, скорчив мне рожу, как в школьные годы. — Чувырла! — приобняв свою пассию, ушел. Его взрослая подруга заливисто расхохоталась, словно ей было четырнадцать.

Почему-то, меня просто пронзило разочарование.

Семь лет прошло с момента ухода Игоря из школы, нам уже по двадцать два, а я по-прежнему «Ника-дура». Кажется ведь, взрослые уже люди, но, видимо, глупые школьные дразнилки остаются с человеком навсегда.

Я рожу ребенка, буду упахиваться, как мои родители, на сменной работе, а дети этого Игоря будут травить моих детей. Если такие, как он, не взрослеют, значит, и отпрыскам своим расскажет… Я не хочу этого по второму кругу.

 

***

 

Вроде, ничего особенного. Ну, обозвал бывший одноклассник, его подруга оказалась такой же неразвитой, видимо, если нашла это забавным, подумаешь, детство, но именно этот салют что-то сломал во мне.

Я вспомнила эти ужасные школьные годы.

В тот самый момент умерла моя вера в любовь и надежда стать счастливой. Я снова осознала, что ничего не достигла за все эти годы метаний, навсегда останусь «долбанутой» и «Никой-дурой» в глазах тех, кто ломал мне жизнь в школе. И никогда я не ощущала себя такой нелюбимой и несчастной, как в тот момент.

«Уехать, уехать, навсегда!»

 

***

 

Я покачала головой, избавляясь от этого страшного воспоминания о том болезненном для меня салюте пятилетней давности.

— Почему ты молчишь? – все вопрошала Машка. – А я-то думала, позлорадствуешь. Это мы тут поражаемся его тяжелой смерти, да человеком хорошим считаем, а ты-то - вряд ли.

— Ага. Я же чудовище, которое всегда радуется узнав, что у кого-то рак. До потолка прыгаю. У меня ведь нет сострадания. Высокого ты, видимо, обо мне мнения.

— Так я бы на твоем месте и радовалась! Неужели у тебя к нему есть сострадание это? Да ладно! Меня удивило, что ты спокойно эту новость восприняла! Неужели не помнишь, в девятом классе Игорь толкнул тебя с лестницы?

— Помнишь.

— И называл тебя чувырлой?

— Тоже помнишь. Странно, что у тебя это сохранилось в памяти, Маша. Ты хранишь в воспоминаниях мои школьные годы лучше, чем я сама. Мне это льстит даже. Если когда-нибудь по моему сценарию снимут легендарный фильм, станешь моим биографом, ладушки?

Казалось, Маша не слышала. Она не улавливала иронию.

— Как скажешь, Никуш! Буду в интервью на ток-шоу про тебя рассказывать... Хотя... разве сценаристов знают в лицо-то? Ими ведь не интересуются.

— Нет, конечно. Кому я нужна? Кроме тебя. Поэтому ты и напиши, чтобы меня не забыли.

Маша продолжала захлебываться воспоминаниями: "А помнишь... "

Откуда в людях столько злорадства и гадости? Никогда не понимала стремления напомнить человеку о чем-то неприятном!

Зачем они всю жизнь так?

Откуда берутся такие Маши-Игори?

— ... и еще он звонил тебе и ржал в трубку, дверь исплевал, и куртку новую порезал… — продолжала школьная "подруга".

— А это все тебе откуда известно? Особенно то, что куртку именно он порезал? Виноватого ведь не вычислили! – спросила я.

Маша замолчала.

Стоило ожидать. От такой-то "преданной" подруги.

Теперь замолчала и моя бывшая одноклассница, так долго набивавшаяся мне в друзья снова, после того, как по моему сценарию сняли первый фильм. Столько восторгов выражала. «Я всегда знала, что ты многого достигнешь! ».

— Да ладно тебе, Никуш, — подала голос она, — это же давно было. Просто мне Игорь тогда нравился… Мне тоже хотелось с ним тусоваться! С его компанией... Какая теперь разница? Все равно ведь он сдох. И заслуженно получил. Знала бы ты, как он надо мной измывался, когда мы встречались... Он явно нарц перверзный! А я ведь правда была в него влюблена. Истеричкой стала из-за него. Его смерть - всем нам урок! Никогда не знаешь, чем твоя жизнь закончится и во сколько лет, а ты ничего сделать не успеешь!

— Спасибо за урок. Прощай, — просто сказала я и отключила злобствующую Машку. Из своей жизни.

Еще некоторое время сидела, объятая этим странным чувством, привнесенным звонком.

Мне хотелось, чтобы живое, теплое, родное забиралось ко мне на коленки, обвило шею руками: «Не плачь!»

Конечно, никто не вошел.

Я вытерла неожиданные слезы. Потом заставила себя встать с дивана, заняться повседневными делами.

Мир не изменился.

Просто умер человек. Говорят, хороший.

Я застыла, как парализованная, не веря услышанному, даже переспросила:
— Что-о?
— Да, Игорь умер, — повторила моя бывшая одноклассница Маша, как мне показалось, со вкусом. – За что ему такая болезнь? В двадцать семь-то лет! Хороший человек был, недавно воцерковился, стал отцом. И вот… такая мучительная смерть после долгой болезни. Ужасно!
Она говорила и что-то еще, я уже не слышала. Голова была словно забита стекловатой.
Долгое время старалась забыть об этом Игоре, самом факте его существования в моей жизни, том дне, когда на мое лицо упали капли салюта и щеки обожгло. Тогда, пять лет назад, я стояла, поглаживая еще плоский живот. Безысходность разъедала. От этого меня покачивало.
Мне казалось, я горю посреди улицы, но никто этого не замечает. Праздновался День города, многие были навеселе. То, что меня шатает, казалось само собой разумеющимся.
И сейчас ноги подогнулись, как тогда.
Игорьумер. Человек, из-за которого я решила прервать беременность пять лет назад.
Конечно, его винить в этом не стоит, да и папашей он не был, но…
-Как думаешь, за что? - вопрошала Маша. Словно провоцировала.

***

Папашу ребенка звали Матвеем, он не желал ответственности. Я только переехала в Москву, нашла работу и сняла комнату в коммуналке. Таким же неприкаянным странником был и Матвей. Только приехал он в столицу не от безработицы, как я, ему хотелось познать жизнь и прожечь ее, что казалось невозможным на периферии.

У меня было два варианта: остаться в Москве, где я только закрепилась, но сделать аборт, либо вернуться в плен родного городка к уставшей от пересменки матери. В двушку, где проживали мама, папа после инсульта и сестра. Я с таким трудом наскребла денег на Москву… чтобы вот так отречься от мечты детства?

А вдруг пожалею, что не родила… лет через 10, скажем? Потом не смогу иметь детей, а это станет моей мечтой, по сравнению с которой Москва и прочие достижения померкнут? Если они вообще будут… Буду проклинать себя.

Конечно, ситуации, когда первый же аборт становится фатальным – прерогатива кино, но нельзя исключать, что такое произойдет и со мной.

Оставив же ребенка, буду думать – «Если бы осталась в столице, может, жизнь бы увидела», превращусь в озлобленную «яжродила»: «Да, у меня нет шуб, квартир, машин, путешествий, зато есть ребенок, это главное! И нищета – ерунда! Главное – любовь. Вы несчастны, несчастны, а я родила, родила, родила, глупцы, подвиг совершаю – содержу, не имея нормальной работы…» - а глаза буду переполнены «счастьем», да так, что слюна забрызжет.

***

Я советовалась с приятельницами, сказав, что речь идет о моей подруге, но меня сразу раскусили.

— Аборт, конечно, — сказала 35-летняя Вита, моя старшая подруга. Красивая, моложавая. Да, в 22 года мне казалось, что 35 - это уже ого-го. Молодой точно не назовешь. Ха-ха. Так что именно "моложавая", ведь выглядела она прекрасно. – У меня был, я не пожалела. Пока, во всяком случае. Все говорили, в тридцатник я страстно детей захочу, но нет...

— А для чего еще жить? — вмешалась Анна.

— Надо сначала самой состояться, — возражала Вита.

Я склонялась к той же мысли.

— Убийца! — отрезвила меня Анна неожиданным воплем. – Я пять лет пытаюсь забеременеть… и не могу, а ты отказываешься от дара! Почему я хочу, но не могу, а твари, которым дети не нужны, беременеют? Надеюсь, если ты сделаешь аборт, у тебя будет перитонит! Почему я не могу родить, а все беременеют? Почему все, а не я, не я? – выкрикнула она, закрыв лицо руками.

— Ты с ума сошла?! – возмутилась Вита. – Зачем ты ее доводишь?

— Да и пусть! Ника, ты готова убить человека - тогда и захлебывайся собственными слезами! — взвизгнула Анна.

Подруга, называется.

— Я вот растила ребенка в нищете… — вмешалась в разговор посторонняя женщина, сидевшая за соседним столиком в кафе. В другой ситуации я бы обозначила границы и сказала дамочке, что подслушивать и вмешиваться - некультурно, но была в таком состоянии после Анькиного пассажа, что не не могла и слова проронить.

— А вы что, хотели легкой жизни? Предохраняться мы не умеем, а потом по хирургам бегаем? - отчитывала незнакомая дама.

— Эй, тетя, полегче, — возмутилась Вита. — Вас вообще не спрашивали.

— А я скажу! Пожалеешь ты! Кровавые слезы лить будешь!

— Вот именно! — поддержала Анька. — Никакие поездки, никакая карьера тебе не заменит ребенка! Одумайся, пока не поздно! Все, кто так жил, как собаки под забором умирают. В одиночестве! Рыдают, жалеют, что дураками были.

— Уж не нагнетай. Не все, — встряла Вита. — То есть, ты со мной общалась все это время, я говорила, что детей не хочу, а ты считала меня убогой и несчастной? Ну ты и лицемерка!

Перепалка между ними продолжилась, а я осталась со своими мучительными раздумьями.

***

Я приехала на майские праздники в родной город, решив прерывать беременность там, если решу.

Мечтала же вырваться оттуда… найти хоть какое-то оправдание своему существованию. Например, что я – особенная. Иначе с чего меня с детства ненавидели?

Странным девочкам не прощают ошибок. Если страненнькая девочка, на форуме (или в жизни – никакой разницы) жалуется на несправедливость, ища элементарного сочувствия, это вызывает или раздражение у молодых людей (а зачем сочувствовать и опускаться до прочих «со», если данная особа не вызывает никакого желания?). Снисхождение у девушек - «Тьфу-тьфу, со мной такого не было и не будет, а ты, долбанутая, поменьше злись на жизнь, может, и тебе кусочек от счастья отломится, а то злость, знаешь ли, обезображивает».

Я с детства мечтала о яркой жизни, с тех же лет слышала:

— Кому ты нужна?

Я не хотела смиряться с тем, что являюсь «вторым сортом» лишь оттого, что родилась в провинции, утешать себя сказками о Том свете и вознаграждении, которое будет потом (и то не факт).

Я хотела жить, жить, жить, жить. Реализоваться.

До 9 класса училась в гоповской (среднестатистической) школе. Один раз в нос получила - «авторитету» Игорю из параллели не понравилось, что «эта чувырла перед ним стоит».

Я его послала. В ответ он подошел и врезал, а все вокруг улюлюкали:

— Так ей и надо!

Никогда не забуду. Бывает, беседую с кем-то, общаюсь, и тут вспоминаются эти искривленные полудетские лица с горящими глазами – они чувствуют кровь и уже непохожи на людей.

Я пошла во двор, взяла большую палку и отправилась в школу - убивать обидчика. Действительно собиралась сделать это – забить до смерти.

Вызвали классного руководителя. Та назвала меня «умалишенной».

— Но вы же видите, мне нос разбили!

Она изрекла патетическое:

— Не просто же так! Значит, сама напросилась. Ну, попросили уйти – отошла бы. Ты же знаешь, какой у Игоря характер.

Попросили бы убиться – ударься об стенку головой. Жалко, что ли?

И почему я обязана была угождать какому-то Игорю? Мало ли, что ему не нравится!

В общем, до самого ухода в колледж, я ненавидела Игоря мучительно, страстно. Есть мнение – если тебя унижает некий молодой человек, значит, ты ему нравишься. В том случае все было не так.

Просто не был Игорь в школе хорошим человеком.

***

Гуляя в День города, совпавший с моим приездом, я решила, что оставлю ребенка. Сколько лет дрожала во мне невостребованная нежность, неспособная излиться. Никому не была не нужна, неприкаянная.

Может, когда родится ребенок, я смогу в полной мере ощутить всеобъемлющую любовь. Да, придется жить для другого человека, отказывая себе во всем. Но, наверное, лучше для другого, чем ради себя, в моем случае. Я для себя - невыгодная инвестиция. Ведь, как оказалось, во мне не было ничего особенного. Может, хоть ребенок хорошим человеком будет…

Решение показалось мне единственно верным. Я почувствовала, как на меня снисходит успокоение.

И тут я увидела бывшего школьного «авторитета» Игоря. Того самого, что ударил меня в нос ни за что. Рядом с ним шла хорошенькая женщина, явно старше его. Игорь что-то говорил ей, она смеялась. В глазах его плавилась нежность. Оказывается, и такие, как Игорь, способны на симпатию.

— О! — заметил меня он и остановился.

На тот момент мы не виделись уже семь лет (он ушел из школы после девятого класса), странно, что он узнал. Я-то считала, что похорошела с пятнадцати годков, похудела, изменила прическу, даже одежду приличную прикупила.

Видимо, в этом городе моя неуверенность в себе проступала сквозь внешнюю оболочку.

— Ника-дура, хвост надула! – сказал взрослый амбал, скорчив мне рожу, как в школьные годы. — Чувырла! — приобняв свою пассию, ушел. Его взрослая подруга заливисто расхохоталась, словно ей было четырнадцать.

Почему-то, меня просто пронзило разочарование.

7 лет прошло, а я по-прежнему «Ника-дура». Кажется ведь, взрослые уже люди, но, видимо, глупые школьные дразнилки остаются с человеком навсегда.

Я рожу ребенка, буду упахиваться, как мои родители, на сменной работе, а дети этого Игоря будут травить моих детей. Если такие, как он, не взрослеют, значит, и отпрыскам своим расскажет… Я не хочу этого по второму кругу.

***

Вроде, ничего особенного. Ну, обозвал бывший одноклассник, его подруга оказалась такой же неразвитой, видимо, если нашла это забавным, подумаешь, детство, но именно этот салют что-то сломал во мне.

Я вспомнила эти ужасные школьные годы.

В тот самый моментумерла моя вера в любовь и надежда стать счастливой. Я снова осознала, что ничего не достигла за все эти годы метаний, навсегда останусь «долбанутой» и «Никой-дурой» в глазах тех, кто ломал мне жизнь в школе. И никогда я не ощущала себя такой нелюбимой и несчастной, как в тот момент.

«Уехать, уехать, навсегда!».

***

Я покачала головой, избавляясь от этого страшного воспоминания о том болезненном для меня салюте пятилетней давности.

— Почему ты молчишь? – все вопрошала Машка. – А я-то думала, позлорадствуешь. Это мы тут поражаемся его тяжелой смерти, да человеком хорошим считаем, а ты-то - вряд ли.

— Ага. Я же чудовище, которое всегда радуется узнав, что у кого-то рак. До потолка прыгаю. У меня ведь нет сострадания. Высокого ты, видимо, обо мне мнения.

— Так я бы на твоем месте и радовалась! Неужели у тебя к нему есть сострадание это? Да ладно! Меня удивило, что ты спокойно эту новость восприняла! Неужели не помнишь, в девятом классе Игорь толкнул тебя с лестницы?

— Помнишь.

— И называл тебя чувырлой?

— Тоже помнишь. Странно, что у тебя это сохранилось в памяти, Маша. Ты хранишь в воспоминаниях мои школьные годы лучше, чем я сама. Мне это льстит даже. Если когда-нибудь по моему сценарию снимут легендарный фильм, станешь моим биографом, ладушки?

Казалось, Маша не слышала. Она не улавливала иронию.

— Как скажешь, Никуш! Буду в интервью на ток-шоу про тебя рассказывать... Хотя... разве сценаристов знают в лицо-то? Ими ведь не интересуются.

— Нет, конечно. Кому я нужна? Кроме тебя. Поэтому ты и напиши, чтобы меня не забыли.

Маша продолжала захлебываться воспоминаниями: "А помнишь..."

Откуда в людях столько злорадства и гадости? Никогда не понимала стремления напомнить человеку о чем-то неприятном!

Зачем они всю жизнь так?

Откуда берутся гады, как Маши-Игори?

— ... и еще он звонил тебе и ржал в трубку, дверь исплевал, и куртку новую порезал… — продолжала школьная "подруга".

— А это все тебе откуда известно? Особенно то, что куртку именно он порезал? Виноватого ведь не вычислили! – спросила я.

Маша замолчала.

Стоило ожидать. От такой-то "преданной" подруги.

Теперь замолчала и моя бывшая одноклассница, так долго набивавшаяся мне в друзья снова, после того, как по моему сценарию сняли первый фильм. Столько восторгов выражала. «Я всегда знала, что ты многого достигнешь!».

— Да ладно тебе, Никушка, — подала голос она, — это же давно было. Просто мне Игорь тогда нравился… Мне тоже хотелось с ним тусить... С его компанией... Какая теперь разница? Все равно ведь он сдох. И заслуженно получил. Знала бы ты, как он надо мной измывался, когда мы встречались... Он явно нарц перверзный! А я ведь правда была в него влюблена. Истеричкой прибамбохнутой стала из-за него. Его смерть - всем нам урок! Никогда не знаешь, чем твоя жизнь закончится и во сколько лет, а ты ничего сделать не успеешь!

— Спасибо за урок. Прощай, — просто сказала я и отключила злобствующую Машку. Из своей жизни.

Еще некоторое время сидела, объятая этим странным чувством, привнесенным звонком.

Мне хотелось, чтобы живое, теплое, родное забиралось ко мне на коленки, обвило шею руками: «Не плачь!». Конечно, никто не вошел.

Я вытерла неожиданные слезы. Потом заставила себя встать с дивана, заняться повседневными делами.

Мир не изменился.

Просто умер человек. Говорят, хороший.

Я застыла, как парализованная, не веря услышанному, даже переспросила:
— Что-о?
— Да, Игорь умер, — повторила моя бывшая одноклассница Маша, как мне показалось, со вкусом. – За что ему такая болезнь? В двадцать семь-то лет! Хороший человек был, недавно воцерковился, стал отцом. И вот… такая мучительная смерть после долгой болезни. Ужасно!
Она говорила и что-то еще, я уже не слышала. Голова была словно забита стекловатой.
Долгое время старалась забыть об этом Игоре, самом факте его существования в моей жизни, том дне, когда на мое лицо упали капли салюта и щеки обожгло. Тогда, пять лет назад, я стояла, поглаживая еще плоский живот. Безысходность разъедала. От этого меня покачивало.
Мне казалось, я горю посреди улицы, но никто этого не замечает. Праздновался День города, многие были навеселе. То, что меня шатает, казалось само собой разумеющимся.
И сейчас ноги подогнулись, как тогда.
Игорь умер. Человек, из-за которого я решила прервать беременность пять лет назад.
Конечно, его винить в этом не стоит, да и папашей он не был, но…
-Как думаешь, за что? - вопрошала Маша. Словно провоцировала.

***

Папашу ребенка звали Матвеем, он не желал ответственности. Я только переехала в Москву, нашла работу и сняла комнату в коммуналке. Таким же неприкаянным странником был и Матвей. Только приехал он в столицу не от безработицы, как я, ему хотелось познать жизнь и прожечь ее, что казалось невозможным на периферии.

У меня было два варианта: остаться в Москве, где я только закрепилась, но сделать аборт, либо вернуться в плен родного городка к уставшей от пересменки матери. В двушку, где проживали мама, папа после инсульта и сестра. Я с таким трудом наскребла денег на Москву… чтобы вот так отречься от мечты детства?

А вдруг пожалею, что не родила… лет через 10, скажем? Потом не смогу иметь детей, а это станет моей мечтой, по сравнению с которой Москва и прочие достижения померкнут? Если они вообще будут… Буду проклинать себя.

Конечно, ситуации, когда первый же аборт становится фатальным – прерогатива кино, но нельзя исключать, что такое произойдет и со мной.

Оставив же ребенка, буду думать – «Если бы осталась в столице, может, жизнь бы увидела», превращусь в озлобленную «яжродила»: «Да, у меня нет шуб, квартир, машин, путешествий, зато есть ребенок, это главное! И нищета – ерунда! Главное – любовь. Вы несчастны, несчастны, а я родила, родила, родила, глупцы, подвиг совершаю – содержу, не имея нормальной работы…» - а глаза буду переполнены «счастьем», да так, что слюна забрызжет.

***

Я советовалась с приятельницами, сказав, что речь идет о моей подруге, но меня сразу раскусили.

— Аборт, конечно, — сказала 37-летняя Вита, моя старшая подруга. – У меня был, я не пожалела. Пока, во всяком случае. Все говорили, в тридцатник я страстно детей захочу, но нет...

— А для чего еще жить? — вмешалась Анна.

— Надо сначала самой состояться, — возражала Вита.

Я склонялась к той же мысли.

— Убийца! — отрезвила меня Анна неожиданным воплем. – Я пять лет пытаюсь забеременеть… и не могу, а ты отказываешься от дара! Почему я хочу, но не могу, а твари, которым дети не нужны, беременеют? Надеюсь, если ты сделаешь аборт, у тебя будет перитонит! Почему я не могу родить, а все беременеют? Почему все, а не я, не я? – выкрикнула она, закрыв лицо руками.

— Ты с ума сошла?! – возмутилась Вита. – Зачем ты ее доводишь?

— Да и пусть! Ника, ты готова убить человека - тогда и захлебывайся собственными слезами! — взвизгнула Анна.

Подруга, называется.

— Я вот растила ребенка в нищете… — вмешалась в разговор посторонняя женщина, сидевшая за соседним столиком в кафе. В другой ситуации я бы обозначила границы и сказала дамочке, что подслушивать и вмешиваться - некультурно, но была в таком состоянии после Анькиного пассажа, что не не могла и слова проронить.

— А вы что, хотели легкой жизни? Предохраняться мы не умеем, а потом по хирургам бегаем? - отчитывала незнакомая дама.

— Эй, тетя, полегче, — возмутилась Вита. — Вас вообще не спрашивали.

— А я скажу! Пожалеешь ты! Кровавые слезы лить будешь!

— Вот именно! — поддержала Анька. — Никакие поездки, никакая карьера тебе не заменит ребенка! Одумайся, пока не поздно! Все, кто так жил, как собаки под забором умирают. В одиночестве! Рыдают, жалеют, что дураками были.

— Уж не нагнетай. Не все, — встряла Вита. — То есть, ты со мной общалась все это время, я говорила, что детей не хочу, а ты считала меня убогой и несчастной? Ну ты и лицемерка!

Перепалка между ними продолжилась, а я осталась со своими мучительными раздумьями.

***

Я приехала на майские праздники в родной город, решив прерывать беременность там, если решу.

Мечтала же вырваться оттуда… найти хоть какое-то оправдание своему существованию. Например, что я – особенная. Иначе с чего меня с детства ненавидели?

Странным девочкам не прощают ошибок. Если страненнькая девочка, на форуме (или в жизни – никакой разницы) жалуется на несправедливость, ища элементарного сочувствия, это вызывает или раздражение у молодых людей (а зачем сочувствовать и опускаться до прочих «со», если данная особа не вызывает никакого желания?). Снисхождение у девушек - «Тьфу-тьфу, со мной такого не было и не будет, а ты, долбанутая, поменьше злись на жизнь, может, и тебе кусочек от счастья отломится, а то злость, знаешь ли, обезображивает».

Я с детства мечтала о яркой жизни, с тех же лет слышала:

— Кому ты нужна?

Я не хотела смиряться с тем, что являюсь «вторым сортом» лишь оттого, что родилась в провинции, утешать себя сказками о Том свете и вознаграждении, которое будет потом (и то не факт).

Я хотела жить, жить, жить, жить. Реализоваться.

До 9 класса училась в гоповской (среднестатистической) школе. Один раз в нос получила - «авторитету» Игорю из параллели не понравилось, что «эта чувырла перед ним стоит».

Я его послала. В ответ он подошел и врезал, а все вокруг улюлюкали:

— Так ей и надо!

Никогда не забуду. Бывает, беседую с кем-то, общаюсь, и тут вспоминаются эти искривленные полудетские лица с горящими глазами – они чувствуют кровь и уже непохожи на людей.

Я пошла во двор, взяла большую палку и отправилась в школу - убивать обидчика. Действительно собиралась сделать это – забить до смерти.

Вызвали классного руководителя. Та назвала меня «умалишенной».

— Но вы же видите, мне нос разбили!

Она изрекла патетическое:

— Не просто же так! Значит, сама напросилась. Ну, попросили уйти – отошла бы. Ты же знаешь, какой у Игоря характер.

Попросили бы убиться – ударься об стенку головой. Жалко, что ли?

И почему я обязана была угождать какому-то Игорю? Мало ли, что ему не нравится!

В общем, до самого ухода в колледж, я ненавидела Игоря мучительно, страстно. Есть мнение – если тебя унижает некий молодой человек, значит, ты ему нравишься. В том случае все было не так.

Просто не был Игорь в школе хорошим человеком.

***

Гуляя в День города, совпавший с моим приездом, я решила, что оставлю ребенка. Сколько лет дрожала во мне невостребованная нежность, неспособная излиться. Никому не была не нужна, неприкаянная.

Может, когда родится ребенок, я смогу в полной мере ощутить всеобъемлющую любовь. Да, придется жить для другого человека, отказывая себе во всем. Но, наверное, лучше для другого, чем ради себя, в моем случае. Я для себя - невыгодная инвестиция. Ведь, как оказалось, во мне не было ничего особенного. Может, хоть ребенок хорошим человеком будет…

Решение показалось мне единственно верным. Я почувствовала, как на меня снисходит успокоение.

И тут я увидела бывшего школьного «авторитета» Игоря. Того самого, что ударил меня в нос ни за что. Рядом с ним шла хорошенькая женщина, явно старше его. Игорь что-то говорил ей, она смеялась. В глазах его плавилась нежность. Оказывается, и такие, как Игорь, способны на симпатию.

— О! — заметил меня он и остановился.

На тот момент мы не виделись уже семь лет (он ушел из школы после девятого класса), странно, что он узнал. Я-то считала, что похорошела с пятнадцати годков, похудела, покрасилась, даже одежду приличную прикупила.

Видимо, в этом городе моя неуверенность в себе проступала сквозь внешнюю оболочку.

— Ника-дура, хвост надула! – сказал взрослый амбал, скорчив мне рожу, как в школьные годы. — Чувырла! — приобняв свою пассию, ушел. Его взрослая подруга заливисто расхохоталась, словно ей было четырнадцать.

Почему-то, меня просто пронзило разочарование.

7 лет прошло, а я по-прежнему «Ника-дура». Кажется ведь, взрослые уже люди, но, видимо, глупые школьные дразнилки остаются с человеком навсегда.

Я рожу ребенка, буду упахиваться, как мои родители, на сменной работе, а дети этого Игоря будут травить моих детей. Если такие, как он, не взрослеют, значит, и отпрыскам своим расскажет… Я не хочу этого по второму кругу.

***

Вроде, ничего особенного. Ну, обозвал бывший одноклассник, его подруга оказалась такой же неразвитой, видимо, если нашла это забавным, подумаешь, детство, но именно этот салют что-то сломал во мне.

Я вспомнила эти ужасные школьные годы.

В тот самый момент умерла моя вера в любовь и надежда стать счастливой. Я снова осознала, что ничего не достигла за все эти годы метаний, навсегда останусь «долбанутой» и «Никой-дурой» в глазах тех, кто ломал мне жизнь в школе. И никогда я не ощущала себя такой нелюбимой и несчастной, как в тот момент.

«Уехать, уехать, навсегда!».

***

Я покачала головой, избавляясь от этого страшного воспоминания о том болезненном для меня салюте пятилетней давности.

— Почему ты молчишь? – все вопрошала Машка. – А я-то думала, позлорадствуешь. Это мы тут поражаемся его тяжелой смерти, да человеком хорошим считаем, а ты-то - вряд ли.

— Ага. Я же чудовище, которое всегда радуется узнав, что у кого-то рак. До потолка прыгаю. У меня ведь нет сострадания. Высокого ты, видимо, обо мне мнения.

— Так я бы на твоем месте и радовалась! Неужели у тебя к нему есть сострадание это? Да ладно! Меня удивило, что ты спокойно эту новость восприняла! Неужели не помнишь, в девятом классе Игорь толкнул тебя с лестницы?

— Помнишь.

— И называл тебя чувырлой?

— Тоже помнишь. Странно, что у тебя это сохранилось в памяти, Маша. Ты хранишь в воспоминаниях мои школьные годы лучше, чем я сама. Мне это льстит даже. Если когда-нибудь по моему сценарию снимут легендарный фильм, станешь моим биографом, ладушки?

Казалось, Маша не слышала. Она не улавливала иронию.

— Как скажешь, Никуш! Буду в интервью на ток-шоу про тебя рассказывать... Хотя... разве сценаристов знают в лицо-то? Ими ведь не интересуются.

— Нет, конечно. Кому я нужна? Кроме тебя. Поэтому ты и напиши, чтобы меня не забыли.

Маша продолжала захлебываться воспоминаниями: "А помнишь..."

Откуда в людях столько злорадства и гадости? Никогда не понимала стремления напомнить человеку о чем-то неприятном!

Зачем они всю жизнь так?

Откуда берутся такие гады, как Маши-Игори?

— ... и еще он звонил тебе и ржал в трубку, дверь исплевал, и куртку новую порезал… — продолжала школьная "подруга".

— А это все тебе откуда известно? Особенно то, что куртку именно он порезал? Виноватого ведь не вычислили! – спросила я.

Маша замолчала.

Стоило ожидать. От такой-то "преданной" подруги.

Теперь замолчала и моя бывшая одноклассница, так долго набивавшаяся мне в друзья снова, после того, как по моему сценарию сняли первый фильм. Столько восторгов выражала. «Я всегда знала, что ты многого достигнешь!».

— Да ладно тебе, Никушка, — подала голос она, — это же давно было. Просто мне Игорь тогда нравился… Мне тоже хотелось с ним тусить... С его компанией... Какая теперь разница? Все равно ведь он сдох. И заслуженно получил. Знала бы ты, как он надо мной измывался, когда мы встречались... А я ведь правда была в него влюблена. Я истеричкой стала. Поздно исправляться начал, этот гад! Это всем нам урок – никогда не знаешь, чем твоя жизнь закончится и во сколько лет, а ты ничего сделать не успеешь!

— Спасибо за урок. Прощай, — просто сказала я и отключила злобствующую Машку. Из своей жизни.

Еще некоторое время сидела, объятая этим странным чувством, привнесенным звонком.

Мне хотелось, чтобы живое, теплое, родное забиралось ко мне на коленки, обвило шею руками: «Не плачь!». Конечно, никто не вошел.

Я вытерла неожиданные слезы. Потом заставила себя встать с дивана, заняться повседневными делами.

Мир не изменился.

Просто умер человек, говорят, хороший.Я застыла, как парализованная, не веря услышанному, даже переспросила:
— Что-о?
— Да, Игорь умер, — повторила моя бывшая одноклассница Маша, как мне показалось, со вкусом. – За что ему такая болезнь? В двадцать семь-то лет! Хороший человек был,  недавно воцерковился,   стал отцом.  И вот…  такая мучительная смерть после долгой болезни.  Ужасно! 
Она говорила  и что-то еще, я уже не слышала. Голова была словно забита стекловатой.
Долгое время  старалась забыть об этом Игоре, самом факте его существования  в моей жизни,   том дне, когда на мое лицо упали капли салюта и щеки обожгло. Тогда, пять лет назад, я стояла, поглаживая еще плоский живот. Безысходность разъедала. От этого меня покачивало.
Мне казалось, я горю посреди улицы, но никто этого не замечает. Праздновался День города, многие были навеселе. То, что меня шатает, казалось само собой разумеющимся.
И сейчас ноги подогнулись, как тогда.
Игорь умер. Человек, из-за которого я решила прервать беременность пять лет назад.
 Конечно, его винить в  этом не стоит, да и папашей он не был, но… 
-Как думаешь, за что? - вопрошала Маша.  Словно провоцировала.
 
***
 
Папашу ребенка  звали Матвеем, он   не желал ответственности. Я только  переехала в Москву, нашла работу и сняла комнату в коммуналке. Таким же неприкаянным странником был и Матвей. Только приехал он в столицу не от безработицы, как я, ему хотелось познать жизнь и прожечь ее, что казалось невозможным на периферии.  
У меня было два варианта: остаться в Москве, где я только закрепилась, но сделать аборт, либо вернуться в плен родного городка к уставшей от пересменки матери. В двушку, где проживали мама, папа после инсульта и сестра. Я с таким трудом наскребла денег на Москву… чтобы вот так отречься от мечты детства?
А вдруг пожалею, что не родила… лет через 10, скажем? Потом не смогу иметь детей, а это станет моей мечтой, по сравнению с которой Москва и прочие достижения померкнут? Если они вообще будут… Буду проклинать себя.
Конечно, ситуации, когда первый же аборт становится фатальным – прерогатива кино, но нельзя исключать, что такое произойдет и со мной.
Оставив же ребенка, буду думать – «Если бы осталась в столице, может, жизнь бы увидела», превращусь в  озлобленную «яжродила»: «Да, у меня нет шуб, квартир, машин, путешествий, зато есть ребенок, это главное! И нищета – ерунда! Главное – любовь.  Вы несчастны, несчастны, а я  родила, родила, родила, глупцы, подвиг совершаю – содержу, не имея нормальной работы…» - а глаза  буду переполнены «счастьем», да так, что слюна забрызжет.
 
 ***
 
 Я советовалась с приятельницами, сказав, что речь идет о моей подруге, но меня сразу раскусили.
— Аборт, конечно, — сказала 30-летняя Вита - моя старшая подруга. Красивая, моложавая. – У меня был, я  не пожалела. Пока, во всяком случае. Все говорили, в  тридцатник я страстно детей захочу, но нет...
— А для чего еще жить? — вмешалась Анна.
— Надо сначала самой состояться, — возражала Вита.
Я склонялась к той же мысли.
— Убийца! — отрезвила меня Анна неожиданным воплем. – Я пять лет  пытаюсь забеременеть… и не могу, а ты отказываешься от дара! Почему я хочу, но не могу, а твари, которым дети не нужны, беременеют? Надеюсь, если ты сделаешь аборт, у тебя будет перитонит! Почему я не могу родить, а все беременеют? Почему все, а не я, не я?  – выкрикнула она, закрыв лицо руками.
— Ты с ума сошла?! – возмутилась Вита. – Зачем ты ее доводишь?
— Да и пусть! Ника ы готова убить человека - тогда и захлебывайся собственными слезами! — взвизгнула Анна.
Подруга, называется. 
— Я вот растила ребенка в нищете… — вмешалась в разговор посторонняя женщина, сидевшая за соседним столиком в кафе. В другой ситуации я бы обозначила границы и сказала дамочке, что подслушивать и вмешиваться - некультурно, но была в таком состоянии после Анькиного пассажа, что не не могла и слова проронить.
— А вы что, хотели легкой жизни? Предохраняться  мы не умеем,  а потом по хирургам бегаем? - отчитывала незнакомая дама.
— Эй, тетя, полегче, —  возмутилась Вита. — Вас вообще не спрашивали.
— А я скажу! Пожалеешь ты! Кровавые слезы лить будешь!
— Вот именно! —  поддержала Анька. — Никакие поездки, никакая карьера тебе не заменит ребенка!  Одумайся,   пока не поздно! Все, кто так жил, как собаки под забором умирают. В одиночестве! Рыдают, жалеют, что дураками были. 
— Уж не нагнетай. Не все, — встряла Вита. — То есть, ты со мной общалась все это время,  я говорила, что детей не хочу, а ты считала меня убогой и несчастной? Ну ты и лицемерка!
Перепалка между ними продолжилась, а я осталась со своими мучительными раздумьями.
 
 ***
 
Я приехала на майские праздники в родной город, решив прерывать беременность там, если решу.
Мечтала же вырваться оттуда… найти хоть какое-то оправдание своему существованию. Например, что я – особенная. Иначе с чего меня с детства ненавидели?
Странным девочкам не прощают ошибок.   Если страненнькая девочка, на форуме (или в жизни – никакой разницы) жалуется на несправедливость, ища элементарного сочувствия, это вызывает или раздражение у молодых людей (а зачем сочувствовать и опускаться до прочих «со», если данная особа не вызывает никакого желания?). Снисхождение у девушек - «Тьфу-тьфу, со мной такого не было и не будет, а ты, долбанутая, поменьше злись на жизнь, может, и тебе кусочек от счастья отломится, а то злость, знаешь ли, обезображивает».
Я с детства мечтала о яркой жизни, с тех же лет слышала:
— Кому ты нужна?
Я не хотела смиряться с тем, что являюсь «вторым сортом» лишь оттого, что родилась в провинции, утешать себя сказками о Том свете и вознаграждении, которое будет потом (и то не факт).
 Я хотела жить, жить, жить, жить. Реализоваться.
До 9 класса  училась в гоповской (среднестатистической) школе. Один раз в нос получила -  «авторитету» Игорю из параллели не понравилось, что «эта чувырла перед ним стоит».
Я его послала. В ответ он подошел и врезал, а все вокруг улюлюкали:
— Так ей и надо!
Никогда не забуду. Бывает, беседую с кем-то, общаюсь, и тут вспоминаются эти искривленные полудетские лица с горящими глазами – они чувствуют кровь и уже непохожи на людей.
Я пошла во двор, взяла большую палку и отправилась в школу - убивать обидчика. Действительно собиралась сделать это – забить до смерти.
 Вызвали классного руководителя. Та назвала меня «умалишенной».
— Но вы же видите, мне нос разбили!
Она изрекла патетическое:
— Не просто же так! Значит, сама напросилась. Ну, попросили уйти – отошла бы. Ты же знаешь, какой у Игоря характер.
Попросили бы убиться – ударься об стенку головой. Жалко, что ли?
И почему я  обязана была угождать какому-то Игорю? Мало ли, что ему не нравится!
В общем, до самого ухода в колледж, я ненавидела Игоря мучительно, страстно. Есть мнение – если тебя унижает некий молодой человек, значит, ты ему нравишься. В том случае все было не так.
Просто не был Игорь в школе хорошим человеком.
 
 ***
 
 Гуляя в День города, совпавший с моим приездом, я решила, что оставлю ребенка. Сколько лет дрожала во мне  невостребованная нежность,  неспособная излиться. Никому не   была не нужна, неприкаянная.
Может, когда родится ребенок, я смогу в полной мере ощутить  всеобъемлющую любовь. Да, придется жить для другого человека, отказывая себе во всем. Но, наверное, лучше для другого, чем ради себя, в моем случае. Я для себя -  невыгодная инвестиция. Ведь, как оказалось,   во мне не было ничего особенного. Может, хоть ребенок хорошим человеком будет…
Решение показалось мне единственно верным. Я почувствовала, как на меня снисходит успокоение.
И тут я увидела бывшего школьного «авторитета» Игоря. Того самого, что ударил меня в нос ни за что.  Рядом с ним шла хорошенькая женщина, явно старше его. Игорь  что-то говорил ей, она смеялась. В глазах его плавилась нежность. Оказывается, и такие, как Игорь, способны на симпатию. 
— О!  —  заметил меня он  и остановился.  
На тот момент мы не виделись уже семь лет (он ушел из школы после девятого класса), странно, что он узнал. Я-то считала, что похорошела с пятнадцати годков, похудела, покрасилась, даже одежду приличную прикупила.
Видимо, в этом городе моя неуверенность в себе проступала сквозь внешнюю оболочку.
— Ника-дура, хвост надула! – сказал взрослый амбал, скорчив мне рожу, как в школьные годы. — Чувырла! —  приобняв свою пассию, ушел. Его взрослая подруга заливисто расхохоталась, словно ей было четырнадцать.
Почему-то, меня просто пронзило разочарование.
7 лет прошло, а я по-прежнему «Ника-дура». Кажется ведь, взрослые уже люди, но, видимо, глупые школьные дразнилки остаются с человеком навсегда.
Я рожу ребенка, буду упахиваться, как мои родители, на сменной работе, а дети этого Игоря будут травить моих детей. Если такие, как он, не взрослеют, значит, и отпрыскам своим расскажет… Я не хочу этого  по второму кругу.
 
 ***
 
 Вроде, ничего особенного. Ну, обозвал бывший одноклассник, его подруга оказалась такой же неразвитой, видимо, если нашла это забавным, подумаешь, детство, но именно этот салют что-то сломал во мне.
Я вспомнила эти ужасные школьные годы.
В тот самый момент умерла моя вера в любовь и надежда стать счастливой. Я снова осознала, что ничего не достигла за все эти годы метаний, навсегда останусь «долбанутой» и «Никой-дурой» в глазах тех, кто ломал мне жизнь в школе. И никогда я не ощущала себя такой нелюбимой и несчастной, как в тот момент.
«Уехать, уехать, навсегда!».
 
 ***
 
 Я покачала головой, избавляясь от этого страшного воспоминания о том болезненном для меня салюте пятилетней давности.
— Почему ты молчишь? – все вопрошала Машка. – А я-то думала, позлорадствуешь. Это мы тут поражаемся его тяжелой смерти, да человеком хорошим считаем, а ты-то - вряд ли.
— Ага. Я же чудовище, которое всегда радуется узнав, что у кого-то рак. До потолка прыгаю. У меня ведь нет сострадания. Высокого ты, видимо, обо мне мнения.
— Так я бы на твоем месте и радовалась! Неужели у тебя  к нему есть сострадание это? Да ладно! Меня удивило, что ты спокойно эту новость восприняла! Неужели не помнишь, в девятом классе Игорь толкнул тебя с лестницы? 
— Помнишь.
— И называл тебя чувырлой?
— Тоже помнишь. Странно, что у тебя это сохранилось в  памяти, Маша. Ты  хранишь в воспоминаниях  мои школьные годы лучше, чем я  сама. Мне это льстит даже. Если когда-нибудь по моему сценарию снимут легендарный фильм, станешь моим биографом, ладушки?
Казалось, Маша не слышала. Она не улавливала иронию.
— Как скажешь, Никуш! Буду в интервью на ток-шоу про тебя рассказывать... Хотя... разве сценаристов знают в лицо-то? Ими ведь не интересуются.
— Нет, конечно. Кому я нужна? Кроме тебя. Поэтому ты и напиши, чтобы меня не забыли. 
Маша продолжала захлебываться воспоминаниями: "А помнишь..."
Откуда в людях столько злорадства и гадости? Никогда не понимала стремления напомнить человеку о чем-то неприятном! 
 Зачем они всю жизнь так?
Откуда берутся такие гады, как Маши-Игори?
— ... и  еще он звонил тебе и ржал в трубку,   дверь исплевал, и куртку новую  порезал… —  продолжала школьная "подруга".
— А это все тебе откуда известно? Особенно  то, что куртку именно он порезал? Виноватого ведь не вычислили! – спросила я.
Маша замолчала. 
Стоило ожидать. От такой-то "преданной" подруги.
Теперь замолчала и моя бывшая одноклассница, так долго набивавшаяся мне в друзья снова, после того, как по моему сценарию сняли первый фильм. Столько восторгов выражала. «Я всегда знала, что ты многого достигнешь!».
— Да ладно тебе, Никушка, —  подала голос она, —  это же давно было. Просто мне Игорь тогда нравился…  Мне тоже хотелось  с ним тусить... С его компанией...  Какая теперь разница? Все равно ведь он сдох.  И заслуженно получил. Знала бы ты, как он надо мной измывался, когда мы встречались... А я ведь правда была в  него влюблена. Я истеричкой стала. Поздно исправляться начал, этот гад! Это всем нам урок – никогда не знаешь, чем твоя жизнь закончится и во сколько лет, а ты ничего сделать не успеешь!
— Спасибо за урок. Прощай, —  просто сказала я и отключила злобствующую Машку. Из своей жизни.
Еще некоторое время сидела, объятая этим странным чувством, привнесенным звонком.
Мне хотелось, чтобы живое, теплое, родное забиралось ко мне на коленки, обвило шею руками: «Не плачь!». Конечно, никто не вошел.
Я вытерла  неожиданные слезы. Потом заставила себя встать с дивана, заняться повседневными делами.
Мир не изменился.
 
Просто умер человек, говорят, хороший.

 

 Картинка: ИИ (Midjourney) 

© Copyright: Элла Жежела, 2014

Регистрационный номер №0259512

от 16 декабря 2014

[Скрыть] Регистрационный номер 0259512 выдан для произведения: Я застыла, как парализованная, даже переспросила:

-Что-о?

-Да, Игорь умер, - повторила моя бывшая одноклассница Машка. – В двадцать пять-то лет, это так ужасно, мучительную смерть принял.

Она говорила что-то еще - видимо, рассказывала о причинах его кончины, но мои уши не слышали.

Я старалась забыть об этом Игоре. О том дне, когда на мое лицо упали капли салюта по случаю Дня города, и его обожгло. Тогда я стояла, поглаживая еще плоский живот. Ненависть и безысходность разъедали. Мне казалось, я горю на улице, но никто, никто этого не замечает.

Ноги подогнулись.

Игорь умер. Человек, из-за которого я решила сделать аборт.

 

 …

 

Экс-одноклассник Игорь не был отцом ребенка. Папашку звали Матвеем, он явно не желал ответственности. Я только несколько месяцев, как переехала в Москву, нашла работу и сняла комнату в коммуналке. Таким же неприкаянным странником был и Матвей. Только приехал он в столицу не от безработицы в родном городе, а тусить. Ему хотелось познать жизнь, что казалось невозможным в периферии. На момент, когда беременность открылась, возлюбленный жил с другой девушкой.

У меня было два варианта: остаться в Москве, где я только закрепилась, но сделать аборт, либо вернуться в плен родного городка к уставшей от пересменки матери. В двушку, где проживала еще и моя больная бабушка, слепо бродящая по дому. Я с таким трудом наскребла денег на Москву… чтобы вот так отречься от мечты детства?

А вдруг пожалею, что сделала аборт лет через 10?

Но, оставив ребенка, буду думать – «А если бы осталась в столице, может, жизнь бы увидела»…

 …

 Я советовалась с коллегами по работе на эту тему, естественно, сказав, что речь идет о моей подруге, но меня сразу раскусили.

-Аборт, конечно, - сказала моя 35-летняя коллега Вита, красивая, моложавая. – У меня их было четыре. Ничего, в тридцать лет, когда я нагулялась, посмотрела мир, сделала карьеру, захотела - и родила. А что, так и сгниешь в своей безработице, вся твоя жизнь превратится вмучение. Света не увидишь, Ника. Сама понимаешь, что вся жизнь подчинится одной цели – прокормить.

-И что? – вмешаласьАнна. – А для чего еще жить?

-Надо сначала самой состояться, - возражала Вита. – А нищие мамаши, ничего не имеющие в жизни, чья главная гордость – «Ах, я несу крест - ращу ребенка одна, подыхая с голода» - это не дело.

Я склонялась к той же мысли.

-Ты что, обалдела? Убийца! - отрезвила меня Анна неожиданным воплем. – Я с 18 лет пытаюсь забеременеть… и не могу, а ты отказываешься от дара!

-Причем тут Вы? Мне свою судьбу строить.

-Сука ты, Ника! – выкрикнула Анна, закрыв лицо руками. – Почему, почему я хочу, но не могу, а такие твари, которым дети не нужны, беременеют? Надеюсь, если ты сделаешь аборт, у тебя будет перитонит и ты сдохнешь!

У меня даже слезы выступили от такой агрессии.

-Ты с ума сошла?! – возмутилась Вита. – Зачем ты ее до слез доводишь?

-Да, плачь, гниль болотная, ты готова убить человека, потому рыдай, тварь, захлебываясь собственными слезами, - взвизгнула Анна. – Ради того, чтобы родить, стоит жить, дажев помойке, даже побираясь.

-Вам так кажется оттого, что у вас детей нет, - изрекла обычно молчаливая и мудрая Ирина. – Я, вот, как раз была матерью одиночкой, растила ребенка в нищете… Никому не пожелаю.

-Ну, хоть вы мыслите рационально, - произнесла Вита.

-Нет, я не считаю, что нужно делать аборт, - удивила меня Ирина. – Страдать из-за детей – крест каждой женщины. Да как можно считать себя нормальной, если не перенесла дикую боль родов? Я горжусь тем, что вынесла это. А такие, как Ника и Вита, хотят легкой жизни.

-А в 35 лет, - зловеще зашептала Анна, - ты возмечтаешь о детях. Никакие поездки, никакая карьера тебе не заменит ребенка.Одумайся, дура, пока не поздно.

 …

 Так ничего не решив, в мучительных раздумьях, я приехала на выходные в родной город, решив сделать аборт там, если что.

Мечтала же вырваться … найти хоть какое-то оправдание своему существованию. Например, что я – особенная. Иначе с чего меня с детства ненавидели?

Странным девочкам не прощают ошибок. Их не жалко. Если страненнькая девочка, на форуме (или в жизни – никакой разницы) жалуется на несправедливость, ища элементарного сочувствия, это вызывает или раздражение у молодых людей (а зачем сочувствовать и опускаться до прочих «со», если данная особа не вызывает никакого желания?), снисхождение у девушек («Тьфу-тьфу, со мной такого не было и не будет, а ты, долбанутая, поменьше злись на жизнь, может, и тебе кусочек от счастья отломится, а то злость, знаешь ли, обезображивает»).

Я с детства мечтала о яркой жизни, с тех же лет слышала:

-Посмотри на себя! Кому ты там нужна?

Я не хотела смиряться с тем, что являюсь «вторым сортом» лишь оттого, что родилась в провинции, да еще далеко не красавицей, утешать себя сказками о Том свете и вознаграждении, которое будет потом (и то не факт), и тем, что красотки, окруженные поклонниками, попадут в ад. Я хотела жить. Реализоваться.

До 9 класса я училась в гоповской (среднестатистической) школе. Один раз в нос получила. Просто «авторитету» Игорю из параллели не понравилось, что «эта чувырла перед ним стоит». Так и сказал:

-Отойди, не пугай людей своей страшенной харей!

Я его послала. В ответ он подошел и врезал, а все вокруг улюлюкали:

-Так ей и надо!

Никогда не забуду. Бывает, беседуюс кем-то, общаюсь, и тут вспоминаются эти искривленные полудетские лица с горящими глазами – они чувствуют кровь и уже непохожи на людей.

Я пошла во двор, взяла большую палку и отправилась в школу - убивать обидчика. Действительно собиралась сделать это – забить до смерти, и мне было все равно, что посадят . Вызвали классного руководителя. Она назвала меня «умалишенной».

-Вы же видите, мне нос разбили!

Она изрекла патетическое:

-Не просто же так! Значит, сама напросилась. Игорь – очень специфический мальчик, ну, попросили уйти – отошла бы.

Попросили бы убиться – ударься об стенку головой. Жалко, что ли?

В общем, до самого ухода в колледж, я ненавидела Игоря мучительно, страстно. Есть мнение – если тебя унижает некий молодой человек, значит, ты ему нравишься. В том случае все было не так. Не нравилась я Игорю. Вообще никому. Никогда.

 …

 Гуляя в День города, совпавший с моим приездом, ярешила, что оставлю ребенка. Сколько лет дрожала во мне болезненная, невостребованная нежность, но, неспособная излиться, ударяла в голову, так, что становилось тяжело дышать. Никому и никогда я была не нужна, неприкаянная. Руки ломило оттого, что тяжесть другой руки не тянет их вниз. Зачем, почему я испытываю такие чувства, если им не суждено выплеснуться?

Может, когда родится ребенок, я смогу в полной мере ощутить ту всеобъемлющую любовь. Да, придется жить для другого человека, отказывая себе во всем. Но, наверное, лучше для другого, чем ради себя. Я длясебя невыгодная инвестиция. Ведь, как оказалось, кроме того, что меня гнобили вшколе, мо мне не было ничего особенного. Это не стало толчком для развития каких-то особых талантов во мне. Теперь – смогу. На ребенка. Решение показалось мне единственно верным. Я почувствовала, как на меня снисходит успокоение.

-Ого, ничего себе! – услышала я до боли знакомый голос и обернулась.

В толпе гуляющих горожан затерялся он. Игорь. Ненависть моих школьных дней. На тот момент мы не виделись уже 7 лет, странно, что он узнал меня. Я-то считала, что похорошела с 15 лет.

-Ника-дура, хвост надула! – сказал взрослый, 22-летний амбал, как в школьные годы и, заржав, ушел.

Почему-то, меня просто пронзило разочарование.

7 лет прошло, а я по-прежнему «Ника-дура». Кажется ведь, взрослые уже люди, но, видимо, глупые школьные дразнилки остаются с человеком навсегда.

Я рожу ребенка, буду упахиваться, как моя мать, на сменной работе, а дети этого Игоря будут травить моих детей. Если такие, как он, не взрослеют, значит, и отпрыскам своим расскажет… Я не вынесу по второму кругу.

 …

 Вроде, ничего особенного. Ну, обозвал бывший одноклассник, подумаешь, детство, но именно этот салют что-то сломал во мне. Я вспомнила эти ужасные школьные годы. В тот самый момент умерла моя вера в любовь и надежда стать счастливой. Я снова осознала, что ничего не достигла за все эти годы метаний, навсегда останусь «долбанутой» и «Никой-дурой» в глазах тех, кто ломал мне жизнь в школе. Раз такая, то рожать недостойна. И никогда я не ощущала себя такой нелюбимой и несчастной, как в тот момент.

«Уехать из этого города, уехать, навсегда!».

…

 Я покачала головой, избавляясь от этого страшноговоспоминания о том страшном, болезненном для меня салюте.

-Почему ты молчишь? – все вопрошала Машка. – А я-то думала, позлорадствуешь. Помнишь, в девятом классе Игорь толкнул тебя с лестницы? А еще сказал при всех, что спать с тобой никто не будет, потому что ты…

-Помню.

-… страшная. Помню,еще он звонил тебе и ржал в трубку.

-А это тебе откуда известно? – спросила я.

Маша замолчала. Ах, да. Тот мерзкий женский смех на заднем плане. Теперь замолчала и моя бывшая одноклассница, так долго набивавшаяся мне в друзья снова, после того, как по моему сценарию сняли первый фильм.

-Прощай, - просто сказала я и отключила Машку. Из своей жизни.

Еще некоторое время сидела, объятая этим странным чувством, привнесенным звонком.

Мне хотелось, чтобы живое, теплое, родное забиралось ко мне на коленки, обвило шею руками: «Мама, не плачь!». Конечно, никто не вошел.

Я смахнула неожиданные слезы. Потом заставила себя встать с дивана, заняться делами.

Мир не изменился.

Просто умер человек, из-за которого я решила сделать аборт. 

 

Швабра в кепке

Кот на облаке