Он брел по серой пыльной тропинке, по краям заросшей мелким кустарником. Брел, лениво переставляя ноги, потому что шел автоматически, в общем-то, совершенно не представляя конечной цели своего пути.
Обрывки мыслей снулыми рыбками плавали вокруг головы, лишь изредка задевая ее вялыми, полуживыми хвостами. Он практически спал на ходу.
"А где это я?" вдруг резкой пощечиной выскочила первая, не сонная мысль. Но странное состояние, точно вязкий кисель не желало отпускать его просто так. Да и он сам не хотел из него выходить. Медленно, очень медленно он посмотрел направо - пусто, только кусты изредка, какие-то покосившиеся кресты и чугунные оградки.
"Кладбище" - понял он, и посмотрел налево, где вдоль тропинки ровной цепочкой тянулись серые плиты надгробных камней. С памятников на него спокойно взирали молодые лица. Автоматически проглядывая даты рождения и смерти он вдруг понял, что нет никого старше двадцати пяти. А следующим пришло осознание того, что это его родственники. Все, про кого ему говорили не раз и не два "будь осторожен, иначе закончишь, не дай Бог, как ..." и называли имя. Странная насмешка судьбы - смерть молодых в семье, какая-то сложная цепочка, которую знали все, и в которую попадал и он тоже.
Он все также шел, но уже не отрывая взгляда от лиц родственников, изображенных на камнях.
"Дед..дядя..двоюродный брат..." - тупым эхом отдавалось в голове.
Последней должна была быть могила двоюродного брата, погибшего незадолго до дня рождения - брату могло исполнится двадцать пять.
Не исполнилось. Он погиб при пожаре, потолочная балка рухнула на него, когда брат пробирался к выходу.
Не успел выйти, один из всех. И вот теперь его могила последняя в ряду...
Должна была быть последней.
За ней серел еще один камень.
Преодолевая состояние вязкого киселя, он прошел дальше.
Остановился в странном недоумении, глядя в свои же глаза, смотрящие с него памятника, читая свое имя, и глядя на свои даты рождения и смерти - он прожил всего-то двадцать три года.
"Но как же так...я же не призрак. Я же живой..я же не умер...я же - вот он!"
Почти с испугом, уже позабыв о неживом, апатичном состоянии, он уставился на свои руки, чтобы убедиться, что они не прозрачные, не призрачные.
Руки были нежно розового здорового цвета, но...это были не его руки. Его ладоням полагалось быть гораздо больше, с проступающими венами и кривым шрамом на запястье. Перед глазами же были пухлые маленькие ладошки с короткими слабыми пальчиками.
"Что за хрень?"даже не подумал, а хотел подумать он, но вместо этого мысли замелькали так отчаянно, как мелькают кропленые карты в руках шулера, быстро и неуловимо изменяясь и перемешиваясь.
Холодный ужас накрыл его с головы до ног. Он вдруг совершенно ясно сообразил, что смотрит на собственную могилу не с высоты своих родных ста семидесяти пяти сантиметров, а по меньшей мере, с трети или четверти собственного роста.
В панике он завертел головой и увидел, что рядом с ним стоит мама. Его мама, такая же, какой он помнил ее, вот только...
У мамы не было седых волос и такого безнадежного взгляда. Она неотрывно смотрела на памятник, и по ее щекам текли слезы.
Не выдержав этого зрелища, он бросился к ней и обнял изо всех сил, которые только были.
"Мама! перестань, не плачь! все хорошо, я жив, я с тобой!" - хотел крикнуть он. Чтобы мама улыбнулась, вытерла слезы, поверила.
Но слова не слушались, не слушались также, как не слушались и мысли. То, что он хотел сказать - тут же улетучилось из головы, и вместо желаемого с его губ слетело:
-Баб, не плачь! Бабулечка, не плачь, пожалуйста!
Слова были трудными, они коверкались, и что-то получалось совсем не так.
Он понимал, что помнил только что-то очень важное, что-то, что делало его самим собой, но это "что-то" уже ушло, не оставив и следа.
И от невозможности вспомнить это "что-то" он заплакал. Заплакал горько, отчаянно, больно. Мысли уже встали на место, он помнил, что все как-то несправедливо, неправильно, не так: холодно, в кроссовку попал камушек, и бабушка отчего-то плачет, не хочет успокаиваться. А еще он никогда не видел и никогда не увидит папу - только на фотографии. У других - и мамы и папы, а у него бабушка и дедушка.
Бабушка прижала его к себе, подняла на руки.
- не плачь родной, не надо. Сейчас пойдем домой...- она повторяла ему ласковые успокаивающие слова, и ребенок постепенно перестал плакать.
Бросив последний взгляд на могилу сына, она покрепче обняла внука и, глубоко вздохнув, пошла к выходу с кладбища.
Он уже окончательно успокоился, и, посопев, как сопят дети после сильных слез, деловито спросил у бабушки, поудобнее устроившись у нее на руках:
Помочь сайту
Поздравления
