Это случилось около двадцати лет тому назад. В ту зиму я был учеником девятого класса. С самой осени меня мучили новые чувства: класс был сборный, и в привычный мир вошли новые девушки.
Они чем-то отличались от прочих. На перемене эта троица держалась поодаль от всех других. Я смотрел на их аккуратные причёски, чистые лица чуть тронутые косметикой, на их всегда опрятные платья. Смотрел и ощущал незнаемое ранее волнение.
Это чувство не давало мне покоя и на уроках. Мысли мои были далеко и от рассказа учителя, и от текста параграфа. А глаза неотрывно следили за всеми тремя - девушки сидели впереди меня и усиленно делали вид, что не чувствуют моего поистине рентгеновского взгляда.
Надо сказать, что эта троица преследовала меня. Даже ночью я видел их. Тогда они вели себя иначе: призывно улыбались, шептали разные волнующие глупости.
Особенно в моём сне усердствовала темноволосая и чрезвычайно сексуальная Снежана Калмыкова. Она хищно улыбалась своими напомаженными губами. И этим напоминала мне, то ли не ненасытную вампиршу, то ли просто на сладкоежку, до одури любящую малиновое варенье. Я опасался этой кроваво-красной улыбки, боялся до дрожи в коленках, тем более Снежана была абсолютно голой. Её чистое розовое тело извивалось - она не стыдилась своей наготы, напротив бравировала ею, заставляя меня отступать шаг за шагом.
Эта игра заканчивалась от оглушающего звонка, словно школьный урок (во сне я невольно о заведённом с вечера будильнике и всегда удивлялся его спасительному звону).
Днём Калмыкова была совсем иной, её школьное платье было чисто и опрятно, тёмные волосы аккуратно уложены, а длинную шею сзади украшала маленькая почти незаметная родинка.
Снежана казалась мне лживой. Она совершенно не помнила о своих ночных безумствах. Мысленно я раздевал её догола, не спеша, снимая сначала антрацитно-чёрный фартук, затем коричневое платье, Мне вдруг становилось интересно, если под ним комбинация, и какого она цвета. Лично я предпочитал бирюзовый. Калмыкова продолжала неподвижно стоять, словно манекен в витрине «Детского мира», она что-то говорила, шевелила губами, словно аквариумная рыба. Но я не слышал её. В моих мечтах она уже была совершенно нагая, словно во сне. Я подолгу приглядывался к её волосам, они мне отчего-то напоминали дешёвый парик, который так и просился в руку.
«Кукла! Бездарная кукла! - кричал я ей в пупок. -Бездарная мерзкая кукла!
Калмыкова продолжала шевелить губами, и мне хотелось четвертовать её. В это мгновение она была для меня всего лишь куклой - и только куклой.
От этого морока меня вновь спасал резкий звонок. Я вздрагивал, Калмыкова также. Я с ужасом понимал. что она одета, и тут же начинал краснеть, ощущая непонятную самому себе обиду и злость.
Её подруги спешили собрать свои вещи и выскользнуть в коридор самыми первыми. Им было скучно смотреть на меня - высокого, худого в почти всегда замаранном извёстке костюме.
Но я упорно шёл за ними. На моём левом плече болталась сумка в виде армейского планшета, я чувствовал тяжесть этой сумки. но н эта тяжесть томила меня: взгляд падал то на зад Калмыковой, то на зады её подружек. Я старательно приказывал своим глазам, оставить в покое эти зады, но глаза упорно смотрели, а губы отчего-то расплывались в странной, почти безумной улыбке...
Из всех уроков я меньше всего любил занятия физкультурой. Мне совершенно не нравилось бегать полуголым по гулкому залу, играть в баскетбол или пытаться поднять тяжёлую гирю. Я был чужим и смешным в этом помещении с лампами в железных «намордниках». Другие парни считали меня слабаком. В свои пятнадцать лет я. конечно. должен был быть готовым к физическим нагрузкам. Однако я думал не столько о физкультуре, сколько о коварной Калмыковой.
Я даже забывал о своём нелепом виде. Калмыкова же напротив даже в спортивной форме выглядела идеально. Она легко бегала и делала другие упражнения., сейчас девушки занимались в отдельном спортзале и я отчётливо слышал, как шумно и волнующе они дышат.
Наши же парни азартно играли в баскетбол. Я был равнодушен к попыткам попасть коричневым тугим мячом в кольцо. От парней крепко пахло потом и табаком - физрук то и дело свистел в свой свисток, но я всё равно не мог понять правил игры
Уроки физкультуры приходились на конец учебного дня. Я бы мог провести эти полтора часа гораздо приятнее - просто лёжа на диване со старым журналом «Иностранная литература». На его страницах то и дело раздевались далёкие латиноамериканские девушки. Я отчаянно отыскивал определённые глаголы и имена прилагательные и представлял на месте всех этих девушек ненавистную троицу.
От этих мыслей щёки покрывались краской. Я не хотел выглядеть дураком и начинал думать то о мяче, то о похожем на бобра физруке. Но мысли упрямо сползали на мерно покачивающиеся ягодицы Калмыковой.
Я не знал, чего хочу от этой девушки. Калмыкова явно побаивалась меня. Завидя мою фигуру, она тотчас ускоряла шаг и была похожа на вспугнутую хищником лань.
Я же не мог простить ей ночного бесстыдства. Если бы не эти игры во сне, я бы не думал о ней так болезненно. Я чувствовал боль в паху. Мой член разгибался, подобно ростку, и норовил пробиться сквозь ткань моего трико, словно бы сквозь толщу чернозёма.
Я ужасно стеснялся появления этого нелепого курганчика. Безнаказанно видеться с членом можно было лишь в сортире, - тогда из его единственного полуглаза-полурта вытекала довольно звучная желтоватая струйка. Тогда я не догадывался, что он способен плеваться беловатыми сгустками, похожими на яичный белок.
За стеной явно слышался топот девичьих ног.
Я прислушивался к этому шуму, и всё думал о Калмыковой - мне отчего-то казалось, что там за стеной, девушки бегают голышом. как какие-нибудь древнегреческие спартанки. Воображение разыгрывалось, и курганчик рос на глазах.
Я уже не смотрел на играющих в баскетбол парней. На их майках расплывались тёмные полосы, по своим очертаниям схожие с земными континентами. Физрук всё чаще что-то кричал, не забывая издавать пронзительные звуки свистком.
Наконец топот девичьих ног утих. Мой член тотчас скукожился, мне показалось, что он ввинтился внутрь, подобно маминой помаде. Физрук пронзительно свистнул, и мяч тотчас был отдан ему.
Я попытался представить действия своих одноклассниц за этой хлипкой зеленоватой дверью. «Они там... одеваются!» - метеором пронеслось в голове. Я бодро потрусил вслед за одноклассниками, но окрик физрука застал меня у самой двери.
Я молча подошёл к нему, взял тяжёлый тугой мяч и стал бросать его в кольцо. Физрук же, согнувшись в пояснице и выпятив зад, заполнял клетки журнала цифрами от единицы до пяти.
Я злился на этого боброобразного человека. И чем больше злился, тем реже попадал в ненавистное мне кольцо с нелепой сеткой, похожей больше на прорванную авоську.
Наконец физрук захлопнул журнал. положил его под левую руку, подойдя ко мне забрал мяч.
Я шёл за физруком и смотрел то на тонкую плитку журнала, то на мяч - оба предмета грозили выпасть из-под подмышек физрука. Но он не обращал на это никакого внимания!
Мы расстались возле лестницы - физрук отправился вверх по зеленовато коричневым ступеням, а я юркнул в закуток, где обычно переодевались мальчишки. Там, на металлическом крючке белой, но довольно неопрятной вешалки виднелись мой школьный костюм и ненавистная «армейская» сумка. Я снчала оглядел сумку. затем костюм и вдруг с ужасом заметил. что пропали новые туфли. Ими могли играть в футбол или, скорее, в футшуз. Явись я домой без обновы. родители сразу ж устроили бы скандал. Они и так слишком опекали меня.
Я не мог вернуться домой в кедах. И потому стал тщательно заглядывать во все углы, но туфли, словно сквозь землю провалились. «Что делать? Неужели идти в таком виде?» - мысленно процитировал реплику чеховской княжны. Но та ж осталась совершенно голой, а я... Нет, голый, я чувствовал бы себя гораздо свободнее.
«Может быть, туфли забросили к девчонкам!?» - подумал я. Мой портфель уже раз побывал в девичьей уборной. Я тогда стыдился войти внутрь, но сейчас. Сейчас какая-то сила повлекла меня в фанерной хлипкой дверце, за которой...
На какое-то время я забыл о Калмыковой. и видел лишь свои злополучные туфли. Я подошел к двери и трижды. стараясь подражать бетховенской теме, постучал в дверь.
Из-за двери донесся знакомый смешок. Я рванул дверь на себя, та неожиданно легко открылась. Туфель нигде не было видно, я завертел головой. Смех звучал всё громче.
И вдруг ... я увидел такое.
Передо мной стояла совершенно голая Калмыкова и держала в левой руке мои туфли. Он улыбалась, но эта улыбка не сулила мне ничего хорошего.
О, ужас - она была не одна - её подружки также были обнажены и стояли гораздо ближе к двери, спиной ко мне и почему-то подрагивая своими бледнокожими задами. Между всеми тремя можно было легко построить равносторонний треугольник.
Почти такую же сцену я видел и в Большой Советской Энциклопедии, на репродукции полотна Рафаэля «Три грации» - я, словно бы оказался внутри картины и стоял за находящимися на заднем плане девушками.
«Три грации!» - теряя остатки рассудка, прошептал я. Калмыкова вдруг улыбнулась, почти как во сне. В отличие от лобков Граций, на её лобке уже курчавились волосы, только вместо аппетитного яблока в её руке красовались мои туфли.
Её подружки чего-то напряженно ждали. Я не до конца отошёл от баскетбола и вдруг представил, как мои туфли перелетают от одной девушки к другой. Физрук мог вообще не заглянуть сюда, не драться же мне с ней.
Калмыкова упивалась этой сценой. Её рот вновь задвигался, но я не слышал голоса, одна мысль волновала меня. Я сделал шаг, другой и вдруг бросился вперёд, видя перед собой лишь её груди, что нахально разглядывали меня своими розоватыми глазками-сосками.
«Что же я делаю?! Она же го-ла-я, сов-сем голая!» - застучало в висках. Но я уже был не здесь, а в своём сне.
Калмыкова была отброшена к хлипкой фанерной перегородке. Я тщетно пытался отобрать у неё свои новенькие туфли - Снежана шумно дышала и свободной рукой зачем-то дотрагивалась до пояса моих брюк. «Что она делает?» - с ужасом думал я.
Она продолжала шумно дышать. Я невольно ёрзал по её голому телу и пьянел всё сильнее, а её подруги молчали, словно гипсовые статуи.
«Дурак, идиот!» - продолжала сладко шептать Калмыкова.
«А, что если она пожалуется моей матери?..»
Я тотчас страстно впился в её напомаженные губы. Снежана попыталась избавиться от поцелуя. Я испугался лишь одного, что из нас кто-нибудь обязательно обмочится. Снежана дрожала и тупо ёрзала своим голым задом по фанерной перегородке.
«Дурак! - невнятно промычала она, - пусти!
Мне всё же удалось развернуть её спиной к двери. Снежана молча отступала, совсем, как в балете, отступала и прятала за спиной мои драгоценные туфли. Её груди подрагивали, я вдруг отчётливо понял, что могу нарваться на пощечину. Но отчаянно захотел именно этого.
Вдруг Снежана метнулась к окну, она попыталась утвердиться на узком морщинистом подоконнике. Но аппетитные половинки её попы промахнулись и неожиданно соприкоснулись с горячей ребристой и зелёной, как крокодил, поверхностью. Снежана вскрикнула и на какое-то мгновение забыла о туфлях. Мне удалось вытянуть их из-под её спины. Калмыкова же продолжала сидеть на батарее, закусив нижнюю губу и плотно сдвинув ноги, боясь ненароком показать мне своё лоно.
Девчонки по-прежнему походили на гипсовые статуи, они тупо таращились на свою предводительницу, позабыв и о времени, и о своей наготе.
Я не помню, как оказался по ту сторону двери. Вернулся в мальчишеский закуток, торопливо стянул тесные кеды и опустил ступни в уютные туфли. Проходя мимо девичьей раздевалки, я не стал вслушиваться в чужие жалкие всхлипывания...
Симпатичная эротическая вещица! Мне тоже понравилось. Конечно раздевалка, банальные детские озорства - всё это умиляет. правда, мне кажется всё-таки сравнения с шедевром Великого Рафаэля выглядит немножечко излишне, а по сему, как говорится "за уши притянуто". Но в целом, рассказ получился! Спасибо!
Тут скорее рассказ про искушение. Искушение снами, а потом искушение явью. Все молодые люди через это проходят. А что касается Рафаэля, то так увидел сцену мой герой
Забавный рассказ! Я учился в мальчуковой школе! Кто-то даже решил представить фото голенькой девочки - как иллюстрацию мыслей! СОВЕТ - делайте абзацы, чтобы читалось легче!
Помочь сайту
Поздравления
